Текст книги "Уроки для «Вожака стаи»"

Энциклопедия собак

Когда мне было девять или десять лет, в школе я чувствовал себя действительно, как рыба, вытащенная из воды. Дети, которые обладали авторитетом среди соучеников, совсем не интересовались мной, и даже если кто-то из них оказывался рядом за ланчем, он тут же вставал и уходил, как только появлялся кто-то более занятный.

У меня был Регалито, так что я не особо переживал. Когда я прибегал домой после школы, он приветствовал меня так, словно самая известная в мире кинозвезда только что вошла в комнату. Он не ждал, пока кто-нибудь получше вывернет из-за угла, он хотел, чтобы рядом с ним был я и только я. Регалито хотел участвовать во всем, что я делал, будь то игра в прятки или беготня наперегонки по пляжу. И если я просто хотел посидеть спокойно наедине со своими мыслями, Регалито был согласен и на это тоже. У нас с ним никогда не было никаких конфликтов, никакой торговли. Мы были просто лучшими друзьями, полностью на одной волне друг с другом. Никто не понимал его, как я, и никто не знал меня лучше, чем Регалито.

Я всегда был очарован животными, но мой интерес к собакам теперь становился настоящей страстью. Мне казалось, на Земле существует совершенно отличный от нас вид – состоящий из существ с четырьмя лапами и хвостами, с представителями которого я сливался – в духовном и эмоциональном смысле – куда лучше, чем с любым человеком в моей жизни. У собак были все те качества – молчаливая сила, умение приспосабливаться, любовь к игре, решительность, эмпатия, терпение и мудрость, – к которым стремился и я. Я любил свою семью и знал, что и меня любят, – но с собаками я чувствовал себя совсем по-другому. Я ощущал себя цельным.

Когда мне исполнилось десять, моя мать подарила мне экземпляр «Энциклопедии собак», которую она заказала по почте. Эта книга изменила мою жизнь. Стоило открыть ее, и мне представлялся чудесный новой мир. Большинство собак, которых я видел в Мексике, были более или менее похожи друг на друга – все те же нечесаные, серо-коричневые, смахивающие на койотов фермерские собаки. Но внутри моей новой книги я встретился с сотнями самых разных собак всех видов, размеров и цветов, – и каждая из них казалась мне редкой и экзотичной драгоценностью. Там были ирландские волкодавы, настолько большие, что я с трудом мог поверить, что они настоящие; шарпеи с их комическими складчатыми мордами. И сенбернары на склонах снежных холмов – таких я никогда не видел.

Я хотел узнать историю эволюции собак и того, как они стали теми удивительными созданиями, которых мы знаем, как, когда и где возникла каждая порода и зачем. Я хотел встретить и получить каждую собаку всех тех пород, о которых я прочел в этой книге. Я хотел, чтобы они стали моими лучшими друзьями, такими, как Регалито.

По мере того как я приспосабливался к жизни в Масатлане, карате давало мне ощущение уверенности в себе и безопасности.

«Собаки – это звено, которое соединяет нас с раем. Им неведомы злость, зависть или недовольство. Сидеть с собакой на склоне холма в ясный день означает вернуться в рай, где ничегонеделание не было скукой, а было безмятежностью».

Милан Кундера

Мой первый породистый пес

Однажды я шел домой из школы, и вдруг мимо мелькнул первый породистый пес, которого я когда-либо видел вблизи. Это был чудесный холеный ирландский сеттер, с длинной волнистой рыжей шерстью, свисающими плоскими ушами и совершенной элегантной побежкой. Я понял, что это ирландский сеттер, благодаря своей «Энциклопедии», которая к тому времени стала моей личной библией.

Немного пошныряв в окрестностях, я узнал, что владелец ирландца – доктор Карлос Гузман, живший в богатой части города. Доктор Гузман владел, выращивал и показывал на выставках чистокровных ирландских сеттеров, которые всегда становились победителями. Он был первым человеком в Масатлане, которого я видел выгуливающим собаку, а он делал это каждый день в три пополудни. Этот человек нажил состояние, делая незаконные аборты, спрос на которые был крайне высок у женщин высшего общества. Моя мать, ревностная католичка, осуждала его из-за этого – но я думал только о его собаках, поэтому я стал его тенью во время этих дневных прогулок. Это стало настоящим ритуалом для меня.

