Текст книги "Привет, мистер Шляпа!"

11

Девушка вернулась домой задолго до Мариуса. Открыв ключом дверь и включив в квартире свет, она с секунду молчаливо постояла на пороге, вроде как ожидая чего-то (вдруг Мариус откуда-то свалится), потом закрыла-таки дверь и, раздевшись, прошла в комнату.

Есть не хотелось. Вообще ничего сейчас не хотелось, кроме как просто лечь в кровать и провалиться в сон без сновидений. Опять этот Оэджи своей персоной расшатал нервы, словно толстяк стул. Хотелось просто забыть про него и про мистера Шляпу, которому он опять написал письмо.

Кариль бездумно коснулась своей сумки. Там лежал клочок бумажки с домашним заданием этого рыжего черноглазика. Руки чесались взять и прочитать, что такое он теперь написал своему вымышленному другу, но весь день после урока в 8 «В» Кариль что есть сил сдерживала себя. Не то чтобы она чего-то ждала (знамения или какой-либо похожей чуши), но она понимала, что написанное не доставит ей никакого удовольствия. Даже наверняка только лишь больше нагрузит и так уже нагруженный мозг.

К тому же после случайной встречи с Оэджи в парке Кариль как-то не особенно хотела проверять его работу. Эти глаза… эти черные глаза… они до сих пор не выходили из головы, и бедная учительница осознавала, что, стоит взять листочек в руки и приняться за проверку, как Оэджи Улло встанет перед ней, словно живой, и будет молча смотреть на нее.

Кариль снова сковала дрожь.

«Мне нравятся ваши глаза».

Но это же даже не ответ. Ведь она спросила, почему он все ей рассказывает о своих чувствах и переживаниях, тогда как, в принципе-то, людей не переваривает. А он что ответил?

«Мне нравятся ваши глаза».

Почему это звучит в ее ушах как похоронный звон? Неужели все, что говорит этот мальчонка, скрашивается в темные тона и поневоле возбуждает чувство страха и непонятного, беспричинного (ой ли?) опасения?

Сидя на кровати уже в ночной рубашке, Кариль бросила взгляд на часы. 22:43. Спать в такое время никто не уходит, но у нее есть основания, причем довольно весомые, уходить от реальности в такую рань.

Откинув край одеяла, она юркнула под него и, немного поерзав, устроилась достаточно комфортно.

«Сказать ли Мариусу о том, что произошло?» – думала она, закрывая глаза и пытаясь прогнать бодрость прочь из своего сознания. «Стоит ли посвящать его во все это?»

То ли из-за внезапно свалившейся сонливости, то ли еще по какой причине, но ответ пришел не сразу. Потребовалось время, но не на обдумывание, а на то, чтобы сигнал откуда-то извне дошел до мозга и высветил внутри черепа надпись: «нет».

Глубоко в душе Кариль понимала, что будет вынуждена не просто смолчать насчет Оэджи, но и врать о нем впоследствии. Что самое противное – врать нужно будет не кому-либо, а Мариусу.

Нет ничего противнее вранья близким людям. Нет ничего противнее, чем говорить лживые слова тем, кто тебе доверяет.

Но Кариль, раньше готовая сгореть со стыда только при мысли о возможности лукавства в отношении своих друзей, сейчас не чувствовала в себе ни намека на раскаяние.

Странно было замечать это, но ей казалось, что все, что она делает и будет делать по отношению к тому странному раздраженному и все ненавидящему мальчишке, не может быть неправильным. Не может быть неправильным потому только, что действия ее направляет сам Оэджи Улло. В той или иной степени он ей управляет. В его глазах она прочла свой приговор.

И нет никакой возможности обжалования. Остается только смириться с вердиктом и делать, что скажет рыжий демон.

На какой-то момент Кариль открыла глаза, чего-то испугавшись. Но мысль, только что вспыхнувшая внутри ее головы, уже исчезла, и девушка смогла снова погрузиться в дрему, полную тяжелого серого тумана без намека на живописные сны.

12

Мариус вернулся поздно ночью, около трех. Чувствуя усталость и сонливость, он сразу же направился в спальню.

Обычно Кариль дожидалась его, как бы поздно он ни приходил домой, и поэтому он очень удивился, обнаружив, что его девушка уже спит крепким сном. Именно спит, а не дремлет, как то случалось иногда. Она не сидела на кухне на стуле и не клевала носом над чашкой с кофе – она лежала в ночной рубашке в расправленной кровати. Не было никаких сомнений в том, что Кариль решила его не дожидаться.

