Текст книги "Только если ты захочешь"

Ей нравилось постоянно менять внешность и прическу: поносив некоторое время химическую завивку «барашком», по выражению Ванессы, она потом несколько недель ходила с совершенно гладкими волосами, каштановый цвет которых подчеркивал зелень ее глаз и матовый цвет лица.

_{* * *}

Клементина вошла в столовую. Камилла долго смотрела на невестку, после чего подошла к ней и сдержанно поздоровалась:

– Привет, ты прекрасно выглядишь! Как дела?

На лице Клементины появилась улыбка, скорее напоминавшая судорогу. Окинув Камиллу ледяным взглядом, она вздернула подбородок и стала похожа на страуса, пугливо высунувшего голову из высокой травы. Невестка приблизила свои обветренные губы к уху Камиллы.

– Отлично, спасибо! Я была на кухне: бедняжка Матильда, она там совсем выбилась из сил.

Калинья, наблюдавшая за этой сценой, шепнула подруге:

– Мне кажется, она посылает нам какой-то месседж…

– Прекрати, иначе я сейчас лопну от смеха!

Калинья настаивала:

– Сама же видишь! Ей надо как-нибудь сказать, что юбка-карандаш и трусы с начесом – не лучшее сочетание! Как ты это называешь?

Камилла закашлялась, чтобы скрыть клокочущий в горле смех.

«Синдром четырех ягодиц»!

– Ах да, точно, эта резинка разделяет надвое каждую сторону… два раза по две ягодицы… вау, секси-герл Клементина!

– Замолчи, говорю тебе! Пойду на кухню поздороваться с Матильдой… и успокоюсь немного.

– О’кей, красавица!

Калинья пошла на террасу забрать близнецов, напевая вполголоса: «Oh Baby! I’m sexy girl! Oh Baby! I’m nasty girl!»[4]4
  Малыш, я сексуальная девчонка! Малыш, я гадкая девчонка! (англ.).


[Закрыть]

Камилла предпочла поскорее уйти.

_{* * *}

Длинный коридор вел в кухню, где через высокие двустворчатые окна, выходящие на юго-восток, щедро лился свет полуденного солнца.

Стены коридора украшали гобелены, которые всегда придают особый облик старым домам, в которых сохранилось дедовское убранство.

Огромные застекленные портреты всех предыдущих владельцев и членов их семей, казалось, следили и оценивали каждого гостя, посмевшего вторгнуться в их владения.

Камилла с любопытством разглядывала этих застывших персонажей, похожих на фигурки волхвов в рождественской сцене поклонения младенцу Иисусу. Выше всех, над огромным подсвечником, висело фото Ришара и двух его братьев двадцатилетней давности. Место, предусмотренное для внуков, пустовало, если не считать портрета Клелии, на котором она демонстрировала сертификат об успешном окончании первого курса медицинского факультета с таким видом, словно проглотила кол.

Камилла и Калинья отказались вывешивать фотографии своих детей на этот семейный рекламный щит. Вспыхнули страстные споры, в которых каждый горячо отстаивал свое мнение. Несмотря на атаки Мариз при поддержке шквальным огнем со стороны Клементины, Максим понял, что настаивать дальше не нужно, и вынудил жену отступить. Однако она регулярно возобновляла свои попытки.

_{* * *}

Матильда хлопотала на кухне; озабоченная ходом приготовления блюд, она не заметила Камиллу, которая стояла, прислонившись к дверному косяку.

Молодая женщина старалась быть как можно более незаметной, и ей хотелось, чтобы эта минута длилась вечно; Матильда, «мамочка», как она в шутку ее называла, казалось, была счастлива, снуя между плитой и сервировочными столиками, готовая удовлетворить все капризы семейства Мабрек.

– Камилла! Вечно ты стоишь в уголке, иди скорей сюда, я тебя обниму!

Женщины порывисто обнялись и расцеловались.

– Мамочка, ты все такая же красивая! – убежденно сказала Камилла, положив руки на плечи Матильды, которая, улыбнувшись, укоризненно покачала головой.

