Текст книги "Опасная любовь"

Бренда Джойс
Опасная любовь

Пролог

Дербишир, 1820 год

Беспокойство его не знало границ. Где, черт побери, носит этого сыщика? Днем ранее он получил от Смита письмо, но оно было очень кратким и сообщало лишь, что сыщик прибудет утром. Проклятье! Сумел ли Смит отыскать его сына?

Эдмунд Сен-Ксавье нетерпеливо вышагивал по большому залу. Это была старинная комната, по древности не уступающая самому дому, но очень скудно меблированная и отчаянно нуждающаяся в ремонте. Дамасская обивка единственного дивана выцвела и местами протерлась до дыр; испещренный царапинами стол на трех ножках нуждался в гораздо более тщательном уходе, нежели полировка воском, а золотистая парча на сиденьях стульев приобрела желтоватый оттенок, свидетельствующий о крайне стесненных средствах их владельца. В прошлом имение Вудленд, раскинувшееся на десяти тысячах акрах земли, блистало великолепием, но это было еще в те времена, когда предки Эдмунда с гордостью носили титул виконта и держали также величественный дом в Лондоне. Ныне от десяти тысяч акров осталась лишь тысяча, на которой были разбросаны порядка пятнадцати фермерских домиков, и половина из них пустовала. На конюшне Эдмунда содержались всего четыре упряжные лошади и две верховые, а штат слуг сократился до двух лакеев и одной горничной. Его жена умерла в родах пять лет назад, а прошлой зимой ужасный грипп унес жизнь единственного ребенка. У Сен-Ксавье осталось лишь обедневшее имение, пустой дом да престижный титул, поставленный под угрозу.

Младший брат Эдмунда, самодовольный и самоуверенный, как всегда, воззрился на него из противоположного конца зала. Он ни секунды не сомневался, что скоро получит титул, который впоследствии сможет передать своему сыну. Эдмунд же хотел во что бы то ни стало помешать этому, ведь у него имелся еще один сын, незаконнорожденный. Несомненно, Смиту удалось найти его.

Эдмунд резко отвернулся. Они с Джоном с детства были соперниками, и сейчас ничего не изменилось. Его треклятый братец сколотил небольшое состояние, занимаясь торговлей, и теперь был владельцем имения в Кенте. Он регулярно приезжал в Вудленд в своем экипаже, запряженном шестеркой лошадей, и в сопровождении увешанной драгоценностями жены. Каждый его визит был похож на предыдущий. Он обходил дом, внимательно осматривая трещины в деревянном полу, облупившуюся краску, пахнущие плесенью и покрытые пылью портреты, и на лице его явственно читалось отвращение. Потом он предлагал брату оплатить его долги – по высокой процентной ставке. Эдмунд дождаться не мог, когда же братец уберется восвояси, оставив долговой вексель, который ему все же придется подписать, не имея другого выбора.

Сен-Ксавье решил, что только через свой труп позволит сынку брата Роберту унаследовать Вудленд. До этого дело не дойдет.

– Ты уверен, что мистер Смит нашел мальчика? – высокомерно поинтересовался Джон. – Представить не могу, как сыщику с Боу-стрит удастся отыскать определенный цыганский табор, не говоря уже о конкретной женщине.

Эдмунд рассвирепел. Его брат рано радуется. Он может сколько угодно презирать его за связь с цыганкой и полагать, что их отпрыск окажется совершенным дикарем.

– Они зимовали у судоверфей в Глазго, – сказал Эдмунд, – а весной отправились на границу Англии и Шотландии, чтобы наняться работать на полях. Сомневаюсь, что так уж сложно найти нужный табор.

Джон направился к своей жене, которая шила, сидя у огня, и накрыл ладонью ее руку, словно говоря: «Я понимаю, что тебе неприятна эта тема. Ни одной даме не придется по вкусу история о том, что у моего брата была в любовницах цыганка».

Его идеальная во всех отношениях жена улыбнулась ему и продолжила свое занятие.

