Текст книги "Житель у порога"

Фрэнсис Брет Гарт
Житель у порога

По сочинениям сэра Эд-а Литтон Бульвера.

I. Родители идеала

Был полдень. Сэр Эдвард вышел из бругэма и шел пешком по улице Strand. Он был одет по обыкновению с безупречным вкусом, но выходя из экипажа, нога его подвернулась и маленькое круглое пятно густой грязи немедленно появившееся на крутом подъеме сапога, нарушило эффект его блестящей обуви. Сэр Эдвард был очень брезглив. Обведя кругом глазами, он приметил в недалеком расстоянии от себя молодого чистильщика сапог. Он направился туда, и небрежно поставил ногу на скамейку, ожидая, чтобы чистильщик сделал свое дело. «Это правда, – сказал про себя, но почти вслух, сэр Эдвард, – прикосновение нечистого и отвратительного вредит блестящему и прекрасному – однако, зачем я здесь? Повторяю это спокойно, обдуманно: к чему я здесь? А! Мальчик!» Мальчик поднял голову – его темные итальянские глаза смышлено глядели на философа, одною рукою он откинул назад нависшие на его белый мраморный лоб блестящие вьющиеся волосы, а другою покрыл блестящим лаком Дэя и Мартини сапог баронета, и глубоким, грудным голосом возразил ему: «идеал подчиняется действительности. Проявления ума дают возможность отличать слабоумие, границы которого, однако, я могу определить. Вы восхищаетесь прекрасным, сэр. Вы хотите, чтобы вычистили ваши сапоги. Прекрасное достижимо посредством монеты».

– А, – сказал сэр Эдвард, задумчиво глядя на неземную красоту мальчика, стоявшего перед ним: – ты говоришь складно. Ты читал Канта?

Мальчик сильно покраснел. Он вытащил из-под блузы переписанного Канта, и от сильного смущения выронил из-за пазухи на землю несколько других томов. Баронет поднял их.

– А! – сказал философ, – это что такое? В твоя лета читаешь также «De Senectute» Цицерона? Эпиграммы Марциала, комментарии Цезаря? Ты изучаешь классиков?

– Е pluribns unum. Nnx vomica. Nil desperandom. Nihil fit! – сказал восторженно мальчик.

Философ пристально глядел на ребенка. Что-то странное казалось в нем. На бледном челе мальчика можно было прочесть труды ученика.

– А, и «Разбойники» Шиллера тут же? – допрашивал философ.

– Das ist ansgespielt, – сказал скромно мальчик.

– Так ты читал мой перевод баллад Шиллера? – продолжал баронет с выражением участия.

– Читал, и без сравнения предпочитаю их оригиналу, – сказал мальчик, видимо понимая прочитанное. – Вы показали, как в Действительной жизни мы боремся из-за Цели, которой не можем достичь; как в мире Идеальном Цель достижима, как там усилие все побеждает. Вы представили нам Противоположность, которая есть ключ в остающемуся, и постоянно колеблет перед нами положение Действительности перед преимуществами Идеала.

– Честное слово, – сказал баронет: – удивительно, удивительно! – и он с любовью глядел на маленького итальянца, снова принявшагося за свое скромное ремесло. Увы! крылья идеала были сложены. Ученик был поглощен мальчиком – чистильщиком сапог.

Сапоги сэра Эдварда были вычищены и он собрался уходит. Положив руку на вьющиеся густые кудри, венчавшие классический лоб ребенка-итальянца, он сказал мягко, и голос его вручал точно отдаленная музыка.

– Юноша, ты хорошо поступаешь. Люби добро. Защищай невинного. Заботься о нищем. Уважай философа… Подожди! Можешь ли ты сказал мне, что такое Истина, Прекрасное, Невинность, Добродетель?

– Это слова, начинающиеся заглавными буквами, – сказал быстро мальчик.

– Довольно! Уважай все, что начинается заглавною буквою. Уважай меня! – и положив пол-пенни в руку мальчика он удалился.

Взор мальчика остановился на монете. Черты его лица мгновенно страшно изменились. Низкий рассчет исказил благородные линии его чела. Его черные глава сверкали с сдержанным гневом, точно у змея. Пригнувшись руками к камню, он прошипел вслед удаляющейся фигуре баронета только одно слово:

– Обманщик!

