Текст книги "Опасная любовь"

Ариэлла крайне удивилась:

– Нет, не посещала. – Осознав, что ее маленькая сестренка стала совсем взрослой, она тяжело вздохнула. – Я же не исключаю целиком возможности вступления в брак, Диана. Но в то же время я не тороплюсь совершать столь ответственный шаг, особенно если мой выбор не сулит мне счастья. – Помолчав немного, она добавила, чтобы порадовать Диану: – Не исключаю, однако, возможности найти единственную любовь, как многие члены нашей семьи.

– В таком случае надеюсь, ты станешь единственной де Уоренн, кому удалось избежать скандальной истории, столь часто случающейся с членами нашей семьи, – ворчливым голосом произнесла Диана.

Ариэлла улыбнулась:

– Постарайся меня понять, пожалуйста. Ужасный статус старой девы вполне меня устраивает.

Диана угрюмо воззрилась на сестру:

– Пока никто не называет тебя старой девой. Хвала Господу, у тебя есть состояние и прилагающиеся к нему преимущества. Но если ты и дальше станешь вести себя в том же духе, то боюсь, очень скоро пожалеешь об этом.

Ариэлла обняла Диану.

– Не пожалею, клянусь тебе, – сказала она со смешком. – Ты сейчас говоришь как старшая сестра!

– Пошлю Розалин помочь тебе одеться. Ужин у нас будет ранним, хотя и не понимаю почему. Я одолжу тебе свои украшения с аквамаринами. Смею заметить, Монтгомери тебе очень понравится.

Уходя, она улыбнулась, показывая тем самым, что ни на шаг не собирается отступать от своих матримониальных планов.

Ариэлла улыбнулась в ответ, надев маску приветливости на лицо и намереваясь не снимать ее весь вечер, чтобы доставить удовольствие Диане.

Эмилиан Сен-Ксавье расположился за большим позолоченным столом своего отца в библиотеке, но сосредоточиться на счетах ему никак не удавалось. С раннего утра его терзало непонятное беспокойство, ставшее в последнее время привычным явлением. Он ненавидел это чувство и намеревался, как обычно, игнорировать его. Но в такие дни дом казался ему особенно огромным и гораздо более пустым, хотя он и держал большой штат прислуги.

Молодой человек откинулся на спинку стула и принялся осматривать богатое убранство библиотеки с высоким потолком. Эта комната не имела почти никакого сходства с той, в которой его часто наказывали в далеком безрадостном детстве, когда он упрямо цеплялся за различия между собой и отцом и притворялся, что его нимало не заботят ни желания Эдмунда, ни состояние дел в Вудленде. Но даже в свой первый день в имении он отчетливо помнил, что любопытство его было столь же велико, что и его настороженность. До этого Эмилиану никогда не приходилось переступать порога дома англичанина, а Вудленд казался ему подобным дворцу. Райза настаивала, чтобы он научился читать, и, оказавшись в библиотеке, мальчик пожирал глазами книги, гадая, осмелится ли он потихоньку взять почитать хоть одну из них. Вскоре он стал украдкой читать том за томом. Оглядываясь назад, молодой человек понимал, что Эдмунду было известно о его увлечении философией, поэзией и любовными романами, которые он запоем поглощал в своей спальне.

Даже несмотря на то, что его мать настаивала на том, чтобы он оставил kumpa’nia[2]2
  Табор (цыганск.).


[Закрыть] и поселился со своим отцом, Эмилиану никогда не удастся забыть ее слез и горя. Забрав у нее сына, Эдмунд разбил ей сердце, и молодой человек ненавидел его за это. Он отлично понимал, что не жил бы в Вудленде, если бы законный сын Эдмунда остался в живых. Его непомерная цыганская гордость требовала, чтобы он оставался безразличным к той жизни, которую предлагал ему отец.

В его жилах текла цыганская кровь, сделавшая его злобным и подозрительным. Всю жизнь Эмилиана сопровождали ненависть и предрассудки gadjos[3]3
  Те, кто не являются цыганами (цыганск.).