Мысли о Райзе не шли у Эдмунда из головы. Десять лет назад она пришла в Вудленд с их сыном. В глазах ее светились страсть и гордость, забыть которые ему не удастся никогда. Он воззрился на ребенка и с удивлением заметил на смуглом личике серые, как у него самого, глаза. Волосы мальчика были темно-золотистого цвета, в то время как у Райзы они были черными как ночь. Сам же Эдмунд был светловолос. Его жена Катерина находилась дома, и она носила их ребенка. Он настаивал, что сын цыганки не имеет к нему никакого отношения, – и ненавидел себя за это. Его интрижка с Райзой была непродолжительной, и сейчас он любил свою жену и не мог допустить, чтобы она узнала о его незаконнорожденном отпрыске. Он предложил цыганке те немногие деньги, что у него имелись, но она лишь осыпала Эдмунда проклятиями и покинула его дом.

Словно прочтя его мысли, Джон произнес:

– Как ты вообще можешь быть уверен, что этот цыганенок – твой сын? Ты веришь словам какой-то девки?

Эдмунд не обратил внимания на слова брата. Однажды он кутил в загородном доме в пограничных с Шотландией землях в компании таких же, как он, друзей-холостяков, когда в тех краях появились цыгане, встав лагерем недалеко от деревни. Когда Эдмунд впервые увидел Райзу и встретился с ней взглядом, он был настолько поражен, что, забыв, куда шел, развернулся и последовал за ней как привязанный. Она посмеялась над ним, заигрывая. Эдмунд совершенно потерял голову и с готовностью отправился за молодой цыганкой. Их связь началась той же ночью. На границе Эдмунд оставался две недели, проводя большую часть времени в постели Райзы.

Он пробыл бы с ней и еще дольше, но его звали дела тогда еще процветающего имения. Со слезами сожаления Райза прошептала: «Gadje gadjensa»[1]1
  Gadje gadjensa, rom romensa – цыгане и нецыгане должны идти разными дорогами (цыганск.).


[Закрыть]. Он не понял смысла сказанного, но подумал, что она влюблена в него, хотя не был уверен в собственных чувствах. В любом случае это не имело значения, потому что они принадлежали к разным мирам. Эдмунд не надеялся увидеть Райзу вновь.

Год спустя он познакомился с Катериной, женщиной настолько же отличной от Райзы, как день отличается от ночи. Дочь пастора, она была благопристойна, скромна и очень мила. Такая девушка никогда не стала бы танцевать в новолуние под неистовые звуки цыганской музыки, но ему было все равно. Эдмунд влюбился в нее, женился и стал ее сердечным другом. Даже сейчас он очень тосковал по жене.

Разумеется, он намеревался вступить в повторный брак, так как ему нужны были наследники. Он не имел права ставить под угрозу имение. Но прежде Эдмунду пришлось уяснить, что жизнь – особа капризная и непостоянная. Именно поэтому он вознамерился отыскать своего незаконнорожденного сына.

В этот момент Эдмунд услышал стук копыт по изрезанной колеями грязной дороге.

Он бросился к парадной двери и распахнул ее настежь, уверенный, что Джон следует за ним по пятам. Из парного двухколесного экипажа, запряженного одной лошадью, выбирался тучный сыщик. Занавеси на окнах были опущены.

– Вы нашли его? – в отчаянии вскричал Эдмунд. – Вы нашли моего сына?

Смит был грузным мужчиной, явно не имевшим привычки бриться каждый день. Зато он непрерывно жевал табак. Сплюнув себе под ноги, он ухмыльнулся:

– Да, милорд, но, боюсь, благодарить меня вы за это не станете.

«Он нашел мальчика».

Джон подошел и встал рядом с братом.

– Я совсем не доверяю этой цыганской девке, – пробормотал он.

Будучи не в силах оторвать глаз от экипажа, Эдмунд сухо ответил:

– Плевать я хотел на твое мнение.

Смит подошел к экипажу и открыл дверцу. Внутри сидел худенький мальчуган, одетый в латаные коричневые штаны и свободно болтающуюся на плечах грязную рубаху. Смит рывком вытащил его и поставил на землю.

– Познакомься с отцом, мальчик.

Эдмунд с ужасом заметил, что запястья ребенка туго стянуты веревкой.

– Развяжите его, – начал было он и тут увидел закованные в кандалы лодыжки мальчика.