И вот однажды я набрался смелости подойти к доктору Гузману. Он выходил на прогулку с собаками примерно в то же самое время, когда я шел из школы. Раньше я ждал, пока он завернет за угол, и только потом следовал за ним на расстоянии. Но в этот полдень я буквально бежал за ним вниз по улице. Я, должно быть, до смерти испугал его! Я бросился за ним по крутому холму, открытому всем ветрам, и, когда, наконец, едва дыша, догнал его, буквально засыпал всеми вопросами, которые только мог вспомнить, о его собаке и породе. Я выпалил их, как из пулемета.

Отойдя от шока, доктор Гузман улыбнулся. Я развеселил его или, быть может, он увидел мою искреннюю страсть к собакам, что было совсем нетипично для мальчика из рабочей семьи в Мексике. Когда я спросил его, можно ли мне будет получить одного из его будущих щенков, его глаза блеснули, и он согласился. Конечно же, я знал, что со временем щенки появятся, потому что в то время никто в Мексике – и я именно это и имею в виду – не стерилизовал и не кастрировал своих собак. В мексиканской культуре даже мысль о том, чтобы лишить какого-либо самца его «мужественности», была табуирована – даже если этот самец был собакой. И это опасная ситуация, которую я стараюсь исправить, разъясняя людям, что стерилизация и кастрирование нужны для сокращения числа брошенных и бездомных собак, которое только в Америке оценивается более чем в шесть миллионов особей.

Щенок, которого доктор Гузман подарил мне, был девочкой, и я назвал ее Салюки. Салюки – борзая, выведенная древними египтянами, я как раз читал про них в это время. Мне нравилась сама идея назвать мою новую собаку, которая немного была похожа на салюки – первую выведенную породу в истории. Это позволяло мне чувствовать связь с собаками и с их прошлым.

Позже я понял, что доктор Гузман отдал мне самого «страшного» щенка в помете. Он любил выставлять своих собак, так что он отдал мне ту, которая даже последней не выиграла бы конкурсы красоты ирландских сеттеров. Салюки была крупнокостной девочкой, и у нее не было ни капли от той грациозной женственной красоты, которыми отличались модельные ирландские сеттеры.

Конечно, я не знал, в чем разница, а даже если бы и знал, то для меня это не имело никакого значения. Я был настолько счастлив и горд, что она моя! Как по мне, так она была самой совершенной, самой красивой собакой в мире.

Я изумил мою мать, когда пришел домой с новым щенком, но она всегда поддерживала мои увлечения. Папа был столь же поглощен животными, как и я, так что с родителями у меня проблем не было. А Регалито и вовсе был счастлив получить друга для игр на все то время, пока я был в школе.

Воспитание Салюки – первой чистопородной собаки, которой я владел, – дало мне и радость, и даже еще более возросшее чувство ответственности. Я был полон решимости не повторять те ошибки, которые я допустил с Регалито.

Я уже начал схватывать, что нужно делать, чтобы собака была счастлива и в городе. И что значительно более важно, я начал понимать важность чувства свободы – и для моих собак, и для меня.

По мере того как Салюки росла, я начал выгуливать ее вместе с Регалито. Мне не нравилось, что доктор Гузман выгуливает своих собак на поводке. На мой взгляд, это ограничивало их свободу. И поскольку в то время в Мексике еще не были приняты законы об обязательном ношении поводка, я мог гулять с Салюки, идущей рядом со мной безо всякой привязи. Поскольку я удовлетворял самую важную ее потребность в свободе и движении – стремление быть на улице, вдыхать запахи, гулять и перемещаться вместе с ее стаей, – то мне было легко научить ее совершенному подчинению и умению всегда следовать за мной или идти справа от меня. Соседи считали, что это какой-то волшебный фокус. Как я уже говорил, в Мексике собаки не ходили рядом с людьми.

«Для меня “Собачьи дни” – символ апокалиптической эйфории, хаотической свободы и быстрого, действительно быстрого бега с широко закрытыми глазами».

Флоренс Уэлч[3]3
  Cолистка группы Florence and the Machine.


