Текст книги "Лунный парк"

– Но Терби грустный, – надула губки Сара.

– Почему? Мне казалось, у него все в порядке, – сказал я с деланым равнодушием. – Он что, встал не с той ноги?

– Он говорит, что ты его не любишь, – сказала Сара, изгибаясь на стуле. – Говорит, ты никогда с ним не играешь.

– Врет он все. Я постоянно с ним играю. Когда вы в школе. Во вторник он меня даже в нарды обыграл. Не верь ты этому Терби…

– Брет, – рявкнула Джейн, – хватит!

– Мама, а что, папа простудился? – спросила Сара.

– Кисуля, у папы помутнение, – сказала Джейн, ставя перед ней миску с овсянкой и малиной.

– А у мамы взбеленение, – пробурчал я.

Джейн то ли не расслышала, то ли предпочла пропустить эту реплику мимо ушей.

– Если вы не поторопитесь, мы все опоздаем.

Тут я на время ушел в прострацию, позабыв об окружающем, пока не услышал, как Джейн сказала:

– Спроси у папы.

Когда я вырвался из тумана, Робби с тревогой смотрел на меня.

– Да ладно, – промямлил он.

– Нет уж, давай спрашивай, – настаивал я.

На лице его изобразилось такое волнение, что я пожалел, что сам не знаю вопроса, только б ему не пришлось его задавать.

Трепеща всем телом, он спросил:

– Можно купить ди-ви-ди «Матрицы»?

Я быстро обдумал ответ. В ожидании он обхватил себя руками.

– Но у нас есть этот фильм на видео, – медленно сказал я, как будто отвечая на загадку.

– Да, но на ди-ви-ди есть всякие дополнения и…

– Чего? Киану…

– Брет, – громко сказала Джейн, прервав обсуждение балетных занятий Сары, и, повернувшись к Робби, вдруг спросила: – Почему ты надел эту футболку?

– А чем футболка-то не угодила? – вмешался я, пытаясь спасти себя.

– В школе нам запретили наряжаться в костюмы, помнишь? – мрачно пробурчал Робби. – Помнишь? – повторил он уже с обвинением в голосе.

Речь шла об электронном письме, разосланном родителям относительно Хеллоуина. Несмотря на запланированные на дневное время празднества, администрация предупреждала, что приходить в костюмах нежелательно, и советовала нарядиться «собой». Сначала в школе одобрили «подходящие» костюмы, при этом активно отговаривали приходить в неподходящих (ничего «жестокого» или «страшного», никакого оружия), что вызвало у детей весьма предсказуемое возмущение, несмотря на все таблетки, которыми их пичкали, после чего костюмы просто запретили (измученные родители молили о компромиссе – «номинально пугающие?», – но им было отказано). Это ужасно расстроило Робби, и пока Джейн инспектировала только что вынутые из посудомоечной машины стаканы, я старался утешить сына. Мягко, по-отечески я попытался убедить его, что без костюмов будет всем даже лучше, и в качестве поучительного примера воспроизвел историю о том, как в седьмом классе пришел в школу наряженный вампиром и так измазал рот, подбородок и щеки в бутафорской крови, что мне запретили участвовать в ежегодном параде для младших школьников – директор сказал, что я их перепугаю. Мне было так стыдно – это действительно был поворотный момент, – что больше я уже на Хеллоуин не наряжался. Вот какой был позор. Это воспоминание до сих пор обжигало сердце: мои одноклассники вышагивают перед счастливыми малышами, а я сижу на скамейке – один. Тут я почему-то решил, что после такого рассказа Робби станет проявлять ко мне больше интереса, чем раньше.

Неловкая тишина наполнила кухню. Все выслушали мою историю. Джейн держала в руках треснувший бокал из-под «маргариты» и глядела на меня как-то странно. Постепенно я заметил, что все – Сара, Марта, Робби, даже Виктор – смотрят на меня как-то странно.

Смущенный до потери сознания, Робби наконец произнес тихо, со всем достоинством, на какое был способен:

– Кто сказал, что я собираюсь нарядиться… вампиром? – Пауза. – Я хотел пойти Эминемом, Брет.

– Если твой отец в твоем возрасте был полнейшим фриком, это же не значит, что и ты такой же, сынок, – сказала Джейн.

– Вампиром? – в ужасе уставился на меня Робби.

Я беспомощно посмотрел на Джейн, чье лицо внезапно расслабилось. Она довольно долго разглядывала меня, пытаясь что-то для себя уяснить.