Ребенок отпрянул в сторону, уставившись на сыщика полными ненависти глазами, затем плюнул ему в лицо.

Смит стер слюну со щеки и посмотрел на Эдмунда.

– Ему не повредила бы хорошая порка… он же цыганенок, не так ли? Этот народец только битье и понимает, все равно что старая кляча.

Эдмунд едва не затрясся от злобы.

– Почему ребенок связан и закован в цепи, точно опасный преступник?

– Потому что я не доверяю ему, вот причина. С тех пор как я нашел его на севере, он не раз пытался сбежать. К тому же мне совсем не хочется получить удар ножом в спину, пока я буду спать, – продолжал Смит. Он с силой встряхнул мальчика, до боли сжав ему плечо. – Это твой отец, – произнес он, кивая в сторону Эдмунда.

Глаза ребенка светились яростным огнем, но он по-прежнему продолжал хранить молчание.

– Он говорит по-английски так же хорошо, как вы или я, – заметил сыщик, снова сплевывая табачную слюну, на этот раз прямо на босую ногу мальчугана. – И отлично все понимает.

– Да развяжите же его, черт вас дери, – раздраженно произнес Эдмунд, ощущая собственное бессилие. Ему хотелось обнять сына, сказать, как сильно он сожалеет, но мальчик и вправду имел устрашающий вид, словно желая показать, как сильно он ненавидит Смита – и Эдмунда тоже. – Добро пожаловать в Вудленд, сынок. Я твой отец.

На него воззрилась пара серых глаз, полных презрения. Такой взгляд мог принадлежать зрелому человеку, но никак не мальчику.

– Она беспрекословно отдала его, – заметил сыщик.

Эдмунд не мог отвести глаз от сына.

– Вы передали ей мое письмо? – спросил он.

– Цыгане неграмотны, – ответил Смит, – но я сделал все так, как вы велели.

Эдмунду оставалось только гадать, согласилась ли Райза с тем, что для их сына будет гораздо лучше, если отец сам займется его воспитанием. Если ребенка станут считать англичанином, то перед ним откроются неограниченные возможности. Он унаследует и имение, и титул, и иные полагающиеся ему привилегии.

– Эта женщина все лопотала что-то на своем варварском языке, – продолжал Смит, расстегивая кандалы на лодыжках ребенка. – Я ни слова не понял из ее цыганской тарабарщины, да мне и не требовалось. Она хотела, чтобы паренек отправился со мной, а он не желал расставаться с ней. Он от вас сбежит. – Сыщик послал Эдмунду предупреждающий взгляд. – Вам бы лучше запирать его на ночь, а днем приставлять к нему охрану. – Он сжал ребенку руку. – Мальчик, проявляй к своему отцу должное уважение. Он важный лорд. Если он заговорит с тобой, отвечай, понял?

– Все в порядке. Он просто шокирован переменами в своей жизни. – Эдмунд улыбнулся сыну, поражаясь его красоте. За исключением цвета кожи и глаз, он был точной копией Райзы. В груди его разлилось тепло. Он подумал о том, что ему не следовало прогонять Райзу прочь тогда, много лет назад, но они смогут преодолеть и давнее разногласие, и их различия. – Эмилиан, – улыбнулся он, – давным-давно твоя мать приносила тебя сюда, чтобы мы могли познакомиться. Я лорд Эдмунд Сен-Ксавье.

Выражение лица мальчика не изменилось; всем своим видом он напоминал Эдмунду опасного золотистого тигра, выжидающего подходящего момента, чтобы сделать решающий бросок.

Захваченный врасплох, Сен-Ксавье потянулся к веревкам на руках ребенка.

– Дайте мне нож, – сказал он Смиту.

– Вы пожалеете об этом, – предупредил сыщик, протягивая Эдмунду нож с большим лезвием.

– Как я и ожидал, мальчишка совсем дикарь, – пробормотал Джон.

Проигнорировав оба замечания, Эдмунд принялся разрезать веревки.

– Так гораздо лучше.

Кожа на запястьях ребенка была содрана, что привело Сен-Ксавье в ярость. Он злился на сыщика.

Мальчик окинул отца холодным взглядом, не подавая виду, как ему больно.

