Текст книги "Вирус"

Цай Цзюнь
ВИРУС

КАНУН ЗИМНЕГО СОЛНЦЕСТОЯНИЯ

Если сравнить календарный год с сутками, то день зимнего солнцестояния – это полночь года. Накануне солнцеворота темнеет особенно рано, солнце стремится скрыться досрочно, словно его и не было вовсе, оно опускается за горизонт торопливо, будто в припадке панического страха перед поглощающей его тьмой. Вот почему ночь накануне зимнего солнцестояния тянется бесконечно долго. А еще эта ночь обычно самая холодная в году.

Я гляжу в окно на далекое черное безлунное небо, и в душе возникает непонятное волнение, меня почему-то охватывает безотчетный страх.

Я задергиваю штору и сажусь за компьютер. Я начал новый роман, но едва написал несколько страниц, в мыслях наступило оскудение, и я был уже не в силах даже вспомнить задуманное. Сегодня я явно не гожусь для работы. Я зашел в Интернет. Сегодня в новостях нет ничего интересного, так что, потрепавшись с приятелем в ай-си-кью,[1]1
  Ай-си-кью (от англ. ICQ (I Seek You – «я ищу тебя»)) – программа для общения в Интернете. (Прим. ред.)


[Закрыть] я хотел отключиться. Да, пожалуй, еще стоит проверить почту. Действительно, есть новое письмо. Это от Линь Шу, моего однокурсника и друга. Письмо совсем короткое:

Друг мой! Получив мое письмо, сразу приезжай ко мне. Не медли ни минуты. Хорошо?

Я не могу ждать. Приезжай быстрее! Обязательно.

Линь Шу.

Письмо отправлено полчаса назад, но ведь уже поздно – скоро одиннадцать.

Да что ж это такое! С ума он сошел, что ли? Просит приехать к нему в такой холод, да еще в такую даль – на машине к нему ехать целый час. Все ясно, он просто хочет, чтобы я умер по дороге от холода.

Может, это розыгрыш? Нет, Линь Шу не такой человек – он не будет никого разыгрывать. Может быть, с ним действительно случилось что-то серьезное? Я побродил по комнате, поглядел на иссиня-черную темноту за окном и решил все-таки ехать – мало ли что!

Уже выйдя из дома, я почувствовал, что на улице гораздо холоднее, чем я думал, да еще откуда-то с завыванием дул ледяной ветер. Все магазины были закрыты, а единственная открытая лавчонка – безлюдна. Тротуары пустынны, на дороге очень мало машин. Поджидая такси, я прохаживался вдоль дома, развлекая себя тем, что считал собственные шаги, такие гулкие в безлюдной темноте ночи.

Наконец дождался. Когда я уселся на заднее сиденье, немолодой таксист удивленно спросил:

– И как это господин решился в такой вечер выйти из дома?

– Срочное дело.

– Но ведь завтра зимнее солнцестояние.

– А я не верю в приметы.

– Я тоже не верю. Только в такое время лучше оставаться дома. Вот отвезу вас и сразу же поеду домой. Каждый год в этот день я стараюсь вернуться пораньше.

– Почему?

– Духи тоже могут нанять такси. Ведь как раз сейчас – в полночь – у духов начнется праздник. Не волнуйтесь, это шутка, я не хочу вас пугать.

Между тем машина выехала на эстакаду, и я приник к окну: наша «Сантана» неслась так, что небоскребы, вдоль которых мы проезжали, мелькали, словно деревья на лесной дороге.

В эту тревожную ночь почему-то нигде не светились огоньки бесчисленных окон, а перед яркими витринами не было видно любопытных зевак.

И мне опять стало не по себе.

Машина уже выехала на внутреннее кольцо. Линь Шу живет очень далеко от метро – в захолустном квартале южной части района Сюйхуй. Однако его дом номер семь очень большой – целых сто квадратных метров. Я вспомнил, как Линь Шу говорил, что в прошлом месяце его родители уехали в Австралию навестить родственников и хотят встретить там новое тысячелетие. Значит, сейчас он живет один. Я бы не выдержал один в таком огромном доме – для этого нужны очень крепкие нервы.

Я посмотрел по сторонам. В ночном мраке не было видно названий улиц. Машина ехала через узкий переулок. Хотя я частенько бывал у Линь Шу, этой дорогой я никогда раньше не ездил. Теперь вокруг были сплошные пустыри, только вдалеке маячили черные силуэты домов. Впереди слепяще засверкал асфальт – водитель включил дальний свет. А вокруг – только черный мрак и зимняя ночь, огромная как океан. И кажется, что наша машина плывет, сияя огнями, будто сбившийся с курса корабль.

