Текст книги "Гимназистка. Клановые игры"

Глава 9

 
Боги, Царя храните!
Сильный, державный,
Царствуй на славу, на славу нам!
Царствуй на страх врагам,
Царь двуипостасный!
Боги, Царя храните!
 

Сразу после исполнения перед началом занятий этого шедевра поэтической и музыкальной мысли классная дама подошла ко мне и препроводила в кабинет главной дамы в этом заведении. Именно дамы. Важной дамы, образца для подражания. Идеальная осанка, идеальная прическа, идеальная одежда для занимаемой должности. При всем при этом идеальность была на удивление естественной – возможно, потому, что сопровождалась излишней пышностью фигуры и мягкими располагающими манерами. Разумеется, если она хотела добиться симпатии у собеседника. Почему-то подумалось, что и белье под одеждой у нее тоже идеальное, а не тот колючий ужас, что на мне. Как бы узнать, что носят такие идеальные дамы? Прямо не спросишь, не ответит и опять заговорит про мои испорченные манеры.

Директрисе я не нравилась. Даже не столько я, сколько сопутствующие мне проблемы. Дражайшая Александра Павловна, чье имя я успела подглядеть на латунной табличке директорской двери, смотрела на меня безо всякой приязни. Холодно так смотрела и вызвала к себе еще до начала занятий явно не для того, чтобы сказать, что гимназия окажет мне всяческую помощь.

– И что же мне с вами делать? – риторически вопрошала она уже в который раз. – Вы забыли весь гимназический курс. Что там курс, даже реверанс не можете сделать правильно.

– Я непременно наверстаю.

– Когда? У вас выпускной класс.

– Я не все забыла. Языки и математику помню. Возможно, вспомню еще что-то. А пока я постараюсь готовиться к занятиям и одновременно наверстывать утраченное.

На удивление, я не волновалась об итоге этого разговора. Все мысли были совсем о другом – о дуэли между Хомяковым и Рысьиным. Владимир Викентьевич попытался примирить стороны, требуя от Юрия извинений и твердя, что княгиня будет весьма недовольна. Мне показалось, что Юрий при упоминании главы клана начал склоняться к компромиссу, тем более что перчатка была поймана на лету и не успела не то что съездить по холеной физиономии, даже нарушить безупречность усов. Но тут его противник заявил, что оскорбление второй степени простыми извинениями не смоешь, только кровью. Я пыталась было вмешаться и залепетала, что умные люди всегда могут решить вопрос словами, не прибегая к оружию, но меня не поняла даже Оленька, которая возмущенно бросила, что словами решают возникшие разногласия только торговки на рынке, а не люди, принадлежащие к благородному сословию, и если брат решил взять извинения кровью, значит, так тому и быть. Николай же вообще не обратил ни малейшего внимания на мою попытку их примирить. Однако какие кровожадные эти Хомяковы, никогда бы не подумала!

И вот сейчас где-то проходит дуэль Хомякова и Рысьина, на которой согласился присутствовать в качестве наблюдателя Владимир Викентьевич. Это, конечно, успокаивало, но не настолько, чтобы переживать о разговоре с директрисой больше, чем об исходе поединка. Пусть Оленька и успела рассказать, что секунданты договорились о бое на саблях и только до первой крови, что, несомненно, увеличивало шансы выжить для обеих сторон, все же было тревожно. Ведь первая кровь может стать и последней. Если, конечно, воткнуть саблю достаточно глубоко.

– В вашем положении, возможно, было бы лучшим выходом отложить занятия на год, восстановить здоровье, – внезапно ворвался в мои размышления голос заботливой директрисы. – Гимназия готова пойти вам навстречу и вернуть уплаченные деньги.

Предложение было заманчивое, очень заманчивое, поскольку я понимала, с какими трудностями придется столкнуться, и подозревала, что не так уж и просто их будет преодолеть. Но очень уж подозрительным выглядело это желание от меня отделаться. Учитывая, что Рысьина входит в попечительский совет гимназии, я не могла не предположить, что в следующем году у меня попросту откажутся принимать документы, сославшись на то, например, что я не подтвердила пройденный курс. Нет уж, Владимир Викентьевич мне рекомендовал заняться учебой, значит, буду поступать по его рекомендации. Он целитель, ему лучше знать.

