Текст книги "Темный огонь"

Глава 3

«Должно быть, это она и есть», – недовольно подумал граф.

Он как раз собирался войти в дом. Но остановился, услышав стук колес приближающегося экипажа, который донесся до него сквозь лай борзых. И тут же его охватило крайнее раздражение. Он быстрым шагом направился в дом, мимо вышедшего дворецкого.

– Встретьте их, – бросил граф сквозь зубы.

– Куда мне следует проводить их, милорд? – вежливо спросил Томас. Дворецкому было за пятьдесят, его седовласая голова начала лысеть; он всегда хранил на лице непроницаемое выражение. Граф иной раз думал, что, выскочи он из дома в набедренной повязке и мокасинах, в полной боевой раскраске команча, старый дворецкий не моргнет и глазом. И Ник испытывал к нему тайную симпатию.

– Откуда мне знать, черт побери! Веди их хоть в конюшню, мне все равно! – Граф пересек мраморный холл, не обращая внимания на то, что оставляет за собой следы грязи и навоза. И начал подниматься по полукруглой лестнице красного дерева.

– Следует ли мне предложить им чай с пышками? – вслед ему прозвучал вопрос Томаса.

– Поджарь им рыбьи головы, которыми кошек кормят! – прорычал в ответ граф.

– Да, сэр, – бесстрастно произнес Томас.

Граф задержался на первой площадке, положив руку на перила и так стиснув их, что суставы его пальцев побелели. Его холодный взгляд встретился с невыразительными глазами Томаса. Граф чуть не улыбнулся. По крайней мере, подумал граф, Томас знает, что его слова нельзя понимать буквально, как понимал их дворецкий, нанятый в свое время графиней. Тот придурок однажды и вправду подал на стол нечто напоминающее кошачью еду, когда графу пришлось принимать друзей Патриции в ее отсутствие. Трудно сказать, кто был больше ошеломлен – гости или сам Ник, когда к чаю подали жаренных на вертеле рыбешек. Ник, опомнившись, от души расхохотался. Но его жена, Патриция, вовсе не нашла этот эпизод забавным.

Громко топая, Ник направился в свои апартаменты. Его не ожидал лакей – личного лакея у графа просто не было. В свое время его попытка обойтись без слуги вызвала грандиозный скандал. Но с того времени, как четыре года назад Патриция умерла, граф обходился без лакея, потому что считал глупым пользоваться его услугами. Он был взрослым человеком и вполне мог одеться самостоятельно. К тому же постоянное присутствие лакея мешало Нику, любившему уединение. После судебного разбирательства он сразу избавился от этого слуги. Ему бы, конечно, следовало выгнать и еще две трети штата прислуги, но он пожалел этих людей. Ник прекрасно знал, что уволенные слуги и сельскохозяйственные рабочие вынуждены будут отправиться в город и наняться на фабрики. Нет, он не мог так жестоко обойтись с людьми, не мог бросить их на произвол судьбы. Родившийся и выросший на ранчо в Техасе, Ник представлял себе фабрику чем-то вроде ада.

Рубашка графа пропиталась потом, и он снял ее и швырнул на пол. Ник трудился вместе с рабочими, возводя новую каменную стену на одном из южных пастбищ. Он наслаждался работой – ему нравилось перетаскивать с поля камни и укладывать их в растущую стену. В отличие от своих соседей, на чьих землях из года в год высевалось зерно, Ник стремился к тому, чтобы его угодья приносили как можно больше пользы, не истощались. И новый луг предназначался под травы, из которых выйдет отличное сено для прокорма увеличивавшегося графского стада породистых коров. Ник был осторожен и делал все, чтобы Драгмор процветал. К тому же он предчувствовал, что нет смысла заниматься одной лишь пшеницей – ведь ее дешевле было купить в Америке, чем вырастить в Англии. Ну и еще – ему нравилось заниматься землей, потому что лишь это занятие отвлекало его от мрачных мыслей, так как требовало полной отдачи сил.

Его ждали внизу.