[Закрыть], он ожидал, что его отец окажется точно таким же, как и прочие gadjos, хотя в действительности Эдмунд вел себя по отношению к нему строго, но справедливо и по-дружески. Эмилиану было невероятно трудно привыкнуть к английской жизни, поэтому несколько раз он убегал из дома, но отец всегда находил его и возвращал обратно. В последний раз, когда он похитил скакуна у соседа, его заклеймили как конокрада до того, как Эдмунд успел вызволить его и забрать домой. Эмилиан был не первым цыганом со шрамом на правом ухе, но из-за этого ему приходилось носить волосы длинными. Наконец Эдмунд попросил его остаться до тех пор, пока ему не исполнится шестнадцать лет, пообещав не препятствовать тогда его уходу, если таково по-прежнему будет его намерение.

Эмилиан согласился – и в конце концов решил жить с отцом, но на собственных условиях. В последующие годы он поступил сначала в Итон, а затем в Оксфорд, окончив оба учебных заведения с отличием. Но отношения с отцом по-прежнему оставались противоречивыми, словно Эдмунд так до конца и не поверил, что сын его превратился в настоящего англичанина. Эмилиан также никогда всецело не доверял отцу. То, что он сын Эдмунда и его наследник, не меняло того обстоятельства, что его мать цыганка и все в обществе об этом знают – включая и самого Эдмунда.

Высокомерие и презрение, сопутствующие ему в юности, никуда не исчезли и по сей день, но он стал более тщательно их маскировать. Для gadjos, даже тех, которые согревали его ложе, ни изысканные манеры, ни образование и богатство не могли изменить укоренившегося предрассудка, что его единственными намерениями являются кража коней и обман соседей. Он находил тому подтверждение на каждом балу, званом ужине, деловой встрече и в постели каждой любовницы. Со временем ничто не изменилось.

Эдмунд умер в результате трагического несчастного случая на охоте. Эмилиан в то время только что с отличием окончил Оксфорд и отправился путешествовать с табором. За десять лет, что минули с тех пор, как отец забрал его, он впервые видел свою мать. Управляющий Эдмунда прислал ему письмо с дурной вестью, и молодой человек немедленно поспешил домой.

Огорченный тем, что не имел возможности попрощаться с отцом, Эмилиан отправился прямиком на его могилу, а затем в кабинет. Он не мог думать ни о чем ином, кроме как об упущенных возможностях прошлого – ведь он даже не поблагодарил Эдмунда. В памяти молодого человека всплывали события минувших дней: вот отец учит его ездить верхом, вот посвящает его в тонкости управления имением, настаивая, чтобы Эмилиан получил лучшее образование. Эдмунд брал сына на все мероприятия, будь то званый ужин или бал, и гордо представлял его как своего наследника, словно он был таким же англичанином, как и все присутствующие. Расположившись за отцовским столом, он читал отчеты и бухгалтерские книги до тех пор, пока на глаза ему не навернулись слезы и текст не стал расплываться. В конце концов в нем заговорило английское чувство долга. Он осознал, что отец его был никудышним виконтом и мог бы справляться гораздо лучше. Эмилиан вознамерился поправить состояние дел в имении, чтобы покойный отец мог им гордиться.

Поставленной цели он добился. За три года молодому человеку удалось ликвидировать все задолженности, и в настоящее время имение приносило неплохой доход. У него появились новые фермеры, чья продукция бойко продавалась как на местных рынках, так и за рубежом. Он купил долю во фрахтовой компании, сделал выгодные вклады в бирмингемские мельницы и железные дороги, но настоящей coup de grâce[4]4
  Золотая жила, букв. «благословение Божье» (фр.).


[Закрыть] стала угольная шахта Сен-Ксавье. Экспорт британского угля увеличивался ежегодно, принося своему владельцу большую прибыль. Эмилиан превратился в богатейшего джентльмена во всем Дербишире, за одним-единственным исключением, имя которому было Клифф де Уоренн, корабельный магнат.

Молодой человек отложил гроссбухи в сторону.

Лично он не был знаком с де Уоренном – да и как бы ему это удалось? Он пренебрегал высшим обществом с тех самых пор, как унаследовал титул и имение. Еще когда отец впервые представил его, маленького мальчика, свету, за его спиной постоянно шептались, и до сих пор ничего не изменилось, за исключением того, что теперь он этого ожидал. Эмилиан предпочитал избегать общественных мероприятий, потому что все они были насквозь фальшивыми, и гости лишь делали вид, что им интересно. И если он все же соглашался отужинать с англичанами и их женами, то лишь с теми, в ком был заинтересован, – управляющими его угольной шахтой, партнерами по фрахтовой компании или дельцами, жаждущими его инвестиций в свои предприятия.