– Не в моем положении пренебрегать возможностью получить образование, – твердо ответила я. – Александра Павловна, я приложу все силы, чтобы учиться достойно.

– Понимаете, дорогая, ваши успехи и до этого трагического происшествия оставляли желать лучшего, – участливо улыбнулась директриса. – Вы отметили, что помните иностранные языки, но по ним у вас всегда был минимальный балл, и то я не уверена, что его выводили не из уважения к княгине Рысьиной.

«К клану которой вы теперь не имеете ни малейшего отношения». Слова не были сказаны, но подразумевались. То, к чему отнеслись бы со снисходительностью у представителя сильного клана, никогда не спустят тому, кто лишен этой поддержки.

– Опять же, ваши манеры претерпели изменения не в лучшую сторону.

Это она сейчас про неудачный реверанс, при котором я чуть не упала, пытаясь ее приветствовать, или про то, что я противоречу, не желая облегчить ей задачу?

– Я постараюсь в ближайшее время привести манеры в соответствие требованиям, принятым в гимназии. То, что не вспомню, выучу заново. Надеюсь, для этого не понадобится много времени.

– И я надеюсь. Очень надеюсь.

Директриса поджала губы, демонстрируя высшую степень аристократического недовольства. Получалось у нее это очень убедительно.

– И предупреждаю вас, Седых, что вы не можете рассчитывать на снисхождение к вашему бедственному положению. Наша гимназия всегда славилась качеством образования, и если мы решим, что вы ему не соответствуете, то даже не допустим к экзаменам.

А ведь ей были даны четкие указания от меня избавиться. Но нет, по плану Рысьиных ничего не пойдет: я собираюсь окончить гимназию, и вздорная княгиня этому не помешает. Не буду же я всю жизнь сидеть в уютном домике Владимира Викентьевича, подвергая его риску недовольства Рысьиных? А чтобы двигаться дальше, нужно образование. Не думаю, что на курсы, о которых говорил военный целитель, примут без документа об окончании гимназии. А значит, нужно стиснуть зубы, не обращать внимания на возможное недовольство директора и учителей и учиться, прилагая все силы.

– Я учту, Александра Павловна.

– Учтите, Седых, – величаво кивнула она. – Можете быть свободны.

Наверное, если бы не классная дама, милейшая Антонина Юлиевна, я бы проискала нужный класс весь урок. Но она, в отличие от своей начальницы, отнеслась ко мне если не с симпатией, то с жалостью и взяла на себя роль Вергилия, поскольку, судя по всему, в планах директрисы было устроить мне вместо гимназии персональный ад. Как кстати пришелся подарок Шитова – показанное плетение, ускоряющее запоминание. Уверена, в ближайшем времени оно будет использоваться постоянно.

Занятия уже начались, но, поскольку я была не одна, а в сопровождении классной дамы, учитель математики лишь недовольно посмотрел и молча кивнул. Мол, проходите, не мешайте уроку. Куда проходить, вариантов не было: Оленька Хомякова чуть ли не подпрыгивала на стуле и махала рукой на случай, если вдруг я ее перепутаю еще с кем-нибудь. Перепутать было сложно, пока для меня во всем классе в общую массу не сливались только три знакомых лица: ее, Тамары и Анны, но надеюсь, это ненадолго.

Не успела я усесться рядом с Оленькой, как она ткнула меня в бок локтем и прошипела, прикрыв рот рукой:

– Что хотела Булочка? Вызывала из-за дуэли?

– Почему из-за дуэли? – невольно удивилась я. – При чем тут дуэль в делах гимназии?

– Дуэль же из-за тебя, для гимназии это позор, – пояснила не менее удивленная подруга. – Гимназистки не должны вести себя так, чтобы из-за них дрались.

Несмотря на то что говорила она о недопустимых вещах, в голосе ее проскользнуло сожаление, что дуэль из-за меня, а не из-за нее. Честно говоря, я бы с радостью уступила ей эту честь, если бы не была уверена, что никак не могу считаться причиной дуэли.