Граф угрюмо застегнул свежую рубашку. Он не мог отмахнуться от этого. Его ждали. И далеко не в первый раз граф пожалел о том, что когда-то женился на Патриции Вестон.

Она услышала, как он вошел.

У Джейн перехватило дыхание. Ожидание было невыносимым. К тому же все это выглядело явной невежливостью. Ведь граф видел, как они подъезжают, но даже не задержался на пороге. И теперь они добрых полчаса сидели в желтой гостиной, а хозяин дома все не появлялся. Джейн от скуки разглядывала все вокруг. И сразу заметила, что этой гостиной давным-давно никто не пользовался – или, точнее, в этой гостиной никто не прибирал. Да, все предметы были расставлены и разложены в безупречном порядке, но кругом лежала пыль, а под потолком, в углах и над тяжелыми парчовыми занавесями, висела паутина. Стены были обиты поблекшим старым Дамаском, золоченым, вульгарным. Потолок был густо расписан; там, на фоне голубого неба, среди пухлых облаков, резвились нимфы, херувимы и бог знает кто еще. Вообще вся гостиная являла собой «образец» дурного вкуса. Матильда сидела, невозмутимо выпрямившись, и прихлебывала чай; она также проглотила одну за другой три пышки. Джейн к чаю едва притронулась, он показался ей ужасно невкусным. Кроме того, она, как и ее мать, предпочитала кофе. Что же касается пышек, то она никогда их не ела.

Джейн, услышав приближающиеся шаги, уставилась на дверь, которая резко распахнулась. И в то же мгновение взгляд девушки встретился со взглядом графа.

Ее сердце на мгновение остановилось. Она вздрогнула.

Поначалу она заметила лишь блестящие иссиня-черные волосы и широкие плечи. А потом пристально посмотрела в холодные серебристые глаза и не увидела даже малейшего признака доброжелательности. Граф, казалось, заполнил собой всю гостиную, и в его внешности Джейн почудилось что-то мрачное и угрожающее. Он был таким темным. Его кожа отливала бронзой, как тиковое дерево. И от этого его и без того светлые глаза казались еще светлее; они зловеще светились на резко очерченном лице с высокими скулами. И еще граф был таким огромным. Он был выше Тимоти, шире в плечах, и его узкие бедра выглядели очень сильными. Джейн, потрясенная, заметила вдруг, что на графе надета лишь тонкая льняная рубашка, небрежно заправленная в бриджи, что на нем нет ни жилета, ни сюртука, ни галстука и что даже рубашка его не застегнута как следует. Джейн прекрасно видела его крепкую, мускулистую грудь, поросшую темными волосиками. Светлые замшевые бриджи графа туго обтягивали стройные ноги и они были испачканы грязью и зеленью. И ботинки графа тоже были грязными. Можно было не сомневаться, что те следы на полу, которые Джейн видела в холле, были оставлены самим хозяином.

Граф был невежа. Он был варваром. Он был именно таким, каким его представляла людская молва. И он был чрезвычайно смуглым, так что Джейн поняла, почему ему дали такое прозвище – Властелин Тьмы. И он смотрел на нее.

Внезапно осознав, что граф таращится на нее так же бесцеремонно, как и она на него, Джейн покраснела. И, опустив голову, уставилась на собственные колени. Но она все равно ощущала на себе его взгляд – холодный, зловещий… и в то же время странно горячий.

– Я тетушка Джейн по браку, – говорила тем временем Матильда. – Полагаю, вы получили наше письмо?

– Получил.

– Мне очень жаль, если для вас это оказалось неприятной неожиданностью, но после смерти моего обожаемого супруга я не в состоянии держать у себя Джейн, и вы…

– У меня нет времени, чтобы опекать несовершеннолетних девиц.

Он сказал это резко и выразительно, и Джейн от изумления задохнулась. И снова их взгляды встретились. Щеки девушки пылали. А холодные глаза графа вдруг скользнули по ее фигуре – но так быстро, что Джейн решила: ей это просто почудилось. И тут же граф повернулся к Матильде.

– Мне очень жаль, – сказал он. Это был категорический отказ.