– Милорд? – Худ, дворецкий, замер на пороге библиотеки. – К вам посетители. – С этими словами Худ протянул ему небольшой поднос, на котором лежало несколько визитных карточек.

Эмилиан очень удивился, потому что визитеры были редки в его доме. Его последней гостьей была вдова с четырьмя сыновьями, чья семья явно дала ему понять, что очень плодовита. Сейчас, просматривая карточки, молодой человек старался подавить раздражение. Он был настолько богат, что неизбежно время от времени получал предложения о брачном союзе, и кандидатками ему в жены неизменно оказывались самые неподходящие особы, потому как crème de la crème[5]5
  Сливки общества (фр.).


[Закрыть] старались заполучить себе в мужья английских джентльменов голубых кровей. Но Эмилиана это совершенно не заботило. Детей он не хотел, потому что в его понимании детство было синонимом нищеты и страха, и, как следствие, жена ему тоже не была нужна – англичанка или кто бы то ни было еще.

Бросив взгляд на визитные карточки, он замер. Его аудиенции искали вовсе не кандидатки в жены, а его кузен Роберт со своими друзьями.

– Богатеи пожаловали, – чуть слышно пробормотал он. Была только одна причина, по которой Роберт мог явиться к нему, потому что они терпеть друг друга не могли. – Пригласите Роберта, Худ. – Эмилиан встал из-за стола и с наслаждением потянулся, разминая затекшие мышцы. Он намеревался получить удовольствие от визита кузена, примерно такое же удовольствие, какое бассет получает, оказавшись запертым в маленькой комнате в компании мыши.

Перед ним тут же возник Роберт Сен-Ксавье. На лице его играла подобострастная улыбка, и он протягивал Эмилиану свою пухлую белокожую руку.

– Эмиль, боже мой, как я рад видеть тебя, – пророкотал он.

Эмилиан скрестил руки на груди, чтобы избежать физического контакта.

– Давай перейдем сразу к делу, Роб.

Улыбка кузена тут же погасла, и он опустил руку.

– Мы с друзьями проезжали мимо, – бодрым тоном произнес он, – вот я и подумал: почему бы нам с тобой не распить бутылочку хорошего вина? Давненько мы не виделись, а ведь не чужие друг другу люди! – Он рассмеялся, возможно, потому, что нервничал, а возможно, потому, что ему приходилось признавать связывающие их родственные узы. – Мы с приятелями намереваемся снять комнаты в Бакстон-Инн. Не желаешь ли присоединиться?

– Сколько тебе нужно? – холодно поинтересовался Эмилиан.

Роберт тут же посерьезнел.

– Клянусь, на этот раз я непременно верну тебе долг.

– В самом деле? – Молодой человек удивленно вскинул бровь. Его кузен унаследовал состояние отца, но за два года все промотал, ведя беспутный и безответственный образ жизни. – Тогда это будет первый раз. Так сколько, Роб, тебе надо?

Роберт колебался.

– Пять сотен, если можно?

– И на какой срок тебе хватит этих денег? Многие джентльмены целый год живут на такую сумму.

– Именно на год мне и хватит, Эмиль, клянусь!

– Не нужно понапрасну расточать клятвы, – отрезал Эмилиан, склоняясь над своей чековой книжкой.

Ему следовало бы позволить кузену голодать. Никогда не забыть ему, как Роберт вместе со своим отцом презрительно называли его «этот цыганенок» и считали грязным дикарем. Но это же были всего лишь деньги gadjo – его деньги gadjo. Вырвав чек из книжки, он протянул его Роберту.

– Не знаю, как мне тебя и благодарить, Эмиль.

Он презрительно воззрился на кузена:

– Не бойся – я не стану требовать с тебя возвращения долга.

На лице Роберта вновь появилась подобострастная улыбка.