Мариус не обиделся. Он всегда говорил, чтобы его Кариль ложилась спать, не пропитывая свой организм кофеином и не бодрствуя понапрасну. Что с ним могло случиться? Он ведь уже не мальчик. Дорогу до дома знает наизусть, хотя с закрытыми глазами и не найдет. Глупо вообще утверждать, что можно вернуться домой, ничего не видя. Дорогу-то ты запоминаешь как раз так. Чутье у человека не настолько развито, чтобы позволить ему ориентироваться на местности без помощи органов зрения.

Сняв верхнюю одежду в прихожей и стянув с себя ботинки, Мариус направился в сторону спальни. Не было никакой надобности включать свет – в темноте (точнее – в полутьме) юноша видел довольно хорошо. Он спокойно огибал углы и избегал препятствия в виде книг, зачем-то сложенных на полу, и прочего скарба.

Ему сейчас хотелось лишь одного – дойти до постели и погрузиться в сон – так сильно он устал.

Однако, сделав от двери только шага четыре, Мариус услышал, как что-то очень тихо прошелестело под пальцами его правой ноги. Нет, он знал, что на полу можно встретить много всякого, но листов на нем никогда не валялось. Книги были не настолько уж ветхими, чтобы развалиться. Да и в квартире окна были закрыты, что исключало всяческую возможность того, что страницы разлетелись по всему периметру.

Озадаченный, Мариус нагнулся, чтобы поднять интересующее его нечто. Да, это был действительно листок и, судя по ощущениям, неплотный. Получается, это тетрадный лист. Мариус не пользовался бумагой в принципе – все, что он записывал, хранилось на компьютере. Кариль вообще ничего не записывала. Даже если такое и случалось – к примеру, надо было оставить записку или еще что-то в том же роде – то на этот случай у девушки под рукой всегда был небольшой блокнотик. Но лист, поднятый Мариусом, был больше раза в два, что шло вразрез с предположением о блокноте.

Можно было бы оставить все, как есть, а завтра уже подробно все изучить, если Кариль сама не займется мусором (хотя это вряд ли мусор). Сейчас очень сильно хотелось спать.

Но что-то внутри парня, в его душе, отчаянно скреблось и подталкивало его в сторону кухни – к свету, с помощью которого можно было бы провести осмотр находки, а заодно и к кофе, который мог бы лишить желания сна хотя бы на несколько минут.

Только после того как поставил чайник и закрыл за собой дверь, Мариус включил лампу.

Медленно пройдя к скамейке около стены, он сел на нее и, какое-то время позволяя себе почувствовать всю степень комфорта, наконец-то посмотрел на лист в правой руке.

Это было письмо.

Даже не успев спросить себя: «чье?», Мариус уже перевернул его и прочел ответ, подпись мальчика: «Оэджи».

– Оэджи, – задумчиво пробормотал парень, уставившись невидящим взглядом в расписанную цветочками на желтом фоне обоев стену.

Прочитала ли его Кариль, интересно?

«Нет», – продолжая беседу сам с собой, Мариус покачал головой. «Иначе листок не валялся бы на полу».

Оэджи – это личность загадочная. И, соответственно, все, что он делает, также является загадочным. Трудно поверить, что его письма не имеют никакой весомости, что Кариль преспокойно расшвыривается ими направо и налево. Нет, такой вариант Мариуса не устроил. Он человек логики. То есть он не мог принять какую-то версию, не будучи в ней уверен на все сто. Версию, которую он не попытался бы оспорить. Версию, которая в процессе оспаривания, распылилась бы…

«Вернись!» – скомандовал Мариус и хлопнул себя по щекам. Мысли сейчас должны быть, как рота солдат, – стройными, имеющими цель.

Услышав, что чайник уже вскипел, юноша прошел к нему. Достав из полки над столешницей пачку растворимого кофе и вздохнув от некоторого отвращения к нему и себе, всыпал две чайные ложки в стакан, убрал пачку обратно. Еле переставляя ноги, подошел обратно к столу и чисто механически проделал все остальное – налил кипяток, достал пачку молока из холодильника, добавил в кофе, убрал пачку и наконец сел за стол, взяв листок в правую руку, левой обхватив ручку кружки и отпив немного кофе от самого краешка.

Увидев яркую вспышку в своем мозгу, парень теперь уже взялся за чтение.

