Текст книги "Корабль мертвых. История одного американского моряка"

9

Тридцать франков, когда их меняешь на голландские гульдены, невеликая сумма. Кончились они сразу. Зато, слоняясь в порту, я услышал двух англичан. Очень смешно слышать со стороны англичан. Они утверждают, что янки не умеют говорить по-английски, но язык, на котором они сами говорят, это вообще не английский. Терпеть не могу красноголовых. В какой порт ни придешь, их там набито как сарделек. В Австралии, в Китае, в Японии. Не успеешь пропустить, тебя окликают:

– Эй, янки.

Стараешься не обращать внимания, потягиваешь джин. А они подначивают:

– Who won the war? Кто выиграл войну, янки?

А откуда мне знать? Уж не я, это точно. И даже те, кто считают себя победителями, не сильно болтают об этом.

– Эй, янки! Who won the war?

Как ответить правильно, если их много, а ты один? Скажешь «мы», тебя от души отделают. Скажешь «французы», получишь не меньше. Скажешь «я», отделают еще крепче. Скажешь «Канада, Австралия, Новая Зеландия, Южная Африка», опять тебя отделают. Промолчишь, еще хуже. А скажешь «вы», это будет ужасной ложью. Я этого не хочу. Вот и получается, что они отделают тебя в любом случае.

– С какого корыта? – поинтересовался я.

– О, янки! – удивились англичане. – Ты что тут делаешь? Мы тут никогда не встречали американцев.

– Оказался за бортом. Теперь не могу сняться с якоря.

– Не имеешь страховки, что ли?

– Верно.

– И хочешь улизнуть отсюда? Земля горит под ногами?

– Верно.

– Мы тут с одного шотландца.

– А куда идете?

– В Булон. Франция. Можем подбросить. Но дальше никак. Боцман у нас собака.

– Когда уходите?

– Приходи к восьми. К этому времени боцман уже поддатый. Мы будем на корме. Если фуражка на мне будет сбита на затылок, все в порядке, если же нет, потолкайся внизу немного. Но не под самым носом. А если попадешься, пусть тебе набьют морду, нас не выдавай. Ясно?

В восемь я был на пирсе. Фуражка на новом моем приятеле была сбита на затылок. Таким образом я добрался до Булона и оказался во Франции. Остатки денег ушли у меня на железнодорожный билет до первой станции. Французы учтивы, они не досаждают пассажирам. Я добрался до Парижа, хотел ехать и дальше, но тут начали проверять билеты. Опять появилась полиция. Как везде. Настоящее вавилонское столпотворение. Я знаю несколько слов по-французски, они несколько слов по-английски. Остальные слова выглядели сплошной загадкой. Откуда прибыл? Из Булона. Как попал в Булон? На корабле. Покажите корабельную книжку. Нету у меня корабельной книжки. «Что? У вас н-е-е-ет корабельной книжки?» Я понимаю этот вопрос уже на всех языках. Спроси хоть на хинди, все равно пойму, потому что этот вопрос всегда подкрепляется жестом, в значении которого ошибиться никак нельзя. «И паспорта нет! И удостоверения личности! И никогда не было!» – все это я выпалил залпом. Не хотелось тратить время на размазывание каши по столу. Почти минуту фараоны молчали, я их сумел все-таки озадачить. Но новый вопрос они все-таки изобрели. Касался он, конечно, железнодорожного билета. Но у меня и билета не было. Вот почему я так спокойно держался. Когда меня привели в участок я и там держался спокойно. Я ведь заранее знал, о чем меня будут спрашивать. И точно. Они опять прикопались к билету и к документам, но чего нет, того нет. Все кончилось тем, что мне дали десять суток тюрьмы. Но не за отсутствие документов, а всего лишь за обман железнодорожных чиновников.

Французскую тюрьму забыть трудно.

Первый день. Баня, обыск, выдача белья, помещение в камеру.