– Благодарю тебя, – снова произнес он. – Ты же не станешь возражать, если мы переночуем в этом доме? Это сэкономит нам несколько фунтов…

Эмилиан сделал нетерпеливый жест. Ему было все равно, останется ли эта троица в его доме или нет. В конце концов, в Вудленде было достаточно комнат, чтобы их пути не пересеклись. Подойдя к большим, от пола до потолка, французским окнам, молодой человек принялся обозревать свои сады, переходящие в покрытые деревьями холмы, тянущиеся до линии горизонта. Его терзало ужасное предчувствие грядущей беды, но, возможно, у него всего лишь разыгралось воображение. Он посмотрел на серое небо. Ничто не предвещало приближения грозы.

Эмилиан обернулся на звук новых голосов. Двое дружков Роберта, таких же беспутных, как и он сам, присоединились к нему, и он похвалялся перед ними полученным чеком. Молодые люди смеялись и похлопывали его кузена по спине, словно он только что совершил величайший подвиг.

– Как, должно быть, хорошо иметь богатого кузена, а? – произнес один из них. – Даже если он и наполовину цыган.

– Одному Богу известно, как он этого добился, – ухмыльнулся Роберт. – Не сомневаюсь, что деловую хватку он унаследовал вместе с английской кровью.

Третий приятель склонился к ним ближе и, понизив голос, поинтересовался:

– Вы когда-нибудь развлекались с цыганской девкой? – Взгляд его был полон вожделения. – Табор расположился прямо в Роуз-Хилл – мне сказал это один слуга.

Эмилиан напрягся. Так цыгане поблизости? Не их ли присутствие он ощущал все это время?

В этот самый миг молодой цыган, лет пятнадцати– шестнадцати, появился на его террасе и воззрился на него через французские окна.

Эмилиан подался вперед:

– Подожди!

Паренек вихрем развернулся и пустился наутек.

Эмилиан бросился за ним.

– Не убегай! – прокричал он по-английски, затем повторил по-цыгански: – Na za!

Заслышав столь категоричный приказ, цыган замер на месте, и Эмилиан догнал его. Продолжая говорить на языке цыган, он произнес:

– Я цыган. Мое имя Эмилиан Сен-Ксавье, и я сын Райзы Кадрайш.

Мальчик расслабился.

– Меня послал Стеван. Он хочет поговорить с тобой. Мы встали неподалеку – в часе езды на лошади или в кибитке.

Эмилиан был поражен. Стеван Кадрайш приходился ему дядей, и они не виделись вот уже восемь лет. Райза путешествовала вместе с братом и своей дочерью – сводной сестрой Эмилиана – Джаэлью. Но они никогда не пересекали границы Англии. Молодой человек не мог взять в толк, что все это значит.

Внезапно его осенила догадка. У цыган есть новости, и, очевидно, дурные.

– Так ты придешь? – спросил мальчик.

– Приду, – ответил он по-английски, готовясь стоически встретить неизвестность.

Глава 2

Ариэлла стояла у камина, всем сердцем желая покинуть гостиную и скрыться в своей комнате, где могла бы уютно устроиться на кровати и углубиться в чтение. Хозяева уже обменялись с гостями приветствиями и обсудили погоду, а также знаменитые розы Аманды. Диана, выглядевшая очень мило в вечернем платье, только что упомянула о приближающемся бале своей матери, первом за много лет мероприятии такого рода, готовящемся в Роуз-Хилл.

– Очень надеюсь, что вы почтите нас своим присутствием, милорды, – сказала она.

Изобразив на лице улыбку, Ариэлла посмотрела на своего отца. Клиффу было немного за сорок; высокий и привлекательный, он до сих пор притягивал женские взгляды. Сам он, однако, не замечал никого вокруг, будучи всецело преданным своей жене, которая так же страстно, как и он сам, любила море и до сих пор высказывала эксцентричное желание стоять подле мужа на палубе. Но Аманда была также и страстной поклонницей балов и танцев, чего Ариэлла никак не могла уразуметь. Девушка решила после ужина просить отца позволить ей совершить смелое путешествие в сердце Центральной Азии.

– Как мне кажется, вы не очень-то рады предстоящему балу, – обратился к ней лорд Монтгомери. Речь его была серьезна и размеренна.