– Приглядывай хорошенько за своими лошадьми, – язвительно произнес Джон из-за его плеча.

Менее всего в этот момент Эдмунд нуждался в присутствии своего самодовольного братца. Он понимал, что ему придется приложить немало усилий, чтобы преодолеть враждебность собственного сына. Он не имел представления, как сделать из мальчика настоящего англичанина, не говоря уже о том, как стать ему настоящим отцом.

Мальчик стоял очень спокойно, настороженно глядя на него. Эдмунду на мгновение показалось, что перед ним замер в ожидании дикий зверь, но он тут же отогнал эту мысль прочь. Его брат заблуждается – цыгане вовсе не чудовища и не воры, и он с самого начала знал это.

– Ты умеешь говорить по-английски? Твоя мама умела.

Если мальчик и понял обращенные к нему слова, то виду не подал.

– Теперь у тебя начнется новая жизнь, – с улыбкой продолжал Эдмунд. – Много лет назад твоя мама приносила тебя сюда, но я повел себя как дурак, потому что боялся реакции своей жены. Я отрекся от тебя и буду вечно сожалеть об этом. Но Катерины больше нет на этом свете, упокой Господь ее душу. Умер и мой сын Эдмунд – твой брат. Эмилиан, теперь это имение – твой дом. Я твой отец и намерен обеспечить тебе жизнь, которую ты заслуживаешь. Ты тоже англичанин, и придет время, когда Вудленд станет твоим.

Мальчик фыркнул. Окинув Эдмунда с ног до головы презрительным взглядом, он покачал головой:

– Нет. У меня нет отца, и это не мой дом.

Говорил он с акцентом, но все же по-английски.

– Я понимаю, что тебе потребуется время, – сказал Эдмунд, радуясь тому, что между ними наконец-то завязался диалог. – Но я твой отец. Когда-то я очень любил твою мать.

Эмилиан молча смотрел на него, и черты его лица исказились от ненависти.

– Понимаю, как тебе сейчас, должно быть, непросто: признать, что я твой отец, а ты мой сын. Но, Эмилиан, ты такой же англичанин, как и я.

– Нет! – отрезал мальчик и добавил не без гордости, высоко подняв голову: – Я цыган!

Глава 1

Дербишир, весна 1838 года

Она была настолько увлечена книгой, которую читала, что не слышала стука в дверь до тех пор, пока он не стал оглушительным. Ариэлла, уютно устроившаяся на большой кровати с книгой о Чингисхане, вздрогнула. Еще мгновение перед ее мысленным взором плясали образы города тринадцатого века, и она как наяву видела облаченных в богатые одежды мужчин и женщин высшего сословия, которые в панике метались в толпе ремесленников и рабов, в то время как монгольские орды скакали на боевых конях по пыльным улочкам.

– Ариэлла де Уоренн!

Девушка вздохнула. Она не только отчетливо представляла битву, но и почти ощущала специфические запахи. Все же ей пришлось вернуться в реальность. Она находилась в Роуз-Хилл, загородном имении родителей, куда прибыла прошлым вечером.

– Входи, Диана! – прокричала она, откладывая книгу.

В комнату ворвалась ее сводная сестра, которая была на восемь лет младше самой Ариэллы, и замерла на месте.

– Но ты даже не одета! – воскликнула она.

– Разве я не могу спуститься к ужину в том платье, что на мне? – притворно невинным голоском поинтересовалась Ариэлла. Она совсем не следила за модой, но ей было отлично известно, что в ее семье принято наряжаться к ужину. Женщины должны появляться в вечерних платьях и с драгоценностями, а мужчины – в смокингах.

Диана округлила глаза:

– Ты же уже надевала это платье для завтрака!

Ариэлла с улыбкой встала с постели. Она до сих пор не могла привыкнуть к тому, как повзрослела ее младшая сестренка. Еще год назад Диана была сущим ребенком, а сейчас, в шестнадцать лет, облаченная в соответствующее платье, она выглядела настоящей молодой женщиной.

– Разве уже так поздно? – Ариэлла посмотрела в окно своей спальни и с удивлением обнаружила, что солнце клонится к горизонту. Значит, она просидела над монгольской историей много часов подряд.