Второй день. Явка к кассиру для получения квитанции за отобранные у меня мелкие деньги. Повторное установление личности и занесение его в толстую почетную книгу. После обеда визит тюремного священника. Он хорошо говорил по-английски. Так он сам утверждал. Но на таком английском говорили, может, во времена Вильгельма Завоевателя, не знаю. Но я, конечно, виду не подал, что ничего не понимаю. Мы здорово с ним поболтали. Он все время употреблял слово Goat. Я был совершенно уверен, что он проклинает какого-то козла, но, оказывается, он так обращался к Богу.

Третий день. Перед обедом меня спросили, пришивал ли я когда-нибудь тесемки к рабочим фартукам. Я ответил, что никогда не занимался этим. Тогда меня определили в фартучное отделение.

Четвертый день. Перед обедом мне выдали ножницы, грубые нитки, иглу, наперсток. Правда, наперсток оказался слишком мал. Но других не было и я не стал скандалить. После обеда специальный человек показал, как я должен всем этим пользоваться, и как потом должен положить все на табуретку, а табуретку выставить на середину рабочей камеры, перед тем, как ее покину. Кстати, на дверях висела табличка «Разрешено пользоваться: ножницами, иглой, наперстком».

Пятый день. Воскресенье.

Шестой день. Перед обедом меня отвели в фартучное отделение. После обеда показали мое рабочее место.

Седьмой день. Перед обедом меня представили узнику, опытному наставнику в деле пришивания тесемок к фартукам. После обеда я сумел понять его и научился вдевать нитку в ушко иглы.

Восьмой день. Наставник показал мне, как именно следует пришивать тесемки к рабочим фартукам. После обеда баня и взвешивание.

Девятый день. Перед обедом меня повели к начальнику тюрьмы. Он спросил, нет ли у меня жалоб. Я сказал, что нет. Тогда он напомнил, что завтра истекает срок моего заключения. Поскольку я иностранец, мое имя было вписано еще в одну толстую почетную книгу. После обеда наставник поделился со мной еще некоторыми секретами пришивания тесемок.

Десятый день. До обеда я пришил только одну тесемку к фартуку. Это было увлекательным и нелегким делом, но придирчивый наставник сразу указал на то, что тесемка пришита неправильно. Пришлось ее отпороть. После обеда я попытался пришить ее еще раз, но не успел. Меня вызвали к начальнику тюрьмы. Опять меня обыскали, вернули штатскую одежду и разрешили выйти во двор.

На другое утро меня спросили, хочу ли я еще раз воспользоваться тюремным завтраком. Я отказался. Тогда меня повели к кассиру, который потребовал с меня расписку. После получения пятнадцати сантимов за трудовые достижения, меня наконец освободили. Не так уж много получила от меня Франция. Если железнодорожные чиновники полагают, что возместили все свои убытки, то это ошибка. Впрочем, меня строго предупредили, что у меня в запасе всего пятнадцать дней. Если я не уберусь за это время из Франции, ко мне будут приняты законные меры. Я не вполне понял угрозу. Меня повесят? Или сожгут на костре? Разве во времена демократии существуют еретики, заслуживающие такого строгого наказания? Неужели отсутствие корабельной книжки или паспорта…

– Остановитесь, – раздраженно сказал офицер. – У человека непременно должны быть какие-нибудь документы.

– Тогда я обращусь к моему консулу.

– К ва-а-а-шему консулу?

Знакомая интонация. О моих отношениях с консулом знает весь мир.

– Чего вы хотите попросить у консула? Что он может для вас сделать? Ведь у вас нет никаких бумаг. Мы, конечно, можем дать вам справку о том, что вы отсидели десять суток во французской тюрьме. Но вряд ли это обрадует ва-а-ашего консула. Ему лучше не показывать такую справку. А выдать справку о том, что вы американец я могу только с указанием: с его слов. То есть с ваших слов. А такая бумага вообще ничего не стоит. Она подтверждает только ваши собственные слова, ничего больше. Может, они правдивы, но это следует доказать. – И он опять пошел по порочному кругу: корабельная книжка, паспорт, удостоверение личности. – Лучше всего вам покинуть Францию. Вы тут уже отметились, почему бы не проследовать дальше? Скажем, в Германию.

