Текст книги "Зенитный угол"

Проезжающие мимо машины сигналили – скептически настроенные жители Миссури посмеивались над Ваном и его нелепой штуковиной. Переносная интернет-антенна «Космобэнда» была похожа на полурастаявшую доску для сёрфинга на хромированной табуретке. Взрослый человек, бороду отрастил, а мучает реквизит из «Звездных войн».

Трясущимися с отвычки руками Ван включил наводку. Антенна застонала и неохотно зашевелилась. А потом с тупой механической неохотой дала коннект.

Мишень антенны была пыльной, старомодной и недоиспользованной. «Рейнджровер» Вана превосходил ее размерами раз в пять. И болталась она в двадцати трех тысячах миль над Землей.

Ван торжествующе вытянул с небосвода первое письмо.

Появилась Дотти.

– Милый, шербету не хочешь?

– Не-а.

Она глянула на сплетение кабелей.

– Уже можно подключаться?

– Ага. Прямо по локалке.

Дотти просияла:

– Дерек, это же замечательно!

Покуда «ровер» мчался дальше, Ван прочитал свежую почту. Потом они остановились ещё раз, он выволок антенну и скачал с нескольких внутренних веб-сайтов «Мондиаля» материал для работы. Сражался с глючным кодом маршрутизатора. Плюнул в небо потоком электронных писем. И всё по новой. И по новой. Под звёздами и на заре. Подремал на футоне. И по новой.

Когда они добрались до Бербанка, за рулем сидел Ван – единственный, кого не сморил сон. График они обогнали на шесть часов, пересекли четыре часовых пояса и превысили допустимую скорость в восьми штатах.

ГЛАВА 3

Бербанк, штат Калифорния, 14 сентября 2001 года

Найти дорогу через Бербанк Вану удалось без всяких проблем, если не считать цепенящей усталости и нестихающего зуда под пропотевшим бельем. Он немало времени провёл здесь с дедом – на каникулах и по выходным.

В свое время – после женитьбы на второй бабушке – Элмер Вандевеер, более известный как Чак, купил загородный дом в предгорьях, невдалеке от поместья Рональда Рейгана. С этим маленьким ранчо связаны были самые счастливые детские воспоминания Вана. Он с восторгом падал с лошади, поджигал тюки сена и постреливал по крысам и кроликам из мелкашки.

Дед Чак принадлежал к числу ведущих специалистов по аэродинамике. К своему игрушечному ранчо он относился точно к важному проекту: лихорадочно вкапывал столбы, деловито колол дрова. Настоящим домом для деда, предметом глубочайшей его страсти, местом, где он проводил всё своё свободное время, был двухэтажный бетонный бункер без окон на окраине городского аэродрома. Туда, в обитые свинцовым листом комнаты, часто заглядывали высокие чины ЦРУ и ВВС.

Дед работал в локхидовской «шарашке».

Со времен Ванова детства, которое пришлось на семидесятые, городок Бербанк разросся, пожрав окрестные апельсиновые рощи и распростёршись на соседних холмах, но обсаженные пальмами улицы близ аэропорта ещё казались смутно знакомыми. Ван подозревал, что сам он изменился ещё более радикально, нежели город. Из косноязычного мальчишки с леденцом, жуткой аллергией и моделькой «крестокрыла» из «Звёздных войн» он превратился в молчаливого, рослого, бородатого, изрядно пропотевшего программера в черных очках.

Что-то было не так. Ван растерянно потыкал пальцем в блок GPS. Адрес он ввел правильный, но совершенно не узнавал окрестностей. Ничего похожего на дом престарелых рядом не наблюдалось.

В истерическом неистовстве дот-комовского[13]13
  Дот-комы – расхожее название компаний, занятых электронным бизнесом.


[Закрыть] бума Ван почти перестал навещать деда. Они не виделись чуть не с тех времён, когда Ван покинул Стэнфорд. Дом престарелых – место безрадостное. Звонки, е-мейлы, цифровые открытки на Рождество, оцифрованные фотографии малыша – вот, собственно, и всё, что связывало его с дедом Чаком. Но теперь блок спутниковой навигации привел его в совершенно неведомые края на крыльцо частного дома-двухсемейки с наскоро оштукатуренным фасадом.