– Не из-за меня, а из-за оскорбления клана.

– Рысьин же не просто так оскорбил, а потому что приревновал тебя к Коле, – уверенно ответила Оленька. – И не на пустом месте приревновал.

И она так посмотрела, словно уже успела заручиться согласием на помолвку не только от меня, но и от брата. А я в ужасе поняла, что, если эту версию донесут до директрисы, той даже не придется ничего выдумывать, чтобы меня отчислить. Господи, и почему Хомяков не принял извинения Рысьина? Почему вообще боги принесли этого Рысьина столь не вовремя? Сидел же он где-то до похорон, что мешало ему продолжать заниматься этим дальше? И почему мне не удалось выставить Юрия раньше, чем пришли Хомяковы?

– Не выдумывай, – прошипела я. – Обычное соперничество представителей разных родов войск. И пожалуйста, никому не говори такой ерунды, а то директриса меня собирается выгнать при первой же возможности, которую ты ей дашь неосторожными словами.

– Не волнуйся, я никому не проболтаюсь. – Оленька повернулась ко мне, заговорщицки подмигивая и совсем забыв, что находится на уроке.

– Хомякова, я смотрю, вы горите желанием выйти к доске, – ворвался в нашу милую беседу голос учителя. – Не стану ему препятствовать. Слишком редко оно возникает.

С первой парты раздался ехидный смешок. Понятно, там сидит кто-то, не любящий Оленьку, а значит, и меня, как ее подругу. Воротничок беленький, аккуратный, тонкого кружева. Пушистые русые волосы заплетены в тугую толстую косу. Конечно, врагов надо знать в лицо, но за неимением оного сойдет и спина: если не по косе, то по воротничку я точно узнаю нужную одноклассницу. Вряд ли тут такие кружева поставлены на поток.

– Андрей Андреевич… – умоляюще-обреченно протянула Оленька, враз забыв и про меня, и про дуэль, и про свои коварные планы.

Но я про них не забыла и, пока подруга двигалась к доске, оправдывая свою фамилию (со скоростью хомяка, смертельно больного и хромающего на все четыре лапы), размышляла, как восстановить если не память, то события, предшествующие ее потере, без чужой помощи. После слов Юрия я начала сомневаться даже во Владимире Викентьевиче, не говоря уже об Оленьке. Срочно нужна была хоть какая-то информация. Но где ее взять? Тут я вспомнила, что пока даже не была в своей квартире. А ведь там могут быть фотографии и письма. Этого, конечно, мало, чтобы понять картину полностью, но хоть получу какое-то представление о своей прежней жизни. И тут меня как молнией пронзило, я аж на стуле подпрыгнула. Дневник! Вдруг я вела дневник? Дневник, в котором описывала и события, и свое отношение к ним. Каждая приличная гимназистка обязана вести дневник на случай внезапной потери памяти. Надеюсь, я была не просто приличной, а очень приличной гимназисткой с пятеркой по поведению и огромным многотомным дневником, в деталях описывающим мои дни.

– Седых, я надеюсь, такой энтузиазм у вас вызывает желание помочь подруге? Похвальное желание. Прошу вас к доске, – любезно предложил Андрей Андреевич.

Его опять поддержала угодливым смешком та же одноклассница. В этот раз мне удалось увидеть ее лицо. Я бы даже назвала его милым, не будь оно искажено гримасой неприязни, непонятно на кого обращенной: на меня, на мою подругу или на аккуратные цифры на доске, которые задумчиво изучала Оленька, грызя мел, вместо того чтобы бойко строчить на доске решение. О чем тут вообще думать? Простейшая система уравнений, мы как раз такие с ней и решали. Мел я у подруги отобрала и нацелилась им на доску.

– Ах да, Седых, – спохватился Андрей Андреевич, – у вас же проблемы со здоровьем. Хорошо, можете вернуться на место без оценки.

Выглядел он при этом как престарелый рыцарь, выступивший на защиту дамы от дракона. Наверное, в его представлении отсутствие кола по математике спасало меня от гнева директрисы. Но в моем положении необходимо было не отсутствие отрицательных оценок, а присутствие положительных, поэтому я и не подумала вернуться.