Матильда встала, побагровевшая, но ничуть не напуганная.

– Я не в состоянии одна справиться с ней. Я слишком стара для этого. От нее одни неприятности, она порывиста, безрассудна, она постоянно вынашивает злые замыслы! Я возвращаюсь домой. Без Джейн.

– Сколько вы хотите?

Матильда покраснела еще гуще.

– Я приехала не за деньгами! Но, впрочем, нам пришлось содержать ее в течение четырех лет, и, если вы сочтете возможным хотя бы отчасти возместить наши расходы, я ничего не буду иметь против. Но мне не справиться с Джейн, – воскликнула Матильда с явным осуждением в голосе. – И если вы ее не примете, я просто выброшу ее на улицу.

После этих слов в гостиной воцарилась тишина. Две пары глаз уставились на Джейн. Девушку больно задели слова Матильды, и в ней лишь укрепилось желание сбежать от обоих опекунов, которые так стремились отделаться от нее.

– Вот и отлично, – храбро заявила она, пытаясь улыбнуться. – Я поеду в Лондон. У меня там есть друзья.

– Ха! Друзья! – сказала, как выплюнула, Матильда. – Вся эта театральная шушера, среди которой болталась твоя мать!

Граф не слушал Матильду. Он внимательно смотрел на Джейн. У нее был голос ангела. Графу с каждым мгновением все меньше и меньше нравилось происходящее. Он вовсе не ожидал увидеть такое – невинную красавицу с огромными голубыми глазами. И еще – она была совершенным ребенком. Отправить ее в Лондон значило обречь девушку на проституцию. В лучшем случае она устроится работать на фабрику, если ей повезет. Граф выругался вслух:

– Чертова Патриция!

Матильда задохнулась. Большие глаза Джейн стали еще больше, совсем как блюдечки. Граф посмотрел на Матильду. Его совсем не беспокоило, что подумают о нем эти две особы – его давно уже не интересовало, что о нем вообще думают люди. После судебного разбирательства он плевать хотел на сплетни.

– Вы уверены, что нет каких-нибудь других Вестонов?

Но, говоря это, граф прекрасно знал, что после смерти его жены род Вестонов пресекся и девушку отправить совершенно не к кому.

– А нет у нее родственников со стороны матери?

– Никого, кроме меня, – твердо заявила Матильда. И, окончательно разозлившись, принялась рассказывать графу о последней выходке Джейн. Выражение лица графа ничуть не изменилось, он просто еще раз посмотрел на девушку. – Абигайль Смит чуть не умерла от разрыва сердца! – победоносным тоном закончила рассказ Матильда. – Разве я могу справиться с такой хулиганкой? Я старая женщина!

Но графу поступок Джейн совсем не показался таким уж ужасным: наоборот, несмотря на то, что он был чрезвычайно зол, рассказ Матильды на мгновение развеселил его. Однако заговорил он довольно мрачным тоном:

– Я не могу взять на себя такую ответственность. Я ничего не знаю о воспитании девочек.

– Но у вас есть сын! – напомнила Матильда, ехидно улыбаясь и предчувствуя близкую победу. – А у него есть гувернантка. Джейн будет отлично себя чувствовать в их компании. И еще, милорд, вы с вашим положением можете найти ей мужа, и очень быстро, если пожелаете. А тогда Джейн будет окончательно устроена к всеобщему удовлетворению.

Ник снова уставился на Джейн. Ей было семнадцать, она была прекрасна, в ней текла кровь Вестонов. Правда, больше Ник ничего не знал о ней… ну, внучка старого герцога, и все. Но и этого простого факта было достаточно. Он с легкостью подыщет ей мужа. И его жизнь вернется в обычное русло.

– Хорошо, – сказал он. – Она может остаться. И я немедленно найду ей мужа.

– Я не хочу выходить замуж! – воскликнула Джейн.

Две головы повернулись к ней. Матильда пришла в бешенство, граф был чрезвычайно удивлен.

– Никого не интересует, чего ты хочешь! – зашипела Матильда. – Помолчи!

