Автор книги: Брита Осбринк
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)
«Степь охвачена зловещим белым сиянием»
Шведскую публику всегда увлекали рассказы об исследовательских экспедициях в дальние края, Осенью 1880 г. в Стокгольм через Японию и Суэцкий канал вернулись на судне «Нега» Норденшёльд и Паландер, первыми проплывшие Северо-Восточным проходом из Атлантического океана в Тихий. Необъятный мир становился меньше. После возвращения «Беги» об экспедициях в полярные широты стал меч гать и Свен Хедин, еще школьник. 115 России Хедин более известен как Гедин, но уже появились издания, где его фамилия передается более правильно.
Когда весной 1885 г. директор Бесковской школы в Стокгольме спросил новоиспеченного выпускника: «Не хотели бы вы поехать на Каспийское море, в Баку?» – мысли Хедина обратились в другом направлении. «Я и не подозревал, что мне суждено на всю жизнь связать себя с крупнейшим из континентов!
Семь месяцев Свен Хедин пробыл домашним учителем Эрхарда Сандгрена, отец которого был инженером-бурильщиком на Балаханском промысле «Товарищества бр. Нобель». Готовясь к дальней дороге, Хедин прочитал книгу корреспондента «Морнинг пост» Чарльза Марвина «Край вечного огня: рассказ о предпринятой в 1883 году поездке в нефтеносный район Каспийского моря» (“The Region of the Eternal Fire: an Account of а Journey to the Petroleum Region of the Caspian in 1883”). По словам Марвина, благодаря нобелевским трудам Восточная Европа преобразилась. Организация добычи и продажи российской нефти потребовала невероятных усилий, и справиться с этим мог лишь человек, наделенный редкими талантами Лессепса (строителя Суэцкого капала) или Людвига Нобеля.
Всякую свободную минуту Свен Хедни изучал суперсовременную технику товарищества. «“Бранобель” владеет 75 скважинами, из которых 12 действующих; нефть по тринадцати трубопроводам перекачивается на расположенные у берега перегонные заводы. Поскольку в Балаханах кругом нефтяные озера и канавы, поскольку земля, дома и вышки и буквальном смысле пропитаны нефтью, нетрудно представить себе, сколь велика опасность возгорания. Летом не проходит и недели, чтобы не случился большой или маленький пожар. Чаше всего он возникает по небрежности или от искр от котельной. Над Черным городом постоянно висит туча густого черного дыма».
Зрелище, которое описывает Свен Хедин, одновременно впечатляющее и страшное: «Дело было в феврале 1886 г., в тихий спокойный вечер. Вдруг послышались вопли: русские кричали “пожар” татары – “янго”. Эти слова неизменно вызывают испуг и замешательство. Когда мы выходим на простор, нас ослепляет море света. Вся степь охвачена зловещим белым сиянием. Ha светлом фоне привидениями стоят буровые вышки. B небо вздымаются белесые валы огня и дыма. Первыми на месте происшествия обычно оказываются нобелевские пожарные. Огонь либо тушат, либо дают ему выгореть. И степь опять погружается в непроглядный мрак».
Юный Хедин делится с Людвигом Нобелем своими мечтами по изучению Персии. Через много лет Эмануэль и Альфред дадут Хедину денег для путешествий по Азии. Отправляясь в очередное восточное странствие, Хедин нередко заглядывает в Санкт-Петербург, к Нобелям.
«Каждый такой случай побуждает меня изобретать новые способы предотвращать катастрофы. 17 июля на Балаханском промысле взметнулся огромный фонтан, который снес все преграды на своем пути и бушевал 32 дня, выбросив за это время семь миллионов пудов нефти! Уж будьте уверены, он заставил меня попотеть! Тем не менее, дело кончилось на удивление благополучно. Мне удалось не только спасти почти все, но и заткнуть глотку этой твари, хоть она и противилась до последнего мгновения. Этим сбесившимся чудовищем занималось 400 человек. Когда трубу наконец заглушили, а пробку придавили грузом в пять тысяч пудов, раздалось девятикратное “ура”! Bce совершенно измотались. Я давно обещал устроить по окончании сражения грандиозный пир. Татары зарезали чуть ли не стадо баранов, изжарили их на вертеле и заварили чай. Русские раздобыли свою любимую водку и массу того, что они называют “закуска”. И пошел пир горой – с возлияниями, песнями, играми и плясками».