Неровные буквы, выведенные довольно-таки странным почерком, были Мариусу уже знакомы. Возможно, из-за своей странности они и запали ему в память, хотя, быть может, причиной тут служил профессиональный рефлекс – любая деталь неизбежно сохранялась в воображаемой папочке где-то в голове.

Дочитав до «…живу вне стен, на природе», парень на мгновение оторвался от письма и посмотрел прямо перед собой. В голове мелькнул вопрос, и казалось, что поэтому Мариус и вскинул голову – чтобы его поймать.

Уже в следующее мгновение он снова принялся за чтение.

По мере продвижения к концу листа, Мариус начинал чувствовать нечто похожее на опасение. Какую-то странную боязнь. Так обычно ходишь в полной темноте, случайно подумав, что в детстве слышал о монстрах, в ней таящихся. Вроде бы понимаешь, что бояться-то нечего, а вроде как и страшно все равно. Такое неоднозначное ощущение. Но определенно ты начинаешь самому себе представляться очень и очень беззащитным – как младенчик, только что появившийся на свет. Плачешь просто потому, что этот мир таит в себе бесконечно много зла, от которого тебя никто не защитит, а ты слишком слаб сейчас. И всегда.

Руки било мелкой дрожью, и листок начал слегка трястись, хотя это никак не влияло на скорость чтения – Мариус все так же скользил глазами слева направо сверху вниз.

Когда же он закончил читать, то ощутил в горле комок. Парень откинулся назад, но вовремя спохватился (он сидел теперь уже на табурете) и вернулся в исходное положение. Листок лежал перед ним, кружка с кофе стояла слева. Мариус бессмысленно глядел на свои руки, сложенные домиком на столе, потом резким движением отодвинул испещренную буквами бумажку подальше от себя, а сам встал, взяв кофе и сделав от кружки пару глотков. Горячая жидкость не жглась, но приятно согревала внутренности. Кофеин если и действовал, то совсем чуть-чуть. Терпкий вкус смягчался мягким молочным. Все это в сумме успокаивало, снимало стресс, внезапно свалившийся, как снег на голову.

«Что мы имеем?» – стараясь отвлечься от мыслей о непонятном страхе, сам себя спросил Мариус и начал бродить вперед-назад по кухне. «Оэджи Улло не имеет ни родителей, ни места жительства. Грубо говоря, мальчик является бомжом-сиротой. Сразу появляются вопросы: кто принял его в школу, не видевши его родителей ни разу? Трудно поверить, что директор подписывал договор с самим ребенком. Сейчас-то ему около двенадцати-тринадцати, а сколько ему было, когда он решил обучаться тут? Ну или кто-то решил, что надо бы отдать его сюда?..»

Мариус хмурился все больше. Страх прошел, но теперь на него свалилась куча непонятностей, которые никто не мог объяснить. Даже сам Оэджи навряд ли все рассказал бы, учитывая тот факт, что от него веет злобой, как от пьянчуги алкоголем – за версту.

Становилось очевидно, что надо бы переговорить с этим парнишей и как можно скорее. Что из этого выйдет, Мариус не мог сказать пока что. У него не было даже предчувствия, которое обычно возникает у человека перед тем, как на что-либо решиться. Парень сейчас просто-напросто не знал, чего стоит ждать. Могло произойти вообще что угодно – от объяснимого, ординарного явления до чего-то совершенно непонятного и… потустороннего?

Сделав последние глотки кофе, быстро сполоснув чашку, Мариус замер, опираясь на столешницу.

Несмотря на то что кофеин уже должен был начать действовать, ничего бодрящего с Мариусом не происходило – то есть его все так же клонило в сон. Но пока что надо было решить, что же предпринимать далее. Что делать?

Он постучал пальцами по деревянному краю, но ни одной мысли, кроме самой очевидной, в голове не наблюдалось. Да и каков смысл продумывать, что и как надо делать, если неизвестно, что произойдет после первого этапа?

«Надо переговорить с Оэджи» – звучало и звучало в голове, словно заезженная пластинка.

Но как?

Ясно, что Кариль не планирует устраивать им встречу. По той или иной причине, она решила, что лучше этого не делать. Получается, что сейчас он со своей собственной девушкой выступает по разные стороны. Какая клишированная ситуация, но что поделать.

«Интересно», – думал Мариус, уже ложась в кровать к Кариль и смотря на ее волосы и плечо, наполовину скрытое одеялом. «Не перерастет ли это во что-то большее?»

