Текст книги "Декабристы"

Копают…

14 декабря

Придворный историк Н. К. Шильдер писал: «25 июня 1796 года великая княгиня Мария Федоровна в Царском Селе родила сына. Туда немедленно прибыла царствующая императрица Екатерина II, чтобы увидеть своего внука».

Как явствует из записок придворной дамы Шарлотты Ливен, августейшая бабушка была поражена богатырским видом и красотой младенца, которого тут же благословила.

Как и подобало члену царской фамилии, о его рождении оповестили орудийными залпами. Зазвонили величественные колокола православных соборов и монастырей, церквей и костелов. В царском дворце был устроен торжественный обед, на котором присутствовали 64 наиболее высокопоставленных лица империи. Трапеза изумила всех: подавались самые изысканные блюда на новом фарфоровом сервизе, специально изготовленном в Мейсене. На нежно-розовой фарфоровой поверхности золотом были изящно выписаны вензеля императрицы.

А в соседних царских покоях стоял крик новорожденного Николая. Капризная Екатерина II любила и баловала своего внука. Как и можно было ожидать от гордой бабушки, она писала в своем дневнике: «Голос его басовитый и звучит удивительно. Ростом один аршин, а его руки немного меньше моих. Впервые в жизни вижу такого рыцаря».

Этот «рыцарь» по стечению обстоятельств опередит брата Константина, вопреки закону о престолонаследии займет царский трон. День его восшествия на престол декабристы избрали днем восстания. Так день 14 декабря 1825 года вошел не только в летопись царствований на русском троне, но и в летопись мировых революций и антиправительственных выступлений и восстаний. Николай I вошел в историю как палач своего народа.

Но возвратимся назад, в то далекое время 1796 года, когда гордой и абсолютной властительницей России была Екатерина П. Сколь тяжелым и, казалось, вечным был твердый кулак этой толстоватой немки! Вокруг нее толпились угодники, льстецы, придворные интриганы, лжецы с заискивающими взглядами и согнутыми спинами, бывшие и преуспевающие фавориты, делившие власть, имущество, обширные земли, несметные богатства и человеческие души. «Просвещенная» Екатерина нежилась в благоухании ласкательных прозвищ и эпитетов. Они щедро связывали ее с одухотворенностью, интеллектуализмом, книгами и прогрессом. Но достаточно чуть глубже заглянуть в ее эпоху, как перед нашим возмущенным взором предстанет мученический образ Радищева. С сомкнутыми устами и скованными руками, он – первая жертва «просвещенной» императрицы…

Но в 1796 году, когда родился третий внук Екатерины II, берется за перо сам великий писатель и поэт русской земли, непревзойденный Гавриил Державин и слагает в его честь большую оду. И спустя 29 лет она, увы, написанная по высочайшему повелению, воспринимается уже как некое пророчество.

Будущий русский император рос и жил довольно скучно. Можно даже сказать, был малозаметным среди обитателей царского дворца. Никто не мог предполагать, что этот вспыльчивый и крикливый царский отпрыск, обожавший военщину, эполеты и парады, впоследствии станет императором.

Увы, этот вздорный и злобный недоросль стал русским императором! Его царствование началось с крови. А с его смертью завершилась 30-летняя полоса тяжелого рабства русского народа.

Стоит бросить беглый взгляд на годы жизни Николая I, предшествовавшие восшествию его на престол. Этот взгляд необходим, чтобы лучше уяснить, как народилась эта жестокая и деспотичная власть. Наконец, понять, откуда шло это его презрение к просвещению, эта ненависть к приобщению, более того, жажде культуры и просвещения.

Придворный летописец Шильдер почти с благоговением писал биографии будущих императоров Александра I и Николая I. Его многочисленные книги испещрены и заполнены сентиментальными царскими письмами и умильными воспоминаниями. В своих многотомных описаниях царей он оставил удивительное собрание дифирамбов в прославление царского двора. Однако и он сообщает некоторые нелестные детали детства Николая I.