– Можно? – спросил я, медленно протягивая Робби пятидесятидолларовую купюру.

– Я тут поняла, что у меня к тебе вопрос, – сказала Джейн.

– Какой же?

Пес заинтересовался моим ответом и мельком взглянул на меня.

– Тебе когда-нибудь приходилось вынимать посуду из мойки? Просто интересно.

– Ну, Джейн…

Эта реплика про посуду звучала как очередной прозрачный до тяжеловесности намек. Необычное для меня чувство вины – как будто я сделал что-то не так – не покидало меня в этом доме ни на минуту. Я постарался выглядеть спокойным и задумчивым, так как альтернатива была одна: лишиться чувств от боли и поражения.

– И?.. – Она все еще ждала от меня какого-то ответа.

– Нет, но сегодня у меня встреча с доктором Ким.

Я представил себе, как облегчение океанской волной захлестывает кухню. Как мне хотелось, чтобы завтрак поскорее закончился. Я закрыл глаза и загадал желание – чтобы все тихо исчезли из дома. И вскоре желание мое исполнилось.

4
Роман

Еще летом я начал разрабатывать сюжет «Подростковой мохнатки» и кое-что даже успел сделать, несмотря на часы, проведенные за игрой в тетрис, проверкой электронной почты и переставлением иностранных изданий со стеллажа на стеллаж, которые занимали весь периметр моего кабинета. Сегодня еще одна помеха: мне нужно было выдумать одобрительную цитату к банальной и безвредной книжке, написанной одним нью-йоркским знакомым, очередному посредственному, благовоспитанному роману («Плач многоножки»), обреченному на поток уважительных рецензий и полное забвение впоследствии. В итоге я вымучил предложение настолько обтекаемое, уклончивое и размытое, что оно подошло бы для определения буквально чего угодно: «Уже много лет мне не доводилось читать работу настолько…» Затем я взялся за рассказ одного из моих студентов и бегло прочел его. Я ставил на полях вопросительные знаки, обводил слова, подчеркивал предложения, правил грамматические ошибки. Я принимал взвешенные решения.

Прежде чем вернуться к работе над «Подростковой мохнаткой», я проверил почту. Писем было всего два. Одно из Бакли: что-то насчет родительского собрания на будущей неделе, с выделенным постскриптумом от завуча, в котором он напоминал, что мы с Джейн уже пропустили одно собрание в сентябре. Разглядев обратный адрес следующего мейла (отделение Банка Америки в Шерман-Оукс) и время, когда оно было отправлено (2.40), я тяжело вздохнул, щелкнул мышкой и, как всегда, увидел перед собой пустой экран. Подобные послания без каких-либо объяснений или требований я стал получать еще в начале октября. Несколько раз я звонил в банк, где у меня имелся счет (и где в личном сейфе до сих пор хранился прах моего отца), однако записи об отправке этих сообщений в банке отсутствовали, и мне терпеливо объясняли, что в это время (то есть посреди ночи) никого на рабочем месте нет и быть не может. Я устал биться головой о стену и оставил их в покое. А письма все приходили, да так часто, что я попросту свыкся с этим. Но сегодня я решил пролистать папку входящих, пока не найду первого письма. 3 октября, 2.40. Дата показалась мне знакомой, впрочем, как и время отправки, но откуда, я так и не вспомнил. Раздраженный собственной неспособностью свести концы, я отключил «AOL» и с рвением взялся за файл «Подростковая мохнатка».

Первоначальное название «Подростковой мохнатки» было «Ё-Пэ-Рэ-Сэ-Тэ!», но в издательстве «Кнопф» (которое раскошелилось почти на миллион долларов только за североамериканские права) меня уверили, что «Подростковая мохнатка» – это более коммерческое название. (Рассматривалось еще «Неистовый Майк», но было отвергнуто как «недостаточно вызывающее».) В издательском каталоге «Кнопф» книжку собирались назвать «порнографический триллер», что давало мне особенный стимул. В личной беседе мне было сказано, что, когда роман выйдет, Альфред и Бланш Кнопф перевернутся в могиле. Поскольку я осознал, что создаю новый жанр, приступы писательского бессилия прекратились, и я стал работать над книгой ежедневно, хотя, впрочем, она все еще находилась на стадии разработки сюжета. Героя звали Майкл Грейвз, это была история эротической жизни модного холостяка с Манхэттена – «парня, который любит дарить любовь и когда его любят в ответ», вот что я обещал издателям. И я уже представлял себе стиль изложения, эдакий элегантный хардкор с изящными вкраплениями моего фирменного лаконичного юмора. В книге планировалось как минимум сто постельных сцен («Боже мой, ну почему нет?» – гоготал я за обедом со своим редактором в баре в Патруне, пока тот лениво замерял свой сахар в крови), ее можно было расценивать и как сатиру на «новомодную сексуальную распущенность», и как историю обычного парня, которому нравится марать женщин своей похотью. Все это должно было возбудить читателя, но, кроме того, заставить его думать и смеяться. Такая вот комбинация. Нижепоясной юмор – цель и средство. Таков был план. И это был хороший план.