– Ах ты, хитрюга! В моем возрасте, да в этом клетчатом фартуке, да с пятнами от винного соуса… не думаю, что у меня было бы много шансов на конкурсе красоты.

Камилла снова обняла ее и ничего не ответила. Едва она ослабила объятия, Матильда схватила ее за руки.

– Отойди немного, хочу на тебя посмотреть. Ты красавица… как всегда. Только выглядишь грустной – у тебя все в порядке?

– Да…

– Звучит как «нет», – иронически заметила Матильда.

– Да все нормально, все нормально, – повторила Камилла не слишком уверенно.

Матильда решила не допытываться – по крайней мере, пока.

– Ужасно рада тебя видеть, ты совсем пропала.

– Работы стало выше головы! У нас появились клиенты в Лондоне, и я без конца катаюсь туда-сюда.

– Ясное дело… – ответила Матильда, убавляя огонь под огромной чугунной кастрюлей, в которой со вчерашнего дня томился вкуснейший coq au vin[5]5
  Coq au vin – «петух в вине» – французское национальное блюдо.


[Закрыть].

– А что, у тебя в Лондоне мобильный телефон перестает работать?

– Конечно, нет…

– И этот… как его? – вай-фай… в английских отелях, конечно, отсутствует? Ты же сама подарила нам компьютер, который складывается пополам, как там его…

– Ноутбук, Матильда, он называется «ноутбук»!

– И ты придумала нам электронный ящик mamochka@starye_lipy.com, «чтобы писать нам как можно чаще» – это твои слова…

– Да…

Матильда вытерла руки о фартук и сердито заключила:

– И ничего за четыре месяца – ни звонка, ни эсэмэски, ни письма!

Камилла подошла к раковине, куда Матильда только что положила два больших пучка салата-латука. Она взяла нож и начала разбирать хрустящие листья. На кухне наступила тишина, только глухой шум вытяжного шкафа разряжал давящую атмосферу.

Матильда слишком хорошо знала Камиллу – знала, что ей надо выговориться, излить душу. Несколько раз она поднимала глаза, стараясь уловить взгляд или жест, который выдал бы волнение Камиллы. Тщетно. Встревоженная, она решилась сама нарушить это мнимое спокойствие.

– Ты это знаешь, но я все же повторю: если тебе хочется поговорить, то я здесь!

Продолжая аккуратно резать самые длинные листья, Камилла ответила не сразу:

– Вечером после кофе я сбегу от родственников и загляну к вам. Я… – Она заколебалась. – Мне хочется побыть с тобой и Юбером.

У Матильды с языка готовы были сорваться тысячи вопросов, ей хотелось взять Камиллу за руку, успокоить ее, но в эту минуту зазвонил колокольчик; хозяйка дома подала сигнал нести закуски.

– Ну, пора за стол, – сказала Матильда, бросая фартук на спинку стула.

Камилла подошла к ней и ласково вытерла со лба «мамочки» несколько бисеринок пота, выступивших под ее седеющей шевелюрой.

– Давай скорее, возьми корзинку с хлебом и пойдем со мной, тогда мне не придется возвращаться на кухню.

Взяв под козырек, Камилла схватила ивовую корзинку:

– Слушаюсь, шеф, уже иду!

И женщины отправились в столовую, где каждая заняла свое место.

_{* * *}

Обед проходил, как всегда, в фальшиво-непринужденной обстановке. Дежурный смех сопровождался напряженными, бегающими взглядами.

Главной темой разговора была учеба внуков. Мариз пустилась в длинный монолог, с апломбом превознося достижения Клелии.

– Девочке всего двадцать один год, и уже на четвертом курсе медицинского факультета! Берите с нее пример, дети! Какой успех, дорогая! После обеда подойди к нам, тебя ждет конверт… Впрочем, остальных тоже.

– «Остальных»! – пробурчала Ванесса.

– Ты, кажется, что-то хотела сказать? – спросила ее бабушка.

Ванесса, с ее подростковой грубостью и прямотой, и не думала смущаться. Шестнадцать лет придавали ей храбрости, которой недоставало взрослым.