Хуже того – по местному времени было только 6.17 утра. Ван затормозил у нестриженного газона на обочине, выбрался из машины и тихонько, чтобы не разбудить дремлющих домочадцев, прихлопнул дверь. Потом потянулся. Скрюченный позвоночник хрустнул в трех местах. Перетянутые сухожилия на запястьях ныли.

Чувствуя себя нелепо и неуместно, Ван подошел к калитке. Квартира А принадлежала «С. Чану», жильцом квартиры В значился «Дж. Шринивасан». Выходило, что Ван примчался сломя голову в Калифорнию, чтобы вместо деда столкнуться с двумя иммигрантами. А другого адреса у Элмера Вандевеера не было.

Ван уныло обдумывал следующий свой шаг. На Восточном побережье уже начало девятого: можно было позвонить матери в Джорджию и спросить, не знает ли она чего-нибудь о таинственном дедовом исчезновении. С отцом Вана мать давным-давно развелась и нашла свое счастье в лице благородного южанина, дантиста по профессии, от которого ей не приходилось претерпевать несказуемого обхождения, как от Ванова отца.

Объясняться с матерью Ван никогда не любил – по телефону или без. Ван и его родительница жили в разных мирах. Ван – в своём, основательном и серьёзном, она же – в каком-то безалаберном. Даже если она старалась выслушать сына с самыми лучшими намерениями, то почему-то всегда обижалась.

Звонить отцу было совершенно немыслимо. Ван не знал не только его номера – он не знал даже, есть ли у отца телефон или дом. Они не просто не общались – им нечего было сказать друг другу.

Во всяком случае, Ван не собирался обращаться в отдел пропавших городского управления полиции. Копы начнут с того, что обратятся к базе данных Национального управления картографии, а инженер, который проектировал секретные самолёты-шпионы, пускай даже двадцать лет тому назад, не тот человек, которому позволят просто так пропасть. Начнется кавардак.

Можно было попросить о помощи Джеба. В мире федеральных баз данных Джеб знал каждую собаку. Джеб в буквальном смысле слова закладывал для них фундамент. Но Джеб будет вне себя, что его звездный протеже потерял собственного дедушку и не смог найти.

В конце концов Ван решился на взлом. Рискованно и, скорей всего, глупо, но хотя бы практично. Угрызений совести он при этом испытывал не больше, чем когда вламывался в дом к мирно дрыхнущему семейству очередного малолетнего хакера. Вставало солнце, щебетали птицы, в округе царили тишина и покой.

Ван приоткрыл увитую бугенвиллеями ржавую железную калитку и на цыпочках прокрался по узкой, заросшей сорняками дорожке мимо влажных от росы розовых клумб. Может, найдётся незапертая дверь в этом доме? Или окно, открытое свежему калифорнийскому ветерку. Хоть какой-нибудь вход. Любая системная уязвимость, которая поможет близорукому толстеющему программисту шести футов ростом незаконно вломиться в дом к совершенно незнакомым людям. Да что он – совсем ума лишился? Каким местом он думал только что? В любой момент Ван ожидал белой вспышки датчика движения. Заполошного лая добермана. Щелчка, с каким взводят курок.

Он осторожно заглянул в зарешёченное окно через раздвинутые шторы. В квартире Шринивасанов можно было наблюдать пёстрые ковры, ширму сандалового дерева, плетёную кушетку и пышные разноцветные подушки на ней, выключенный телевизор. На дальней стене висел портрет покойного хозяина дома в рамке, обрамлённой пыльными желтыми гирляндами.

Пытаясь справиться с отчаянием, Ван протёр солнечные очки полою рубашки и пополз вдоль стены к следующему окну.

И тут он услышал голос.

Ван подлез поближе и заглянул в другое окно, замызганное и отпотевшее. Железная решётка заржавела, дешевый дюралевый подоконник погнулся. Комната за окном принадлежала ребенку – мальчишке, судя по небесно-голубому потолку и весёленьким обоям. С потолка на черных бечёвках свисал десяток запылившихся самолётиков – модельки истребителей Второй мировой: тут оскалившийся Р-51 «Мустанг», там «мессершмитт» с черным крестом и алые точки на бортах «Зеро».

На столе красовался полный набор инструментов моделиста-конструктора: краски, кисточки, плоскогубцы, здоровенная лампа с увеличительным стеклом и клеевой пистолет странного вида. На угловатой стальной раме зажимами крепилась незаконченная модель.

