Текст книги "Там, где ты нужен"

Брюс Кэмерон
Там, где ты нужен

Гэвину Полоуну – моему другу, защитнику животных, не верящему в подсчет калорий и критикующему ноутбуки, – благодаря которому мой труд стал известен такому большому количеству людей по всей планете.

W. Bruce Cameron

A DOG’S PROMISE

Copyright © 2019 by W. Bruce Cameron

© Бугрова Ю., перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Пролог

Меня зовут Бейли. У меня было много имен и много жизней, но сейчас меня зовут так. Бейли – хорошее имя. Я – хороший пес.

Среди множества мест, в которых я жил, самым замечательным местом была ферма – до тех пор, пока я не прибыл сюда. У этих краев нет названия, здесь есть золотые берега, где можно бегать; палки и мячики, которые удобно брать в рот; игрушки, которые пищат, и все те, кто когда-либо любил меня – и по-прежнему любит. И, конечно, тут много, очень много собак, потому что без них это место не было бы совершенным.

Я дорог очень многим людям, потому что я прожил огромное количество жизней, успев сменить массу имен. Я был Тоби, Молли, и Элли, и Максом, я был Бадди и Бейли. С каждым именем в мою жизнь приходила определенная цель. Сейчас она была простой – быть с моими людьми и любить их. Возможно, это с самого начала и было моим главным предназначением.

Здесь нет боли – только радость, которая приходит, когда ты окружен любовью.

Время, никак не определенное, текло в безмятежности, пока мой мальчик Итан и моя девочка Сиджей не пришли поговорить со мной. Сиджей – ребенок Итана. Как только они появились, я сел с очень внимательным видом, потому что из всех людей, о которых я заботился, у этих двоих была самая важная роль в моих жизнях, и сейчас они держались так, как ведут себя люди, когда хотят, чтобы собака что-то сделала.

– Привет, Бейли, хороший пес, – обратился ко мне Итан. Сиджей пробежалась рукой по моей шерсти.

Пару мгновений мы просто дарили друг другу любовь.

– Я знаю, ты понимаешь, Бейли, что это не первая твоя жизнь. Я знаю, что у тебя было особое предназначение и что ты спас меня, – сказал Итан.

– И меня ты тоже спас, Бейли, моя девочка Молли, мой Макс, – добавила Сиджей. Когда Сиджей произнесла эти имена, я вспомнил, как сопровождал ее в жизненном пути, и помахал хвостом. Она обняла меня.

– Ничто не сравнится с любовью собаки, – шепнула она Итану.

– Она безусловная, – согласился Итан, поглаживая меня по лбу.

Я закрыл глаза от удовольствия, получая ласку с двух сторон.

– Мы вынуждены просить тебя, Бейли, сделать кое-что. Нечто очень важное, что можешь сделать только ты, – сказал мне Итан.

– Но если у тебя не получится, ничего страшного. Мы будем любить тебя, и ты все равно сможешь вернуться сюда и остаться с нами, – сказала Сиджей.

– У него все получится. Ведь это наш Бейли, – улыбнулся Итан.

Он держал меня за голову – когда-то его руки пахли фермой, а теперь они просто пахли Итаном. Я пристально смотрел на него, потому что, когда мой мальчик говорит со мной, я чувствую, как его любовь окатывает меня теплой волной.

– Ты должен вернуться, Бейли. Вернуться, чтобы выполнить обещание. Я не стал бы просить без особой необходимости.

Его тон был серьезным, но он не сердился на меня. Люди могут быть счастливыми, грустными, любящими, злыми. У них много эмоций, и обычно я могу определить по их голосам, как они себя чувствуют. Собаки чаще всего просто счастливы, вот почему, наверное, нам не нужно разговаривать.

– На этот раз, Бейли, будет иначе, – сообщила Сиджей.

Я взглянул на нее: она была ласковой и доброй. Однако я ощущал в ней тревогу, беспокойство. Я наклонился, чтобы она могла крепче меня обнять и почувствовать себя лучше.

– Ты ничего не будешь помнить, – тихо проговорил Итан. – Ни одну из своих жизней. Ни меня, ни ферму, ни это место.

– Ну, помнить, возможно, нет, – возразила Сиджей, и ее голос был таким же тихим, как у Итана, – но ты столько пережил, что сейчас будешь мудрым псом, Бейли. Со старой душой.

– А самое сложное в том, приятель, что ты даже меня не будешь помнить. Мы с Сиджей исчезнем из твоей памяти.

Итан был грустным. Я лизнул ему руку. Грусть в людях – причина существования собак.

Сиджей погладила меня.