Ариэлла не сдержалась и ответила чистую правду:

– До балов мне нет никакого дела. Я стараюсь избегать их, когда только возможно.

Диана тут же поспешила к сестре.

– Ах, ну что за глупости ты говоришь, – пожурила она. – Это же неправда.

– Я предпочитаю путешествовать, – добавила Ариэлла, ловя на себе улыбку отца.

– И я тоже, – ответил молодой человек. – Где вы были в последний раз?

– В Афинах и Константинополе. А теперь мне хочется отправиться в степи Центральной Азии.

Диана побледнела.

Ариэлла вздохнула. Она ведь обещала сестре не упоминать о своем увлечении монголами. Перебрав в голове несколько тем для беседы, она выбрала одну, наиболее ей интересную:

– Что вы думаете о социальном эксперименте Оуэна, призванном помочь рабочим упрочить свое экономическое положение в современном мире?

Монтгомери удивленно прищурился и с интересом воззрился на собеседницу.

Его младший брат, однако, казался шокированным. Повернувшись к отцу Ариэллы, он заметил:

– Но это же катастрофа – потакать рабочим таким образом. А чего еще ожидать от такого человека, как Роберт Оуэн? Он же сын мелкого лавочника.

– Он великолепен! – прошипела за его спиной рассерженная Ариэлла.

Клифф де Уоренн подошел к дочери и положил руки ей на плечи, затем сказал сладким голосом:

– Я впечатлен экспериментом Оуэна и разделяю теорию о поддержке интересов рабочего люда.

Теперь младшему Монтгомери пришлось противостоять двойной силе в лице Ариэллы и Клиффа.

– Боже всемогущий, но чего же нам ожидать дальше? Билля о десятичасовом рабочем дне? Рабочие наверняка станут на этом настаивать! – Он мрачно воззрился на Ариэллу, но она уже давно привыкла к подобным взглядам, говорившим: «Дамам лучше держать свое мнение при себе».

Девушка уперла руки в бока, но ответила довольно мило:

– Пренебрежение биллем о десятичасовом рабочем дне в угоду промышленно-торговым интересам, по моему мнению, социально-политическая пародия. Это же бесчеловечно! Как можно заставлять женщин и детей работать более десяти часов в сутки!

Поль Монтгомери удивленно вскинул свои светлые брови и отвел от девушки взгляд. Обращаясь исключительно к Клиффу, он произнес:

– Как я уже говорил, предпринимательство нашей страны пострадает, если станут позволять и даже поощрять появление профсоюзов. Ни один промышленник не окажется таким глупцом, чтобы сократить продолжительность рабочего дня из сочувствия трудящимся.

– Я не согласен. Более гуманный закон о труде непременно будет принят, – спокойно заявил Клифф. – Это лишь вопрос времени.

– Тогда страна пойдет ко дну, – покраснев, предупредил младший Монтгомери. – Мы не можем повысить зарплаты и предоставить лучшие условия труда!

Улыбнувшись, Аманда предложила:

– Прошу к столу. Джентльмены, вы сможете продолжить ваш жаркий спор за ужином.

Ариэлла подумала об этой перспективе с восторгом. Она-то уж точно не возражала против такого развития событий!

Встретившись глазами с Дианой, она прочла в ее взгляде мольбу: «Что ты делаешь? Ты же мне обещала».

– Я слишком джентльмен, чтобы вступать в спор с леди, – чопорно произнес Поль Монтгомери. Вид у него, однако, был подавленный.

Его старший брат засмеялся, и Клифф тоже.

– Пройдемте в столовую, как предложила моя жена.

Внезапно из прихожей послышались громкие крики, как будто Роуз-Хилл наводнила большая толпа народу.

– Что такое? – удивился Клифф, поспешно выходя из гостиной. – Подождите здесь, – бросил он через плечо присутствующим.

Но Ариэлла даже не думала подчиняться приказу отца и последовала за ним.

Парадная дверь была распахнута. Раскрасневшийся дворецкий с трудом сдерживал добрую дюжину людей, намеревающуюся прорваться в дом. Завидя Клиффа, мужчины загомонили все разом:

– Капитан де Уоренн! Сэр, нам нужно поговорить с вами!

– Что здесь происходит, Петерсон? – обратился Клифф к дворецкому. – Ради всего святого, это же мэр Освальд! Впустите его.