Существовавшая тогда система воспитания отличалась своей суровостью, и телесные наказания при этом играли большую роль. Однако и такими мерами напрасно пытались обуздать и исправить склонность к взрывной вспыльчивости и упрямство характера Николая Павловича, пишет Шильдер. Применяемые в детстве педагогические методы принесли и другие печальные результаты: они, без сомнения, повлияли на мировоззрение будущего венценосца, который впоследствии применил те же суровые методы в деле воспитания подрастающего поколения. В общем, император Николай I сам откровенно признавался, что он и его брат получили недостаточное образование.

Николай рос под присмотром целой свиты учителей, воспитателей, гувернеров и князей. Шильдер называл это «воспитательным хаосом». Но все эти люди вели подробнейшие дневники, официальные записи в классной тетради, где каждый день давались отчеты об успехах и поведении царских детей. Удивительно, в тех записях и дневниках отсутствуют какие бы то ни было похвалы. В них лишь объективные оценки царских особ. Воспитатели показывали свои записи императору и императрице, и они по ним могли следить за развитием великих князей.

Вот что, например, можно прочесть там: «Во все свои поступки он вносит весьма много жестокости или все свои игры почти всегда завершает тем, что причиняет боль самому себе или другим».

Наступила аракчеевщина. Солдат, проявивший чудеса храбрости в войне против нашествия Наполеона, был принужден сумасбродством Аракчеева отбивать шаг и выделывать немыслимые экзерсисы. Сошлемся на записки генерала И. Ф. Паскевича о том времени.

«Я насаждал строжайшую дисциплину, – писал он, – но не допускал трюкачества с носками и коленями солдат. Но что могли поделать мы, дивизионные генералы, когда фельдмаршал[10]10
  П. X. Витгенштейн. – Прим. ред.


[Закрыть], например, припадал к земле, чтобы проверить, насколько выровнены носки в строю гренадеров?»

Муштру и показные парады в армии резко осуждал и Д. В. Давыдов – знаменитый герой-партизан Отечественной войны 1812 года.

«Для лиц, которые одарены возвышенными взглядами, любовью к просвещению, истинным пониманием, – писал он, – военная профессия состоит лишь в непосильном педантизме, убивающем любую умственную деятельность, в сплошной муштре. Совершенное владение амуницией, правилами действий пальцами… и приемами применения оружия, которыми занимаются все наши фронтовые генералы и офицеры, служит для них источниками глубочайшего поэтического наслаждения. Именно поэтому ряды армии постепенно заполняются лишь грубыми невеждами, которые с радостью посвящают свою жизнь мелкой зубрежке уставов. Ибо только знание их дает полное право командовать различными подразделениями войск. Но, боже милостивый, как много стало генералов и офицеров, у которых начисто убито стремление к образованию!»

В царствование Александра I Николай занимал пост генерал-инспектора инженерных войск. Восемь лет Николай терпел немало унижений, снося насмешливые взгляды блистательных, надменных и хорошо знающих свое дело генералов из самой высокой элиты. Николай чувствовал некое пренебрежение и даже презрение со стороны сановной знати, когда он заседал в Государственном совете, куда по обычаю назначали великих князей.

Александр I не только держал в тени своего младшего брата. Он не делился с Николаем ни одной государственной тайной, не знакомил ни с одним сколь-нибудь важным документом или специальным докладом. О существовании тайных обществ декабристов, например, Александр знал давно. Но он ни разу не поделился об этом ни с одним членом царской семьи.

По настоянию Аракчеева 17 июля 1825 года император принял в Каменноостровском дворце унтер-офицера И. В. Шервуда. Эта встреча подробно описана многими историческими лицами. Она зафиксирована не только в мемуарах, но и в официальных документах. Историки считают ее первым серьезным сигналом императору, что в некоторых полках 1-й и 2-й армий существовал «заговор против спокойствия России и лично против императора Александра».