– Целитель сказал, что мои проблемы со здоровьем не должны мешать учиться, поэтому решение простенькой системы уравнений мне никак не повредит.

– Простенькой? – скептически хмыкнул он. – Нуте-с, приступайте. Посмотрим, как вы запоете через пять минут, Седых. Впрочем, я уже сказал, что оценивать ваши знания сегодня не буду.

– Извините, Андрей Андреевич, но я требую, чтобы ко мне относились без всякой снисходительности и оценивали мои знания в соответствии с показанным уровнем, – выпалила я и наконец приступила к решению.

Держать мел в руке оказалось непривычно, он крошился, пачкал пальцы и вообще писал совсем не так красиво, как бы мне хотелось. С другой стороны, красота – это было последнее, о чем я сейчас думала. Главное – не допустить ошибки. Пример, конечно, действительно простой, но кто мне помешает отвлечься и вместо того, чтобы сложить, взять и вычесть? Уж точно не Оленька, которая поддерживающе сопела рядом.

Андрей Андреевич опять хмыкнул, в этот раз – удивленно-одобрительно. Но я на него даже не оглянулась, пока не закончила решать и не поставила последнюю точку. Мел я положила на полочку, попыталась оттереть пальцы от его остатков и лишь потом повернулась к классу.

– Неожиданно, Седых, весьма неожиданно. Я ведь внимательнейшим образом за вами следил. Вы ниоткуда не списывали. Каким образом вам удалось подтянуть мой предмет за столь короткий срок?

– Благодаря Ольге, конечно, – уверенно ответила я, беря подругу за руку, – как только мне разрешили заниматься, она сразу пришла с учебниками и помогала выполнять задания, делясь знаниями.

– По-видимому, она столь старательно делилась, что ничего не оставила себе, – не удержался от ехидного замечания учитель. – Хомякова, вы в следующий раз, пожалуйста, поаккуратней, а то совсем без ничего в голове останетесь.

Девица с кружевным воротничком столь радостно улыбнулась шутке, словно любое унижение нас с Оленькой доставляло ей истинное удовольствие. И за что она так на нас взъелась? Это я попыталась выяснить, когда мы уже сидели за партой, а Андрей Андреевич все свое внимание уделял девушке, стоящей у доски.

– Как за что? – удивилась Оленька. – Реалист, в которого Аничкова влюблена, весь прошлый бал волочился за тобой. Так что она не любит тебя, а меня – просто за компанию.

– Я бы поняла, если бы она меня не любила за то, что волочилась я. Но как я могу повлиять на тех, кто волочится за мной? – проворчала я. – Наступать им на ноги в танце?

– А что? Это у тебя хорошо получается, – хихикнула Оленька, намекая на своего брата.

– Хомякова! – рявкнул Андрей Андреевич. – У нас идет урок, если вы не заметили. Я понимаю ваше желание помочь подруге и объяснить ей все, что она забыла, но прошу вас делать это на перемене. Или вы хотите сниженную оценку по поведению?

Сниженную оценку Оленька не хотела, я тоже, поэтому на уроке мы просидели тише мышек, боящихся высунуть нос при коте, а на переменах решили тоже ничего не обсуждать: слишком много было любопытных ушей. Даже Аничкова так и терлась рядом, желая узнать, о чем мы секретничаем. Неприязнь неприязнью, а любопытство любопытством. И это наши одноклассницы еще не знали о дуэли, которая к этому времени уже давно должна была закончиться. Ах, почему я не попросила Владимира Викентьевича прислать записку? Сейчас бы не мучилась. Олечка была непоколебимо уверена в превосходстве своего брата, я же опасалась, что Юрий не такой слабый противник, как ей кажется, и может выкинуть какой-нибудь подлый финт.

Но все прояснилось сразу после занятий. Когда мы выскочили из ворот, около них уже важно прохаживался ожидавший нас Николай. Изрядно ощипанный, но непобежденный – это было не про него. Брат Оленьки выглядел столь блестяще и подтянуто, что я засомневалась, что дуэль вообще состоялась.