– У «остальных», как ты их называешь, есть имена: Люк, Антон, Тео и, между прочим, Ванесса.

– Ванесса, прекрати, пожалуйста! – перебил ее отец.

Камилла молчала; казалось, ее мысли витают где-то далеко.

Она взяла графин, наполненный «Шато Анжелюс» урожая 1985 года – в вине этого неповторимого года нотки красных фруктов, приобретших вкус мадеры, переплетались с ароматами ванили.

Наполнив бокал этим восхитительным нектаром, она поднесла его к губам и с нескрываемым наслаждением сделала два глотка.

Ришар, раздраженный безразличием жены, не замедлил поинтересоваться:

– Камилла, ты слышала замечание своей дочери?

Она ответила спокойно, даже рассеянно:

– Да.

– Что значит «да»? Так скажи ей что-нибудь!

Вмешалась Мариз и с видом матери семейства снисходительно простила внучку:

– Ришар, не волнуйся, такой уж возраст. Кто в шестнадцать лет не говорил глупости?

Камилла совершенно спокойно взяла бокал, встала и сказала, обращаясь к свекрови:

– Вы знаете, в шестнадцать лет говорят не только глупости!

Ришар попытался ее остановить. Он взял ее за руку, но она оттолкнула его.

– Извините, мне надо выйти на воздух.

Камилла схватила куртку, брошенную на спинку кресла, и пошла к выходу. Калинья долго смотрела ей вслед сквозь панорамное окно столовой.

Опираясь на каменную балюстраду, Камилла нервно курила, поставив рядом бокал с «Сент-Эмильоном». Она не смотрела ни на что конкретно, ее взгляд рассеянно блуждал по землям поместья – там, где заканчивались одни пахотные участки и начинались другие, точно такие же. Ничто не задерживало ее взгляда, а монотонный пейзаж погрузил в глубокую задумчивость.

О чем думала Камилла? Ее лицо не выражало никаких чувств. Она не выглядела ни счастливой, ни несчастной, нельзя было сказать, что мысленно она где-то в другом мире, но и этот мир, похоже, был ей неинтересен; она чувствовала себя словно в тисках неизбежности, но больше не желала от нее страдать.

Камилла медленно допивала третий бокал вина. Привычки к алкоголю у нее не было; лишь изредка она позволяла себе немного розового в компании подруг или бокал шампанского на модных парижских тусовках, которые ей приходилось посещать.

Сама не зная почему, она остановила свой выбор на этом восхитительном нектаре, но с непривычки у нее закружилась голова, и нельзя сказать, что ей это было неприятно. Она выпила ровно столько, чтобы не чувствовать тоску, которая всегда охватывала ее на обедах в «Старых Липах».

Лицо ее стало спокойным, губы тронула улыбка.

«Давай, старушка, надерись как следует – а вдруг поможет?» – подумала она. Камилла поставила пустой бокал и снова закурила. Убирая пачку в карман, она наткнулась взглядом на надпись «легкие сигареты» и грустно кивнула.

«Легкие» – это как раз про меня! Я готовлю себя к раку легких, скоро стану легкой алкоголичкой, к работе у меня легкая мотивация, у меня слегка любящий муж или даже слегка нелюбящий; а мои дети… даже не знаю… на самом деле, и они… легко меня оставят».

С возрастающим волнением она вновь и вновь затягивалась, выпуская большие клубы дыма.

«Может, в этом и заключается старение – видеть, как тают твои мечты и надежды, но только постепенно, исподволь, как бы для того, чтобы ты спокойно принимала коварный яд монотонности, который мало-помалу парализует тебя».

Она раздавила недокуренную сигарету на перилах из белого известняка. На поверхности появилось черное смоляное пятно. Камилла бросила окурок на гравийную дорожку, тщательно вычищенную Юбером.

«Пусть свекровь брюзжит, мне наплевать! Давай, старушка, возьми себя в руки, здесь Ванесса и Люк».

Камилла машинально сунула руку в карман, ища айфон. Она уже забыла, что оставила его в спальне.