Петерсон посторонился, и четверо мужчин, стоявших ближе всего к двери, ворвались внутрь.

– Сэр, позвольте представить: мистер Хоукс, мистер Лидс и один из его арендаторов сквайр Джонс. Нам нужно поговорить с вами. Боюсь, на дороге цыгане.

Ариэлла очень удивилась. Цыгане? Она с детства не видела цыганского табора. Возможно, ее пребывание в Роуз-Хилл окажется не таким уж и скучным. О цыганах девушка знала лишь то, что было почерпнуто ею в народном фольклоре. Она смутно припоминала экзотические музыкальные напевы, которые влекли ее в раннем возрасте.

– Точнее, капитан, они не на дороге, они разбили лагерь на землях Роуз-Хилл – прямо за следующим холмом от вашего дома! – вскричал толстяк мэр.

Все заговорили разом, и Клифф вскинул обе руки над головой:

– Давайте по очереди. Мэр Освальд, внимательно вас слушаю.

Трясущийся от негодования мужчина кивнул.

– Их никак не меньше пятидесяти! Появились сегодня утром. Мы надеялись, что они пройдут мимо, не останавливаясь, но они разбили лагерь на вашей земле.

– Если у меня пропадет хоть одна корова, я самолично вздерну цыганского воришку на первом же суку, – не выдержал сквайр Джонс.

Мужчины снова заговорили все разом. Ариэлла поморщилась, слушая рассказы о пропавших детях и диких собаках, бегающих непривязанными, о лошадях, которых сначала похищали, а затем продавали их же владельцам, но в таком виде, что узнать животных не представлялось никакой возможности.

– Ни одну безделушку в вашем доме – как и в моем тоже – больше нельзя оставить без присмотра! – прокричал один из тех мужчин, что по-прежнему толпились снаружи перед дверью.

– Молодые женщины сегодня просили милостыню на улице! – подхватил другой мужчина. – Какой позор!

– У меня два сына шестнадцати и восемнадцати лет! – раздался еще один кипящий праведным гневом голос. – Не хочу, чтобы их искушали цыганские шлюхи! Одна негодница уже пыталась предсказать им судьбу по ладони!

Пораженная выказываемыми людьми фанатизмом и страхом, Ариэлла посмотрела на отца. Не успела она сказать, что все эти обвинения беспочвенны, как Клифф снова поднял вверх руки, призывая к вниманию.

– Я разберусь с этим, – твердо заявил он. – Уверяю вас, никого не убьют в собственной постели, ни у кого не похитят детей, лошадей, коров или овец. Время от времени мне доводилось встречаться с цыганами, и, смею вас уверить, сообщения о преступлениях и кражах чудовищно преувеличены.

Ариэлла вздохнула с облегчением. Сама она ничего не знала об этом народе, но ее отец, несомненно, прав.

– Капитан, сэр, лучше всего отослать их подальше. Они здесь неугодны. Это шотландские цыгане, сэр, из приграничных северных областей.

Клифф снова призвал собравшихся к тишине.

– Я переговорю с их бароном и лично прослежу, чтобы они сделали свои дела и отправились восвояси. Сомневаюсь, что цыгане намерены задержаться в наших краях. Они никогда этого не делают, предпочитая вести кочевой образ жизни. Вам не о чем волноваться. – Он посмотрел на дочь. В глазах его застыло приглашение.

Она немедленно поняла намек и с улыбкой ответила:

– Конечно же я иду с тобой!

– Только сестре не говори, – предупредил отец, проходя через расступившуюся толпу.

Ариэлла поравнялась с Клиффом, радуясь возможности ускользнуть из дому и не присутствовать за ужином.

– Диана выросла и стала излишне добродетельной и правильной особой.

Клифф рассмеялся.

– В этом она уж точно пошла не в меня – и не в свою мать, – сказал он. Затем, пристально посмотрев на дочь, серьезно добавил: – Она обожает тебя, Ариэлла. Только и говорила, что о твоем приезде в Роуз-Хилл.

Постарайся быть к ней терпимее. Я, конечно, понимаю, что на всем белом свете не сыщешь двух столь не похожих друг на друга сестер.

Ариэлла ощутила укол совести.