Я прикрыл глаза: пусть этот корабль несет меня по волнам непроглядного океана мрака. Я был в полудреме, в полусне, когда машина вдруг резко затормозила.

Я открыл глаза. Мы остановились возле жилого дома с мертвыми глазницами темных окон. Приехали.

Я вышел из машины. Таксист, отказавшись от чаевых, получил с меня точно по счетчику, развернулся и быстро уехал.

Ничего не соображая со сна, я пошел вперед. Меня бил озноб. На улицах не было ни души, кое-где на фасадах домов виднелись голубоватые оттиски окон: это полуночники сидели в Интернете.

Дышал я с трудом – воздух был таким холодным, что изо рта шел пар. На небе ни звездочки, луны тоже не было видно, только быстро плыли рваные черные облака. Ветер крепчал, сильные порывы вздымали песок под ногами, и маленькие желтые смерчи танцевали в воздухе. Плохо закрепленный пластиковый навес какой-то лавчонки вздрагивал на ветру и гулко гремел, словно кто-то бил по нему кулаком.

Вдруг где-то впереди раздался резкий звук, будто с подоконника упал и разбился цветочный горшок.

Я вздрогнул от неожиданности и ускорил шаги. Вот и дом Линь Шу. Но что это? Перед домом на земле лежал человек. Затаив дыхание, я подошел ближе и в мутном свете уличных фонарей вгляделся в лицо. Это был мой друг Линь Шу. Из его затылка тоненькой струйкой стекала кровь.

В этот момент, словно вспомнив о чем-то важном, я резко вскинул руку и посмотрел на часы: ровно двенадцать. Полночь. Наступил день зимнего солнцестояния. День, когда души умерших приходят в наш мир.

Лицо Линь Шу было таким светлым, таким ясным и безмятежным, будто бы он наконец освободился от тяжкого груза забот. Вдруг он пошевелил губами, словно хотел мне что-то сказать. Я закричал:

– Линь Шу, что случилось?! Скажи!

Но он умер, так и не произнеся ни звука.

ЗИМНЕЕ СОЛНЦЕСТОЯНИЕ

Сейчас уже полдень. Я дома. Лежу в постели. Неужели это не сон и все случившееся прошлой ночью было на самом деле? Да, это правда, я помню, как Линь Шу прислал мне мейл, в котором просил приехать.

В тот самый момент, когда я в полночь подъехал к его дому, он бросился из окна и покончил с собой. Потом я вызвал полицию, и меня полночи промурыжили в управлении общественной безопасности. Домой я вернулся только к шести утра. Сразу заснул и проспал до полудня.

Я уже встал и позавтракал, когда вдруг зазвонил телефон. Это был Лу Бай – мой друг и сослуживец. Он приглашал меня отпраздновать вместе сочельник.

Лу Бай давно уже звал, но я как-то не рвался на это мероприятие, потому что католическое Рождество – пустой звук для меня. Но теперь, после смерти Линь Шу, у меня было так тяжело на душе, что я решил развеяться и с радостью согласился.

Сегодня зимнее солнцестояние – день поминовения усопших, когда все традиционно посещают кладбища. И я поехал в деревню, расположенную в уезде Цзядин. Через час автобус подвез меня к кладбищу. Здесь собралось множество людей, а утром конечно же их было еще больше. Купив цветы, я прошел за ограду.

Кладбище окружали высокие деревья, кое-где виднелись камыши, весело щебетали птицы. Хотя день был очень холодный, солнышко уже немного припекало, почти по-весеннему. Вот уж точно солнцеворот: солнце – на лето, зима – на мороз.

Я дошел до последнего ряда надгробий и остановился перед одним из них. На могильной плите фотография в прямоугольной рамке. С портрета мне приветливо улыбалась восемнадцатилетняя девушка. Я положил цветы на могилу и застыл перед фотографией. Из задумчивости меня вывел громкий клекот. Я машинально поднял голову, чтобы взглянуть вслед птице, взлетевшей с резким хлопаньем крыльев, но яркие лучи зимнего солнца до слез слепили глаза.

А может быть, мои слезы были не от яркого света?…

Вокруг согласно обычаю люди склонялись перед могилами усопших предков. Возможно, за целый год только сегодня да в день поминовения Цинмин у них выпадает случай помолиться. Согласно старинному обряду поминовения по всему кладбищу курились дымки от сжигаемых жертвенных денег, завернутых в фольгу. Затем пакетики фольги с ритуальным пеплом возлагают на домашний алтарь, и все многочисленные родственники могут убедиться, что в этом доме почитают предков.