Они все почему-то хотели отправить меня в Германию.

10

Несколько дней я провел в Париже, надеясь на случай. Случай иногда полностью меняет планы. Я неторопливо бродил по Парижу. Ведь мой обман французских железнодорожников был полностью компенсирован тюремными работами. Я ничего не был должен Франции. Когда нечего делать, приходит много ненужных мыслей. В один прекрасный день такая мысль действительно привела меня к консулу. Конечно, я знал, что это ничего не изменит в моей жизни, но почему бы не набраться опыта у умных людей? Консулы те же чиновники. Как чиновники они умеют быть серьезными, исполненными достоинства, властными, раболепными, грубыми, добродушными, безразличными, удрученными, заинтересованными и глубоко опечаленными при одних обстоятельствах, и веселыми, приветливыми, радостными, болтливыми при других. Не имеет значения служат они американским, французским, английским или аргентинским властям. Они точно знают, когда именно следует проявлять то или иное чувство. Правда, и у них случаются проколы, тогда их сущность как бы выворачивается. На секунду в них можно различить что-то человечное. Они, правда, тут же спохватываются, но стоит, стоит увидеть их в такой момент! Ради этого я и направился к консулу. Существовала, конечно, опасность, что он передаст меня французской полиции, но я и так находился под присмотром фараонов.

Очередь была немалая. Я прождал до обеда. А после обеда очередь до меня так и не дошла. В этом не было ничего странного, ведь у таких, как я, много времени. Тот, кто имеет деньги, расплачивается деньгами, а тот, у кого их нет, – временем. Если вдруг ты начнешь чего-то требовать, чиновник найдет возможность отобрать у тебя времени еще больше. Как я заметил, очередь в консульстве состояла в основном из неимущих бедолаг. Некоторые просиживали здесь сутками, другие на время исчезали, но опять появлялись с какой-нибудь недостающей справкой. Было забавно увидеть, как в консульство торопливо вошла невероятно жирная дама. Непомерно жирная, я даже не знал, что такие бывают. В помещении, где люди напоминали хорошо высушенную рыбу, торчащую на фоне звездного знамени Соединенных Штатов, где сидели тихие и безропотные люди, такие тихие и безропотные, будто за многочисленными дверями их ждала только гибель, появление такой непомерно жирной дамы выглядело просто оскорбительным. У нее были черные жирные волосы, кривой жирный нос, кривые жирные ноги. Карие глаза казались выпученными от усилий, какими давался ей каждый шаг. Она пыхтела и обливалась потом под тяжестью бриллиантовых брошек, золотых висюлек, бисерных ожерелий. Если бы не многочисленные золотые и платиновые кольца, ее пальцы, наверное, полопались бы от жира. «Я потеряла паспорт! – закричала она с порога. – Ох, Господи, где консул? Я потеряла паспорт».

Наконец-то я убедился, что и другие люди теряют паспорта.

Подумать только! Не простые моряки, а вот такие жирные крикливые дамы тоже попадают в неприятное положение. Да, Фанни, думал я, глядя на даму. Тебе не повезло. Консул тебя отчитает. Ишь чего захотела, сразу получить новый паспорт! А как насчет тюремных завтраков? А как насчет того, чтобы пришить несколько тесемок к рабочим фартукам? На секунду я даже испытал к ней симпатию, как к товарищу по несчастью. Но секретарь тут же вскочил: «О, пожалуйста, подождите! Только один момент. Успокойтесь, пожалуйста. Да, да, присядьте!» И с поклоном подал жирной даме стул. А потом принес три анкеты и, тихонько говоря что-то даме, сам начал их заполнять. Высушенным фигурам приходилось заполнять такие анкеты самим, иногда по много раз, поскольку они не знают, как надо правильно ответить на тот или иной вопрос. Но, может, жирная дама просто не умела писать, поэтому секретарь взял на себя этот скромный труд. А когда анкеты были заполнены, он вскочил и исчез за ближайшими дверями, так резво, будто жирную даму, как всех, не ждала там гибель. И вернулся еще более учтивый. «Мистер Гргргргр желает вас видеть, мадам. Есть ли у вас при себе три фотографии?»