– Как все прошло? – заговорщицким шепотом спросила подруга, хватая брата за рукав.

– Я его немного поцарапал, – небрежно ответил тот.

Глава 10

– Расскажешь, как все было? – спросила Оленька, не отрывая восхищенного взгляда от брата. – Жалко-то как, что нельзя было посмотреть.

Она горестно вздохнула и провела пальцем по его рукаву.

– Да что там интересного? – чуть рисуясь, ответил тот.

– Как это что? – возмутилась Оленька. – Я за тебя переживала, даже на математике у доски не ответила. И Лиза тоже.

– Не ответила по математике? – уточнил Николай. – А ты уверена, что из-за меня? Вдруг просто тема попалась сложная?

Мне показалось, что он немного огорчился, что я не вцепилась в другой рукав и не начала выспрашивать подробности дуэли. Но такое поведение противоречило бы моему глубокому убеждению: у офицера должна быть свободной хотя бы одна рука, иначе как он будет нас защищать от опасностей?

– Я ответила, – возмутилась я. – И правильно ответила. Не ответила только Ольга.

– Наверное, потому, что за меня волновалась больше, – предположил Николай. – А вы больше волновались за Рысьина. Кстати, он сказал, что вы, Лиза, почти его невеста. До совсем невесты оставались простые формальности.

От наглости Юрия я потеряла дар речи. Я ему прямо вчера сказала, что не желаю видеть и освобождаю от всех обязательств, если таковые есть.

– Врет он! – ответила вместо меня Оленька и дернула брата за рукав. – Лиза, конечно, не помнит, но я бы знала, собирайся она заключать с кем-то помолвку.

– Я ему так и ответил. Мол, очень удобно: девушка потеряла память, и можно любую выдумку выдать за правду. Этак каждый желающий может заявить, что Лиза была с кем-то помолвлена. Недостойное поведение для благородного человека. Тем более офицера.

Оленька притворилась, что впервые увидела кованый узор на решетке ограды, хотя щеки зарозовели – значит, явно приняла на свой счет. Пусть офицером она не была, но не так давно разглагольствовала о принадлежности к благородному сословию, а сейчас брат явно выказал отношение к такому обману. Пусть даже был тот из самых благородных побуждений.

– Мы сейчас куда? – почти невозмутимо спросила она.

– Я хочу попасть к себе в квартиру, – вспомнила я. – Ты, когда забирала оттуда мои вещи, ключи где брала?

– У Владимира Викентьевича, ему и отдала.

– А Владимир Викентьевич в лечебнице…

Я задумалась, смогу ли найти туда дорогу. Конечно, можно спрашивать у прохожих, но мы тогда довольно долго ехали, и не факт, что, даже зная дорогу, я дойду туда раньше вечера. В стоимости проезда я не ориентировалась, да и денег не было ни копейки. Возможно, что-то есть в доме. Но это неточно…

– Подвезти? – предложил Николай.

Несколько неуверенно предложил, и я сразу вспомнила, что лечебница Рысьиных, а он теперь с их кланом в неприязненных отношениях. Княгиня не вызывает теплых чувств даже у меня, а если при встрече попытается загрызть Хомякова, я буду чувствовать себя виноватой. С другой стороны, до смерти не загрызет, да и что ей там делать? В прошлый раз Владимир Викентьевич специально вызывал ее ради меня, а просто так она вряд ли ходит по учреждениям клана. Пешком идти не хотелось.

– А у вас не будет из-за этого неприятностей, Николай? – все же уточнила я.

– Почему у меня должны быть неприятности?

– Мало ли…

– Мало ли, много ли… – фыркнула Оленька. – Скажите на милость, почему у Коли должны быть неприятности из-за того, что он подвезет сестру и ее подругу?

– Садитесь, – скомандовал Николай.

И хотя он распахнул дверцу переднего сиденья, я все-таки устроилась сзади, с Оленькой рядом, а то еще, не дай бог, подумают, что дуэль действительно была из-за меня и сейчас ему вручили желанный приз. Николай если и расстроился, то вида не подал и пересесть не попросил.