[Закрыть] о своей песне, ставшей хитом, – «Конец собачьих дней» (Dog Days Are Over)

Дом у моря

Мой отец работал фотографом и оператором на фрилансе долгими изнурительными часами. Когда мне исполнилось двенадцать, ему удалось отложить достаточно денег, чтобы купить для нас маленький домик в Масатлане, всего в двух кварталах от пляжа. Перед домом был сад для собак, а в нем самом – значительно больше места для нашей растущей семьи, в которой теперь были не только я и Нора, но и моя младшая сестра Моника и только что появившийся на свет брат Эрик.

Переезд в новый дом словно открыл для меня наконец двери моей темницы. Возможность слышать рокот океана поблизости будила какие-то естественные и первобытные чувства, и я наслаждался его звуками и запахами. Океан пах свободой и будущим.

Разумеется, я брал обеих собак с собой. Регалито уже начал стареть, но он стал куда более счастливой собакой с тех пор, как я начал учиться пониманию его нужд и стал выгуливать его и Салюки на улице. И оба они в каждый момент нашей новой жизни были бесконечно счастливы забыть о нашей крошечной квартирке на втором этаже.

Я становился старше и начал уходить все дальше и дальше от нашего района, чтобы самому исследовать город, и постоянно сталкивался с людьми, спрашивавшими меня о моих собаках, которые всюду были со мной рядом. Довольно скоро я стал известен как мальчик, свихнувшийся на собаках. И это работало в мою пользу, потому что, когда у кого-то появлялись лишние щенки, они спрашивали, не нужны ли они мне. Я никогда не отказывался. Я также пролистывал страницы объявлений в газете в поисках людей, продававших собак или щенков. Мои родители, довольные, что я нашел свое призвание, были счастливы поддержать мои устремления.

О том, как надо много работать и сочувствовать другим, я узнал от моих родителей, которые всегда были самыми главными моими помощниками и поклонниками.

У нас появились Китси, помесь аляскинского маламута, самоед Осо и хаски Оззи. Я начал выгуливать их всех вместе, без поводка, как стаю, все больше и больше – и постепенно, по мере того как они становились все более расслабленными, общительными и похожими на тех собак, что жили на нашем ранчо, – я начал замечать, как раскрываются их личности. Во многих смыслах это был мой первый урок погружения в поведение собак. И я увидел, что, когда я давал моим собакам вкусить даже малую часть свободы, которая принадлежит им по праву рождения, они возвращали мне этот дар послушанием, лояльностью и привязанностью. Для меня тогдашнего свобода стала звучать как прогулки по улицам Масатлана или пробежки по пляжам в сопровождении моей стаи прекрасных, идеально воспитанных собак.

И каждый раз моя семья принимала нового члена семьи с радостью. Моя мать, бывало, говорила: «Ну, ничего, я просто добавлю чуть больше воды в бобы». А когда мой отец был дома, он всегда обходил все закусочные в округе в часы закрытия, чтобы попросить у них объедки для собак.

Любовь и свобода

Мой маленький Регалито прожил двенадцать лет и умер тихой, спокойной смертью в том самом доме у пляжа – не так уж плохо для собаки, которая большую часть своей жизни была заперта в душной пыльной квартирке и ела что придется (специальная еда для собак – это была история для людей, входящих в «Золотой миллиард»).

Иногда, вспоминая Регалито, я чувствую, как печаль охватывает меня. Я рано понял, что многие из собачьих проблем коренятся в том, что они сидят взаперти весь день напролет, и я поклялся, что никогда не позволю такому случиться снова ни с одной моей собакой. Я знал, что сделал для него все, что мог, но все же, все же, если бы я мог, то попросил бы прощения у моей самой первой собаки. И хотя я был всего лишь маленьким мальчиком, который мало что знал, я бы хотел повернуть время вспять и дать Регалито возможность носиться по пляжу или отправить его обратно на ранчо к деду, где он мог бы жить своей естественной жизнью вместе с остальными членами стаи моего деда.

Конечно, единственный способ исправить что-то для Регалито теперь помочь как можно большему количеству собак, чтобы им никогда не пришлось жить куцей жизнью, пусть даже в нашем, далеком от природы человеческом мире. Я хочу помочь всем собакам пережить их собственное понимание «свободы» и жить такой жизнью, которая позволит им полностью быть теми животными, которыми они являются.

Настоящая любовь означает поддержку и помощь от человека или животного в том, что важно для другого: выполнять желания другого прежде, чем думать о своих собственных. Собаки выказывают нам любовь постоянно, будучи сверхчувствительными, воспринимая наши нужды и стараясь изо всех сил удовлетворить наши потребности в компании, любви и послушании.