Разумеется, фотографии у мадам были, она отдала их отзывчивому секретарю.

Он снова исчез за дверями, за которыми решались человеческие судьбы. Ведь только совсем старомодные люди считают, что судьбы решаются где-то на небе. Это заблуждение. Судьбы людей, судьбы миллионов людей решаются исключительно консулами, которые должны постоянно следить за тем, чтобы инструкции, выданные им, точно исполнялись. Yes, Sir!

Дама не долго оставалась в таинственной комнате.

Выйдя оттуда, она выглядела более спокойно и энергично щелкнула замком сумочки. Щелчок получился выразительный. Видите, сказала этим щелчком дама. Надо жить и давать жить другим. Тогда все устроится. Секретарь, понятно, тут же извлек из стола какие-то бумаги, а жирная дама присела на стул, попудрила носик и еще раз энергично щелкнула замочком сумочки. Впрочем, истощенные фигуры вокруг не поняли тайного значения этого прищелкивания. Что могут понять эти беспечные иммигранты! Потому и сидят сутками в очередях.

– Вы сможете заехать через полчаса? Или нам переслать новый паспорт в отель?

Очень учтивый секретарь. Жирная дама это оценила.

– О, я заеду сама!

Когда через час она действительно приехала и забрала готовый паспорт, я все еще сидел на своем месте, и очередь нисколько не продвинулась. Но теперь-то я знал, что непременно получу паспорт. Я тоже не стану просить отправить его в отель, а возьму его сам. А уж с паспортом найду нужный корабль. Не германский, так английский. Или голландский. Или датский. Какая разница? Главное, я получу работу, а со временем попаду на палубу американского корабля. Короче, я напрасно думал об американских консулах плохо.

11

Консул, когда я предстал перед ним, оказался маленьким худощавым человеком.

– Присаживайтесь, – очень радушно предложил он. – Чем могу быть полезен?

– Я хотел бы получить паспорт.

– Вы его потеряли?

– Если быть точным, я потерял корабельную книжку.

– Ах, вы моряк! – он сразу сменил тон. В голосе появились скрытые нотки недоверия.

– Я отстал от своего корабля.

– Напились?

– Нет. В рот не беру этой отравы.

– Но вы же моряк? – не поверил он.

– Ну да. Я просто опоздал часа на три. Корабль собирался сниматься с приливом, но почему-то ушел раньше.

– И все ваши документы остались на борту?

– Вот именно.

– Я так и полагал. Помните номер вашей корабельной книжки?

– А у нее есть номер? Никогда об этом не слышал.

– Где вам выдали книжку?

– Я плавал на каботажных линиях. Бостон, Нью-Йорк, Балтимора, Филадельфия, Мексиканский залив, даже Западный берег. Честно говоря, просто не помню, где мне ее выдали.

– Так я и думал.

– Да и зачем мне запоминать номер? Книжка всегда лежала в моем кармане.

– Эмигрант?

– Нет. Родился в Америке.

– Ваше рождение было зарегистрировано?

– Не знаю. Я был маленьким, когда родился.

– Значит, не зарегистрировано.

– Я же говорю, не знаю.

– Значит, не зарегистрировано, – повторил он. – Уж я-то знаю.

– Тогда зачем спрашиваете?

– Но ведь это вы хотите получить паспорт? – подчеркнул он, игнорируя мой вопрос. – Думаете, я выдам вам паспорт, не задав ни одного вопроса?

Этот человек был прав. Чиновники всегда правы. Сперва они принимают закон, а потом стараются заставить нас следовать принятому закону.

– Ваш постоянный американский адрес?

– Откуда он у меня? Я живу на кораблях, в Домах моряка или в недорогих отелях.