В «Подростковой мохнатке» будет множество сцен, где девушки стремглав выбегают из спален дорогих кондоминиумов, будут записи преисполненных напряжения мобильных разговоров, будут сцены, где за главными персонажами следят съемочные группы, будет также несколько передозировок (попытки несчастных девушек привлечь внимание нашего повесы). По ходу будут заказаны тысячи коктейлей, герои будут снимать друг друга на видео, занимаясь анальным сексом, а в качестве приглашенных персонажей выступят настоящие порнозвезды. После этой книжки «Содомания» покажется «Жизнью жуков»[24]24
  Выпущенный в 1998 г. полнометражный мультфильм студии «Пиксар».


[Закрыть]. У глав были следующие названия: «Массаж лица», «Королева силикона», «Сортир на колесиках», «Трое смелых», «Буфера», «Клитераторы», «Бегство», «Розовые волосатые лепехи», «Мой для тебя слишком велик?», «Если честно, сейчас мне не нужна девушка», «Мне нужно успеть на утренний рейс, понятно?», «А ты заехала в химчистку, как я тебя просил?», «Теперь мне, видимо, придется держаться от тебя подальше» и «Послушай, а может, мне просто срулить?».

Наш герой называет себя секспертом, встречается исключительно с моделями и всегда имеет при себе мешочек, полный различных смазок, шариков бен-ва, вибраторов, клитор-стимуляторов и с дюжину ниток анального бисера. На кого бы он ни обратил внимание – любая тут же истекает соком. Он мог прилюдно лизнуть любовницу в лицо, он надрачивал ей под столом у Бальтазара и подсыпал в бокал седативов. Одну он так жестко фачил, что сломал ей лобковую кость. Он жарит средней популярности актрису в гримерке за несколько минут до ее появления в программе «С Реджисом и Келли в прямом эфире». Он светит своими бицепсами и стиральной доской пресса («У Майкла не пивная банка – у него целая упаковка, ящик!») при каждом удобном случае. Женщины без конца умоляют его проявить эмоции, быть более открытым и, разгневанные, бросают ему реплики типа: «Я не шлюха!», и «Ты ни о чем не хочешь говорить!», и «Это было грубо!», и «Нет – я не буду заниматься сексом с этим бездомным, чтоб ты посмотрел!», а также мои любимые: «Ты обманул меня!» и «Я звоню в полицию!». Его дежурные ответы: «Глотание и есть общение, детка» и «Ладно, прости, но ведь ты все равно позволишь мне кончать тебе на лицо?» Майку многое спускают с рук потому, что он ведь – невинное дитя, однако это всепрощение имеет и более веское основание – любая, кого он имеет, испытывает множественные оргазмы. Однако многих женщин его поведение расстраивает настолько, что им требуется курс успокоительного, после чего они возвращаются к своему «лесбийскому прошлому», а тут еще вскипает скандал по поводу видеозаписей, сделанных Майком во время секса с целым рядом замужних женщин в возрасте и ставших «подозрительным образом» всплывать в интернете. «Что? Так ты решил пробить себе дорогу в жизни собственным членом?» – восклицает одна из этих женщин (супруга состоятельного промышленника). Он смотрит на нее как на полоумную, после чего силой напяливает ей на голову противогаз. Кроме того, он сочиняет коктейли: «Неоседланный», «Дырявые трусишки», «Грубый промах», «Писи Венеры», «Двойной ввод», «Группа товарищей» и «Мошонка».

Его последняя победа – отсюда и название – чрезвычайно неприметная шестнадцатилетка, которая думает, что от орального секса можно забеременеть, а через бутылку лимонада заразиться СПИДом. Кроме того, она разговаривает с птицами и держит дома ручную белку по прозвищу Шалун и с трудом управляется со столовым прибором; в ресторанах, когда официант зачитывает наизусть список фирменных блюд, она всегда прерывает его и медленно так говорит: «А к этому нужна вилка?» Майк, однако, находит ее невинность очаровательной и вскоре вводит ее в свой мир, где ее наряжают в легкие одежды (прозрачные трусики на завязках – его любимый вариант), где перед сексом ее учат говорить: «Брось мне кость», а когда он входит в нее, спрашивать: «Это папочка?» Он посыпает ее клитор кокаином. Он заставляет ее читать Милана Кундеру и смотреть «Опасность!»[25]25
  «Jeopardy!» – популярная в США телевикторина, выходит на Эн-би-си с 1964 г.