II. В свет

«Одиннадцать лет тому назад, – говорил сак с собою сор Эдвард, когда его бругем медленно катился в комитет, – ровно одиннадцать лет тому назад мой незаконный сын таинственно исчез. Я не сомневаюсь, что этот юный чистильщик сапог – он самый. Мать его умерла в Италии. Он ужасно похож на свою мать. Мне кажется, нужно было бы позаботиться о нем. Открыть ли ему, кто я? Нет! нет! Пускай лучше он отведает сладости труда. Бедность возвышает ум и зажигает любовь в прекрасному. Я поступлю относительно его ни как отец, ни как опекун, ни как друг – а как философ».

С этими словами сэр Эдвард вошел в комитет. Секретарь подошел в нему. – Сэр Эдвард, боятся разногласия и палатах, первый министр уже послал за вами.

– Я буду там, – сказал сэр Эдвард, положив руку на грудь и глухо кашляя.

Никто из тех, кто слушал в этот вечер саркастическую и тонкую речь баронета о дренаже и билле относительно сточных труб, не узнал бы в нем поклонника Идеала и философского мыслителя о Прекрасном. Никто, слушая его красноречие, не подумал бы о спартанской решимости, которую этот человек с железною волей принял относительно пропавшего мальчика – относительно его дорогого Лионеля. Никто!

– Прекрасную речь сказан сегодня сэр Эдвард, – сказал лорд Биллингсгет, идя под руку с премьером, чтобы вместе с ним сесть в свою карету.

– Да! но как страшно он кашляет!

– Действительно. Д-р Болюс говорит, что легкие его совсем пропали; он дышит единственно силою воли и совершенно без помощи легких.

– Как странно! – и карета уехала.

III. Житель порога

Adon Ai, явись! явись!

И при словах Пророка, страшное Явление явилось из Ничтожества и село, подобно сфинксу, у ног Алхимика.

– Я здесь, – сказало оно.

– Ты должен сказать: «я пришел» – это грамматичнее, сказал Новообращенный мальчик, задумчиво напирая на свои слова.

– Тише, мальчуган, – сказал строго Пророк, – хочешь ли ты противопоставить твои слабые познания бесконечному разуму Безгрешного? Еще одно слово и ты пропал навеки.

Мальчик сотворил молитву про себя, и передав запечатанный конверт Пророку, просил его, в случае своей преждевременной смерти, передать его отцу.

– Ты посылал за мною, – шепнуло явление, – созерцай меня, я Апохатартихон, Непроизносимый. Во мне существует все, что еще не существует. Я Недосягаемое, Неосязаемое, Причина и Действие. Наблюдай во мне Браму м-ра Эмерсона; не только самого Браму, но также и священное музыкальное сочинение, исполняемое верующим индусом. Я – истинный Гигес. Все остальные – поддельные.

И скромный сын луча Звезды распространился по комнате, уступая место Пространству.

– Неизмеримая тайна, – сказал росенкрейцер тихим, приятным голосом. – Смелый сын звезды! Ты, который проницаешь все. Приказываю тебе, говори!

Таинственное, недосягаемое, бесконечное явление заговорило.

IV. Я сам

После происшествий, рассказанных в последней главе, читатель поймет, что ничего не было легче как помирить сэра Эдварда с его сыном Лионелем и также воскресить красавицу итальянку, которая, как видно, не умирала, и устроить женитьбу сэра Эдварда с его юношескою привязанностью, которую он бросил. Их брак совершился у св. Георгия на Гановер-сквере. Когда происходил свадебный обряд, сэр Эдвард с кроткою, грустною улыбкою произнес совершенно так, как он всегда говорил:

– Великое и Прекрасное есть Действительность; Идеальное это только то, что смешно и низко. Никогда не забудем этого. В течение нашей жизни постараемся олицетворять добродетели и всегда будем писать их заглавною большою буквою. Постараемся всегда, когда к тому представится случай, передавать наши чувства в тетрадках. Уважайте людей пожилых, избегайте вульгарности. Восхищайтесь сами собою. Почитайте писателя.

«Вестник Европы», № 2, 1883