– Уже почти четыре часа, и я уверена, ты знаешь, что у нас сегодня гости.

Ариэлла припомнила, что ее мачеха Аманда что-то об этом говорила.

– Известно ли тебе, что Чингисхан никогда не нападал без предупреждения? Он всегда прежде посылал гонца к правителю страны или королю, предлагая капитулировать, а не просто атаковал и уничтожал всех подряд, как утверждают многие историки.

Диана в смущении воззрилась на сестру:

– Кто такой Чингисхан? О чем ты вообще толкуешь?

Ариэлла просияла.

– Я читаю книгу о монголах, Диана. Их история удивительна. Под предводительством Чингисхана они создали империю столь же могущественную, как Великобритания. Знаешь ли ты об этом?

– Нет, не знаю. Ариэлла, мама пригласила лорда Монтгомери и его брата – и все ради тебя.

– Разумеется, сейчас они занимают гораздо меньшую территорию, – продолжала девушка, не слыша слов сестры. – Мне очень хочется отправиться в центральные степи Азии, потому что там до сих пор живут монголы, Диана. Можешь ли ты вообразить, что их культура и образ жизни практически не изменились со времен Чингисхана?

Поморщившись, Диана направилась к платяному шкафу и, открыв его, стала перебирать висящие там наряды.

– Лорд Монтгомери твой ровесник и в прошлом году унаследовал титул. Его брат немного младше. Титул очень древний, и имения их процветают. Я слышала, как мама и тетя Лизи говорили об этом. – Она вытащила бледно-голубое платье. – Какая красота! Кажется, ты его еще не надевала.

Ариэлла не сдавалась:

– Я уверена, что тебе понравится эта книга по истории, если я дам ее тебе почитать. И тогда, возможно, мы поедем в степи вместе! Мы даже сможем своими глазами увидеть Великую Китайскую стену!

Диана повернулась и посмотрела на сестру.

Ариэлла поняла, что терпение Дианы на исходе. Ей сложно было принять тот факт, что никто в ее семье, даже отец, не разделял ее тяги к знаниям.

– Нет, я не надевала это платье. На мероприятиях, которые я посещала в столице, полным-полно академиков и реформаторов-вигов, а вот джентльмены почти не встречаются. Никому дела нет до моды.

Прижав наряд к груди, Диана покачала головой:

– Стыд какой! Монголы мне совсем не интересны, Ариэлла, и, честно говоря, не понимаю, чем они тебя так покорили. И в степи я с тобой не поеду – как и к какой-то там стене. Меня вполне устраивает моя жизнь здесь! Когда мы говорили с тобой в прошлый раз, ты переживала о бедуинах.

– Тогда я только что вернулась из путешествия по Иерусалиму, где мне довелось посетить лагерь бедуинов. Известно ли тебе, что наша армия использует их как разведчиков и провожатых в Палестине и Египте?

Диана прошествовала к кровати и положила на нее платье.

– Пришло время надеть этот милый наряд. С твоим нежным цветом кожи, золотистыми волосами и знаменитыми голубыми глазами де Уореннов ты без труда вскружишь головы гостям.

Ариэлла насторожилась:

– Кто, ты сказала, к нам приедет?

Диана просияла:

– Лорд Монтгомери – знатный жених! Говорят, он к тому же очень хорош собой.

Сбитая с толку Ариэлла скрестила руки на груди.

– Тебе еще рано начинать искать мужа.

– Но тебе нет, – парировала ее сестра. – Ты совсем меня не слушала, не так ли? Лорд Монтгомери только что унаследовал титул, он красив и образован. К тому же ходят слухи, что он намерен в ближайшее время найти себе жену.

Ариэлла отвернулась. Ей было двадцать четыре года, но она не спешила связывать себя узами брака. С детства она испытывала тягу к знаниям. Книги – и содержащаяся в них информация – составляли неотъемлемую часть ее жизни, сколько она себя помнила. Если бы ей предстояло выбирать, провести время на балу или в библиотеке, она непременно сделала бы выбор в пользу последней.