Он лег на бок и еще какое-то время смотреть на спину своей девушки, потом отвернулся.

Не станет ли Оэджи Улло преградой? Не явится ли он указательным знаком, разделяющим совместный путь на две отдельные дороги?

Смешно предполагать, что двенадцатилетний мальчонка может сыграть роль яблока раздора, но не предполагать возможности этого – во сто крат глупее. Необходимо учитывать даже маленькие случайности, потому как они имеют тенденцию расти, в конечном счете превращаясь в нечто настолько огромное, что уже нет ни сил что-то исправить, ни времени на это.

За все годы, которые Мариус прожил с Кариль, это была первая ночь, когда он заснул с сомнением в их с Кари отношениях.

Этот неосознанный страх неспроста.

Есть, чего бояться.

4

13

Привет, мистер Шляпа!

Уже второй день подряд нам задают написать письмо. Не вижу в этом никакого смысла, особенно учитывая то, что тебя нет и я пишу в никуда.

Я не завишу от своих родителей по одной простой причине – их нет. Я также не завишу ни от кого другого. Если ты постоянно говоришь о том, как сильно хочешь стать независимым, свободным, то ты мне противен. Такие люди только и могут, что чесать языком и оставаться такими, как есть. Я не могу рассуждать о родителях с точки зрения сироты из приюта, но я могу лишь заметить, что ничего невозможного и страшного в становлении свободным нет. Поэтому я не считаю, что так уж сложно «оставить семью». Если детей спокойно бросают – почему нельзя так же легко бросить родителей?

Найти себе жилье легко. Достаточно иметь при себе деньги – они решают все в нашем мире. Хотя я и живу вне стен, на природе. В любом случае, люди – как тараканы, они могут выжить в любой ситуации, если действительно этого захотят. Все в твоих руках. И если ты перестанешь зацикливаться на этом вопросе – что делать после школы, как жить дальше – то легче вздохнешь.

Судя по тому, что ты пишешь, тебе, мистер Шляпа, примерно столько же лет, сколько и мне, не так ли? Я разочарован. Интересно, получу ли я ответ на свои письма? Слышишь, мистер Шляпа (кем бы ты ни был на самом деле)? Ты мог бы и ответить. Ведь я точно знаю, что все это ты читаешь. Я. Точно. Знаю.

Оэджи.

14

Раскрыв глаза, Кариль некоторое время приходила в себя. После сна оставалось еще ощущение нереальности всего окружающего – не проходило этакое дремное послевкусие. Раньше такое нечасто случалось – разы по пальцам перечесть можно. Отчего же сейчас вдруг снова появилось это? Наверное, виной тому то, что спать она легла очень рано. Когда долго спишь, голова почему-то тяжелеет (естественно, по ощущениям, а не в буквальном смысле) и хочется спать и спать.

Только по прошествии десяти-пятнадцати секунд Кариль начала осознавать, что будильник все звонит и звонит, и звон сей отдается неприятным дребезжанием где-то под корочкой мозга.

Девушка быстро перевернулась на бок и привычным движением хлопнула по будильнику. То ли из-за ее раздражения неприятным звуком, будящим сегодня и всегда, то ли из-за тяжелой головы и желания провалиться вновь в мир сновидений – но рука вдруг наполнилась силой и скинула будильник с прикроватного столика. Железный предмет с отвратительным звуком упал на пол и замолчал.

– Твою мать… – выругалась Кариль, касаясь ладонями лба. Даже накануне, утром после загула в клубе, ей не было так паршиво, как сейчас.

Вдруг что-то кольнуло в голове, и девушка приподнялась на кровати, осмотревшись.

Мариуса не было рядом. Не понимая, почему это не вызывает у нее чувства грусти и одиночества, Кариль облегченно вздохнула. Опять же, странно. Чего это вдруг она облегченно вздыхает, не найдя свою вторую половинку в непосредственной от себя близости? Футы-нуты, что это за дела? Можно подумать, она веселилась с любовником всю ночь и не успела спрятать его в шкафу, внезапно заснув. И теперь она боялась быть раскрытой…

Не в силах сдержаться, Кариль засмеялась. До чего же глупые мысли лезут в голову с утра!

«Надо пойти поесть», – скомандовала она сама себе, сползая к краю кровати и спуская ноги. «Как-никак у меня сегодня опять работа».