Но, хотя мы всегда говорим, что мы «любим наших собак», на деле мы слишком часто обращаемся с ними так, как если бы они существовали только для нашего удовольствия и удобства. Мы игнорируем их действительные, врожденные нужды и желания – в упражнении, дисциплине и привязанности. Слишком часто мои клиенты дают своим собакам привязанность, привязанность и еще раз привязанность, потому что это проще и так им удобней в тот или иной момент времени. Я стараюсь научить их, что любить собаку по-настоящему – значит научиться заботиться о потребностях животного прежде, чем о своих собственных.

А что если взять ту формулу для построения успешных отношений с собаками, которую я использовал в работе с сотнями клиентов, и применить ее в наших отношениях с людьми? Что если мы избавимся от наших эгоистичных желаний и попытаемся понять нужды других людей – супругов, друзей, партнеров, ребенка, сотрудников, босса – чтобы сделать счастливыми и их?

Что если мы постараемся перестать контролировать людей и ситуации, а вместо этого просто будем смотреть и слушать, что они действительно пытаются нам сказать? Не значит ли, что нам придется пройти длинный путь, помогая каждому, с кем мы соприкасаемся, чтобы они могли испытать чуть больше покоя и свободы в своей жизни?

Самая знаменитая песня Стинга – «Если любишь кого-то, отпусти его» (If You Love Somebody Set Them Free). Любой родитель скажет вам, что это не так-то просто сделать. В моей сегодняшней жизни, прямо сейчас, самый большой вызов, который стоит передо мной каждый день, – это не вмешиваться и позволять моим сыновьям Андре и Кальвину свободно совершать свои ошибки. Я говорю себе, что помогаю им реализовать их потребности, стараясь оказать содействие их карьере, поместив их в школу и давая им советы. В действительности же большая часть этих действий нужна мне самому – все это проявления эгоистичного стремления быть хорошим отцом. Но что нужно самим моим мальчикам? Как бы тяжко мне ни было это признавать, но иногда они хотят, чтобы я просто свалил и дал им понырять и поплавать в свое удовольствие.

Например, мой старший сын Андре жил с моей бывшей женой в течение самого ужасного периода нашего развода. Став де-факто мужчиной в доме, он решил, что достаточно взрослый, чтобы начать жить самостоятельно – несмотря на то, что он еще не окончил школу. Он был уверен, что он может иметь свою квартиру, самостоятельно заботиться о себе и при этом отучиться в старших классах и успешно сдать экзамены. Я был категорически против, но он и слушать меня не хотел, и мне пришлось научиться прикусывать язычок, чтобы сохранить тогда еще очень хрупкие отношения с ним.

В тот год – как я и предсказывал – Андре не сдал экзамены. Столкнувшись с реальностью, сын принялся за занятия и в конце концов получил свой аттестат. Но все равно это было не тем же самым событием, которое бывает только «один раз в жизни», когда ты можешь надеть мантию и шапочку выпускника и промаршировать к помосту вместе со всем своим классом и отметить этот мильный камень своей жизни с друзьями и сверстниками. Андре сожалеет об этом теперь, но, если бы я не предоставил ему тогда свободу совершить свои собственные ошибки, вряд ли бы мы разговаривали сегодня.

Или Кальвин – мой младший сын, который больше всего похож на меня: такой же любопытный, такой же мятежный и такой же ниспровергающий авторитеты. Когда ему было шестнадцать, Кальвин запустил свое телешоу «Матт и Стафф» на канале Nickelodeon, детское шоу о школе для собак (марионеток, конечно). На этом этапе он прошел только трехмесячный курс актерского мастерства в своей жизни. Когда дело дошло до записи первых эпизодов, ему дали сценарий и сказали выучить текст и попрактиковаться до съемок.

Что ж, Кальвин думал, что он может проскочить эти три месяца уроков актерского мастерства, отмахнуться от самой тяжелой работы и просто прийти на съемочную площадку и стать звездой. И хотя я много раз предлагал ему пройтись по сценарию вместе, Кальвин сказал, что у него все под контролем, и, как только он приступит к съемкам, все немедленно встанет на свои места.

Я держался как мог, дал ему совершить все ошибки и не стал предупреждать, что, похоже, он ставит под угрозу весь проект.