Джейн открыла было рот, чтобы возразить, но наткнулась на внимательный взгляд серых глаз графа. И не произнесла ни слова. Она в одно мгновение поняла, что ее желания ровным счетом ничего не значат для графа. Он сделает то, что сочтет нужным… и с ней, и с другими людьми.

Глава 4

Матильда уехала.

Внезапно Джейн охватила острая тоска; девушка почувствовала себя одинокой и покинутой. Она, правда, сумела ослепительно улыбнуться слугам, внесшим в дом ее багаж, но вот они ушли, и тяжелая дверь красного дерева плотно закрылась за ними. И мгновенно воцарилась тяжелая тишина.

Джейн ощущала эту давящую тишину как боль, как горе, как одиночество и тоску по дому. В ее горле застрял тяжелый ком; нервно сглотнув, Джейн прошла мимо кровати под пышным шелковым балдахином к окну. И посмотрела наружу.

Вокруг дома расстилались безупречно ухоженные лужайки. Сверкала подъездная дорога, вьющаяся по землям Драгмора; шел дождь, и солнечные лучи отражались в каплях упавшей на землю влаги. В отдалении высились холмы, на зеленых склонах которых паслись коровы и овцы. Волновались под легким ветерком пшеничные поля, раскинувшиеся до самого горизонта. В небе густели и темнели облака. Джейн разглядела вдали шпиль – наверное, это была церковь в Лессинге. Джейн гадала, где пролегает граница Драгмора.

Нет, она не собирается выходить замуж.

Она хочет стать знаменитой актрисой, как ее мать.

Джейн отвернулась от окна и тут же заметила, что на ее руках, касавшихся подоконника, осталась густая черная пыль. Девушка нахмурилась. У графа была целая армия слуг, она сама это видела – так чем же они занимаются? Конечно, ее это совершенно не касалось, к тому же они с Матильдой приехали так внезапно, почти без предупреждения.

Неужели он и вправду убил свою жену?

В дверь постучали, и Джейн похолодела и напряглась, подумав, что это явился граф. Она уже представила себе его резкое точеное лицо, его бледные-бледные глаза… но в приоткрывшейся двери появилась улыбающаяся физиономия горничной.

– Здравствуйте, мэм, я Молли. Граф сказал, что вы будете кушать с Чедом и Рэндал, в детской.

Джейн внезапно вспыхнула. Так значит он решил выставить ее в детскую?!

– И где же это?

– А вон там, в конце коридора, – показала хорошенькая пухлая горничная. – Сейчас Джейк принесет вам горячей воды для ванны, а потом будет чай. А ужин в шесть, мэм.

Джейн кивнула:

– Хорошо, Молли, спасибо тебе. И, прошу тебя, забудь о чае, приготовь вместо него кофе.

Глаза Молли расширились, но она кивнула и, попятившись, исчезла. А Джейн мрачно повернулась к большому, в полный рост зеркалу в резной ореховой раме, стоявшему в углу комнаты. Неужели она и вправду выглядит совсем по-детски? Джейн принялась рассматривать себя; ее щеки пылали румянцем.

Джейн была чуть ниже среднего роста и очень тоненькой. И сейчас, видя в зеркале свою хрупкую фигурку и бледное треугольное личико, она решила, что чем-то похожа на маленького беспризорника. Она всмотрелась в свое лицо. У нее были высокие скулы, маленький, чуть вздернутый носик, а губы казались слишком полными для тонкого лица. Ее и без того большие глаза были сейчас расширены и сверкали чистой голубизной. В закрытом клетчатом платье без турнюра и в голубом чепчике она, пожалуй, выглядела лет на двенадцать, не больше. Джейн сорвала с головы чепчик и бросила его на мягкое кресло, стоявшее неподалеку. Пышные волны светлых волос цвета шампанского упали ей на спину. Волос было слишком много для такого хрупкого тела.

Но все равно она выглядела на двенадцать.