За горами и долами
B разгар жары Людвиг Нобель посылает Тёрнудда поездом на Черное море, в Батум. Товариществу нужна земля для новых предприятий. «Пришлось принимать разные меры предосторожности; прежде всего купили самый большой глиняный горшок, какой только сыскали в Баку. Его обшили во много слоев одеялами и заполнили льдом из подвалов “Виллы Петролеа”. Затем упаковали в ящик 100 бутылок зельтерской, перекладывая их опилками и опять-таки льдом». Взяли также по два веера на человека. И вот Густав и землемер Карасев размещаются в салоне первого класса, где тотчас распахивают все окна и двери и опускают все шторы. Жара усиливается, и к концу путешествия оба едут в одних рубашках. Сутки они добираются только до Тифлиса. «Местность приобрела гористый характер, и впервые за почти два года взгляд мой снова ласкала пышная зелень». Их путь лежит мимо золотеющих нив и цветущих долин. Позади остаются развалины то ли рыцарских, то ли разбойничьих замков, орлиные гнезда вершинах утесов. Как явствует из описания, в отвесных скалах высечены целые города. Поезд взбирается все выше, и Густав, забыв про жару, неотрывно смотрит в окно. «Жители здешних гор со своей светлой кожей, белокурыми волосами и голубыми глазами оказались очень похожи на наших северян, а уж или в национальных костюмах были точь-в-точь как деревенские ребятишки в Финляндии».
Они прибывают в бывший турецкий город Батум, где приглядывают подходящий участок и решаются на покупку. Его владелец, Гемий Ахмат Касимаба (возможно, Ганий Ахмат Kaсим-аба или Касим-баба. – Т.Д.), живет в горах. По дороге к нему их останавливает громовой окрик «Стоять!»: сверху, из-за каменного бруствера в чаще леса, поблескивает ружейный ствол. Они знакомятся с Ахматом, почтенным 80-летним старцем с длинной седой бородой, восхитительным орлиным носом и голубыми глазами, в которых светится задорный, живой огонек. Происходит обмен любезностями, гостей угощают мацони и кукурузными лепешками, турецким кофе и кальяном. «И тут я выдвинул свое предложение. Неспешно обдумав его, Ахмат сказал, что хочет узнать мнение родни, после чего в комнату пожаловали не только мужчины, но и прежде остававшиеся невидимыми женщины в чадрах. Я был тем более поражен, когда дело было с ходу решено госпожой Касимаба, которая, выслушав предложение, некоторое время внимательно рассматривала меня, а потом заявила, что нужно согласиться на сделку, поскольку чужемезец ей весьма нравится и наверняка станет кабалетцам[20]20
Имеются виду кобулетцы, как раньше называли гурийцев.
[Закрыть] добрым и верным другом. <…> B отличие от других восточных народностей, у кабалетцев женщина пользуется огромным уважением и ее голос в большинстве случаев оказывается решающим. Зато в трудную минуту приходится вставать рядом с мужчиной – не менее его вооруженной и храброй».
«Дикари Стенли освещают себе путь Нобелевым керосином!»
«В лице Людвига Нобеля я обрел хозяина, который всякий раз видит дальше меня и не только на словах, но и на деле осуществляет задуманное, причем столь быстро, что я иногда подхватил другую из мимоходом брошенных мною, разработал ее и приказал довести до конца.
Проклятие всех прочих предприятий – деньги – он, казалось, выкапывал из-под земли; как бы то ни было, они в конце концов неизменно являлись, так что наш неутомимый муравейник трудится сутками напролет и на результаты его самоотверженного труда невозможно смотреть без радости, ибо целые поселки возникают словно по мановению волшебной палочки и там, где еще месяц назад была безлюдная пустыня, сегодня, как звезды в ночи, горят тысячи огней. И альфа и омега всего этого Людвиг Нобель. Какой богатырский дух живет в этой хрупкой оболочке и как он умеет заразить своим энтузиазмом всех, кто оказывается с ним рядом; иногда кажется, будто все на свете зависит лишь от желания и воли!»
«Не случайно у нас снова ожидаются грандиозные усовершенствования и стройки. Здесь идут вперед семимильными шагами. Сегодня приходит телеграмма: “Не могли бы вы в 1884 г. произвести столько-то миллионов пудов?» Завтра отсылается ответ: «Могли бы” а послезавтра следующая телеграмма: “Затребуйте необходимые средства и исполняйте”».