– Прошу прощения. Я очень плохая сестра.

– Я понимаю владеющую тобой жажду знаний, – произнес отец. – В твоем возрасте это много лучше, чем полное отсутствие страстей.

Девушка с благодарностью подумала о том, что отец отлично понимает ее. Внезапно улыбка ее померкла. Узкая извилистая тропа, по которой они шли, слилась с общественной дорогой. Глазам Ариэллы открылся удивительный вид. В неярких лучах заходящего солнца всеми цветами радуги переливались дюжины две ярко раскрашенных кибиток. Поблизости бродили лошади, бегали и резвились дети, а пестрые наряды цыган добавляли в красочный калейдоскоп алые, золотые и пурпурные тона. Мэр был прав, говоря о количестве цыган. Их могло оказаться даже больше – человек шестьдесят – семьдесят.

– Ты сказал о цыганах правду? – с благоговейным трепетом в голосе прошептала девушка, когда они с отцом на мгновение остановились.

Ариэлла чувствовала себя так, словно внезапно перенеслась в чужую страну. Слуха ее достигали обрывки непонятных фраз, произнесенных гортанными голосами, а нос улавливал экзотические ароматы, возможно от воскуряемых благовоний. Кто-то мелодично наигрывал на гитаре. Лишь в счастливом смехе детей да неумолчной болтовне женщин девушка не чувствовала ничего чужеродного.

Улыбка Клиффа погасла.

– Мне доводилось прежде встречать цыганские племена, преимущественно в Испании и Венгрии. Многие из них действительно честные люди, но, к сожалению, они сторонятся чужаков, Ариэлла. Их недоверие к нам вовсе не беспочвенно, и зачастую они с гордостью обводят gadjos вокруг пальца.

Девушка была заинтригована.

– Gadjos? – переспросила она.

– Мы для них gadjos – нецыгане.

– Но ты сказал мэру и его друзьям, что волноваться не о чем.

– Есть ли смысл переживать и ожидать худшего? Мы же не знаем, как долго эти люди здесь пробудут и намереваются ли они красть. Впрочем, когда я в последний раз столкнулся с цыганским племенем в Ирландии, у меня похитили племенного жеребца – и я никогда больше не видел свое животное.

Ариэлла внимательно посмотрела на отца. Он говорил разумно, но в уголках его глаз притаилась скрытая решимость. Если что-то случится на его земле, он, не колеблясь, станет действовать.

– Ты уверен, что жеребца украл кто-то из цыган?

– Именно к такому я пришел выводу. Но, отвечая на твой вопрос, скажу, что на сто процентов уверен, что виновен кто-то другой. – Положив руку на плечо дочери, он улыбнулся ей, и они продолжили путь.

Вскоре они достигли ряда кибиток, которые были поставлены широким кругом. Внутри было выкопано несколько ям для костров. Ариэлла посерьезнела. Бегающие вокруг дети были босы, а собаки, как и все прочие животные, тощие и костлявые. Женщины таскали ведрами воду из ближайшего ручья. Ноша их была тяжела, но мужчины не помогали им, целиком поглощенные установкой кольев и натягиванием тентов, чтобы к наступлению темноты успеть разбить шатры. Ариэлла внимательнее присмотрелась к цыганкам. Лица их были смуглы, обветренны и испещрены сетью морщин. Их разноцветные одежды пестрели заплатками. Длинные черные волосы они носили распущенными или заплетали в косы. У женщины, находящейся к ним ближе всех – она поспешно вынимала вещи из кибитки, – к спине был платком привязан младенец.

Ариэлла осознала, как трудна жизнь этих людей, и в этот момент поняла, что разговоры и смех стихли. Даже гитарист прекратил играть.

Женщины оторвались от своих дел и с любопытством глазели на чужаков. Мужчины последовали их примеру. Дети попрятались в кибитках и теперь украдкой выглядывали оттуда. Повисла напряженная тишина, время от времени нарушаемая лишь лаем собак.

Ариэлла почувствовала озноб. Цыгане явно не рады были их приходу.