Разговаривал леденцового цвета «макинтош». Ван недолюбливал «маки»: во-первых, потому что «Эппл» выпускал не серьёзные компьютеры, а красивые игрушки для художников, а во-вторых, потому что женский голос, которым «макинтоши» зачитывали сообщения, звучал до жути похоже на голос Дотти. Не обычный её голос, а тот, которым она, очень-очень недовольная, разъясняла мужу что-нибудь на пальцах.

«Макинтош» читал вслух текстовый файл. Вдоль стен, оклеенных выцветшими жёлтыми обоями в мелкую гоночную машинку, громоздились ряды белых каталожных ящиков. Многие порвались по швам, роняя на пол груды чертёжных синек.

Из ванной, шаркая затёртыми розовыми тапками, вышел Элмер Вандевеер, закутанный в голубенький махровый халат. С мучительной осторожностью он опустился на хромированный табурет и щёлкнул карамельной расцветки однокнопочной «маковской» мышкой.

– Этап первый, – произнес «мак» женским голосом. – Прикрепить С-1 – приборную панель Г, и С-2 – приборную панель Я к А-1, верхней части фюзеляжа.

Дед поправил лампу, чтобы свет падал на рабочее пространство. Кусочки модели из серого пластика вытянулись густыми тенями.

Ван постучал в окно.

Без толку. Слух у старика совсем сдал. Как и зрение. От шевелюры остались редкие, нестриженые седые клочья. Тощие ноги ослабли. Могучая когда-то шея исхудала, согнулась; лицо, некогда круглое и румяное, побледнело, покрылось морщинами и печёночными пятнами. Ван смотрел не в окно, а на экран машины времени, обещавший ему мучительное будущее, полное коронарных шунтов, болей и таблеток от облысения.

Пошарив но вместительным карманам, Ван нашел лазерную указку и посветил алым лучиком в окно.

Старик заметил. Поднявшись с табурета, он проковылял к забранному решеткой окну. Ван помахал ему рукой.

Дед Чак отпер окно и потянул мокрую от росы раму. Дешевые петли заклинило. Ван поковырялся в них швейцарским складным ножом. Окно приоткрылось дюйма на полтора. Два Вандевеера уставились друг на друга через решетку.

– Как ты, сынок? – спросил старик.

– Неплохо, дедушка. А ты?

– Неплохо – и не больно хорошо.

Дед нахмурился. Выглядело это впечатляюще – когда-то дед был большим начальником. Он отдавал приказы и знал, что их выполнят.

– Я знаю, зачем ты приехал, сынок, – промолвил старик, прищурив выцветшие глаза под набрякшими веками. – Из-за тех «боингов», что таранили небоскрёбы.

– Верно, – сознался Ван.

– Так теперь ЦРУ просит тебя вернуться, Робби? Я всегда говорил, что этим шпикам придется за тобой побегать, а?

– Я не Робби, – сорвалось у Вана с языка. Робби – мой отец. Я Ван... то есть Дерек.

У старика отвисла челюсть.

– Малыш Дерек? Сынишка Робби? Дерек-программист?

– Да, дедушка. Федералы ко мне подъезжают. Предлагают работу в Вашингтоне.

Дед пригладил остатки волос бурой пятнистой ладонью.

– Ну тогда заходи лучше.

Ван потряс решетку. Держалась она слабо, на вбитых в штукатурку дешёвых шурупах. Пять минут работы электрической отверткой...

– Ты в дверь звонить пробовал? – терпеливо поинтересовался старик. – Госпожа Шринивасан, наверное, варит рис.

Ван отступил в беспорядке. Отряхнув росу со штанин, он позвонил в квартиру В. Открыла дородная тетка в гавайке, лиловых слаксах и резиновых шлепанцах.

– О! – воскликнула госпожа Шринивасан, окинув его взглядом. – Вы, должно быть, сын Чака. Он так много о вас рассказывал.

– Я его внук.

– Вы так на него похожи!

– Могу я поговорить с доктором Вандевеером? Это очень важно.

Хозяйка вежливо приоткрыла дверь пошире. Ван переступил через порог. На стене болтался глянцевый календарь с мультяшно красочной индусской богиней. В доме пахло благовониями, чаем «Липтон» и лавашом.

– Извините, что так... э-э... рано, – пробормотал Ван.