«В настоящее время положение таково, что рынок Российской империи целиком зависит от нас, и мы всерьез подумываем о вытеснении американцев не только из Европы, но и из Азии. Теперь взгляды наши устремлены в одну точку – на Baтум, и я надеюсь в течение 1884 года наладить оттуда крупные поставки, с одной стороны – в европейские порты, с другой – в Турцию, Египет и Ост-Индию. B мыслях я уже вижу, как нобелевским керосином освещают себе путь в Центральной Африке дикари Стенли».
«Вчера, в самое Рождество, я приобрел для нас дагестанские серные копи, которые в свое время поставляли серу на пороховой завод Шамиля, четверть века сражавшегося с превосходящими русскими силами. Тут все обернулось как в сказке. Для производства керосина нам требуется 100 тысяч пудов серы в год. Сицилийская сера дорожает и становится нам не по карману. Когда положение кажется совсем аховым, объявляются бывшие воины Шамиля и рассказывают чудесную историю про волшебные горы и нескончаемые запасы серы, запрятанные среди лесов в труднодоступном горном районе Дагестана. Скоренько туда посылают с сопровождением скандинава (т. е. самого Тёрнудда. – Б.О.). B пути его кормят исключительно ослятиной, а в Баку он возвращается с туземным владельцем горы, после чего никто оглянуться не успевает, как гора переходит во владение Нобеля! Ура! Ловко мы это спроворили! A сам Нобель тем временем понятия не имеет о происходящем. Впрочем, с чего бы ему быть недовольным, если мы сбережем ему эдак сто тысяч рублей в год?»
Густав Тёрнудд проработал в Баку до 1888 г., а затем еще четыре года оставался членом правления товарищества. Он умер в Финляндии 7 февраля 1894 г., разочарованный и разоренный неудачными предприятиями.
Глава 3
Райский уголок в Баку
B начале 80-х годов XIX века условия жизни в Баку были крайне тяжелыми для его обитателей. Зимы там были снежные, летом стояла тропическая жара; то тебя донимал ледяными стрелами ветер норд, то изводили ревущие песчаные бури. Собирали свою дань холера, тиф, малярия и легочные болезни. Потеряв нескольких добрых помощников, Людвиг Нобель понял, что уроженцам северных широт следует создать более комфортные бытовые условия. Густав Тёрнудд оставил подробное описание того, как выглядел поселок Петролеа в 1882 г. Спустя два года строительство было закончено и сотрудники с семьями могли справлять новоселье! За стенами виллы Петролеа было возведено жилье также для садовников, кучеров и сторожей.
Поселок стал достопримечательностью, подлинным оазисом среди тропической жары и окружавшей Баку бесплодной полупустыни. Благодаря чернозему, привезенному из плодородных окрестностей Ленкорани, и пресной воде, доставляемой с Волги, цвели сады. Питьевой водой жителей обеспечивал опреснитель. B конце весны морем доставляли 800 тонн льда, которого должно было хватить на весь летний сезон. Из порта к нефтеразработкам протянули первую в Баку телефонную линию – компании «Белл».
Людвиг регулярно сообщает Альфреду об успехах товарищества, и вот что он пишет ему из Санкт-Петербурга 12 мая 1884 г.: «Согласен с тобой: Роберту не стоит ехать в Баку. Я слишком хорошо помню, как он вел себя в Стокгольме в дирекции КНГ (компании «Нитроглицерин»? – Б.О.): безо всяких на то оснований оскорбил всех тамошних руководителей. <…> Единственная причина такого поведения – недовольство Poберта тем, что у него более нет в Стокгольме высокой должности, которой он дорожил […] Я с ужасом вспоминаю его пребывание в Баку, его вспышки гнева и техническую беспомощность. <…> Независимые натуры чувствовали себя рядом с ним скверно, служащие тем паче. <…> Возможно теперь, когда Роберт поправил свое здоровье и упрочил материальное положение, он изменился. Если бы он только мог сохранять спокойствие и вести себя как нормальный человек, я был бы безмерно рад его посещению Баку». Далее Людвиг рассказывает об улучшениях в нефтеперегонном производстве: «Ты, вероятно, помнишь наши так называемые мазутные холодильники, которые принесли нам огромное число пожаров и бед, стоили множества человеческих жизней, остановок производства и финансовых потерь…» Уже введена непрерывная перегонка, и Людвиг отмечает: «Внедрение непрерывного процесса, о котором было столько споров, стало эпохальным событием! K счастью, мне удалось выправить на него привилегию. Bce это я бы с радостью и гордостью показал Роберту, если б не боялся, что эти достижения могут не столько обрадовать, сколько рассердить его. Я очень рад твоему отзыву об Эмануэле, поскольку он действительно приносит мне большую пользу».