Молча ехали мы недолго. Оленька почти сразу начала выпытывать подробности дуэли, Николай отшучивался, ничего не желая рассказывать. Действительно, не женское это дело – дуэлями интересоваться. Вряд ли я могла бы вызвать Юрия. Не то чтобы я этого хотела, это было бы сродни самоубийству, если, конечно, не использовать поток магии. Но тогда наверняка назвали бы убийством, совершенным с особой жестокостью. Но что делать, если меня оскорбят? У меня же теперь нет ни родственников, ни клана. Получается, никого нет, кто бы вступился за мою честь в случае чего?

– Оля, а со стороны мамы у меня кто-нибудь остался? – ни на что не надеясь, спросила я. – Не знаешь?

– Нет, не остался. Твои папа и дедушка по маме погибли вместе, бабушка еще раньше, а твоя мама у них единственная дочь. Была. И они бы-ыли, – Оля всхлипнула и утерла показавшиеся слезы. – Одна ты осталась после того, как Рысьина от тебя отказалась. То есть не одна, конечно, у тебя есть я.

Она выразительно уставилась на спину брата, наверняка ожидая, что тот добавит: «И я». Но Николай либо не слушал, о чем мы говорим, либо его собственные желания с желаниями сестры не совпадали. В конце концов, офицер российской армии – не гимназистка, просто так словами не бросается. Если что скажет – обязан соответствовать.

– Ты мне как сестра, – продолжала Оля, недовольно посматривая на брата. – Я тебе во всем помогу и поддержу.

Мы как раз проезжали мимо солидного здания с золотыми буквами, складывающимися в название «Ильинский земельный банк», поэтому я не удержалась от шутки:

– А если я соберусь ограбить банк?

– Когда? – заинтересовалась Оленька, уставившись на меня округлившимися от восторга глазами. – Этой ночью или нужно время на подготовку?

– Барышни, – грозно сказал Николай, – никто грабить банки не будет.

– Но Лизе же нужно брать где-то деньги, – возразила ему Оленька. – Так почему не в банке?

– Потому что если берешь в банке деньги, которые положил туда не ты, то тебя помещают в тюрьму, – доходчиво пояснил Николай.

– Я пошутила, – на всякий случай сказала я, а то вдруг заподозрит меня не только в криминальных наклонностях, но и в том, что подбиваю его сестру на противоправные действия.

– Я-то понял, – бросил Николай, не поворачиваясь.

– Но денег-то у тебя все равно нет, – разочарованно округлила губы Оленька. – Значит, нужно их где-то брать.

– Мне наверняка должны платить пенсию от военного ведомства. Только я понятия не имею, куда нужно для этого обращаться.

– Я узнаю, – предложил Николай. Точнее, не предложил, а поставил в известность. – Кстати, о банках. Возможно, у Лизиной мамы был вклад в банке или страховка. Нужно посмотреть в доме документы.

– У Ольги Станиславовны секретер с документами стоял в спальне, – припомнила Оленька отнюдь не с таким энтузиазмом, как ранее говорила про ограбление.

Она оглянулась на банк, но здание давно скрылось за поворотом, и слава богу. А то с нее станется разработать план по привлечению для моего выживания денежных средств из банка без его ведома.

К лечебнице мы приехали без приключений, но внутрь я пошла одна, отказалась от Оленькиной поддержки: мало ли как теперь отнесутся в лечебнице клана Рысьиных к представителям клана Хомяковых. Вдруг в отместку за Юрия устроят внеплановое лечение его сестре? Нет уж, пусть лучше посидит с братом. Где найти Владимира Викентьевича, она мне объяснила столь подробно, что я, наверное, и с закрытыми глазами смогла бы найти. Да и что там искать? Первая комната справа на втором этаже, дверь в которую была приглашающе приоткрыта.

Я почти прикоснулась к ручке, как услышала голос Владимира Викентьевича. Целитель был не один и сейчас с кем-то разговаривал. Сурово разговаривал, совершенно в несвойственной ему манере.

– А я еще раз повторю, что вы совершаете серьезную ошибку. Я с самого начала был против, если вы помните, но теперь ситуация вовсе выходит из-под контроля.