Голубоватые струйки дыма клубились в воздухе, закручивались, как шелковые пряди, и медленно исчезали в вышине, будто улетали в мир иной. Я вспомнил слова вчерашнего таксиста о празднике духов, и у меня почему-то снова перехватило дыхание.

Вечером, вернувшись домой, я не стал зажигать свет и включать компьютер. В полной темноте и одиночестве я смотрел на ночную тьму за окном. Весь вечер я был погружен в воспоминания о Линь Шу. Я все пытался понять, почему он покончил с собой. По своему складу это был мягкий и уравновешенный человек, отнюдь не истеричный психопат, никаких материальных проблем: родители его – люди состоятельные, в семье его очень любили.

Линь Шу был одержимым интернетчиком, мечтал устроиться на работу в какую-нибудь фирму-провайдер. Он без конца отправлял резюме в Интернет-компании. Наконец всего два дня назад его пригласили на работу в крупную IT-фирму. В наше время такие компании укомплектованы кадрами под завязку, и Линь Шу с его средним техническим образованием смог попасть туда только чудом.

Получив извещение о приеме на работу, он на радостях позвал меня в дорогой ресторан на китайский самовар. Китайский самовар – важный компонент нашей национальной кухни. Кипящий самовар на столике – это очень престижно! Линь Шу был такой счастливый тогда, такой веселый… Кто мог подумать, что через два дня он выбросится из окна, – ведь никакой причины не было!

Размышлял я долго, но ни к какому определенному выводу так и не пришел. Мысли в голове начали путаться. Я отошел от окна и прилег на софу. В этот момент мне почудилось, что ко мне приближается чья-то неясная, размытая в темноте тень. Вдруг откуда-то с высоты пробился луч света и озарил ее лицо. Я сразу узнал ее и окликнул шепотом: «Сянсян!»

Лицо Сянсян было неподвижным, ее глаза смотрели на меня спокойно и невозмутимо, она не ответила мне ни словом, а потом луч света медленно угас, и тень все так же бесшумно растворилась во мраке.

Я вскочил с софы, включил свет и увидел, что в комнате, кроме меня, никого нет. Видимо, я задремал, и все это мне померещилось. У меня опять начался сильный озноб. Похоже, я заболел.

Я быстро расстелил постель и лег с одной-единственной мыслью – поскорее заснуть, но это мне так и не удалось: в темноте явно слышался – то далеко, то близко – смутно знакомый голос, который звал меня куда-то. Какая кошмарная ночь…

СОЧЕЛЬНИК

Хуан Юнь – подружка Лу Бая – лихо скатилась по перилам в холле отеля «Биньцзян», что в шанхайском районе Пудун. Ее красивые рыжие волосы задорно взметнулись от порывистого движения. Ей было весело – сочельник все-таки.

На вечеринку нас собралось человек десять. Мы договорились отмечать в складчину, но Лу Бай привел подругу и заявил, что он платит за всех.

Мы болтали, как это обычно бывает в большой компании, обо всем и ни о чем. Все наелись, напились и навеселились всласть. Только я был так угнетен, что почти не участвовал в общем веселье.

Лу Баю двадцать восемь лет, он довольно богат, у него есть собственный дом, но во всем остальном он самый что ни на есть заурядный человек. А вот его подружка необыкновенно привлекательна. Нет, она просто редкостная красавица!

Лу Бай и Хуан Юнь познакомились в Сети. Можно сказать, что их связь – это плод Интернета. Их виртуальные отношения пылали жаркой страстью, а затем, когда они встретились лицом к лицу, Хуан Юнь намекнула, что Лу Бай ей не очень-то нравится, возможно, потому, что у него абсолютно посредственная внешность. И страсть виртуального романа в реальной жизни постепенно угасла. Лу Бай постоянно жаловался, что подружка становится все холоднее, а недавно она прямо предложила ему расстаться. Он страдал и просил друзей обучить его искусству обольщения девушек.

Из окна отеля я любовался залитой яркими огнями набережной на противоположном берегу реки. Сегодня последний сочельник XX века. Кажется, еще миг – и весь мир преобразится. Но меня праздничное веселье так и не коснулось – я по-прежнему оставался подавленным.

Лу Бай вдруг обнял свою подругу и громко закричал:

– Внимание! Мы с Хуан Юнь решили пожениться! В наступающем году приглашаем всех на свадьбу в день Праздника Весны.