Встреча (назовем его полным именем) Ивана Васильевича Шервуда с императором была не только актом предательства декабристов и слежки секретных агентов за Тайным обществом. Эта встреча свидетельствует об отвращении и открытом презрении самого Александра I к собственным агентам. Более того, он предоставил Аракчееву, графу И. О. Витту и другим высшим чиновникам и сановникам возможность и право самим заниматься и следить за деятельностью тайных обществ. Но при этом он отказался отдать распоряжение об аресте или преследовании его членов[11]11
  Он не мог отдать такое распоряжение, ибо не располагал еще данными о конкретных членах Тайного общества, но поручил И. В. Шервуду их дальнейшее «разведывание». – Прим. ред.


[Закрыть].

В архивах хранятся рапорты графа Витта. И снова встречаем необъяснимое поручение Александра I использовать секретных агентов графа Витта лишь для слежки и наблюдения за губерниями Киева, Одессы, Подолии. «Его Величество, – говорится в одном из официальных документов, – соблаговолил решить использовать агентов, которые известны лишь ему. По всем вопросам, относящимся к этому делу, докладывать единственно Его Величеству, и все решения надлежит получать единственно лично от государя императора».

О тайных обществах Александр I впервые узнал еще в 1819 году. Целых шесть лет он знал имена некоторых заговорщиков. И ни одного приказа об аресте, ни одного замечания, кроме приведенного выше разговора с Сергеем Волконским[12]12
  Александр I тогда обошелся без громкого судебного процесса, без огласки: удалил с занимаемых постов членов Тайного общества генерала М. Ф. Орлова, полковников Ф. Н. Глинку и П. X. Граббе. Суду был предан в 1822 году лишь один В. Ф. Раевский. За остальными был учрежден секретный полицейский надзор. – Прим. ред.


[Закрыть].

Николай, брат императора, не занимается политикой. Его более всего занимает барабанная дробь, забавляют военные парады, упражнения. В большой политике, в сложной внутренней обстановке он не только не смыслит, но и не осведомлен об этом.

Унтер-офицер Шервуд узнал о тайных обществах декабристов от прапорщика Нежинского конноегерского полка Ф. Ф. Вадковского, которого перевели в армию в наказание за «дерзкие разговоры». Вадковский неосторожно, по неопытности рассказал доносчику о существовании Тайного общества, показал Шервуду свою скрипку, утверждая, что в ней находится список с именами членов общества.

Глаза Шервуда лихорадочно заблестели. Вот как можно сделать карьеру, обрести богатство. Вот как можно, наконец, получить титул от милостивого государя императора!

Граф Аракчеев принял доносчика. Еще одна нить заговора в его руках. Он садится и пишет письмо Александру I:

«Батюшка Ваше Величество, всеподданнейше доношу Вашему императорскому Величеству, что унтер-офицер Шервуд объявил мне, что он имеет донести Вашему Величеству касающееся до армии будто бы о каком-то заговоре, которое он не намерен никому более открыть, как лично Вашему Величеству. Вашего императорского Величества верноподданный граф Аракчеев».

Александр I полагал, что Шервуд является агентом тайной полиции графа Витта. О самом графе в Петербурге ходили разные слухи. Лично великий князь Константин, брат императора, предупреждал Александра: «Витт – это такой негодяй, которого свет еще не производил!»

Ходили слухи, что несколько миллионов рублей из государственной казны осели в бездонных карманах графа. Чтобы оправдаться в глазах общества, он использовал любой повод оказать личную услугу императору, только бы забыли и простили его финансовые махинации. Он стал искать связей с Тайным обществом декабристов, чтобы вступить в его члены. Начиная эту двойную игру, граф Витт рассчитывал приобрести доверие как декабристов, так и императора.

…Император обедал во дворце. Лакей приблизился к столу и на серебряном подносе подал карточку с именами Шервуда и генерал-майора Клейнмихеля. Александр I взглянул и спокойно приказал:

– Пусть подождут.