– Дорогой мой, – я с удивлением узнала голос княгини Рысьиной, спокойный и даже расслабленный, – вы же не будете отрицать, что это дало нужный эффект?

– Не всякий нужный эффект принесет пользу клану. Особенно если ему сопутствует ненужный. Этот вариант лечения мне не нравится. Уверяю вас, ваша Светлость, того же эффекта можно достичь другими методами, не столь травматичными.

А не так уж он ее и боится. Я бы с интересом послушала и дальше, но мне не дали. Дверь резко распахнулась, и цепкие пальцы княгини ухватили меня за запястье.

– Пришла посмотреть на дело рук своих? – фыркнула она скорее разочарованно, чем зло. – Ну что ж, смотри.

Я даже опомниться не успела, как она втолкнула меня в соседнюю комнату, оказавшуюся палатой, весьма похожей на ту, в которой не так давно очнулась я. Возможно, это она и была. Но сейчас в ней лежал Юрий, бледный, почти как побеленная стенка рядом с кроватью. Увидев нас, он вздрогнул, что не помешало ему принять вид мученика, несущего с достоинством все невзгоды, предназначенные судьбой. Интересно, какой травматичный метод лечения затребовала для него Рысьина? Надеюсь, многочисленные клизмы до полного очищения мозгов от глупых мыслей.

Я повернулась к княгине:

– Честно говоря, не понимаю, зачем мне смотреть на данного индивидуума.

И рукой подергала: мол, отпустите же. Не драться же с пожилой женщиной? Тем более что я не уверена, что выйду победителем: хватка у нее железная, хорошо хоть, без когтей обошлось.

– Стыдно стало, что он из-за тебя пострадал? – Чуть помедлив, Рысьина меня все-таки отпустила.

– Он пострадал из-за своего недостойного поведения, – отрезала я. – Если уж кого в этом обвинять, то не постороннюю девушку, а главу клана, которая не объяснила, что оскорблять другие кланы чревато.

– Лизонька, – простонал Юрий, – ты ко мне столь жестока, потому что я проиграл?

Я хотела ответить: «Потому что вы идиот, Юрий», но очень уж несчастно он выглядел, да и общения с кланом Рысьиных мне на сегодня уже хватило. Повернулась к двери, чтобы выйти, и наткнулась на внимательный прищуренный взгляд.

– Я дам согласие на ваш брак, только если ты принесешь клятву полного подчинения, – выдала княгиня.

– Как хорошо, что мне не нужно ваше согласие, – медоточиво пропела я. – И Юрий ваш мне тоже не нужен. Объясните ему это как-нибудь, пожалуйста. Без меня.

Прощаться я не стала, выскочила за порог и врезалась во встревоженного Владимира Викентьевича. Дверь за собой я прикрыла аккуратно, чтобы не попасть княгине под горячую руку: очень уж нехорошая тишина установилась в палате.

– Елизавета Дмитриевна, что случилось?

– Я бы хотела попасть в свою квартиру. Оленька сказала, что брала ключи у вас, Владимир Викентьевич.

Наконец раздались громовые раскаты недовольного голоса главы клана Рысьиных, за которыми ответных реплик Юрия не было слышно, если они, конечно, были. Мне даже стало его немного жалко: как-никак родственник, единственный, кроме княгини, которого я видела.

– Да-да, они у меня, – отмер целитель, опасливо посмотрев на дверь.

– Юрий сильно пострадал? – решила проявить я участие.

– Ему хорошо досталось, – подтвердил Владимир Викентьевич. – Хомяков осторожничать не стал.

Он столь недовольно взглянул, что я невольно представила картину, как Николай прыгает по поверженному Юрию, раз за разом втыкая саблю в его тело, да не просто втыкая, а проворачивая в ране для большего ущерба.

– Они же бились до первой крови? – вспомнила я. – Рана должна была быть только одна.

– Рана-то одна, Елизавета Дмитриевна, но серьезная, а княгиня потребовала, чтобы состояние Юрия не облегчали. Угрозу жизни сняли – и достаточно. Как она сказала: пусть прочувствует всю прелесть последствий ранения и научится думать и держать язык за зубами.