– Правда, не навсегда.

– Это так, Бейли, – кивнул Итан. – Не навсегда. В следующий раз, когда мы встретимся, я буду выглядеть иначе, но ты узнаешь меня и вспомнишь все. Все свои жизни. К тебе всё вернется. И, может быть, тогда ты поймешь, что ты – пес-ангел, который помог выполнить очень важное обещание.

Сиджей пошевелилась, и Итан посмотрел на нее.

– У него все получится, – твердо сказал он. – Ведь это мой Бейли.

Глава первая

Сначала я знал только вкус маминого молока и уютное тепло ее сосков. Так было до тех пор, пока я не стал чутче воспринимать окружающий мир и не осознал, что у меня были братья и сестры, с которыми нужно бороться за мамино внимание, потому что они все время ерзали и пихались, стараясь меня оттолкнуть. Но мама любила меня, я чувствовал это, когда она меня обнюхивала и вылизывала. И я любил свою маму.

Пол и стены нашего логова были металлические. Мама соорудила в глубине теплую лежанку из мягких тряпок. Как только мы с сородичами стали видеть и неплохо передвигаться, мы выяснили, что поверхность под подушечками лап была не только твердой и гладкой, но еще и холодной. На лежанке жилось намного лучше. А крышей над головой служил изношенный брезент, хлопавший на ветру с хрустким звуком.

Однако все это не шло ни в какое сравнение с манящим прямоугольным отверстием в передней части логова, из которого текла опьяняющая смесь света и запахов. В том месте пол логова выступал за крышу, и мама часто подходила к этому окошку в неведомый мир, отталкивалась, скрежеща когтями по металлическому листу, а потом… исчезала.

Мама выпрыгивала в свет и скрывалась из виду. Без нее нам, щенкам, становилось холодно, и мы сбивались в кучу, чтобы согреться, пищали и успокаивались, а затем проваливались в сон. Я чувствовал, что мои братья и сестры были расстроены не меньше моего и переживали, что она никогда не вернется, но мама всегда приходила назад, появляясь в середине прямоугольного отверстия так же внезапно, как пропадала.

Когда зрение и координация у нас стали лучше, мы скооперировались и проследили мамин запах до самого края, но это было страшно. Там, внизу, простирался мир, головокружительный, притягивавший своими возможностями, но в него можно было попасть, только рухнув с невероятной высоты, потому что наше логово находилось над землей. Как же мама спрыгивала, а потом возвращалась обратно?

Одного из братьев я про себя называл Пухлей. Мы с сородичами большую часть времени пытались спихнуть его с дороги. Когда он залезал на меня, чтобы спать сверху всех, ощущение было такое, точно он сплющивает мне голову, но вылезти из-под него было нелегко, потому что остальные щенки заталкивали меня обратно. Хотя его морда и грудь были такими же белыми, а тело – серо-черным с белыми пятнами, как у всех нас, весил он куда больше. Когда мама вставала, чтобы отдохнуть от кормления, Пухля всегда жаловался дольше других и продолжал искать грудь, даже когда остальные уже наелись до отвала и хотели играть. Он меня раздражал: мать была настолько худой, что у нее под кожей виднелись кости и из пасти шел зловонный запах, а Пухля был упитанный и круглый, но постоянно требовал от нее еще и еще.

Именно Пухля, почуяв что-то в воздухе, оказался в опасной близости от края, возможно, с нетерпением ожидая маминого возвращения, чтобы продолжить высасывать из нее жизнь. Только что он балансировал на краю и вдруг исчез, с шумом рухнув вниз.

Я не был уверен, что это плохо.

Пухля панически взвизгнул. Его ужас передался нам, оставшимся в логове, и мы тоже запищали и заскулили, беспокойно обнюхиваясь, чтобы придать себе бодрости.

Я сразу понял, что никогда не пойду к краю. Там было опасно.

Затем Пухля стих.

В логове сразу повисла тишина. Мы все чувствовали, что, если с Пухлей что-то случилось, следующими на очереди можем быть мы. Мы сбились в кучу в беззвучном страхе.

С громким царапающим звуком в окошке появилась мама, держа в пасти огорченного Пухлю. Она положила его в центр нашей кучи, и он, конечно же, сразу запищал, требуя себе сосок и не обращая внимания на тот факт, что напугал всех нас. Предоставь она Пухле самому разбираться с последствиями своей авантюры, мы бы не сильно расстроились – уверен, не я один так думал.

Той ночью я лежал на одной из моих сестер и обдумывал увиденное: окошко было опасным местом, не заслуживающим риска – даже несмотря на манящие запахи внешнего мира. Лучше держаться ближе к лежанке, рассуждал я, так безопаснее.