Письма Людвига в Санкт-Петербург – семье, живущей на Сампсониевской набережной, – свидетельствуют о том, каким он был заботливым отцом. Старшие дети выросли в том же просторном особняке, где Эдла одарила Людвига новым выводком. Теперь Эмануэль и Карл вместе с Робертовым сыном Яльмаром работают в товариществе. По дороге в Баку Людвиг пишет в Петербург дочери Анне:
Я заложил «наш городок в надежде, что мы будем окружены зеленью, но, увы из-за недостатка воды надежды мои не сбылись. Удалось лишь разбить цветочные клумбы и небольшой огород. Летом поля стоят сухие, выжженные солнцем. Дождей об эту пору не бывает. Зато осенью, зимой и весной дожди идут часто. Тогда все кругом чудесно зеленеет, а воздух напоен чарующими ароматами. Вчера ночью был первый дождь, необходимость в котором чувствовалась уже давно. Особенно воспряли после него астры и левкои, которые гордо подняли свои пышные соцветия. Надеюсь, в будущем году мы сумеем лучше запастись водой и тогда, с Божьей помощью, осуществится моя мечта о зеленой “Вилле Петролеа” райском уголке в Баку.
Эммануил Нобель – нефтепромышленник и инженер, сын Людвига Нобеля и племянник Альфреда Нобеля. С 1893 года и до революции в России Эммануил Нобель возглавлял механический завод «Людвиг Нобель». Художник Валентин Серов
Из поселка открывается замечательный вид на синее море и горы, а также на вместительную гавань. He приходится жаловаться и на безлюдие вокруг, поскольку мимо то и дело проезжают всадники и экипажи. Hy вот, большой лист исписан, а сказать я почти ничего не успел. Прими сердечный привет от своего любящего отца Людвига».
Климат тут лучший на свете и лепешки изумительно вкусные!
B 1884 г. Людвиг привозит на Кавказ своего второго сына, Карла. Как и его старший брат Эмануэль, Карл прошел хорошую подготовку на других предприятиях компании, после чего заведовал производством на машиностроительном заводе в Петербурге. Поездка на Кавказ и длительное пребывание в Баку, чтобы ближе познакомиться с работой «Товарищества бр. Нобель», должны были завершить его образование. По пути в Баку судно задерживается в Астрахани. Карл шлет сестре Анне письма, в которых рассказывает своих впечатлениях, например о посещении виноградника «Без каких-либо сложностей мы попали на виноградник, нам разрешили ходить кругом и даже собирать виноград. Мы не преминули воспользоваться этим и наелись вдосталь. Виноградные лозы тут выращивают очень удобно, их пускаться вверх по стойкам, так что под ними может пройти человек; нам оставалось лишь разевать рты и набивать их ягодами»
Судно продолжает путь в южном направлении и делает остановку в Дербенте, на юге Дагестана, где пассажиры пользуются возможностью сойти на берег. «Здесь я впервые в жизни мог осмотреть мусульманскую мечеть. Мечеть имела солидный возраст в 1109 лет, что, как ты понимаешь, немало. Весь пол и частично стены были покрыты коврами. Там и ковров не было, стены стояли голые, белые, без каких-либо украшений. Висело только два-три зеркала и столько же часов европейского производства. <…> Что касается персидских верований и прочих обычаев, то о них я имею весьма слабое представление, однако собираюсь узнать больше во время своего пребывания в здешних краях».
Вместе с Густавом Тернуддом Карл едет поездом к Черному морю и посылает из Тифлиса открытку Анне, чтобы та посмотрела на кавказцев. Он рассказывает ей о выпечке лепешек: «Как ни примитивен способ их изготовления, лепешки получаются изумительно вкусные, и я не раз, идучи по улице, откусывал от них, заедая виноградом». Описывает он и примитивные орудия, которыми пользуются ремесленники: «что свидетельствует о том, насколько их уровень цивилизации ниже нашего, а еще о том, что они не хотят перенимать опыт у других и упорно держатся за старое».
«Ехать из Тифлиса в Батум весьма интересно. Железнодорожная колея почти все время идет по глубоким узким долинам, а на горных склонах довольно много растительности, что для человека, едущего из Баку, невероятно приятно. B одном месте дорога очень круто ползет вверх, и на самой высокой ее точке мне повезло увидеть вблизи снег. Судя по всему, это станет единственным случаем за всю зиму, когда мне пришлось ступить на мерзлую землю».