Я произнес это с достоинством, но он все понимал по-своему:

– Значит, у вас нет постоянного адреса. Член ли вы какого-нибудь клуба?

– Кто? Я?

– Есть ли у вас родители?

– Нет. Они умерли.

– Родственники?

– Слава Богу, никого.

– Ходите ли вы на выборы?

– Вряд ли. Не помню такого.

– Значит, вашего имени нет в избирательных списках?

– Конечно. Как я могу голосовать, если постоянно нахожусь в плаванье?

Некоторое время он тупо рассматривал меня. Потом усмехнулся и, как его коллега из Роттердама, начал играть карандашом. Интересно, что они делают, когда под рукой нет карандаша? Может, берут в руки газету, или телефонный шнур, или очки, или листки анкет? В консульствах всегда много мелких вещей, в общем не заскучаешь. Мыслей у них нет. Им опасно обзаводиться мыслями. Поиграв карандашом, консул сказал:

– Я не могу выдать вам паспорт.

– Почему?

– А на основании чего я его выдам? По вашему устному заявлению? Не могу. Не имею права. Нужно предоставить письменные доказательства или иметь какой-нибудь документ. Чем вы докажете, что вы действительно американец?

– Но вы же разговариваете со мной.

– Это что же получается? – удивился он. – Я должен выдать вам паспорт на основании того, что вы владеете английским языком?

– Естественно.

– Ничуть это не естественно. Это вообще не доказательство. Возьмем Францию. Здесь живут тысячи людей, которые прекрасно говорят по-французски, но при этом не являются французами. Всякие русские, румыны, немцы. Многие говорят по-французски лучше самих французов. Есть тысячи людей, которые родились во Франции, но не являются ее поданными. С другой стороны, в Америке сотни тысяч людей, которые вообще не говорят по-английски, но в их американском подданстве никто не усомнится.

– Я родился в Америке.

– Тогда вы действительно наш поданный. Но даже если это так, чем вы докажете, что ваш отец не записал вам гражданство другой страны или вы сами его не изменили?

– Мои прадеды были американцами. И их родители тоже.

– Докажите это и я немедленно выдам вам паспорт. Хочу или не хочу, а выдам. Приведите сюда любого вашего родственника, только пусть у него будут документы. Но я даже этого не требую. Просто докажите мне, что вы родились в Америке.

– Как же я докажу это, если меня не зарегистрировали при рождении?

– Это не моя вина.

– Может, вы еще оспорите сам факт моего рождения?

– А почему нет? То, что вы стоите передо мной вовсе не является доказательством вашего американского происхождения.

– Вы не верите, что я родился?

– Я не верю, что вы родились в Америке.

На губах консула заиграла заученная служебная улыбка.

– То, что вы рождены, в этот факт я верю. Но если я выдам вам паспорт, как я отчитаюсь в своих действиях перед своим правительством? Напишу, что поверил вам на слово? Меня уволят. Правительство не может верить каждому бродяге. Оно должно считаться с реальными обстоятельствами. В данном случае с тем, что вы не можете подтвердить ни свое происхождение, ни свое гражданство.

Да, жалко, что нас делают не так, как вещи, подумал я. Тогда на каждом висела бы бирка: «Сделано в Америке». Или в Испании. Или во Франции. Это избавило бы нас от лишней путаницы, а консулам не приходилось бы часами разговаривать с такими непонятного происхождения людьми, как я.

Консул встал:

– Как ваше имя? Ах, да, вы же говорили. Гейл…

Он сказал что-то секретарю и тот вышел в коридор. Сквозь открытую дверь я видел, как он роется в ящичках огромного шкафа. Наверное, дела на депортированных лиц, уголовников, пацифистов и все прочее отребье.

– Есть что-нибудь на Гейла?

Секретарь покачал седой головой.