Как выяснилось несколько дней спустя, я сильно ошибался.

Мама дремала, лежа спиной к нам. Это огорчало моих сородичей, особенно Пухлю, потому что аромат ее сосков дразнил, и ему хотелось есть. Никто из нас не был достаточно силен или ловок, чтобы перелезть через маму, а обойти вокруг головы и хвоста мы тоже не могли, потому что она лежала, уткнувшись в дальний угол логова.

Она подняла голову из-за звука, который мы слышали очень часто, – урчащего и механического. Раньше звук всегда быстро нарастал и стихал, но на этот раз он подошел близко, и то, что его производило, очевидно, остановилось. Послышался хлопок, и тогда мама встала и уперлась головой в гибкий потолок, навострив уши.

Что-то приближалось – тяжелые звуки становились все слышнее. Мама вжалась в заднюю стенку логова, мы последовали ее примеру. Никто теперь не тянулся к соскам, даже Пухля.

Огромная тень заслонила свет из прямоугольного отверстия, и выступ, ведущий в мир, с грохотом захлопнулся, превратив логово в ловушку, из которой не было выхода. Мама тяжело дышала, глаза у нее побелели, и мы все поняли, что вот-вот случится что-то ужасное. Она попыталась вырваться через боковую стенку, но брезент натянулся слишком туго – ей удалось только высунуть наружу кончик носа.

Пол логова закачался, раздался еще один хлопок, а затем со скрипящим ревом поверхность под нашими лапами задрожала. Логово дернулось, отчего все мы полетели в сторону. Мы скользили по гладкой металлической поверхности. Я посмотрел на маму – она выпустила когти, стараясь удержаться на ногах. Она не могла нам помочь. Мои сородичи жалобно пищали и пытались подобраться к ней, а я пятился назад, сосредоточившись на том, чтобы не упасть. Я не понимал, что за силы тянут меня – я просто знал, что если маме страшно, то мне нужно умирать от ужаса.

Подпрыгивание, стук и тряска продолжались так долго, что казалось, они никогда не закончатся и мама будет вечно дрожать от страха, а меня будет безостановочно мотать туда-сюда, – как вдруг нас всех скопом швырнуло в заднюю стенку логова, мы свалились в кучу и тотчас расползлись, а шум и тошнотворные сотрясения между тем волшебным образом прекратились. Даже вибраций больше не было.

Мама по-прежнему боялась. Я видел, как она насторожилась от металлического хлопка, как повела головой, следуя за хрустящими звуками до того места, где открывалось окошко в мир.

Я увидел, как она ощерила пасть, и почувствовал настоящий страх. Моя спокойная, нежная мама теперь была жестокой и дикой, шерсть у нее встала дыбом, а глаза стали холодными.

Выступ с лязгом вернулся на место, и за ним вдруг оказался человек. До меня это дошло инстинктивно и сразу – я точно почувствовал на себе его руки или вспомнил это ощущение, хотя никогда прежде не встречался с этим существом. У него были густые волосы под носом, толстый живот и округлившиеся от удивления глаза.

Мама выпрямилась и свирепо щелкнула зубами, ее лай выражал грозное предупреждение.

– А-а! – Человек отпрянул и исчез из поля зрения. Мама продолжала лаять.

Мои братья и сестры оцепенели от беспомощного страха. Мама отступала туда, где мы сбились в кучу, изо рта у нее шла пена, шерсть стояла дыбом, уши были отведены назад. Она была в ярости – я это чувствовал, мои сородичи это чувствовали, и человек, судя по реакции, тоже, несомненно, это чувствовал.

И затем, с внезапностью, от которой мы все вздрогнули, окошко захлопнулось, лишив нас солнца, так что теперь в логово проникал только тусклый отсвет, сочившийся сквозь брезентовое покрытие.

Тишина оглушала не меньше, чем прежде рычание матери. В полумраке я видел, как сородичи начали отлепляться друг от друга и наседать на мать – в безумном приступе голода из-за того, что произошло, – а она уступила и со вздохом легла, чтобы кормить их.

Что произошло? Мама испугалась, но превратила свой страх во что-то свирепое. Человек испугался, но превратил свой страх в растерянный крик. И я преисполнился странной уверенностью, как будто понял что-то такое, чего не знала мама.

Впрочем, это было не так. Я ничего не понял.

Чуть позже мама прошла туда, где было окошко, и принялась обнюхивать верхний край. Она уткнулась головой в брезент, слегка приподняв его, и луч света проник в логово. У нее вырвался звук, похожий на стон, и внутри у меня похолодело.