– С ним совершенно никаких проблем, – оживленно болтала госпожа Шринивасан, проводя Вана через неопрятную гостиную. – Мы поселили его в бывшей комнате моего сына. Он бывает не в себе. Часто бывает не в себе, понимаете?

– Наслышан.

– А иногда он бывает такой упрямый... ваш дед.

Ван кивнул.

– Да уж.

– Только не позволяйте ему курить.

Госпожа Шринивасан выбрала ключ из связки, хранившейся на ее объёмистом бюсте, и отперла дверь.

В дедовой комнате пахло как на заводе пластиковых тарелок. Для сборки моделей старик пользовался горячим клеем – жутко вонючим. Хуже того, как-то раз он исхитрился поджечь матрас. На деревянной раме узкой кровати под смятыми простынями просматривался длинный обгорелый шрам.

Ван стиснул деда в объятиях. Старик похудел, сгорбился, обмяк от дряхлости.

– Малыш Дерек, – прохрипел он.

– Я сына привез, дедушка. Твоего правнука. Его зовут Тед. Он в машине, на улице.

– Ого. – Старик мирно взирал на него.

– Дед, мне нужен твой совет.

– Мой, значит, совет? Ну ладушки. – Старик примостился на своем табурете и с явным мучительным усилием положил ногу на ногу. – Выкладывай.

– Ты видел, что случилось в Нью-Йорке? И в Пентагоне.

– Я слушал по телевизору речь президента, – ответил старик, оживляясь. – Мальчишка молодец! Не то что его папаша! Старший Джордж Буш – он, бывало, заглядывал к нам в Пятьдесят первую зону, когда мы запускали «Дроздов». Это ещё когда он на компанию работал. «Пятьдесят тысяч долларов в час!» – кричал. Никакой фантазии! Счетовод! «Дрозд» мог из любой точки планеты в любой момент принести аэрофотоснимки! Высокого разрешения, каждый кадр – как простыня!

– Здорово.

– И ни единого пилота не потеряли!

– Точно.

– Из первых десяти пилотов «Дрозда» девять дослужились до генералов ВВС!

– Не спорю, дед.

– Шпионские фотографии – прямо на «кодак» снимали, каждый кадр размером со скатерть! И всего горстка самолётов. Каждый вручную собирали здесь, в Бербанке!

Вану даже ответить было нечего. От усталости его пробила мерзкая дрожь. Он присел на край зловонной стариковской постели. Та хрустнула под ним, выбросив в лучи рассвета облако пыли.

– Он титановый! – Старик потряс клеевым пистолетом – огромным, блестящим, раздутым. Из короба торчали стабилизаторы, точно на бластере Флеша Гордона.

Ван навострил уши.

– Титановый?

Дед торопливо упрятал титановый бластер в ящик стола, но забыл выдернуть из розетки, отчего ярко-красный шнур, протянувшийся от стола к стене, превратился в готовый силок.

– Робби, если я ляпну что-нибудь такое, о чём болтать не стоит, ты лучше забудь. Ладно? Просто обо всём забудь. – Старик обвел взмахом руки горы коробок вдоль стен. – И на это всё не гляди.

Ван поглядел.

– А что?

– Они приказали нам уничтожить все бумаги. Избавиться от документации. – Боль в глазах старика была ещё свежа. – Вот что самое скверное, Робби: когда политики заставляют тебя жечь твои чёртовы бумаги. – Он окинул взглядом оплывшие баррикады коробок. – Д-21, вот что это такое. Крылатая ракета, которую мы создали в шестьдесят третьем. Старина Келли Джонсон хранил все эти коробки у себя в гараже, в Аламеде. Полагалось их все сжечь. До последней синьки. В Аламеде-то! Да нас бы штрафанули – загрязнение воздуха! – Старик хрипло захихикал. – Нельзя же нарушать федеральные законы, правда? Экологи дымом подавятся! Старину Келли закатали бы в Ливенворт! Ха-ха-ха!

– А зачем уничтожать документацию? – напомнил ему Ван.