«Потом, – сказала она себе, – да, потом».

Обед подходил к концу; все поднимались и переходили в гостиную, куда должны были подать кофе и многоэтажный торт из круглых эклеров. Калинья вышла из столовой и направилась к Камилле.

– Сейчас будет торт! Отгадай какой?

– Ванильно-шоколадно-кофейный! Тридцать три эклера каждого сорта, всего девяносто девять. А еще…

Они засмеялись.

– …на верхушке будет сотый эклер: «Старые липы» из марципана!

– Браво! – воскликнула Калинья, беззвучно аплодируя.

Они переглянулись и, важно покачивая головами, продекламировали в один голос:

– «Это первое трехзначное число, дети. Оно символизирует богатство, а торт – процветание нашей семьи».

Калинья взяла подругу за руку.

– Ты пропустила знаменитую фразу Мариз!

– Как можно! «Сто – число знаковое!» – насмешливо произнесла она.

Она два раза глубоко вдохнула свежий воздух, прежде чем войти в гостиную; ей надо было успокоиться.

– Всё, пошли! К тому же я жутко хочу пить, – объявила Камилла.

Люк с увлечением принялся резать торт. Сначала он оделил бабушку с дедушкой, а потом, бросив соблюдать субординацию, стал без разбору накладывать эклеры в протянутые ему тарелки. И, разумеется, забыл о сестре, которая немедленно показала свое недовольство и сердито проворчала:

– Люк, какой ты копуша!

– Ты чего? Лучше бы не злилась, а дала свою тарелку!

– Ну вот, положил с шоколадом! Ты отлично знаешь, что я ненавижу шоколад.

Камилла подошла к детям и положила руку на голову сына.

– Люк, ну хватит валять дурака.

Она погладила его по щеке и поцеловала. Затем протянула Ванессе другую тарелку с четырьмя большими ванильными эклерами, покрытыми нугой.

Рядом с детьми Камилле было хорошо. Все трое замолчали, наслаждаясь лакомством, лежавшим на тарелках, а точнее – его ароматом.

Дети были ее отдушиной.

Глава 3
«Мамочка»

Бывает так, что мы наделяем человека прозвищем, и оно остается с ним на всю жизнь, как свидетельство нашей любви к нему. Оно может быть смешным, трогательным, иногда ироничным, но никогда не бывает злым.

«Мамочку» каждому хочется взять за руку.

_{* * *}

Как Камилла и обещала, она зашла к Матильде с Юбером. Они жили в собственном доме отдельно от хозяев. Дом, построенный через два года после их приезда в «Старые липы», был простым, но добротным.

В то время Мабреки еще не обосновались на одном месте. Их жизнь протекала между «Старыми липами» и роскошной парижской квартирой вблизи площади Звезды.

Матильда и Юбер жили в деревне Марлон, в четырех километрах от поместья. Мариз и Максим хотели, чтобы их фамильное владение было под присмотром двадцать четыре часа в сутки. Юбер не возражал, а вот Матильда была не в восторге от мысли, что придется покинуть дом, в котором она родилась.

И тогда Максим предложил паре придумать проект дома и самим рассчитать бюджет, необходимый для того, чтобы обставить его по своему вкусу. От такого предложения они не смогли отказаться. Вот и получилось, что уже три десятка лет они жили в этом очаровательном доме посреди поляны, окруженной вековыми деревьями.

Матильда и Юбер покидали усадьбу только один-два раза в год, чтобы совершить морской круиз и съездить на Рождество к родне, жившей в окрестностях Лиона. Детей у них не было; жизнь лишила их этой радости. Они старели, и чем дальше, тем острее чувствовали свою обделенность.

Камилла своим присутствием иногда восполняла эту пустоту, и всем становилось легче: и старикам, и ей самой: после смерти отца ее мать замкнулась в себе и своем горе, не оставлявшем времени для того, чтобы переживать проблемы дочери.

_{* * *}

Прижавшись лицом к стеклянной двери, Камилла не спешила стучать. Юбер, сидя в кресле, смотрел матч по регби «Топ 14»[6]6
  Название сильнейшей регбийной лиги Франции, в которую входит 14 команд.