Мы услышали хрустящие звуки, которые у меня связывались с тем человеком, а потом голоса.

– Хочешь взглянуть?

– Нет, если она злая, как ты говоришь. Сколько щенков, по-твоему?

– Может, шесть? Я просто хотел разглядеть, что там, и тут она на меня кинулась. Думал, она мне руку откусит.

Это они о чем-то своем говорят, решил я. Я чувствовал их запах, их было всего двое.

– И зачем вообще опускать задний борт?

– Не знаю.

– Нам нужен пикап. Нужно достать оттуда оборудование.

– А со щенками как быть?

– Тащи их к реке. Пистолет есть?

– Что? Откуда у меня пистолет, прости господи.

– У меня в грузовике есть.

– Я не хочу стрелять в щенков, Ларри.

– Пистолет для матери. Без нее природа сама позаботится о щенках.

– Ларри…

– Ты слышал, что я сказал?

– Да, сэр.

– Тогда пошевеливайся.

Глава вторая

Через несколько минут мы снова заскользили, оказавшись во власти шума и тошнотворных сил, природы которых не понимали. Но среди прочих загадок дня это конкретное событие, повторяясь, почему-то пугало меньше. Было ли слишком опрометчиво полагать, что шум скоро закончится, мы обретем равновесие, окошко появится снова, мама будет рычать и лаять, человек – кричать, а выступ с лязгом поднимется вверх? На этот раз меня больше интересовали запахи, проникавшие в щель между хлопающей крышей и металлическими стенами логова: смесь экзотических, замечательных запахов – предвестников многообещающего мира.

Когда мы свалились в кучу и вибрации прекратились, мама напряглась, и мы все, вероятно, поняли, что за стенкой логова прошел человек, но потом какое-то время ничего не происходило – только мама расхаживала взад-вперед, тяжело дыша. Я заметил, что Пухля следовал по пятам за ней, озабоченный своим насущным вопросом, но я понимал, что в тот момент у мамы не было намерения кормить нас.

Затем послышались голоса. И это тоже уже было, поэтому я зевнул.

– О’кей, я не уверен, что все получится. – Этот голос я прежде не слышал. Я представлял себе другого человека.

– Может, не открывать задний борт, а просто снять брезент? – Этот голос принадлежал тому, кто прежде кричал.

– Думаю, мы просто выстрелим в мать. Как только она увидит, что мы задумали, она сиганет через борт.

– Ладно.

– Кстати, говоришь, у тебя есть пистолет? – спросил Новый Голос.

– Да, – ответил Знакомый Голос.

– Я возьму?

– Ну конечно, вот держи. Я отродясь не стрелял из пистолета.

Я посмотрел на маму. Она казалась менее напряженной. Может быть, все собаки становятся спокойнее, когда что-то происходит снова и снова.

Раздался странный щелчок.

– Ну что, готов?

– Да.

Послышался треск, с обеих сторон логова появились руки, и дневной свет затопил наше убежище. Люди откинули крышу и теперь вглядывались в нас. Мама зловеще зарычала. Людей было двое: прежний, с волосатым подбородком, и другой, выше ростом, с гладким лицом – у него на голове было больше волос.

Гладколицый улыбнулся, зубы у него были белые.

– Тише, девочка. Стой спокойно. Все получится намного лучше, если будешь вести себя спокойно.

– Она мне чуть руку не оттяпала, – сказал Волосатый.

Гладколицый резко вскинул голову.

– Она что, действительно тебя укусила?

– Да нет.

– Это хорошо.

– Но она не очень хорошо настроена.

– У нее дети. Она их защищает.

Мама зарычала громче и оскалилась.

– Ну же, не дергайся, – ласково сказал Гладколицый.

– Осторожно!

Заскрежетав когтями, мама повернулась к открытой стенке логова, в мгновение ока перепрыгнула ее и исчезла. Мои сородичи сразу отреагировали, бросившись всем скопом в том же направлении.

– Что ж, можно было догадаться, – хихикнул Гладколицый. – Видел, какая худая? Она бродячая и странствует уже давно. Такая не станет доверять человеку, как ты с ней ни сюсюкай.

– Но она крупная.

– Похожа на маламута, насколько я могу судить. Хотя у щенков есть еще кто-то. Немецкий дог?

– Спасибо, что вытащил пулю из пистолета, я сам не умею, – сказал Волосатый.

– Я и обойму вытащил. Поверить не могу, что он дал его с пулей в патроннике. Это опасно.