– Чтобы мы не смогли вытащить из нафталина Д-двадцать первые, когда в Белом доме сменятся хозяева. Сничтожить документацию, сынок, – это единственный способ убить секретную федеральную программу так, чтобы она из гроба не встала. Мы построили крылатую ракету за двадцать пять лет до её эпохи. Полсотни инженеров из «Локхида» и сотня рабочих в мастерской. Собственными руками отладили птичку. Четыре раза запускали над красным Китаем. На скорости в три Маха[14]14
  Число Маха – отношение скорости движущегося тела к скорости звука в среде, в которой оно движется. «Три Маха» – втрое быстрее звука (в воздухе) или чуть меньше 1 километра в секунду.


[Закрыть]. Китайцы даже не почесались.

– И сработало?

– Радарная сигнатура – меньше, чем шарик для пинг-понга...

Старик внезапно потерял интерес к разговору. Он пошарил по халату в поисках нагрудного кармана, которого там не было. Ван узнал этот жест. Деду не хватало зажигалки и сигареты в руке. Курить он бросил двадцать лет назад.

– Всё заставят сжечь, – ворчал он, продолжая поиски. – А потом дают за это медаль, которой нельзя похвастаться. Как там называются эти новые карикатуры? То есть комиксы. Смешные такие. Про инженеров.

До Вана дошло.

– «Дилберт»?

– Точно, эти самые! – Старик дошаркал до шкафчика, приоткрыл кривую фанерную дверцу – та скрипнула – и пошарил в груде одинаковых поло. Карманов, конечно, не было ни на одном. – Старина Дилберт. Так вот – в «шарашке» дилбертов не бывает. Потому что Келли Джонсон семи секунд не потерпел бы рядом идиота. Когда Келли открывал рот, генералы ВВС прятались по бункерам – плакаться в трёхпроцентное пиво.

Дед Чак вытащил из шкафа рубашку и пару широких обвислых спортивных штанов. Потом осторожно присел на край узкой, вонючей койки и с ужасающей натугой надел, в конце концов, штаны – сначала одну ногу пропихал в штанину, потом другую. Колени его мучительно дрожали. Спина не сгибалась. Вану хотелось как-то помочь, но было в этой сцене что-то неприкасаемо интимное.

– Дед, федералы хотят меня загрести в этакую «кибершарашку». Крошечную. Очень секретную. Настоящая элита.

– Бюджет у них приличный.

– Ну, так они меня уверяют.

– Соглашайся, – посоветовал дед, поправляя растянутую резинку на тощих бедрах. – Сынок, никогда не узнаешь, на что ты способен, пока не побывал в «шарашке». Если не облажаешься, «шарашка» поднимет тебя до небес. Настоящие новинки, сынок, прорывы в инженерном деле. Такие, что ни один конкурент не поверит. Такие, что конгресс, и тот не поверит. – Старик скинул халат и замер, полураздетый, ощупывая воротник рубашки. – Только враг тебе поверит. Враги – они такие, доверчивые. Мы им даже программу «Звездных войн» впарили.

Ван никогда раньше не работал напрямую на правительство. Консультации давал пару раз – в качестве услуги Джебу и его приятелям. Но никаких официальных постов и, уж конечно, никаких денег. Пойти на работу к федералам с окладом и фиксированным рабочим временем было для него серьёзной морально-этической проблемой. Кроме того, платили федералы скверно. Если он перейдет в контору к Джебу, они с Дотти потеряют уйму денег.

– Мне придется уйти с нынешней работы. «Мондиаль» – прекрасная компания. Они строят будущее...

– Сынок... твоя страна просит помощи. Ты справишься.

Ван поразмыслил над его словами. Программиста удивило, что дед сомневается в его способностях. В общении с вашингтонскими аборигенами он себя чувствовал не слишком уверенно, но твёрдо знал, что в пределах специальности у него соперников немного.

– Справлюсь. Если кто и справится, то я.

– Кто начальником будет? Человек он хороший?

– Ну... это новая контора при... э-э... Совете по национальной безопасности. Группа советников СНБ и ещё один парень. Тот, который меня приглашает.

– Ты работаешь на самого президента?!

– Да, пожалуй... наверное. – Ван сморгнул. – Это всё софт.

Старик приладил на место отпавшую челюсть.

– Привыкнешь, сынок! Это расширит твой кругозор. Пойдет на пользу. Компьютерщики – все узкие специалисты. – Оплетенные венами пальцы свернулись в узловатый тяжелый комок. – А человек не должен слишком специализироваться.