Мы изумились. Нам-то думалось, что они вот-вот расстанутся, а тут такая неожиданность. Я попытался понять по глазам Лу Бая, правда ли это, но мне ничего не удалось в них разглядеть: они просто светились от радости. Хотя мне показалось, что в лице его проступала какая-то напряженность. Ясно было только одно: Лу Бай безмерно счастлив. В общем-то всякий, кому выпала бы удача жениться на такой красивой девушке, был бы счастлив, как он.

Я взглянул на часы: скоро двенадцать. Опять полночь…

В такое время лучше всего оставить их вдвоем. Я стал прощаться с Лу Баем, остальные тоже засобирались. Лу Бай и Хуан Юнь вышли на улицу проводить нас. Все постепенно разошлись, и они остались вдвоем на набережной реки Хуанпу.

Я огляделся: в эту праздничную ночь вокруг меня было много парочек, влюбленные тесно прижимались друг к другу на холодном ветру. Подняв воротник, я в одиночестве неторопливо зашагал вдоль набережной. Вдруг позади меня пронзительно закричала женщина. Высокий голос резко вспорол покой ночной тишины, и я в который раз за последние сутки испытал приступ непонятной слабости. Я стал массировать себе грудь, потому что от приступа тахикардии мое бешено бьющееся сердце, казалось, готово было выпрыгнуть из груди. Я услышал топот множества сбегающихся на крик людей, но женщина продолжала кричать пронзительно и страшно. Я оглянулся и понял, что это кричит Хуан Юнь, подруга Лу Бая. Я обомлел. Потом бросился сквозь толпу – все стояли, уставившись на реку, – и тоже посмотрел туда.

Холодный ветер рябил иссиня-черную воду, в которой барахталось чье-то тело; бледной струйкой взметнулся слабый парок его последнего вздоха, и ледяные волны сомкнулись, поглотив свою жертву.

– Лу Бай! – кричала Хуан Юнь. – Он прыгнул в воду! Скорее! Спасите, спасите его! – Она вцепилась в меня и продолжала кричать: – Спасите! Спасите его!

Я оцепенел. Если бы я умел плавать, то, может быть, прыгнул бы в ледяную реку; но плавать я не умею. Не умею совсем. Для меня прыгнуть в воду равносильно самоубийству. Все остальные, кто оказался в этот час у реки, только нерешительно покачивали головами да вздыхали. Здесь так и не нашлось никого, кто осмелился бы ринуться в ледяную воду.

На крик прибежал полицейский в новенькой черной форме. Он поглядел на реку, беспомощно покачал головой, сказал, что тоже не умеет плавать, и стал по рации вызывать спасателей. Очень скоро на реке показался катер, который, надо понимать, не спасал людей, а только подбирал утопленников. Я отвернулся, не смея больше глядеть на воду; меня бил такой озноб, что пришлось изо всех сил руками обхватить себя за плечи.

Хуан Юнь наконец замолчала. Она неподвижно стояла на ветру, склонившись над водой, как прекрасная античная статуя.

Примерно через час тело Лу Бая подняли из воды. От горя я не смог посмотреть на него и так и не узнал, как он выглядит после ледяной купели. Знаю только одно, что тело утопленника, как в пластмассовый гроб, запаковали в черный полиэтиленовый мешок и сунули в труповозку.

Кто-то из полицейских допрашивал Хуан Юнь. Она сбивчиво отвечала:

– Он вдруг напрягся, словно что-то увидел…

– Что именно он увидел? – допытывался полицейский.

– Я не знаю… Он смотрел как-то странно на что-то позади меня, потом куда-то влево… Ох… Потом поглядел направо, взгляд у него был какой-то блуждающий. Я огляделась – вокруг ничего такого не было. А потом… Потом лицо его как-то сразу стало безжизненным, глаза опустели, он перегнулся через парапет и повалился в воду…

Больше она ничего не смогла объяснить. Я так и не понял, что произошло, полицейский, по-моему, тоже. Я огляделся: вокруг никого, кроме праздных зевак.

Что же это было?

РОЖДЕСТВО

Сегодня я назначил свидание этой девушке, Хуан Юнь. Хотя я и понимал, что момент совсем неподходящий, но я должен был ее увидеть, чтобы рассеять мучавшие меня сомнения. Я долго просидел в одиночестве в маленьком кафе, наконец решил, что она не придет, и уже поднялся, чтобы уходить, когда вдруг Хуан Юнь подошла к моему столику.

Длинное белое платье, волосы уже не задорно-рыжие – они опять обрели свой натуральный черный цвет… В сумерках она показалась мне вдовой, облачившейся в траур по мужу, какими их изображали на старинных картинах. Когда Хуан Юнь подсела ко мне, я заметил, что сегодня она без косметики, но от этого ее лицо стало еще красивее.