Из толпы выступил огромный, похожий на медведя мужчина с черными нечесаными волосами, преграждая путь Клиффу и его дочери. Его красная рубаха, подпоясанная черно-золотистым кушаком, была щедро украшена вышивкой. По обеим сторонам от него как по команде выросли четверо мужчин помоложе, таких же высоких и черноволосых, как и их предводитель. В глазах мужчин застыло враждебно-настороженное выражение.

Послышался топот копыт. Ариэлла обернулась на звук и увидела всадника на великолепном гнедом жеребце, скачущего к лагерю. Достигнув ряда кибиток, он спешился и направился к цыганам. В отдалении девушка заметила еще одного всадника.

Ариэлла принялась рассматривать вновь прибывшего. Одет он был в простую белую батистовую рубашку, хорошо скроенные замшевые бриджи и высокие, покрытые грязью ботфорты. Пальто на нем не было, а рубашка была распахнута на груди почти до пупка. С тем же успехом этот человек мог бы расхаживать и голым. Ни один англичанин не отважится появиться на людях в таком виде. Этот мужчина был высок ростом, широкоплеч и хорошо сложен. Кожа его не была такой смуглой, как у остальных цыган, а волосы имели каштановый оттенок, который в лучах заходящего солнца казался золотисто-рыжим. Так как он все еще находился на значительном расстоянии, Ариэлла не могла рассмотреть его детальнее, но с удивлением обнаружила, что сердце ее забилось быстрее.

Клифф взял ее под локоть, побуждая продолжить движение. Теперь девушка слышала, что незнакомец разговаривает с цыганами на их непонятном гортанном языке. В его голосе слышались повелительные интонации, и Ариэлла поняла, что именно он здесь главный.

В это мгновение мужчина посмотрел на них.

Перехватив взгляд холодных серых глаз, Ариэлла задохнулась от неожиданности. Какой же он красивый. Его пронзительные глаза были обрамлены невероятно длинными ресницами, а скулы были аристократичны и высоки. Незнакомец имел прямой нос и крепкую челюсть. За всю свою жизнь ей не приходилось встречать столь совершенного представителя противоположного пола.

Ее отец выступил вперед:

– Я Клифф де Уоренн. Кто здесь vaida?[6]6
  Главный, предводитель (цыганск.).


[Закрыть]

Снова повисла напряженная, зловещая тишина. Ариэлла воспользовалась моментом, чтобы внимательнее рассмотреть цыганского вожака. Разумеется, он не был англичанином. Его кожа все же была слишком смугла, одежда слишком откровенна, а волосы, свисающие до плеч, слишком длинны. Отдельные волоски прилипли к его потной шее.

Ариэлла покраснела, но взгляда не отвела. Теперь она изучала полные, крепко сжатые губы мужчины. Кожа на груди у него была темно-бронзового оттенка, и девушка заметила, что он носит золотой нательный крестик. Она еще сильнее залилась краской и отлично понимала, что неприлично столь пристально рассматривать незнакомца, но ничего не могла с собой поделать. Она наблюдала, как под тонкой тканью рубашки медленно и ритмично вздымается и опускается его грудь. Взгляд ее переместился чуть ниже, к его крепким, мускулистым узким бедрам, плотно обтянутым бриджами и слишком подробно обрисовывающим подробности мужской анатомии.

Почувствовав, что он тоже на нее смотрит, она подняла голову и вторично встретилась с ним глазами.

Щеки девушки полыхнули пламенем. Осознав, что ее поймали, она тут же стала смотреть в сторону. «Да что со мной такое творится?» – недоуменно спрашивала она себя.

– Мое имя Эмилиан. Можете говорить со мной, – произнес мужчина с легким акцентом.

– Как я вижу, вы уже почти разбили лагерь на моей земле, – ответил Клифф. В голосе его звучала сталь.

Ариэлла снова посмотрела на сероглазого цыгана, но его вниманием целиком завладел ее отец. Девушка никак не могла понять причины своего сильного волнения. Никогда прежде она не ощущала столь отчетливо присутствие мужчины. Очевидно, сейчас это происходило потому, что незнакомец оказался для нее загадкой. Одет он был так, как англичанин, находящийся у себя в boudoir[7]7
  Будуар (фр.).


[Закрыть], – за исключением того, что этот мужчина пребывал на людях. Он прекрасно изъяснялся по-английски, но в то же время знал язык цыган.