Он перевел дух и, уставившись на стену незрячими глазами, прочитал по памяти:

– «Человек должен уметь: менять пеленки, спланировать десант, зарезать свинью, построить дом, написать сонет, вправить вывих, утешить умирающего, исполнять приказы, отдавать приказы, решать уравнения, ворочать навоз, составить программу, приготовить обед, сражаться умело и умирать достойно. Специализация – для насекомых».

– Кто это сказал? – поинтересовался впечатленный Ван.

– Великий американский писатель. Роберт Энсон Хайнлайн. – Старик слезящимися глазами уставился на светящийся экран «макинтоша». – Сейчас не выпускают его электронные книги? Что-нибудь такое, чтобы эта машинка мне их могла читать вслух. Я уже не справляюсь с мелким шрифтом.

– Я тебе достану, дед, – обещал Ван.

– Я пытался заставить Келли Джонсона почитать Хайнлайна, но Келли ничего после своих том-свифтовских книжек не читал. «Том Свифт и его аэроплан». – Старик фыркнул. – Келли Джонсон в двенадцать лет решил, что будет строить самолёты.

Двенадцать лет, подумал про себя Ван. Ему исполнилось двенадцать в 1981 году. Вану стукнуло одиннадцать, когда отец притащил домой его первый «коммодор» – Vic-20. В двенадцать лет он перебрал компьютер по деталям.

– Сынок, – прохрипел дед, – если возьмёшься работать на федералов, тебе и правда пригодится совет. Точно тебе скажу. И я тебе могу посоветовать кое-что полезное. Как правильно организовать «шарашку». Этому делу если раз научишься, то уже не забудешь. – Старик просветлел лицом, будто враз сбросил не один десяток лет. – Правильно – это так, чтобы получить результат. Ты меня слушаешь, сынок?

Ван с серьёзным видом кивнул.

– Вот тебе простые вещи. Принципы. «Слушай» – вот первый принцип. Важней слушать своих сотрудников, чем ими распоряжаться. «Решай» – вот второй. Когда надо принять решение, делай это. Верное, неверное – потом разберёшься. А третий – «верь». Никогда не пытайся построить штуку, в которую не веришь. Потому что иначе, когда тебе урежут бюджет – а его урежут, – ты не сможешь с честными глазами послать ублюдков ко всем чертям.

– Это точно, – с признательностью заметил Ван. – Чистая правда.

– Сынок, государственные программы – они как люди. Они с возрастом в маразм впадают. Коснеют. Для «шарашки» это не годится. Надо работать быстро, тихо и вовремя. Три принципа у нас уже было – вот тебе три правила.

– Понял.

– Когда я говорю «быстро», это значит – в тесном кругу. Маленькая компания, лучшие спецы, и никого больше. В пятьдесят раз меньше народу, чем в обычной компании. Никаких длинных отчетов. Никогда не читай длинных отчетов. А того, кто такой напишет, увольняй сразу. Никаких долгих совещаний. Надо, чтобы все работали одной командой, не отвлекаясь, только над проектом. Инструментов из рук не выпускать, от самолёта не отходить. Держаться проектного задания и не отступать. Только так можно добиться результата.

– Мне записать?

– Ты слушай внимательно, твою растак! Хорошие парни полжизни угробили, чтобы это узнать! – Старик задохнулся. – Когда я говорю «тихо», это значит – без болтовни. Никогда не хвастайся тем, что делаешь. Никогда. Делай свое дело и не требуй признания. Если никто не знает, кто ты, никто и не проведает, чем ты занимался. Кроме врага, конечно. – Дед расхихикался снова и закашлялся. – Русские спутники каждый день пересчитывали автомобили у нас на стоянке! Эти московские шпионы больше знали о моей работе, чем моя семья!

Наступила мучительная пауза. Так долго и откровенно Ван никогда прежде с дедом о работе не беседовал. Конечно, он с детства знал, что дед строит самолёты, но детали всегда заволакивало фамильное молчание Вандевееров.

Ван разглядывал желтые обои. Бумага отклеивалась от стены и рвалась.

– Моя вторая жена, правда, знала о моей работе, – добавил старик, будто защищаясь. – Но Анджела была моей секретаршей! И третья жена – тоже. Ну, Дорис была не совсем секретарша... Дорис была агентом «Нортропа» по найму. – Старик вздохнул. – Не надо мне было переходить в «Нортроп», но кресло начальника «шарашки» забил за собой Бен Рич, а строить гражданские дозвуковики у меня никаких сил не было.