[Закрыть]. Они летят в Лос-Анджелес, где участвуют в оргии в «Шато-Мармон» и покупают секс-игрушки в бутике «Хаслер» на бульваре Сансет, и он грузит покупки в багажник арендованного «кадиллака-эскаладе», а она хихикает «обильно». Он сумел обаять даже ее отца, который грозился лично надрать нашему герою идеальной формы задницу, если тот не прекратит встречаться с его несовершеннолетней дочкой. В приступе нежности Майк покупает ей фальшивое удостоверение личности. «Она не всегда такая тупая», – извиняется он перед своими насупившимися друзьями, такими же холостяками, как он, обитателями затерянного мира. Однажды он накормил ее грибами, и ее вставило так, что она не могла найти собственное влагалище.

Но за безудержным весельем и распутством всплывает трагическая история: бывшая подружка, которая так увлеклась кокаином, что стала похожа на мумию («Сучья ты русская блядь!» – кричит на нее отчаявшийся Майк), комнаты завалены засохшими цветами, крупный проигрыш в «Хард-рок-казино» в Лас-Вегасе, где Майк теряет почти все доверенное ему имущество, после чего все равно едет на очередную оргию (на этот раз в Уильямсбург – в Бруклин, не в Виргинию), которая скатывается к «полнейшему извращенству», и роман заканчивается печально: аборт и напряженный ужин в День святого Валентина в «Нелль» (мощная сцена). «За что ты со мной так?» – последняя фраза романа. Книга, конечно, должна была побить все рекорды продаж (чему гарантией был аванс в миллион долларов), но еще она должна была получиться пронзительной, сногсшибательной, затмить все, что было написано моим поколением. И я буду продолжать наслаждаться головокружительным успехом и скандальной известностью, в то время как имена моих паинек-сверстников будут томиться на сайтах типа «И где ж они теперь?».

Сегодня я занялся списком сексуальных «травм», которые предстояло перенести главному герою: стертые коленки, расцарапанная в кровь спина, сильные мышечные судороги, мошоночная грыжа, кровоподтеки в области яичек, разрыв кровеносных сосудов, засосы до синяков, перелом члена («Громкий хлопок, потом невыносимая боль, но Тандра приложила ему полотенце „Ральф Лорен“ с колотым льдом и отвезла в больницу скорой помощи») и, наконец, банальное обезвоживание организма.

Зазвонил телефон – зажглась моя линия, – и, вглядываясь в экран компьютера, я включил определитель номера. Звонила Бинки – мой агент. Я схватил трубку.

– Как поживает мой любимый автор?

– Готов поспорить, ты так говоришь всем своим авторам, на самом деле я просто знаю, что так и есть.

– Твоя правда, но, пожалуйста, не рассказывай об этом моим авторам.

– Могила. И тем не менее в твоих устах эти слова кое-что да значат.

– Так вот звонит мне сегодня кое-кто из моих любимых авторов.

– И кто же, интересно?

– Джей. – Бинки помолчала. – Рассказывал, как вы вчера оттянулись.

– Да, зажгли по полной программе. – Тут я тоже помолчал, соображая. – Не верь ему, ни единому слову.

– Да уж, – грозно произнесла она. – Кстати, ты получил чек за авторские от бриттов? Я перевела его на твой нью-йоркский счет.

– Да, я получил подтверждение. Превосходно, – произнес я зловещим шепотком Монти Бернса[26]26
  Персонаж мультсериала «Симпсоны», владелец спрингфилдской атомной электростанции.


[Закрыть].

– Как Джейн? Как дети? – Пауза, потом упавшим голосом: – Не могу поверить, что это я тебя спрашиваю. Я знаю тебя пятнадцать лет, и никогда и в мыслях у меня не было, что буду задавать тебе подобные вопросы.

– А теперь я преданный муж и отец, – гордо сказал я.

– Да, – неуверенно промямлила Бинки, – да.

Я решил выбить ее из ступора сомнений:

– И я преподаю.

– Невероятно.