Отрицать это было невозможно, и Джейн вдруг охватило горькое разочарование. Она представила его… графа. Он был смугл, настойчив, силен. Джейн обожгло при этих мыслях, ей даже показалось, что граф совсем рядом, и она торопливо оглянулась. Но, разумеется, в комнате никого не было, она была здесь одна. И тем не менее Джейн словно наяву видела его, ощущала его присутствие, в ней как будто возникло… Джейн затруднялась определить, что это. Предвкушение? Или страх… или возбуждение?

Она снова повернулась к зеркалу. Ее щеки горели. Джейн уставилась на себя. Да, он увидел ее вот такой: в детском закрытом платье, с худощавым детским телом. Но она не была ребенком. Ей давно исполнилось семнадцать.

И вдруг для Джейн стало чрезвычайно важным, чтобы граф понял, что она – взрослая женщина…

Граф задержался на площадке третьего этажа. До него донесся звук женского смеха – красивый по тембру, нежный и веселый. Джейн Вестон. Граф мгновенно откликнулся на этот звук – все его тело почему-то сжалось. Тут он услышал ответный смех – радостное детское хихиканье своего сына. Его удивление угасло. В конце концов, он ведь сам распорядился, чтобы девушка ужинала в детской. Но, подумал граф, бесшумно подходя к двери, гувернантка Рэндал никогда не смеялась так заразительно.

Ник тихо остановился у открытой двери. Он не хотел, чтобы его увидели, и он умел приближаться незаметно. Он вырос на ранчо в Техасе, и его отец был наполовину апачем. Его мать была женщиной из первопроходцев, а Дерек, ее муж, будучи капитаном техасских рейнджеров, многому научил своих детей, даже сестру Ника. Они умели идти по следу, охотиться, двигаться бесшумно. Это было частью их наследия, как часто повторял Дерек. И это в один прекрасный день могло им пригодиться…

Граф почувствовал, как в душе шевельнулась давняя, старая боль – настолько глубокая и сильная, что он далеко не сразу смог с ней справиться. Но если бы он не справился с ней тогда, в те далекие годы, – он и сам не знал, что могло бы случиться. Пожалуй, он перестал бы считать себя мужчиной. Скривив губы в горькой усмешке, он напомнил себе, что растил и воспитывал его не отец. Его настоящий отец умер. Он был жестоко убит человеком, который и вырастил Ника, и назвал себя его отцом, – человеком, которого Ник любил и которым восхищался всю жизнь. Пока не узнал правду.

Ник прогнал боль, но не мог избавиться от ненависти и отвращения к самому себе. Его собственная жизнь казалась ему грандиозной шуткой. Он ведь не был на самом деле Николасом Брэггом, лордом Шелтоном, графом Драгморским. Он появился на свет в результате уродливого яростного изнасилования. Он радовался тому, что Дерек убил его настоящего отца, команчеро Чейвза. Потому что, если бы этого не сделал Дерек, Ник убил бы Чейвза сам.

Перед Ником вдруг возник ошеломляющий красотой образ его покойной жены. Ее бледное лицо вырисовывалось в воздухе так отчетливо, что казалось живым. И на этом лице, увенчанном короной светлых волос, был написан ужас.

А ведь Ник даже не сказал ей главной части своей тайны… Он только начал тот разговор. Он дошел лишь до того, что в его жилах течет и индейская кровь. И она мгновенно отпрянула от него…

Встряхнувшись, Ник отбросил мрачные мысли. И, посмотрев на своего сынишку, смягчился душой, в его глазах засветилась доброта.

Да и кто угодно смягчился бы при виде этого малыша. Чеду было почти пять лет; у него были темно-каштановые волосы и зеленые глаза, как у матери. Он хихикал, несмотря на то, что изо всех сил старался сохранять серьезность. Граф с интересом наблюдал за тем, как Джейн наполнила винные бокалы водой и, протянув один Чеду, подняла свой:

– За вас, милорд! – произнесла она тоненьким, неестественным голосом. – За лорда Драгмора!

Гувернантка Рэндал, крупная, костлявая женщина с лошадиным лицом, неодобрительно нахмурилась и фыркнула.

– За вас, миледи! – собезьянничал Чед, и они осушили бокалы.

Граф улыбнулся.