Как и следовало ожидать, когда первый день съемок наконец наступил, Кальвин был удручающе не готов. Снова и снова он путал слова или вовсе забывал свои реплики. И так продолжалось первые несколько недель съемок. Режиссер шоу был в ярости до такой степени, что выкатил продюсерам требование уволить Кальвина и заменить его молоденьким профессиональным актером.

И это стало тем сигналом, который был нужен, чтобы пробудить Кальвина. Как только дело дошло до потери работы, он погрузился в процесс, выучил весь сценарий и сосредоточился на том, чтобы отработать съемки как можно лучше. Результат: за первый год в эфире шоу было номинировано на две Дневные премии «Эмми», включая номинацию «Лучшее шоу для дошкольников». И хотя я предупреждал его, что может произойти, если он не будет достаточно работать и репетировать, но, думаю, отсутствие веры словам родителей, видимо, заложено в ДНК подростков.

Я рад, что сдержал свой гнев и фрустрацию и позволил Кальвину самому получить свой очень тяжелый жизненный урок.

А что же я? Мое определение свободы менялось всю мою жизнь. Я думаю о свободе примерно так, как собаки. Когда мое уважение к кому-то находится на самом высоком уровне, то и доверие к нему растет. Чем крепче мое доверие, тем сильнее лояльность.

Собаки научили меня и тому, что чувство свободы необходимо для уравновешенной жизни. Присмотритесь, как истинная, лучшая природа вашей собаки проступает наружу, стоит вам отстегнуть поводок и пустить ее свободно бегать по полям. А теперь прикройте глаза и представьте все то же самое для себя – как вы живете жизнью без поводка своих собственных ограничений и страхов.

Уроки собак № 2

Как почувствовать свободу

^● Следуйте за своим призванием и подчиняйтесь своим инстинктам.

● Ваше призвание создает энергию ваших достижений, а ваши инстинкты – компас, который ведет вас сквозь тяготы жизни.

● Когда вы чувствуете себя печальным, смущенным, опустошенным или испытывающим беспокойство, эти эмоции создают ограничения, а постоянное их переживание может быть сигналом необходимости перемен в вашей жизни. Подавленные эмоции, если вы не обращаете на них внимания, на самом деле могут вызвать физические недомогания.

● Будьте честны с собой в том, кто вы есть. Когда наш собственный воображаемый образ не более чем иллюзия, мы обречены на то, чтобы постоянно разочаровать самих себя и всех остальных.

● Принимайте спокойно любые обстоятельства, если пришло время отпустить ситуацию, над которой вы не властны.

Урок 3: Уверенность

«Лучше действовать уверенно, если даже у вас нет на то полного права».

Лилиан Хеллман

Дейзи, иссиня-черный кокер-спаниель с сияющими глазами-угольками, с подозрением смотрела на меня однажды поздним зимним вечером 1991 года. В тот день, когда мы впервые встретились, она заросла шерстью, грязной и косматой. Длинные пряди падали ей на глаза, а ее когти, как я заметил, отросли настолько, что, искрутившись, вросли ей глубоко под кожу.

Хотя Дейзи дрожала, когда я взял ее на руки, я вспомнил, как мои новые боссы – мисс Нэнси и мисс Марта, совладелицы «Чула-Виста Груминг» (Chula Vista Grooming) – нервно переглянулись. Вне всякого сомнения, они надеялись, что собака не кинется на меня так, как когда-то на них. Я слышал, как они взволнованно говорят друг с другом, но мог понять только отдельные слова. Единственное, что я точно знал в тот момент по-английски: «У вас есть разрешение на работу?»

Это не имело значения, так как кого-то в этой комнате я понимал идеально – и на самом деле даже лучше, чем если бы она говорила со мной по-испански. И это была Дейзи. Вряд ли кто мог это заметить, но она уже сказала мне все, что я хотел о ней знать. Казалось, все вокруг нас померкло, и внезапно в комнате остались только мы двое. Я понял, что чувствую себя гораздо спокойнее и увереннее впервые с того, момента, как я пересек границу Соединенных Штатов несколько недель назад. Я взглянул на Дейзи и пробежался пальцами по ее шерсти. Она посмотрела на меня и перестала дрожать. Я перенес ее на стол для стрижки и был готов начинать.

«Cобака говорит, но лишь с теми, кто умеет слушать».

Орхан Памук