Работа, работа, работа… Постоянная занятость 5/2. Ужас какой-то. «Хотя бы в аду отдохну», – Кариль снова истерически засмеялась. Да что с ней сегодня такое? «С ума я, что ли, схожу?»

На столе в кухне лежал какой-то листок, сразу же привлекший к себе внимание девушки. Ее, как и Мариуса, это немало удивило. Понадобилось по меньшей мере пять секунд, чтобы до сознания Кариль дошло, что это домашняя работа Оэджи Улло, которую она так и не удосужилась прочесть вчера, повалившись с ног сразу же по приходе домой.

Но странно – почему этот листик аккуратно лежит на столе в кухне? Кариль могла бы поклясться, что прошла прямо в спальню, как только открыла дверь. В чем дело?

В миг лишившись желания есть, девушка мельком посмотрела на часы – 7:07 – и, налив воды в стакан, села за стол, взявши письмо в руки.

Пока Кариль читала, ее мозг одновременно размышлял над вопросом, каким ветром эта бумажка оказалась тут, а не где-либо на полу, что было бы вполне объяснимо? Очевидно, что кто-то положил ее сюда. Исходя из того, что с Кариль живет Мариус, становится ясно, что именно он и положил ее на стол.

Хорошо, с первым вопросом разобрались. Но сразу же встает следующий – а читал ли парень само письмо? Увидев на полу лист, он поднял его и положил на стол – ладно. Но вот читал ли он? Понятно, что Мариус заметил написанные буквы, но вот стал ли он разбираться, какие именно слова сложены из них и кто их, собственно, складывал?

Кариль отложила листок, дочитав до конца работу Улло, и за раз осушила стакан с водой.

Если предположить, что Мариус прочитал то же, что и она сейчас, значит, ему уже ясно: она не хочет посвящать его в свои дела касательно мальчика. Мало того, что она отказала своему суженному во встрече с этим конопатым демоном, так теперь еще и скрывает поступающую насчет него информацию. Дело пахнет керосином.

Но Мариус вполне мог просто-напросто положить письмо обратно на то место, где его и нашел. В таком случае девушка могла бы посчитать, что он каким-то образом не заметил валяющийся на полу или где-то еще клочок бумаги или что он просто-напросто не возвращался домой с работы.

Кариль глубоко вздохнула. Ну что за бред приходит ей в голову?

Одно дело – предполагать, что какой-то человек не особенно умен и потому он делает то или иное и о том или ином не догадывается. Ну мало ли. Но совсем другое – самого себя считать недостаточно мозговитым. Это уже звоночек.

Девушка мотнула головой, снова отгоняя неважные мысли. Сейчас нужно задуматься в первую очередь об информации, предоставленной Оэджи.

Что он написал? Он написал, что живет на улице, что у него нет родителей. Из этого следует, что он сирота-скиталец. Почему никто не отдал его в приют? Почему никто не оформил на него опеку?

Кто отдал его в школу? Кто принял его в школу? Неужели сейчас можно просто прийти и сказать: «я хочу у вас учиться в том-то или том-то классе», и тебя расцелуют в обе щеки, сделают с тобой снимок на память, расстелют ковровую дорожку и предоставят полное право обучения? Неужели ничего не нужно, кроме желания? Да это же чушь!

Кариль встала и направилась обратно в спальню. Есть уже расхотелось. Если желание перехватить кусок появится – она сделает это уже в школе. Сейчас же этот самый кусок в горло не лез абсолютно. Слишком уж много таинственной несуразицы витает вокруг, чтобы спокойно набивать себе брюхо. В такой атмосфере невозможно нормально жить, что уж тут говорить о питании!

Надо будет сходить к директору и расспросить его о родителях Оэджи, о его семье вообще, о принятии мальчика в школу… Все, что могло бы так или иначе помочь в узнавании этой темной личности.

Конечно, Кариль предполагала, что столкнется с чем-то непонятным, но ведь не до такой же степени!

Закрывая дверь на замок, девушка думала, что, очевидно, ключи нужны не только для замков. Внутренний мир человека – та еще тайна. Сердце его хранится за семью печатями.

Пока Кариль спускалась вниз по лестнице, что-то мелькнуло в ее сознании и тут же исчезло, не оставив и следа.

Если бы она остановилась и попыталась поймать это что-то – кто знает – может, это бы и вышло. Но она не попыталась и поэтому даже не задалась вопросом: а с какой, собственно, стати Оэджи Улло так открыто рассказывает о своей жизни в домашних работах, которые, совершенно очевидно, кто-то прочтет?