– Ты говорил про «вовремя», – напомнил Ван.

– Точно! Ты прав. Надо всё делать вовремя. Надо подключаться к работе, покуда у всех глаза горят! Прежде чем начнется бюрократия и за каждый цент станешь драться насмерть! Самое трудное – правильно время рассчитать, сынок. Надо знать, когда браться за работу. И знать, когда уходить.

Старик натянул наконец рубашку на костлявые плечи. От статического электричества редкие волосы его встали дыбом, точно пух одуванчика.

– Я-то выбрался. Отвертелся наконец. А надо было уходить раньше.

– Почему, дед?

– Это всё бухгалтерия. – Старик с омерзением сделал вид, будто считает банкноты. – Бухгалтерии ремонт не нужен, сынок. Этот японский министрик и его чёрные деньги... после той истории «Локхид» уже не оправился. Как только бухгалтерия победила – кончилась «шарашка». Когда деньги берут верх над техникой, всему конец, сынок. Когда деньги берут верх над техникой – всё, остались только хром и обтекатели.

Вана кольнуло сочувствие. Ему было семь лет, когда прогремел скандал со взятками в «Локхиде». Если бы не дедово отчаяние, Ван и не вспомнил бы о том случае – всего лишь полузабытый позор эпохи Уотергейта.

Но позднее эта история всплыла перед ним ещё раз – когда японец из «ДоКоМо»[15]15
  Ведущая компания на японском рынке мобильных телекоммуникаций.


[Закрыть] пытался объяснить ему, почему у Японии возникло столько проблем. Почему Япония, страна лучших в мире инженеров и самых крутых гаджетов, провалилась в черную дыру. В восьмидесятых казалось, что японцы будут править миром. В девяностых уже не казалось.

Ван как-то сразу решил для себя, что мир оборонных контрактов живет коррупцией. Трудно развеивать несуществующие иллюзии. По счастью, сам он обитал в мире компьютеров и телекоммуникаций. Совсем в другом мире.

– Ну вот... – пробормотал старик. – Это всё, сынок. Всё, что тебе нужно знать. Теперь можешь ехать домой и выпить за здоровье.

Дед рассеянно перебрался поближе к столу и споткнулся о натянутый между ящиком и розеткой красный провод. С удивлением вытащил сверкающий клеевой пистолет и осторожно примостил на столешнице.

– Ты только глянь на это чудо, – промолвил он.

– Дед, я уже видел паяльные пистолеты.

– Такого ты ещё не видал, малыш. Мне его сварганили ребята из Бербанка, когда мы отожгли швы на корпусе «Дрозда». А корпус мы варили из листового титана – на трех Махах обшивку греет так, что свинец плавится! – Он потряс пистолетом. – Давай покажу.

Ван с ужасом заметил, что дешевая розетка уже пожелтела и начала оплавляться.

– Дед, не стоит плавить свинец в этой штуке.

– Да ну, она любой припой берет, без проблем.

Дед зашарил в ящике стола, перебирая пыльный мусор.

– Дед, дай мне эту штуку!

– Для тебя она слишком старая. Мне ее ребята спаяли в шестьдесят третьем. Именной супербластер Чака Вандевеера! – Он восторженно ухмыльнулся. – Чертовски славная вышла шутка. Хорошие были ребята, веселые.

– Дед, я куплю тебе в универмаге новый.

– А этот я тебе не отдам. Он мой. Тебе правда нужен паяльный пистолет, малыш? Зачем?

На это Вану ответить было нечего. Старик прищурился.

– Не можешь рассказать? Секретно? Это всё электроника.

– М-м... ну да.

– Там сплошная пайка. Лампы, всё такое.

– Точно! – подхватил Ван. – Сплошная.

– Тогда забирай его, Дерек, сынок. Оставь у себя, покуда будет нужен.

– Спасибо большое!

Ван торопливо выдернул паяльный пистолет из розетки и, пошуршав липучками, уложил опасное устройство в самый большой карман. По крайней мере, дом не сгорит.

– Дед, – он обвел комнату свободной рукой, – как ты здесь оказался?