– Милорд, боюсь, вас в кабинете ждет кое-какая срочная корреспонденция, – тем временем продолжала Джейн. – Если вы закончили ужин, может быть, вы посмотрите ее?

– Я закончил ужин, – возвестил Чед. – А мы что, пойдем вниз? – Его выразительное личико вопросительно сморщилось. – А папа может быть в кабинете!

– Но, милорд! – воскликнула Джейн, негодующе выпрямляясь и величественным жестом указывая на дальний угол детской. – Ваш кабинет здесь!

Чед встал, старательно подражая грациозным и царственным жестам девушки. Граф уже следил не за сыном. Он наблюдал за Джейн. Она сняла школьное платье, в котором приехала, и была теперь одета в простую юбку, без турнюра, и шелковую полосатую блузку с кружевным воротником. Ее волосы были заплетены в косу толщиной, пожалуй, в руку графа; и эта коса спускалась ниже поясницы. Когда Джейн приехала, Ник заметил несколько светлых локонов, выглядывавших из-под чепчика, так что цвет волос Джейн не удивил его, хотя и был необычайно красив; но вот их количество… да, девушка обладала прекрасными волосами. Кончик косы дразняще падал на ягодицы. Граф вдруг увидел, что у Джейн чрезвычайно соблазнительный задик – круглый и высокий… но тут Ник сообразил, куда, собственно, он смотрит, и торопливо отвел взгляд. Какого черта, что с ним происходит?!

– Папа! – взвизгнул от неожиданности Чед.

Граф подхватил бросившегося к нему сына и, высоко подняв мальчика, закружил его. Потом поставил Чеда на пол и взъерошил ему волосы.

– Доволен ужином, сынок? – спросил он, опускаясь на корточки.

– О, мы с Джейн играем! – восторженно воскликнул Чед. – Я – лорд, а она – моя леди! А вон там – мой кабинет! Хочешь зайти, посмотреть?

Граф отлично умел играть с сыном. И, играя, учил его верховой езде, рыбалке, охоте, поиску следов… Всему тому, чему научил его самого Дерек. Но сейчас Ник почему-то смутился, а Чед изо всех сил тянул его за руку, пытаясь затащить в «свою библиотеку». Ник почувствовал, что вот-вот покраснеет.

– Может быть, попозже, – сказал он, гладя сына по голове. Чед ничуть не был разочарован. Он с обожанием посмотрел на отца.

Ник увидел, что Джейн наблюдает за ними. И ее взгляд был мягким, и удивительным, и нежным. На щеках девушки играл румянец. Графу это не понравилось, и он предостерегающе взглянул на Джейн. А она в ответ робко улыбнулась ему, отводя глаза.

А Ник, еще раз посмотрев на ее синюю юбку без кринолина, вдруг осознал, что у Джейн очень, очень длинные ноги.

– Милорд, – перебила его мысли гувернантка Рэндал, – я полагаю, что подобные игры за столом совершенно неприемлемы. Чеду следует учиться хорошим манерам, а не…

– А я полагаю, что Чед вполне может одновременно и учиться хорошим манерам, и играть с Джейн, – резко ответил граф. И его взгляд против воли от Рэндал снова вернулся к Джейн. Она была похожа на маленькую птичку, готовую вот-вот взлететь; потом она чуть расслабилась и улыбнулась широкой, искренней улыбкой. Она светилась весельем и счастьем. И Ник вдруг почувствовал, как в его сердце колыхнулась ответная теплая волна. Он смущенно уставился на Джейн. А когда понял, что она тоже смотрит на него, то внезапно ощутил прилив горячей крови в паху.

Он вздрогнул. Какого черта, что все это значит?!

Она – ребенок, а он – ее опекун!

Но жар в паху нарастал. И граф испугался, очень испугался, потому что понял, в чем дело. Он резко повернулся и вышел из детской, даже не услышав, как его окликнул сын. Он быстро, решительно шагал по коридору, словно пытаясь сбежать от мысли, зародившейся в его уме.

Но он не смог убежать.

Он думал о своем настоящем отце, команчеро Чейвзе…