[Закрыть].

Матильда только что вернулась и без сил лежала на диване, вытянув ноги, распухшие от бесконечного хождения туда-сюда между плитой и обеденным столом, за которым она обслуживала гостей. Ее мучила боль в икрах, но она должна была вернуться на кухню для подачи ужина.

Камилла постучала в стеклянную дверь. Юбер, слишком увлеченный перипетиями игры на тулузском стадионе, не услышал стука, а Матильда приветственно махнула рукой.

– Ну что, папочка, надеюсь, тулузцам зададут трепку! – пошутила она, подойдя сзади и закрыв ему ладонями глаза.

Юбер схватил ее запястья и горячо сжал их, не отводя глаз от экрана.

– А вот и нет, как бы не так! – воскликнул он. – Проиграют тулонцы, и это будет только справедливо. «Тулуза» гораздо сильнее, тут и спорить не о чем.

– Ну, раз ты говоришь… значит, так и есть. Я все равно не понимаю, что это за куча орущих психов, готовых прыгнуть на всё, что шевелится. Да еще и мяч у них овальный!

– Ну что за ерунду ты несешь! Иди, сядь на диван, – проворчал Юбер.

Прежде чем сесть, Камилла подложила под ноги Матильды две подушки.

– От этого уменьшится отек и усилится кровообращение. Тебе надо так делать постоянно.

– Наверное, ты права, – сказала Матильда покорно.

– Свекры совсем тебя не жалеют!

– Это моя работа, что ж поделаешь.

В молчании Камиллы чувствовалось осуждение.

Она начала осторожно массировать опухшие ноги Матильды.

– «Работа», как же! Это больше похоже на рабство!

– Ты к ним слишком сурова: они иногда чересчур строги, зато справедливы. Работа тяжелая, дом большой, много гостей, огромный парк, но нам за это платят хорошее жалованье.

– Хм… – пробормотала Камилла, продолжая медленно и глубоко массировать ноги Матильды.

– Что значит это «хм»?

– Они меня раздражают, я их не выношу!

Матильда подумала минуту и воскликнула:

– Именно сейчас?

Камилла удивленно посмотрела на «мамочку»; на несколько секунд ее руки застыли, и она нерешительно ответила:

– Ну… ведь они… действительно очень неприятные люди, ты так не думаешь?

– Ты знаешь их больше двадцати лет, и вы никогда не были близки, я знаю. Но именно в эти выходные ты решила, что они невыносимы?

– И что из этого? Во всяком случае, думала я так всегда! – живо возразила Камилла.

Матильда решилась возобновить утренний разговор.

– Так ты скажешь мне, что с тобой происходит?

Юбер, до сих пор невозмутимо сидевший перед экраном, обернулся в ожидании ответа.

Камилла сняла куртку и аккуратно положила ее на край дивана. Ее лицо потеряло всякое выражение; она несколько раз провела рукой по волосам, словно для того, чтобы скрыть свое глубокое раздумье. Юбер встревожился, он с беспокойством посмотрел на Матильду, но та сделала ему знак молчать. Они ждали несколько минут, прежде чем Камилла решилась заговорить.

– Я сейчас не в лучшем состоянии, все время спрашиваю себя…

Не переставая теребить пояс брюк, она закончила:

– Вообще-то я не понимаю, что со мной. Работа меня раздражает, хотя раньше увлекала; Ришар любит меня – то есть я верю, что по-своему любит, – и это тоже стало невыносимо. Ванесса взрослеет, и ей интереснее с тремя сотнями друзей на «Фейсбуке», чем с собственной матерью. Только Люк как был, так и остался славным мальчуганом.

Матильде было недостаточно такого ответа. Юбер как раз на несколько минут вышел, пользуясь перерывом в игре.

– А твои подруги? Помнится, ты говорила, что близка с ними… как зовут ту молодую женщину, с которой ты знакомила нас прошлым летом?

– Амели, ее зовут Амели! «Молодая женщина» – это очень мило с твоей стороны; мы с ней ровесницы, так что буду считать это комплиментом.