– Прячусь я тут, вот что! С тех пор, как выбрался из дурдома! – Дед Чак постучал по обтянутому пергаментом лбу. – Старик Келли – вот кто не умел вовремя рвать когти! Склероз его скрутил, вот в чём была его беда... Я же помню, как он валялся на больничной койке, почти парализованный, и честил Аллена Даллеса – это когда Даллес уже помер давно... Совсем из ума выжил! А вот малыш Шрини... Он ещё мальчишка, конечно, Шрини-то, но неплохой инженер, из лучших моих ребят... Вот, компьютер мне починил, теперь читает вслух инструкции... Нарасхват сейчас парень идет, занятой весь из себя... Это его комната.

– Самолёты он любит, – заметил Ван.

– Знаешь, я плачу его матушке за стол и кров. Она нынче вдова... Семейные ценности, дело серьёзное. – Старик вновь обернулся к столу, в безропотном смятении взирая на груду пластмассовых деталек. – Вот это... это Р-38, «Лайтнинг». Первая, классическая модель Келли Джонсона. «Лайтнинги» сбили адмирала Ямамото. – Он постучал по фюзеляжу механическим карандашом. – Вот тебе и Перл-Харбор – так-то, адмирал? Добро пожаловать в ад!

Зазвонил один из телефонов. Ван запустил руку в карман.

– Вандевеер слушает.

– Где мы?! – донесся из трубки жалобный вопль. Хельга. – Где вы?

– Мы уже приехали. Это Бербанк.

– На улице ни души! Я всюду смотрела! Мне страшно! Почему телефоны так плохо работают? Я всё время забываю, какой код нужно набирать...

– Я сейчас за вами приду, – пообещал Ван.

– А Диснейленд где-то недалеко?

– Хельга, я сейчас за вами выйду!

Ван вышел из комнаты. Дед, удивленно моргая, последовал за ним, по-стариковски волоча босые ноги.

– Над «Лайтнингами» я поработать не успел, – бормотал он, разводя руками. – Это ещё до меня было. Но у тебя ещё всё впереди! Это твой Перл-Харбор! – Он оскалил неровные зубы. – Чёрт, как я проголодался.

В гостиной дед Чак деловито свернул не в ту сторону и поспешил к входной двери. Он уцепился за круглую медную ручку – пальцы соскальзывали. Щелкнул замок, но дешевая латунная задвижка под притолокой удерживала дверь на месте. Задвижки дед так и не заметил – ему в голову не пришло поднять голову. Он только царапал гладкий медный шар, раздраженно бурча, а Ван в отчаянии взирал на него. В конце концов старик сдался.

– Ну, так как насчет завтрака, сынок? – спросил он с напускной бодростью.

Ван поплелся за ним в кухню. Там уже ждала тихая вежливая госпожа Шринивасан. Она насыпала старику отрубных хлопьев в стальную миску, залила молоком, подала большую резную ложку. Старик хмуро уставился на хозяйку через ламинатный стол.

– Телевизор! – потребовал он. Индианка покорно щелкнула пультом.

Ван сбегал за Хельгой. Та при виде его разразилась от облегчения нервной болтовней. Ван терпел. Он замечал, что рослая, фигуристая, сентиментальная Хельга многим мужчинам кажется сексуальной, но никогда не мог понять, почему. Девушка была совершенно не в его вкусе и не привлекала ни капли. Ван был доволен, что молодая шведка ловко обращается с ребенком, но общество ее возбуждало его не больше, чем компания ручной ламы.

Когда он привел ее в квартиру, Хельга с госпожой Шринивасан уставились друг на друга так, словно прибыли в Калифорнию не из Индии и Швеции, а с Венеры и Юпитера. Обе казались Вану милыми или, по крайней мере, приличными женщинами, но установить контакт у них как-то не получалось. Друг с другом они общались через Вана: «Спросите вашу блондинку, не хочет ли она присесть», «Спросите эту милую даму, где у нее тут ванная, ну, то есть уборная». Старик в раздражении прибавил громкости. Утренние новости надрывались, рассказывая о войне и ужасе, бумажных полотенцах и таблетках от головной боли, самоубийстве и мести.

Затрезвонил телефон. Звонил сосед – мистер Чан. Мистера Чана удивил шум поутру. Он спрашивал, не грабят ли его соседку. Похоже было, что госпожа Шринивасан, вдова со стариком на руках, во всем полагалась на мистера Чана, китайского зеленщика в отставке.