Придворные наблюдали, как он вяло разговаривал с приближенными. Затем встал. Поклонился и вышел в приемную. Там кивнул головой генералу и, не взглянув на Шервуда, сказал:

– В мой кабинет.

И пошел впереди. Шервуд засеменил вслед за императором.

В кабинете было прохладно. Дверь плотно прикрыта. Император сел за свой стол. Было тихо. Шервуд застыл в ожидании.

– Что ты хотел мне сказать? – спросил император. Он говорил на «ты» со своими подданными.

– Я считаю, государь, что против спокойствия России и Вашего императорского Величества существует заговор.

– Почему так думаешь?

Александр I задал вопрос и только теперь едва взглянул на Шервуда. Казалось, только этого вопроса и ожидал Шервуд, чтобы разразиться потоком подробностей. Он начал с того, как подслушал за дверью один разговор между Ф. Ф. Вадковским и графом С. Булгари. Вадковский говорил о необходимости в России ввести конституцию. Граф Булгари смеялся и повторял:

– Как, для русских медведей конституция? Ты с ума сошел. Забыл, какую династию имеем?

– Сумеем справиться и с нею, – заявил Вадковский. Шервуд сделал театральную паузу. Затем продолжал:

– Простите, Ваше Величество. Просто страшно выговорить.

– Ничего, говори.

Император второй раз бросил взгляд на посетителя. Лицо Шервуда побледнело от волнения, на лбу выступил пот.

Александр с отвращением отвел взгляд. Для него Шервуд просто плебей. Сейчас он лепечет и бормочет, говорит и говорит о страшной правде: все, все царское семейство… собираются… погубить!

Шервуд доверительно перешел на шепот. Затем отходит дальше и рассказывает о своих собственных открытиях: генерал Витт совершенно двуличный человек, а генерал Киселев – покровитель главного бунтовщика Пестеля. Все министры, даже сам Аракчеев, имеют свои мысли и коварные планы, свою вражду к императору.

Шервуд от напряжения вытаращил глаза. Горло у него пересохло. Он ждет решения императора.

Александр I встает. Аудиенция завершена. Шервуд выходит с поклонами. Несколько позже он узнает, что ему дают годичный отпуск для слежки за тайными обществами. 20 сентября он должен явиться на почтовую станцию в городе Карачев Орловской губернии и ждать там посланца графа Аракчеева для передачи ему нового доноса.

Но по воле случая эта встреча не состоялась. 20 сентября Шервуд прибыл на назначенную почтовую станцию. Он сжимал за пазухой пространный отчет с новыми подробностями о тайных обществах. Густо исписанные страницы рассказывали о новых словоизлияниях Вадковского, содержали информацию о тайных обществах в Одессе и Курске.

Но фельдъегерь графа Аракчеева не прибыл. Не прибыл, потому что всесильный временщик «погрузился» в скорбь. Принадлежавшие ему крепостные крестьяне убили его любовницу Настасью Федоровну Минкину, жестокую и надменную «домоправительницу», истязавшую и терроризировавшую крепостных крестьян с бешеной, сатанинской злобой.

Императору поступают доносы о заговоре из нескольких источников: от коллежского советника в отставке Александра Бошняка и от капитана Вятского пехотного полка Аркадия Майбороды. Донос последнего поступил уже после смерти императора.

17 ноября 1825 года императрица Мария Федоровна получила сообщение из Таганрога, что император благополучно туда прибыл. Письмо написано самим Александром I, так что во дворце в Петербурге никто не беспокоится. А 22 ноября приходит бюллетень о том, что император серьезно заболел. Врач Виллие пишет, что лихорадка усиливается, развивается кризис с крайне угрожающими последствиями. Пять дней спустя в Петербург из Таганрога поступило секретное донесение, что император по совету приближенных уже принял причастие. Барон Дибич сообщал, что состояние императора крайне опасное.