– Да, только он мой начальник, так что жаловаться не приходится. Ты же никому не скажешь, что я нарушил приказ? Не хочу, чтобы он узнал.

– Скажешь, что все сделал, как было сказано. Это объясняет, почему пуль не осталось.

Когда мужчины запустили руки в логово, мои сородичи реагировали по-разному. Одни сжимались в комочек, а другие, типа Пухли, виляли хвостиками и держались покорно.

– Можно мне взглянуть на щенков? – Я поднял голову на звук третьего, очень высокого голоса.

– Конечно, Ава, вот смотри.

Гладколицый приподнял с земли маленького человечка. Я сообразил, что это была девочка. Она хлопнула в ладоши и восхищенно взвизгнула:

– Щенки!

Гладколицый поставил ее на землю.

– Надо положить их в корзину.

Он ловко подхватил меня и поместил в корзину к моим сородичам, которые, прижав передние лапы к бокам и подняв носы, пытались что-то рассмотреть.

Из-за края корзины появилось улыбающееся лицо девочки. Она разглядывала нас, а я с любопытством смотрел на нее и вдыхал ее запах – от нее пахло чем-то сладким, и острым, и цветочным.

– А теперь, Ава, давай-ка отнесем малышей в тепло.

Корзина закачалась, мир снова стал зыбким, и в отсутствие мамы от этого было не по себе. Кто-то из моих сородичей тревожно запищал, а я сосредоточил все силы на том, чтобы держаться подальше от Пухли, который перевернулся вверх тормашками.

Внезапно воздух стал теплее. Новое логово перестало качаться. Девочка протянула руку, и я с радостью ощутил на себе ее прикосновение. Она поднесла меня к своему лицу, ее светлые глаза были так близко, она смотрела прямо на меня, и мне, сам не знаю почему, захотелось ее лизнуть.

– У нас проблема, Ава, – сказал Гладколицый. – Мы можем покормить их из соски, но я не уверен, что без матери они выживут.

– Я покормлю! – звонко откликнулась девочка.

– Ну хорошо. Только мы вернемся домой поздно вечером, а твоей маме это не очень понравится.

Девочка по-прежнему смотрела на меня, и я отвечал ей восторженным взглядом.

– Я хочу оставить этого.

Мужчина засмеялся.

– Это вряд ли, Ава. Давай-ка займемся бутылочками.

Это был совершенно новый опыт. Когда девочка положила меня спиной к себе на колени и чуть зажала между ногами, я извивался от неудобства, но затем она сунула мне в рот что-то маленькое, и я, почувствовав вкусный запах молока, ухватился за это маленькое, как за сосок, и принялся сосать. Наградой мне стала еда – сытная и сладкая.

При маме ночь в логово приходила постепенно, а в этом новом месте она наступила сразу, так что кое-кто из моих одноплеменников невольно испугался. Без мамы было тревожно, мы беспокойно ворочались и задремали далеко не сразу. Я спал на Пухле, и это было намного лучше, чем спать под ним.

На следующее утро девочка и мужчина вернулись и снова кормили нас, уложив на спинки. Я знал, что мои братья и сестры поели, потому что у всех на губах был запах сочного молока.

– Надо вернуть мать, Ава, – сказал Гладколицый. – Мы не сможем кормить малышей столько, сколько им нужно.

– Я не пойду в школу в понедельник, – ответила девочка.

– Так нельзя.

– Папа…

– Ава, помнишь, что я говорил: иногда мы подбираем животное, но не можем спасти его, потому что оно болеет или с ним плохо обращались? Эти щенки как будто больны. У меня есть другие подопечные, о которых надо заботиться, и прямо сейчас мне никто не помогает.

– Пожалуйста.

– Может быть, мать вернется. Договорились, Ава? Будем надеяться, что она скучает по своим малышам.

Девочку, рассудил я, звали Ава. Чуть позже она взяла меня на руки, и рядом с ней я ощутил безопасность и тепло. Она вышла на свежий воздух, прижимая меня к груди.

Я почуял маму, прежде чем увидел ее. Внезапно Ава резко повела носом.

– Ты – мама? – тихо спросила она.

Мама показалась из-за толстых деревьев, она нерешительно ползла к нам по траве. Когда девочка заговорила, мама склонила голову – каждый ее осторожный шаг выражал недоверие.

Ава опустила меня на землю, предоставив самому себе. Мама настороженно наблюдала за тем, как девочка отступала назад, пока не оказалась у двери.

– Папа! Мама пришла! – пронзительно крикнула Ава. – Все хорошо, милая, – мягче сказала она. – Ну же, вот твой малыш.

Я не понимал, что происходит.