Ну я знал об этом заранее. Моего имени не могло быть среди анархистов и уголовников. Убедившись в этом, консул даже расстроился. Он сел за стол и долго молчал. Кажется, вопросы у него кончились. Я ждал каких-то слов, может быть, извинений, но консул молча встал и вышел из кабинета. Тогда я и сам встал и неторопливо прошелся под портретами, развешанными на стенах. Знакомые лица. Я отца помнил хуже, чем их. Вашингтон, Франклин, Грант, Линкольн… Люди, ненавидевшие бюрократизм больше, чем кошки собак… «Пусть наша страна навсегда останется оплотом свободы, где нет гонений, где всякий преследуемый может найти убежище, если пришел с добрыми намерениями»… Замечательно, что я принадлежу такой стране. Замечательно, что такая страна является моей страной. Правда, все это можно сказать короче и проще. Например, так: «Пусть наша страна принадлежит всем тем, кто ее заселяет». Или еще проще: «Пусть Америка принадлежит нам, американцам. В том числе индейцам, которым она была дана от Бога»… «Где нет гонений…» Чудесно, когда никто не преследует друг друга.

Консул вернулся.

Он все-таки придумал новый вопрос.

– Возможно, вы сбежали из тюрьмы и находитесь в розыске? В этом случае новый паспорт поможет вам избегнуть справедливого возмездия…

Я покачал головой.

Я уже понял, что пришел сюда напрасно.

– Сожалею, но ничем не могу помочь, – сказал консул. – Моя компетентность не простирается так далеко, чтобы с ваших слов выдать вам паспорт или другую бумагу, легализующую ваше положение. Нужно бережнее обращаться с документами. В наше время документы нельзя терять.

– Мне все-таки хотелось бы узнать…

– Ну, ну, – поощрил он.

– Час назад здесь на моем месте сидела жирная дама. На ней было бесчисленное количество бриллиантов, кулонов, колец. Она потеряла паспорт, но вы тотчас выдали ей новый…

– Разумеется. Ведь это мисс Сали Маркс из Нью-Йорка. Неужели не слыхали? У ее отца солидный банк. – Он говорил так, будто эта мисс Маркс представляла королевскую фамилию. Но я все еще сомневался:

– А с чего вы взяли, что она американка? По выговору и фигуре я решил бы, что она скорее родилась в Бухаресте.

– Она и родилась в Бухаресте, – подтвердил консул. – Но она американская поданная.

– Разве при ней были какие-то документы?

– Конечно, нет.

– Так с чего вы взяли, что она американка? Она даже не умеет правильно говорить.

– Ей не нужны доказательства. Банкир Маркс, ее отец, всем известен. К тому же она прибыла во Францию на «Мажестике» классом люкс.

– Ах вот как! Ну да. Я-то прибыл сюда в матросском кубрике.

– Я лично верю вам, – улыбнулся консул. – Но помочь ничем не могу. И паспорт выдать не могу. А если полиция приведет вас ко мне в наручниках, я откажусь от вас. Не могу признать вас гражданином Америки.

– Значит, мне пропадать в чужой стране?

– Ничем не могу помочь, – повторил он. – Впрочем, возьмите вот это. Трехдневная карта в недорогой отель с полным пансионом. Когда кончится, выдам еще одну.

– Нет, спасибо.

– Может вам купить железнодорожный билет до ближайшего порта? Там вы можете найти какое-то судно. Не обязательно под американским флагом.

– Нет, спасибо.

– Тогда всего хорошего.

Вот еще одна черта американского консула. Французский бы сразу меня выгнал, а с нашим я проговорил часа полтора. Его рабочий день закончился, но он ничем не дал мне этого понять. Все равно я чувствовал себя удрученным. Прощай, солнечная Луизиана! Good bye and luck to you! О, моя ласковая девчонка в Новом Орлеане, долго тебе придется ждать своего моряка. Сиди и плачь на Джексон-сквер. Против бурь и волн я еще могу бороться, но против чернильных параграфов и пунктов бессилен. Найди себе другого дружка. Не трать лучшие годы жизни на ожидание человека, у которого нет ничего, даже паспорта.