Но кто будет новым императором России?

На первый взгляд вроде бы не существовало ни проблем, ни трудностей. После Александра I (у которого не было детей) по закону о престолонаследии престол переходил к его брату Константину. В то время Константин находился в Польше. В 1820 году он развелся со своей женой и вступил в морганатический брак с польской дворянкой Иоанной Грудзинской. Он много раз заявлял и императору, и всем приближенным, что не имеет ни малейшего желания и намерения царствовать и править Россией.

Вот как описывал некоторое время спустя тогдашние события сам Николай I:

«25 ноября, вечером, около шести часов, я играл с детьми, когда неожиданно пришли ко мне и сообщили, что военный генерал-губернатор граф Милорадович приехал во дворец, просит принять его. Сразу же вышел к нему и застал его нервно шагавшим в приемной с носовым платком в руке и со слезами на глазах. Взглянув на него, я в тревоге спросил: „Что угодно, Михаил Андреевич? Что такое случилось?“ И он мне ответил: „Есть одна ужасная новость“. Я пригласил его в кабинет, и там он зарыдал и передал мне письмо князя Волконского и Дибича, проговорив при этом: “Император умирает. Надежды почти никакой”».

…Когда-то любили писать письма, вели подробные дневники, писали заметки, воспоминания. Делали детальные описания событий, переписывали все это по нескольку раз набело. Благодаря этой эпистолярной аккуратности сегодня мы можем узнать многое из того, что при других условиях навсегда бы исчезло, ушло бы вместе со своим временем.

Писать и рассказывать о себе любил и Николай. Более того. Он вел аккуратную статистику своих дел и описывал каждое событие, каждый день. Давайте же продолжим чтение его воспоминаний. Узнав о смерти Александра I, он написал:

«Дверь в переднюю была стеклянная, и мы условились, что, если приедет курьер из Таганрога, камердинер сквозь дверь даст мне знать. Только что после обедни начался молебен, как камердинер Гримм подал мне знак. Я незаметно вышел и в бывшей библиотеке прусского короля увидел графа Милорадовича. По его лицу я уже догадался, что роковая весть пришла. Он мне сказал: „Все свершилось, теперь проявите мужество, подайте пример“. Я опустился на стул, силы меня покинули».

Но этот, очевидно, глубоко скорбевший великий князь весьма быстро пришел в себя. Он решает немедленно предпринять верноподданический жест: пошел во дворцовую церковь, попросил принести ему Евангелие и произнес клятву в верности новому императору Константину. Николай немедля подписал и присяжный лист в верности своему старшему брату[13]13
  В необходимости немедленно принести присягу Константину уговорил Николая I генерал-губернатор Петербурга М. А. Милорадович. – Прим. ред.


[Закрыть].

Члены Государственного совета собираются на чрезвычайное заседание. Князь А. Н. Голицын сообщает, что Николай уже принес присягу верности новому императору Константину.

Долго все ахали в восторге: Николай не претендует на престол. Говорили, однако, что существует секретный документ, который хранится в личных бумагах покойного Александра I. В нем якобы Константин лично и официально сообщал Александру, что не желает царствовать. Некоторые стали настаивать на предъявлении этого документа. И все же министр юстиции Д. И. Лобанов-Ростовский заявил, что не имеет намерения вскрывать этот документ. И добавил по-французски: «Мертвые не имеют воли…» Тем самым он как бы намекал, что, если даже Александр I и решил передать престол своему младшему брату Николаю, уже нет возможности выслушать его волю.

В Варшаву отправлена специальная карета с флигель-адъютантами. Они везут официальные письма, в которых сообщается Константину, что он – император России.

В Москве и в Петербурге никому и в голову не могло прийти, что законный наследник престола Константин прочтет письма, примет посланных флигель-адъютантов и… откажется от престола.

А тем временем в Москве ходило много всяких слухов, с самыми различными подробностями и домыслами… 28 ноября все уже знали о смерти Александра I.