– Камилла, может, в этом и есть твоя проблема?

Матильда смотрела на нее в упор.

– То есть? Ты о чем?

– О твоем возрасте, тебе ведь сорок три года! – настаивала «мамочка».

– О нет, только не начинай! Ты же не будешь читать мне лекцию о «кризисе сорокалетних». И потом, сейчас не говорят «сорокалетние». Психологи придумали другое выражение, такое же идиотское: «кризис среднего возраста»!

Матильда оставалась непоколебимой, несмотря на иронию Камиллы.

– Раз тебе это известно, полагаю, ты ходишь к психологу?

– Да!

– Давно?

– Несколько месяцев, но какое это имеет значение?

Раздражение Камиллы росло. Матильда говорила все так же спокойно, почти безмятежно:

– И… теперь ты чувствуешь себя лучше?

– Если честно – то нет. Ах да, он мне прописал таблетки – вот они действуют!

Расстроенную Матильду мигом оставило напускное спокойствие:

– Только не говори мне, что ты принимаешь эту гадость!

Камилла вздохнула и подтвердила:

– Принимаю, но только когда действительно плохо. Если тоска совсем заедает, таблетку под язык – и через четверть часа жизнь на какое-то время становится вполне сносной.

– Но так нельзя, дорогая! Ты должна взять себя в руки!

– Я знаю, но как?

Нервные жесты молодой женщины говорили о неподдельном страдании.

В голове у Матильды вертелся один вопрос, и она не замедлила его задать:

– Что значит «Ришар меня по-своему любит»?

Юбер снова уселся в кресле – начался второй тайм. Камилла не обратила на это внимание и призналась:

– Я бы хотела от него больше нежности, чуткости… больше внимания ко мне.

– Ты хочешь, чтобы он стал сказочным принцем, хотя никогда им не был?

– К чему ты это говоришь?

Матильда поднялась с дивана и села напротив Камиллы, взяв ее за руку и положив ее себе на колено.

– Ты действительно хочешь, чтобы он был… кем-то другим?

Камилла не ответила. Тогда Матильда спросила прямо:

– У тебя есть любовник?

– Что?

– У тебя есть любовник? Это простой вопрос, и ответ на него: «да» или «нет»!

– В общем… нет…

Матильда широко раскрыла глаза, услышав этот довольно двусмысленный ответ, и повторила свой вопрос:

– Так да или нет? «В общем… нет» – я не понимаю, что это значит!

– У меня нет любовника!

– Точно? Ты меня пугаешь.

Камилла молча встала и подошла к Юберу, который вот уже несколько минут слушал телевизионного комментатора вполуха.

– До завтра. Кстати, Ванесса к тебе заходила?

Он покачал головой: нет, Ванесса не появлялась.

– Я скажу, чтобы зашла.

– Да не трогай ты ее! У нее есть дела поважнее, чем заходить к старому Юберу. Я наверняка встречу ее завтра в саду, тем более погоду обещают отличную.

– Если она вообще соизволит выйти из комнаты, – заметила Камилла, вздыхая.

– До завтра, матч начинается!

Матильда проводила ее до двери и настойчиво повторила:

– Ты мне не ответила. У тебя точно нет…

Смутившись, Камилла улыбнулась и, обнимая Матильду, отшутилась:

– Не волнуйся, я не собираюсь падать в объятия красивого мускулистого блондина с накачанным торсом.

– Камилла…

Но та не дала ей продолжить:

– Увидимся позже, я приду на кухню тебе помочь.

Она сделала несколько шагов к двери и обернулась. Приближалась ночь. Уличный фонарь, освещавший гравийную дорожку парка, выхватил из сумрака ее лицо. В электрическом свете ее кожа приобрела желтушный, болезненный оттенок, который подчеркивал яркую зелень ее глаз. Эта минута словно выпала из реальности. Неподвижная Камилла, похожая на каменную статую, молча смотрела на оробевшую «мамочку».