К счастью, отец души не чаял в своей старшей дочери и всячески поощрял ее интеллектуальные изыскания, что было вещью совершенно неслыханной. С тех пор как ей исполнился двадцать один год, Ариэлла большую часть времени проводила в Лондоне, где могла посещать библиотеки и музеи сколько душе угодно, а также присутствовать на общественных дебатах, касающихся важных социальных вопросов, проводимых радикалами вроде Френсиса Плейса и Уильяма Коветта. Несмотря на предоставляемую ей свободу, девушка мечтала о еще большей независимости – ей хотелось путешествовать по свету без сопровождения, посещать места и встречать людей, о которых она читала в книгах.

Ариэлла родилась в одном из Берберийских государств, ее матерью была еврейка, плененная берберийским принцем. Женщину обезглавили вскоре после рождения Ариэллы, потому что у малютки оказались светлая кожа и голубые глаза. Отцу удалось тайно вывезти дочь из гарема, и с тех пор она воспитывалась при нем. Клифф де Уоренн сейчас стал одним из величайших корабельных магнатов своего времени, а в те дни был капитаном капера. Первые несколько лет жизни Ариэлла провела в Западной Индии, где у отца был дом. Когда он познакомился с Амандой и женился на ней, они переехали в Лондон. Ее мачеха столь же страстно любила море, как и сам Клифф, и к тому времени, как Ариэлла достигла совершеннолетия, она уже вдоль и поперек исследовала Средиземное море, была в Соединенных Штатах Америки и во всех крупнейших городах Европы. Она даже посетила Палестину, Гонконг и Восточную Индию.

В прошлом году девушка отправилась в трехмесячное путешествие с посещением Вены, Будапешта и затем Афин. Отец согласился на эту поездку с одним условием: чтобы Ариэллу сопровождал ее сводный брат. Алексей шел по стопам своего отца на поприще купца и искателя приключений и был счастлив отправиться в компании сестры. Уступив ее просьбам, они ненадолго заехали в Константинополь.

Ее любимым местом была Палестина, а любимым городом – Иерусалим. И больше всего она ненавидела Алжир, потому что именно там ее мать казнили за любовную связь с ее отцом.

Ариэлла понимала, как ей повезло с родителями, которые позволяли ей путешествовать по миру, безоговорочно доверяли и гордились ее интеллектом. В высшем свете подобное поведение молодой девушки вовсе не было нормой. Диана, к примеру, не получила образования и лишь время от времени почитывала дамские романы. Сезон она проводила в Лондоне, а в течение остальной части года жила в праздности в деревенском имении семьи в Ирландии. Помимо занятий благотворительностью, дни Дианы протекали в перемене нарядов, посещении званых приемов и чаепитий, а также визитах к соседям. Такое поведение молодой девушки из высшего общества считалось пристойным.

Вскоре Диана окажется на ярмарке невест и станет искать себе подходящего мужа. Ариэлла знала, что ее красавица сестра, не обделенная к тому же приданым, без труда сделает хорошую партию. Но себе Ариэлла прочила совсем иную судьбу. Браку она предпочитала независимость, чтение книг и путешествия по свету, а лишь крайне неординарный мужчина мог бы позволить ей продолжать вести привычный образ жизни, поэтому она и помыслить не могла, чтобы выйти замуж и распрощаться с нынешней вольной жизнью. Замужество никогда не значилось в числе ее приоритетов, хотя она и выросла, видя перед глазами пример родительской великой любви, преданности друг другу и равенства между супругами. Ее тети и дяди могли бы также похвастаться счастливым браком. Если Ариэлла и станет чьей-то женой, то лишь в том случае, если встретит свою настоящую любовь, единственную и на всю жизнь, чем так славилось все семейство де Уоренн. Тем не менее к двадцати четырем годам девушка не испытывала ничего подобного и ничуть не чувствовала себя обделенной. На что ей было жаловаться? В ее распоряжении были тысячи книг для чтения и сотни мест, манящих своей таинственностью. Ариэлла сомневалась, хватит ли ей жизни, чтобы осуществить все свои задумки.

Медленно она повернулась к своей сестре.

Диана улыбалась, но черты лица ее омрачало беспокойство.

– Я так рада, что ты дома! Я очень скучала по тебе, сестричка, – заискивающе произнесла она.

– И я тоже, – ответила Ариэлла не совсем искренне.