30 ноября в Москве была принесена присяга на верность новому императору Константину.

Взоры всех были обращены к Варшаве.

А там личный посланник императорского дворца Николай Новосильцев почтительно ожидал слова Константина.

– Какие будут ваши распоряжения, Ваше Величество? – спросил он.

Константин ответил:

– Не называйте меня титулом, который мне не принадлежит.

И подробно разъяснил, что отказался от престола еще в 1822 году и не желает управлять страной. Императором будет Николай.

Новосильцев, едва скрывая удивление, снова обратился к Константину – «Ваше Величество».

– В последний раз вас прошу, перестаньте и запомните, – сердито проговорил Константин, – теперь одним-единственным законным государем императором является Николай.

Личный адъютант Константина Павел Колзаков выступил вперед и сказал:

– Ваше императорское Величество, Россия еще не сгинула и приветствует…

– Замолчите! – резко оборвал его Константин. – Как вы смеете говорить такие слова! Кто вам дал право решать дела, которые никак вас не касаются? Понимаете ли, о чем идет речь? Знаете ли, что за эти слова вас сошлют в Сибирь и закуют в цепи? Немедленно сдайте шпагу и отправляйтесь под арест!

Блестящая свита онемела. Официальные письма лежали разбросанными на столе. Рассерженный Константин вышел.

Несколько позже он письменно подтвердит свой официальный отказ от престола в пользу младшего брата Николая.

Всю ночь великий князь Константин работал над своим ответом в Петербург, написав ряд писем и документов: длинное объяснительное письмо матери, князю Петру Волконскому, своему брату великому князю Николаю, барону Дибичу. Все эти секретные послания он вручает в руки младшему брату Михаилу и велит ему немедленно отправиться в Петербург.

Когда карета тронулась, Константин облегченно вздохнул. Слава богу, кажется, все уладится.

Но каково было удивление Константина, когда несколько дней спустя пришло известие из Петербурга, что там все до единого присягнули в верности именно ему – и отдельные воинские части, и Сенат, и Государственный совет.

Константин, таким образом, стал императором России.

Снова он всю ночь провел за написанием секретных писем и составлением документов, а утром приказал личному адъютанту Николая Лазареву быстро отправиться в Петербург и доставить его ответ Государственному совету и Николаю.

Вот этот ответ Константина:

«Ваш адъютант, любезный Николай, мне вручил по прибытии сюда Ваше письмо, – пишет он своему брату. – Я его прочел с острой болью и печалью. Мое решение непоколебимо. Вашего предложения прибыть как можно скорее не могу принять, и я сообщаю Вам, что устраняюсь еще дальше…»

Князю Лопухину он направил другое официальное письмо, в котором резко осуждал Государственный совет, что тот присягнул ему в верности. Он назвал присягу незаконной, так как она дана без его знания и согласия….

В Петербурге все эти послания читают с нескрываемым ужасом. Все они написаны в таком тоне, в таких резких выражениях, что не могут быть опубликованы или распространены.

Началась истинная трагикомедия. Россия остается без императора: провозглашенный императором Константин угрожает Сибирью каждому, кто его называет императором.

Постепенно в Зимнем дворце поняли, что Константин не прибудет в столицу. Перестали поступать от него и письма. Законный русский император Константин скрывается и молчит.

Создалось небывалое в истории России междуцарствие… Великий князь Николай сидит в Зимнем дворце и не осмеливается выйти. Проходят бесконечные заседания Государственного совета, консультации, бесплодные словопрения. А со всех концов России поступают сообщения, что армия приносит присягу верности Константину.

Наконец население оповещают, что великий князь Михаил вернулся из Варшавы и что Его Величество государь император Константин Павлович пребывает в добром здравии.

Во дворце полагали, что эта успокоительная весть на некоторое время удовлетворит всех, кто удивлялся, где же не вступивший на престол царь и почему не возвращается в столицу.