Матильда никогда еще не испытывала такого стыда. Ей казалось, что она совершенно бесчувственна и не способна ответить на призыв Камиллы о помощи; она может только приставать к ней с расспросами.

Стало холодно; опустив руки в карманы своего шерстяного жакета, Камилла опустила глаза и призналась дрожащим голосом:

– Любовника нет… но… не так все просто.

И она быстро ушла в сторону «Старых лип».

Ужин проходил в более мирной атмосфере. Как будто каждый, устав от ссор и зависти, хотел наслаждаться моментом. Даже Ванесса сделала над собой усилие и положила своего «спутника жизни» на каминную полку, но в пределах досягаемости… мало ли что, связь с миром всегда должна быть под рукой.

Камилла с Клементиной долго обсуждали вопросы моды, что очень удивило Ришара. Впрочем, ему это понравилось, и он их не прерывал.

– Продажи «от-кутюр» из-за кризиса, наверное, падают? – осведомилась Камилла.

– Как это ни парадоксально, оборот неуклонно растет. Правда, клиентура изменилась, ею труднее управлять. Появилось много нуворишей – русских и китайцев. Они порой очень капризны, все им должны, это так утомляет, – объяснила Клементина тоном манерной парижской продавщицы.

– Отлично, рада за тебя, – поздравила ее Камилла.

– Мне кажется, я давно не видела тебя в бутике?

Камилла помедлила с ответом.

– Да, так и есть… Я нашла еще одно место… где продают вещи другого стиля…

– Ах, так? И где ты теперь одеваешься?

Она пощупала ткань блузки Камиллы.

– Действительно, такую вещь не найдешь в обычных магазинах!

– Почему?

– Это не ширпотреб; думаю, такое шьют ограниченными партиями в небольших ателье. Я ошибаюсь?

– Так и есть! У тебя наметанный глаз, впрочем, это ведь твоя работа.

– Так что за новое место ты нарыла?

– Бутики в Марэ!

Клементина удивленно подняла на нее глаза и заметно напряглась, сразу вернувшись к своему обычному чопорно-надменному виду.

– В Марэ? Но это же квартал… ну, ты меня понимаешь…

Камилла сразу поняла более чем нескромный намек своей невестки. Она ответила прямо:

– Квартал гомосексуалистов! Ты это хотела сказать?

Она сказала это достаточно громко, словно для того, чтобы выразить свое несогласие.

– Тсс, тише!

Эмерик и Ришар, которые в это время обсуждали совместную воскресную пробежку, обернулись, удивленные предметом разговора.

Эмерик отреагировал первым:

– О чем это вы беседуете?

– Ничего особенного, о модных бутиках, которые только что открылись в Париже, – ответила его жена, надеясь быстро закруглить эту тему.

– А, понятно, – просто ответил Эмерик. И повернулся к брату.

Наступило молчание, которое нарушила Камилла, продолжив разговор.

– Это очень красивый квартал, обожаю гулять там – одна или с друзьями. В нем очень спокойная атмосфера и множество улочек, где можно на мгновение представить себе, что Париж с его шумом и суетой находится где-то далеко.

– Ну да, ну да…

Клементина уже отключилась от разговора. Она почти не слушала Камиллу, которая продолжала, не обращая внимания на враждебность невестки:

– Наверное, больше всего я люблю мастерские местных художников; они открываются тебе всегда внезапно в каком-нибудь дворике за углом. Я провожу много времени в маленьких книжных лавках, где стоит особенный запах старой бумаги; и это позволяет мне на несколько часов освободиться от стресса.

Клементина уже не слушала; она коротко кивнула Камилле и удалилась в свою комнату вместе с мужем и дочерью.

Сидя в кожаном кресле, Ришар потягивал арманьяк двадцатилетней выдержки, согревая донышко бокала в ладони. Он потягивал его маленькими глотками, не отрывая взгляда от пламени камина, в котором потрескивали поленья. Его жена подошла и положила руку ему на плечо.

– Как ты? – спросила она.

Он по-прежнему смотрел в огонь.

– Размышляю о деле, которое сейчас веду; очень сложный случай.