– Возможно, она права. – Я покосилась на дверь, за которой все так же продолжался княгинин монолог, и поняла, что у меня нет никакого желания встречаться с ней еще раз. – Владимир Викентьевич, может, вы отдадите мне ключи и я пойду?

– А с Рысьиным вы увидеться без свидетелей не хотите? – чуть удивленно спросил он.

Забавно. Похоже, и он, и Рысьина посчитали, что влюбленная я пришла навестить пострадавшего поклонника. Что же им такого наговорил Юрий?

– Ни со свидетелями, ни без, – отрезала я. – Не знаю, что он вам сказал, но с моей стороны ничего нет, даже если было раньше. Более того, связываться с типом, к которому в придачу идет такая особа, – я кивнула на дверь, ураган за которой, казалось, только набирал обороты, – я считаю весьма неблагоразумным.

– Рысьины – один из сильнейших кланов, – зачем-то напомнил Владимир Викентьевич, впрочем наконец двигаясь к себе в комнату.

Я прошла за ним, не желая напоминать, что к этому клану я больше не принадлежу. А вот целитель принадлежал, и не сказать, что это сильно пошло ему на пользу. Обстановка в кабинете была прямо-таки спартанская: стол, шкаф, сейф, кушетка для пациентов и пара стульев. Вещи добротные, под посетителем не развалятся, но при покупке явно выбирали наиболее бюджетный вариант. Интересно, а как с нужными Звягинцеву приборами? Или целитель сам по себе прибор и в дополнительных устройствах не нуждается?

Владимир Викентьевич выдвинул второй ящик стола, пошарил в нем, вытащил связку ключей и протянул мне.

– Сейчас я запишу вам адрес, – сказал он, вытаскивая лист бумаги из верхнего ящика.

– Спасибо, но не надо, меня Оленька проводит.

– Хомякова? – Он покачал головой. – Зря вы ее сюда привели, Елизавета Дмитриевна.

– Я уже ухожу. А Оленька на улице, в машине, с братом.

Ответом мне был выразительный взгляд целителя. Брата Оленьки он не одобрял еще больше, чем ее саму. И то сказать – именно брат доставил ему дополнительную работу и послужил причиной того, что княгиня навестила лечебницу. Впрочем, тот кусок разговора, что я услышала, показал, что для Звягинцева она не так страшна, как он притворяется. Я торопливо попрощалась и убежала. Княгиня от Юрия так и не вышла до моего ухода, о чем я ни капельки не пожалела, а то с Владимира Викентьевича станется настоять, чтобы я все-таки навестила пациента.

– Рысьин здесь, – сразу сказала я Хомяковым, садясь в машину. – Княгиня как раз его распекает.

Оленька ойкнула чуть испуганно и посмотрела на брата.

– Разумеется, – ответил тот. – А где ему еще быть? Это же рысьинская лечебница. Лучшая в городе.

Несмотря на столь высокую оценку, удалялись мы от нее быстрее, чем подъезжали. Интересно, на чем прибыла княгиня? Вряд ли она ходит пешком, а рядом со зданием я не заметила ни автомобиля, ни экипажа.

– Так-таки лучшая, – позволила я себе усомниться.

– Лучшая, – подтвердила Оленька. – У них три целителя. Даже в столичных не во всех по одному есть, а тут целых три.

Для наглядности она сложила большой палец и мизинец вместе и поднесла почти к моему носу оставшихся три пальца. На мой взгляд, пять пальцев смотрелось бы куда гармоничнее, но что-то мне подсказывало, что для показа количества целителей чаще всего используется только один. Если, конечно, есть что показывать.

– То есть целителей мало?

– Людей с магией вообще мало, а целительство из них выбирают единицы, – пояснил Николай. – И за эти единицы такие битвы идут, куда там военным сражениям! Больше всего под себя военное ведомство забирает: там и жалованье хорошее, и возможность выслуги, пенсия, опять же. Но и отдельным кланам есть чем привлечь: оклад выше, возможностей больше. Рысьины точно не скупятся. Поверьте, Лиза, Звягинцев – один из лучших российских целителей, и вам необычайно повезло, что он оказался рядом, иначе мы бы с вами сейчас не разговаривали.