– Да, в колледже, всего раз в неделю, но детки меня обожают. Легенда гласит, что ни на одного из приглашенных писателей еще не было такой очереди желающих. По крайней мере, мне так сказали.

– И сколько у тебя студентов?

– Я-то хотел всего трех, но администрация сказала, что это недопустимое количество. – Я втянул воздух. – Так что всего у меня пятнадцать маленьких подонков.

– Ну а как книга?

– А, пошутили, и будет.

– А мы разве шутили?

– Я практически разложил по полочкам сюжет, и книга движется точно по расписанию. – Мне захотелось закурить, и я стал шарить по ящикам стола в поисках пачки сигарет. – Я больше не почиваю на лаврах, Бинки.

– Как насчет того, чтобы ненадолго отвлечься?

– Но ведь в каталоге «Кнопфа» на следующую осень эта книга стоит первой строкой, значит я должен закончить не позже января, верно?

– Так-то оно так, но ведь ты сам утверждал, что сможешь написать книгу за шесть месяцев, – сказала она. – Тебе никто не верил, но эта дата тем не менее зафиксирована в контракте, а немцам, которым принадлежит издательство, задержки очень не по нраву.

– Ты так уклончива, Бинки, – сказал я, забив на сигареты. – Такое впечатление, что-то ты темнишь. Мне это нравится.

– А у меня такое впечатление, что у тебя опять аллергия обострилась, – скучающим голосом произнесла Бинки. – Мы, похоже, забыли принять сегодня кларитин. И мне это не нравится.

– Вот именно, аллергия замучила, – принялся возражать я, потом, подумав, добавил: – И не верь Джею, что бы он тебе ни рассказывал.

– Серьезно, Брет, аллергия?

– Не надо смеяться над недугом. Нос заложен, одышка, и все из-за… нее. – Я замолчал, понимая, что это прозвучало не слишком убедительно. – Кстати, я тут йогой занялся, ко мне ходит «пилатовский» тренер[27]27
  То есть из популярной фитнес-школы «Пилат», названной в честь ее основателя Джозефа Пилата.


[Закрыть]. Ну что, похоже на реабилитацию?

Она только вздохнула и сменила тему:

– Ты слышал о таком Харрисоне Форде?

– Знаменитый актер, погасшая кинозвезда?

– Ему понравилось, как ты довел до ума «К моему великому огорчению», он хочет поговорить с тобой на предмет написания сценария. В ближайшие недели две тебе нужно будет поехать встретиться с ним и его людьми. На день-два, не больше. – Она снова вздохнула. – Не уверена, что это самое своевременное предложение. Просто передаю информацию.

– Ты отлично справилась. – Пауза. – Но почему бы им не приехать ко мне? Я живу в замечательном городишке. – Пауза затянулась. – Алло? Алло?

– Придется съездить на день-другой.

– И о чем там речь?

– Что-то про Кампучию или Кубу. Все пока очень смутно.

– И они, надо полагать, хотят, чтобы я – писатель – все и прояснил, так? – возмутился я. – Боже праведный.

– Я просто передала тебе информацию.

– Если Киану Ривз там не снимается, я буду чрезвычайно рад встретиться с Харрисоном. – Тут я вспомнил кое-какие слышанные ранее истории. – А правда, что он жуткий выпендрежник?

– Вот и я думаю, что это будет замечательный тандем.

– Эй, Бинки, это еще что значит?

– Слушай-ка, мне пора бежать, денек сегодня – мрак. – (На заднем плане послышался голос ее ассистента.) – Я скажу им, что ты заинтересовался, а ты пока подумай, когда сможешь слетать в Эл-Эй.

– Что ж, огромное спасибо за звонок. Обожаю твои язвительные формальности.

– Да, кстати…

– Да?

– Счастливого Хеллоуина.

Повесив трубку, я внезапно понял, что меня беспокоило в этих письмах из отделения Банка Америки в Шерман-Оукс. 3 октября. Это был день рождения моего отца. Что навело меня на следующую мысль. 2.40. В это время, согласно отчету коронера, он скончался. Какое-то время я обдумывал ситуацию – связь не из приятных. Но я был с бодуна, обессилен, и через полчаса мне нужно было быть в колледже, так что я стал думать – наверно, это совпадение и я придаю данному факту больше значения, чем он того заслуживает. Собираясь выйти из кабинета, я обратил внимание еще на одно обстоятельство: в комнате сделали перестановку. Стол теперь стоял лицом к стене, а не к окну, где вместо него примостился диван. Лампу передвинули в противоположный угол. Но я опять списал это на вечеринку, как и все, что происходило со мной в тот день.