В заморских землях, окруженная экзотическими запахами, видами и звуками, а также людьми, которых она стремилась понять, Ариэлла совсем не тосковала по дому. Даже живя в Лондоне, она могла долгие часы провести в музее, не замечая течения времени.

– Я так рада, что ты присоединилась к нам здесь, в Роуз-Хилл, – продолжала Диана. – Сегодняшний вечер обещает быть интересным. Я уже встречалась с младшим Монтгомери, и если его старший брат столь же очарователен, то ты очень скоро позабудешь о своем Чингисхане. – Помолчав немного, девушка добавила: – Не думаю, что тебе следует упоминать за ужином о монголах, Ариэлла. Никто этого не поймет.

Поколебавшись, Ариэлла ответила:

– В действительности мне бы хотелось отужинать в тесном семейном кругу. Терпеть не могу обсуждать погоду, розы Аманды, последнюю охоту или предстоящие скачки с незнакомыми людьми.

– Почему бы и нет? – запротестовала Диана. – Это отличные темы для светской беседы. Так ты даешь слово, что не станешь упоминать о монголах, степях и ужинах с академиками и реформаторами? – Она неуверенно улыбнулась. – В противном случае тебя сочтут радикалом – и чрезмерно независимой к тому же.

Ариэлла заупрямилась:

– Тогда мне останется лишь провести весь вечер в полнейшем благословенном молчании.

– Но это же ребячество.

– Женщине следует позволять высказывать ее собственные суждения. В городе я именно так и поступаю. И я действительно в некоторой степени отношусь к радикалам. Социальные условия в нашем обществе ужасны, не говоря уже о шумихе вокруг избирательной кампании. Что же до парламентских реформ… Диана прервала сестру:

– Разумеется, ты открыто высказываешь свои мысли в городе, где тебя окружают совсем не джентльмены. Ты сама так сказала! – Девушка в волнении вскочила на ноги. – Я очень люблю тебя и по-сестрински прошу обсуждать лишь подобающие в высшем обществе темы.

– Какой же ты стала консервативной, – застонала Ариэлла. – Ну хорошо, я не стану вступать ни в какие споры без твоего одобрения. Прежде посмотрю на тебя в ожидании поощряющего подмигивания. Нет, погоди-ка. Давай ты лучше будешь тянуть себя за мочку левого уха, чтобы показать мне, что я могу говорить.

– Не смейся над моим искренним желанием увидеть, как ты счастливо выйдешь замуж!

Ариэлла резко опустилась на кровать, пораженная словами младшей сестры. С чего это Диане так отчаянно желать ее замужества?

Диана примирительно улыбнулась:

– Также мне кажется, тебе не следует упоминать в разговоре, что папа позволяет тебе жить в Лондоне одной.

– Я редко остаюсь в одиночестве. В доме полно слуг, и граф с тетушкой Лизи часто бывают в столице, а дядя Рекс и Бланш и вовсе живут в получасе езды от Лондона в Херрингтон-Холл.

– Вне зависимости от того, кто наведывается в Хермон-Хаус, ты живешь там как независимая женщина. Наших гостей это шокирует – лорда Монтгомери шокирует! – твердо заявила она. – Папе нужно вести себя благоразумно, когда дело касается тебя.

– Не так уж я и независима. Мои имения приносят доход, но отец – мое доверенное лицо. – Ариэлла прикусила губу. И когда это Диана стала такой правильной? Когда превратилась в одну из типичных представительниц своего пола и возраста? Почему она не хочет понять, что свободное мышление и независимость нужно привечать, а не презирать?

Диана провела рукой по лежащему на кровати платью, разглаживая невидимые складки.

– Любовь к тебе отца не позволяет ему рассуждать здраво. Уже ходят слухи, знаешь ли, о твоем самостоятельном проживании в Лондоне. – Она посмотрела на сестру. – Я люблю тебя. Тебе двадцать четыре года. Папа не намерен принуждать тебя поторопиться, но ты уже совершеннолетняя, и время твое пришло. Я говорю из лучших побуждений.

Ариэлла заволновалась. Она поняла, что пора открыть сестре свои планы касательно лорда Монтгомери.