По возвращении в Баку Карл посещает богатого татарского бека (что примерно соответствует князю), который угощает его обедом. Аштар-бек живет в селении Сабунчи под Балаханами. Нобель арендует значительную часть его земли, где товарищество бурит скважины в поисках нефти.
Помимо всего прочего, гостей у Аштар-бека потчуют национальной музыкой. «Игравший на скрипке старик был неплох. Время от времени он подхватывал песню, которую исполнял второй музыкант, и это было очень лаже недурственно, но когда тот пел один, аккомпанируя себе на барабане, оглушительные звуки, прямо скажем, пробирали тебя до костей. Такое пение мы скорее назвали бы криком, мелодий же монотонны и печальны, хотя посвящены в основном любви».
Застольный этикет у татар своеобразен. «Наш хозяин и еще один татарин сидели за столом с нами, и оба, чтобы продемонстрировать свою воспитанность, ели ножом и вилкой, однако явно чувствовали себя стесненно и пользовались и крайне неумело. Остальные татары сидели на полу, где – для них было накрыто отдельно, и тут ни о какой стесненности речи не было […] C супом они справлялись следующим манером: кусок лепешки, макали в суп и съедали. Зато мясо и рисом поглощали, безо всякого загребая рис горстью и отправляя в рот. Такой способ был не слишком аппетитен. Впрочем, до и после каждой еды татары обычно моют руки. Сидят они всегда на полу и по-турецки скрестив ноги […] Если их просишь сесть на стул, они, взобравшись на него, опять-таки садятся по-турецки».
Сегодня рождественский сочельник, 24 декабря 1884 г. Карл сообщает Анне, что за последние годы пи разу не справлял Рождество в Петербурге – слишком надолго уезжал то на запад, то на восток. И все же это первое Рождество, которое он встречает даже без ближайшей родни. «В Стокгольме я не чувствовал себя одиноким, потому что там у меня бабушка, двоюродные братья и сестры, много друзей. <…> Теперь я живу в Балаханах, по третьего дня ездил верхами в поселок Петролеа, к инженеру Тёрнудду, который пригласил меня провести у них сочельник. Собрались мы все вместе только к обеду, и стол ломился от рождественского угощения, а потом старики, то бишь инженеры Тёрнудд и Бергрот, долго беседовали, а я, как пай-мальчик, сидел рядом и слушал захватывающие истории про разбойников и грабителей».
16 марта 1885 г. Карл снова пишет Анне: «Время бежит быстро. <…> Этому немало способствует ощущение, что мне хорошо. <…> Весть о том, что сюда собирается приехать Ялмар, очень меня обрадовала. Интересно, возьмет ли он с собой Сигрид. Мне кажется, ей хорошо провести лето в Баку, она бы гут живо избавилась от излишней полноты и боли в коленях».
Когда «Товарищество бр. Нобель» посещает английский журналист и художник Уильям Симпсон, его проводником становится Карл. «Симпсон 35 лет путешествует по всему земному шару и участвовал во многих войнах. Теперь он едет из Афганистана, по поводу которого у русских с англичанами вот-вот будет драка». Карл показывает англичанину перегонный завод поселок Петролеа, Балаханы и храм огня в Сураханах. «А теперь внимательно следи за “Иллюстрейтед Лондон ньюс” – сказал Уильям Симпсон, – глядишь, через несколько месяцев там появятся виды Баку». И действительно, в номерах 21 ноября 1883 г. и 5 июня 1884 г. были напечатаны его статье и рисунки.
B свое время Альфред категорически отказался приехать к Роберту в Баку, поскольку считал тамошний климат ужасным, о чем и писал брату: «Соблазнить меня могла бы встреча с тобой и, вероятно, с Людвигом, но безводная, пропыленная, загаженная нефтью пустыня меня ни в коем случае соблазняет. Я предпочитаю жить среди кустов и деревьев – безгласных друзей, уважающих мои слабые нервы, – и, сколько возможно, избегать как больших городов, так и пустынь».
У Карла Нобеля иное мнение: «Климат туг вовсе не такой Скверный, как обычно рассказывают, напротив, многие здесь лаже утверждают, что он лучший на свете. K примеру, такой прекрасной, такой замечательной погоды, какая стоит теперь, почти не бывает в жаркое время года в Петербурге».
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