В кармане генерала Дибича спрятано особенно важное письмо, о содержании которого он ни с кем не смеет поделиться. Написал ему генерал-майор князь Горчаков, который препровождает на имя императора письмо от некоего капитана Майбороды, состоящего на службе в Вятском пехотном полку под командованием полковника Пестеля.

По этому поводу генерал Дибич писал, что капитан Майборода сообщал в своем письме о давнем подозрении на своего полкового командира, полковника Пестеля, в незаконных связях с целью нарушения общественного спокойствия. И чтобы обо всем лучше разузнать, он сделал вид согласного во всем и таким образом открыл, что уже более десяти лет в России существует «общество либералов», которое численно все время возрастает… В том же письме Майборода просил разрешить ему предстать перед императором. Он считает, что его жизнь в опасности, и не смеет сказать всего, что знает, своему начальству…

Дибич не успел показать письмо императору: Александр I умер, а новый император Константин все еще в

Варшаве. Тогда генерал Дибич решает направить донесение об этом Николаю.

Великий князь прочитал донесение и сразу понял, что в его руках сообщение о страшном заговоре. Николай ломал голову – к кому обратиться за советом. В конце концов решил довериться петербургскому генерал-губернатору графу М. А. Милорадовичу и князю А. Н. Голицыну. Вызвал их в Зимний дворец и ознакомил с донесением. Генерал Дибич уже имел на руках приказ покойного императора Александра I об аресте князя Волконского и полковника Пестеля. Было решено проверить все упоминавшиеся в доносе лица, а именно: Свистунова, графа Захара Чернышева, Никиту Муравьева… В тот же день Николай отвечает генералу Дибичу:

«Полковник Фредерике прибыл этим утром в семь часов и вручил мне три пакета от Вас, любезный Иван Иванович, адресованные на имя императора. Я еще не являюсь государем, но уже должен поступать как государь, так как с часу на час жду позволения Константина Павловича занять его место… Я вскрыл пакеты и в Вашем докладе узнал об ужасном деле, но это меня не испугало, так как готов на все. Мой долг, не теряя ни минуты, приступить к делу для общего блага. Вот почему приступаю к мерам, которые предпринимаем».

Затем следуют целые страницы с пространными, бесконечными объяснениями, предположениями и сообщениями. Николай считал, что центр заговора находится в Одессе. Необходимо быстрее получить разрешение вдовы Александра I, чтобы открыть личный кабинет покойного императора и просмотреть все его бумаги.

Пока он писал это письмо, прибыл специальный посланник от Константина. Николаю вручают новый пакет с письмами. Обрадованный окончательным отказом Константина занять престол, он не смог удержаться и добавил: «Как вскрыл письмо от своего брата, – пишет Николай Дибичу, – уже в первых строках убедился, что участь моя решена».

Генералу Дибичу писал фактически новый император России.

Николай тут же принялся еще за одно письмо – Петру Михайловичу Волконскому. «Воля бога и воля брата моего, – писал он, – обязывают меня; 14 декабря я буду либо государем, либо мертвым. То, что происходит со мной, невозможно описать. Вы было смилостивились надо мной. Да, мы все несчастны, но нет более несчастного человека, чем я. Да будет воля божия!»

В тот же день, 12 декабря 1825 года, произошло еще одно событие, которое потрясло Николая. В девять часов вечера в Зимний дворец явился 22-летний молодой человек. Это был адъютант генерала Бистрома, командовавшего гвардейской пехотой. Подпоручик Яков Иванович Ростовцев доложил дежурному генералу во дворце, что должен явиться к великому князю Николаю, чтобы лично вручить пакет якобы от генерала Бистрома.