– Диана, пожалуйста, не планируй свести меня с Монтгомери. Я ничего не имею против того, чтобы оставаться незамужней.

– Но если ты не выйдешь замуж, чем станешь заниматься? А как же дети? Если отец отдаст тебе твою долю наследства, отправишься ли ты путешествовать по свету? И на какой срок? Будешь ли ты все так же странствовать, когда тебе исполнится сорок лет? Восемьдесят?

– Очень на это надеюсь! – воскликнула Ариэлла, захваченная высказанной сестрой идеей.

Диана лишь покачала головой:

– Но это же безумие!

Сестры отличались как день и ночь.

– Я не хочу вступать в брак, – твердо заявила Ариэлла. – Я выйду замуж, только если встречу родственную душу. Но с лордом Монтгомери буду вести себя предельно вежливо. Обещаю тебе, что не стану заводить разговора о волнующих меня вещах, но, ради всего святого, я не намерена «прекратить и воздерживаться впредь», как на постановлении суда. Не могу вообразить худшей доли, чем жизнь в подчинении какому-нибудь правильному до мозга костей джентльмену с узким кругозором. Меня вполне устраивает нынешнее положение вещей.

Диана отнеслась к словам сестры скептически.

– Ты женщина, Ариэлла, и твое предназначение перед Богом и людьми – выйти замуж и рожать детей. Верно, это подразумевает подчинение воле мужа. Что ты имеешь в виду, говоря о родстве душ? Кто идет на подобный союз?

Ариэлла была шокирована столь традиционными суждениями младшей сестры – даже несмотря на то, что общество одобряло такие взгляды.

– Не знаю, каково предназначение женщин перед Богом – и мое личное предназначение в том числе, – тщательно подбирая слова, сказала она, – но именно мужчины придумали, что женщины должны выходить замуж и рожать детей! Диана, постарайся понять. Большинство мужчин не допустили бы, чтобы я проникла в Оксфорд в мужском костюме, дабы украдкой послушать лекции моих любимых профессоров.

Диана ахнула от такого признания.

– Большинство мужчин не позволили бы мне проводить дни напролет в архивах Британского музея, – твердо продолжала Ариэлла. – Я отказываюсь от патриархального брака – если когда-либо решусь вступить в брак.

Диана застонала.

– Я предвижу твое будущее – ты станешь женой какого-нибудь радикально настроенного адвоката!

– Возможно, так и случится. Разве ты можешь представить меня супругой чопорного английского джентльмена, сидящей дома, меняющей платья к обеду и ужину и являющейся, по сути, лишь красивым, но бесполезным украшением? У меня будет шестеро или семеро детей, которых мне придется выносить, словно я племенная кобыла, чье призвание – продолжить род!

– Какие ужасные у тебя взгляды на семью и брак, – изумленно произнесла Диана. – Так-то ты думаешь обо мне? Что я всего лишь красивое бесполезное украшение? И моя мама, и тетушка Лизи, и Марджери тоже?

Вынашивать детей – это прекрасно! Ты и сама обожаешь малышей!

Как же это случилось? – недоумевала Ариэлла.

– Нет, Диана, прошу прощения. Ничего подобного я о тебе не думаю. Я обожаю тебя – ты моя сестра, и я очень тобой горжусь.

– Я же не глупа, – наконец отозвалась ее сестра, – и отлично понимаю, что ты выдающаяся девушка. Все в нашей семье так говорят. Ты более начитанна, чем любой знакомый нам джентльмен. Понимаю я и то, что ты считаешь меня дурочкой. Но я не думаю, что стремление удачно выйти замуж и иметь детей – такая уж блажь. Как раз наоборот, это похвально – желать заиметь собственный дом, мужа и детей.

Ариэлла пошла на попятную:

– Ну разумеется, так и есть – раз ты искренне этого хочешь.

– А вот ты нет. Ты мечтаешь в уединении читать книги о странных людях типа монголов. Но как же неразумно тратить свою жизнь на изучение судеб иностранцев и тех, кто давным-давно обратился в прах! Если, конечно, ты не намереваешься выйти замуж за джентльмена, в котором почувствуешь родственную душу! Неужели тебя никогда не посещала мысль, что однажды ты можешь сильно пожалеть о таком решении?