Камилла присела на корточки, положив подбородок на подлокотник кресла. Желая его успокоить, она погладила его по плечу и прошептала на ухо:

– Не думай об этом до завтрашнего вечера; у тебя для этого будет целый понедельник.

– Надо завтра утром поговорить с Эмериком, этот клиент – производитель зерна, и брат сможет дать дельный совет.

Камилле хотелось, чтобы Ришар взял ее за руку, обнял, хотя бы просто повернулся к ней… но ничего этого он не сделал, полностью погруженный в мысли о своем деле.

– Конечно, – бросила она, вставая. И сняла руку с плеча мужа.

Он одним глотком допил бокал, сразу налил себе второй и закурил кубинскую сигару, густой дым от которой разом заполнил гостиную.

– Ты не собираешься ложиться?

– Нет, хочу перечитать справку к этому делу.

Она не настаивала.

– Как хочешь, я устала и пойду спать. Присмотри за Ванессой, чтобы она не легла слишком поздно.

– Конечно… Мы придем через несколько минут, я только прочитаю эту справку.

Камилла вышла из гостиной и отправилась за Люком, который спал на кушетке в кабинете дедушки. Она взяла его на руки и поднялась по лестнице в их комнату. Положив сына на кровать, она накрыла его толстым одеялом.

В ванной комнате, стоя перед зеркалом, она щедро смочила ватный тампон лосьоном и сняла с лица макияж, с особой тщательностью обводя глаза. Накладывая крем от морщин на слегка припухшие веки, она на мгновение остановилась, словно для того, чтобы получше разглядеть складки, которые время прочертило на коже.

Она повернула голову влево, потом вправо, осмотрела шею, щеки, виски и лоб. И, глядя на свое лицо, сделала заключение – скорее глупое, чем утешительное:

«Ты стареешь с двух сторон совершенно одинаково! Поэтому тебе не нужна косметическая хирургия!»

Камилла улыбнулась, подумав о том, что хотя безжалостное время оставило на ее теле знаки прожитых лет, оно «из милосердия» сделало их симметричными – а это лучше, чем ничего.

Она взглянула на изящные часы, висящие над зеркалом: несколько минут, объявленные Ришаром, превратились в добрые полчаса. Ванесса опять ляжет спать очень поздно, но Камилле не хотелось снова одеваться, она слишком устала.

Достав из несессера круглую зеленую коробочку, она открыла ее и положила себе на ладонь таблетку с насечкой посередине. Поколебавшись, Камилла проглотила ее целиком; ей хотелось забыться, и как можно быстрее.

Она легла в кровать и включила старый фильм «Мосты округа Мэдисон», в оригинальной версии.

Она знала наизусть эту очень красивую экранизацию с Клинтом Иствудом в главной роли, по бестселлеру Роберта Джеймса Уоллера. Старую книжку с пожелтевшими страницами убедил ее прочитать Стивен, хозяин книжной лавки в Марэ.

Ее клонило в сон; она проверила телефон, но сообщений не было. Камилла потушила ночник на столике и полностью отдалась мыслям.

Свернувшись клубочком под толстым одеялом, она думала о Франческе, героине фильма.

«Всего за четыре дня ее жизнь полностью изменилась!»

_{* * *}

Когда Ришар вошел в спальню, жена уже спала. Он проскользнул в постель и прижался к ней, ища быстрого, почти механического удовлетворения.

Каждый раз, когда его чересчур беспокоило какое-нибудь дело и он запивал свой стресс вином, шампанским или другим алкоголем, Камиллу ждало грубое совокупление, оставлявшее после себя разочарование и горечь.

Под действием бензодиазепина она уже погрузилась в густой туман, и все произошло быстро и в точности как всегда, словно в страшном сне, который она забудет к рассвету.

Ее мысли продолжали блуждать. Она думала о «мамочке»; утром она с ней позавтракает, просто для того, чтобы побыть вместе, почувствовать ее присутствие.

Ришар лежал лицом к ней, дыша так сильно, что комната мгновенно наполнилась тошнотворными запахами табака и алкоголя.

Камилла вновь провалилась в искусственный сон.