Николай взял пакет у дежурного офицера и направился в свой кабинет. Распечатал его и прочитал следующую записку: «Ваше императорское Высочество! Всемилостивейший государь! Три дня тщетно искал я случая встретить Вас наедине, наконец принял дерзость написать к Вам. В продолжение четырех лет с сердечным удовольствием замечал я Ваше расположение ко мне…»

Далее в своей записке Ростовцев сообщал Николаю о существовании заговора против династии, о подготовке восстания членами Тайного общества. Проходит несколько минут… Ростовцев стоит навытяжку при дежурном офицере и ждет… Он предал своих самых близких друзей, предал своего кумира Рылеева, донес о заговоре.

Правда, Ростовцев не назвал ни одного имени в своей записке. Он лишь предупреждал Николая, что если вновь будут выведены войска, чтобы присягнуть в верности Николаю, то начнется бунт.

Прошло довольно много времени, наконец дверь растворилась и вышел Николай. Он обнял Ростовцева, предложил ему дружбу, спросил, какой награды желает.

Но время неумолимо идет. Николай не имеет возможности для пространных сентиментальных разговоров. Он спешит скорее написать манифест о своем восшествии на престол. Необходимо созвать заседание Государственного совета. Необходимо огласить манифест и подписать его перед членами Государственного совета.

В воспоминаниях будущего императора читаем об этом: «Я приблизился к столу, сел на главное место и сказал: „Я выполняю волю брата Константина Павловича“. И вслед затем начал читать манифест о моем восшествии на престол. Все встали со своих мест, и я также. Все слушали с глубоким вниманием и, когда я закончил читать, глубоко мне поклонились, при этом отличился Н. С. Мордвинов, который стоял прямо против меня. Он первым встал и ниже всех стал кланяться, что мне показалось довольно странным».

Но вернемся к предыдущим событиям и вновь взглянем на записку Ростовцева, который предупреждал Николая, что можно ожидать недовольства и брожения в войсках… 22-летний подпоручик дружен с поручиком князем Е. П. Оболенским, также адъютантом в штабе гвардейской пехоты при генерале Бистроме. Несколько вечеров подряд Ростовцев встречал у князя Оболенского в гостях Трубецкого и поэта Рылеева. И всякий раз

Оболенский просил его покинуть дом, так как предстояли частные разговоры по важным делам.

«Хорошо зная безмерное честолюбие и сильную ненависть князя Оболенского и Рылеева к великому князю и, в конце концов, видя их беспокойство, смущение и непрерывные совещания, которые не предвещали ничего хорошего, я откровенно не знал, что делать, – пишет в своих воспоминаниях Ростовцев. – Никогда не было более подходящего случая к недовольству. Мысль о несчастье, которое может ожидать Россию, не давала мне покоя: я забыл еду и сон. Наконец 9 декабря отправился к Оболенскому и сказал ему: “Великодушный князь, нынешнее положение России меня пугает. Прости меня, но я подозреваю тебя, что имеете злые намерения против правительства. Дай бог, если я ошибаюсь”».

Князь Оболенский попытался было продолжать разговор, отвечая уклончиво, но неожиданно его вызвал генерал Бистром, и разговор прервался. На следующий день Оболенский сам нашел Ростовцева и сказал ему:

– Любезный друг, не воспринимай слова за дела. Все это пустое. Бог милостив. Ничего не может случиться.

– Ну, а все-таки, расскажи мне о ваших планах, – продолжал настаивать Ростовцев.

– Я не имею права тебе что-нибудь рассказывать.

– Что-то недоброе тебя угнетает, Евгений, но я тебя спасу даже вопреки твоей воле. Исполню свой долг добропорядочного подданного и еще сегодня сообщу Николаю Павловичу о недовольстве. Случится ли что-нибудь или нет, но я сделаю это.

Два дня спустя после этого разговора Ростовцев снова пошел в гости к Оболенскому, где застал более двадцати человек офицеров, среди которых единственным гражданским лицом был Рылеев. Эта встреча такого множества офицеров, которые с приходом Ростовцева стали перешептываться друг с другом, окончательно рассеяла все его колебания. В тот же вечер он написал письмо Николаю.