– Извини, заставила тебя долго ждать, – ее голос был ровным и спокойным.

– Я и не надеялся, что ты придешь.

– Вы все гадаете, почему Лу Бай покончил жизнь самоубийством, а ведь я тоже не знаю. С психикой у него было все в порядке. Он всегда был до отвращения нормальным. Ну, абсолютно нормальным человеком. У него не было никаких причин, чтобы умереть.

– Никаких причин, чтобы умереть… Поэтому все так и страшно. – Я отхлебнул остывший кофе и добавил: – И все это случилось как раз в тот самый день, когда вы объявили о свадьбе. К тому же в самый сочельник. Ровно в полночь.

– Вы все должны знать, что еще в прошлом месяце я ему прямо сказала, что мы должны расстаться. Он очень горевал, но я была тверда в своем решении. А несколько дней назад он прислал мне по электронке письмо. Рассказал, что на прошлой неделе специально ездил на гору Путо, чтобы воскурить свечи во здравие моей матери и помолиться о мире. Моя мама болеет, месяц назад нам сообщили страшный диагноз: у нее злокачественная опухоль. Ей должны были сделать операцию, очень сложную и опасную, и почти без шансов на успех. Да и при самом удачном исходе не было надежды на полное выздоровление. Лу Бай знал, что моя мама верующая, и каждое лето он отправлялся на гору Путо, чтобы воскурить свечи. В тот день, когда я получила от него мейл, мамина операция прошла успешно, причем у нее не обнаружили никаких метастазов. Даже хирург сказал, что это чудо.

Вот отчего я изменила свое отношение к Лу Баю. Его забота так глубоко меня тронула, и поэтому…

– И поэтому ты решила расплатиться с ним своим телом, – ядовито продолжил я. Но тут же сам себя одернул: – Прости!

Я вдруг понял, что на самом деле мне ничего неизвестно об их отношениях. Неужели Лу Бай восходил на гору Путо? Такого я даже представить себе не мог. На это способны только истинно верующие люди. Как же он, оказывается, любил Хуан Юнь!

Мои слова как будто не обидели девушку.

– Можно и так сказать: «решила расплатиться», но он меня очень растрогал. Я, конечно, не верю в чудеса. Скорее всего, это было просто совпадение, но, по крайней мере, я получила подтверждение его искренней любви.

– Да, странно все это.

– Ну и пусть. Возможно, я очень глупая. Пусть. Теперь-то уж что говорить об этом? Если подумать, то да, мое согласие выйти за него – очень легкомысленный поступок. Выходить замуж просто из-за какого-то случайного совпадения… Да я теперь и сама себя не понимаю: о чем я тогда думала? Почему вдруг стала такой суеверной? Но, может быть, не стоит сейчас говорить об этом. А то получается, будто мы упрекаем покойного. Я виновата перед Лу Баем, я его по-настоящему не любила, просто у меня тогда голова пошла кругом. Вот отчего я и согласилась выйти за него замуж. Ты, наверное, думаешь, что я эгоистичная, бесчувственная, злая, да? Труп жениха еще не остыл, а я уже побежала на свидание с его приятелем, сижу с ним, пью кофе… – Она горько усмехнулась. – Одна надежда, что Лу Бай простил бы меня.

Мне вдруг стало стыдно, я даже покраснел. Я понял суть ее слов: мол, извини, но это у нас вовсе не любовное свидание. Чтобы избежать упреков с ее стороны в предательстве покойного друга, я объяснил Хуан Юнь, почему попросил об этой встрече, рассказал об ужасе, который пережил накануне дня зимнего солнцестояния, о том, что в течение суток два моих друга без всяких видимых причин покончили с собой.

Мой рассказ Хуан Юнь выслушала спокойно и невозмутимо заметила:

– Я знаю одного хорошего психоаналитика. Ты можешь к нему обратиться. Возможно, психоанализ поможет тебе разобраться в твоих проблемах. Мне кажется, консультация у него как раз то, что тебе сейчас нужно. – И она сунула мне в руки визитку этого психоаналитика.

– До свидания, забудь обо мне, – сказала Хуан Юнь и ушла.

Фигура девушки давно уже растаяла в желтых закатных сумерках, а во мне все звучали ее слова: «Забудь обо мне». Почему она так сказала? Я огляделся: кроме меня, в кафе сидели только парочки.

Я так и просидел там в полном одиночестве до тех пор, пока совсем не стемнело.