Текст книги "Running Man. Как бег помог мне победить внутренних демонов"

– Эй, Тони! – позвал Скотт из комнаты, которую он делил с командиром. – Иди-ка сюда. Ничего не видишь?

Фонарь свисал с дверной ручки. Тони покачал головой в знак недоверия.

Более тысячи собраний «АА» и десятки марафонов научили меня, что можно контролировать свои попытки, но не исход дела.

Мы уже решили, что готовы выйти, как у меня оторвалась пуговица на брюках. Я позвал мать, которая находилась во дворе, и попросил ее помочь. Потом я сидел на кровати в трусах, пока она пришивала пуговицу.

– Вообще-то я не мастерица шить, – сказала она, откусывая нитку зубами.

Я усмехнулся:

– Просто сделай так, чтобы штаны не спадали.

Она почти уже закончила, как в дверях показались мои товарищи, пришедшие посмотреть, почему я задерживаюсь. Увидев забавную сценку, они едва не покатились от хохота. Я тоже засмеялся, хотя знал, что покоя мне не будет.

Наконец мы дошли до зоны старта на травянистом склоне горы Каямбе, вершину которой покрывал снег. Несмотря на яркое экваториальное солнце, утро выдалось холодным. Я притоптывал ногами и дул на руки – не только от холода, но и от волнения. Члены французской команды рядом с нами смеялись, курили сигареты и передавали друг другу бутылку шампанского. Среди толпы зрителей, состоящей из любопытных местных жителей, официальных распорядителей гонок, журналистов и членов групп поддержки, я заметил мать с фотоаппаратом на шее. Ее брюки были заляпаны грязью. Должно быть, она поскользнулась на крутой и скользкой тропе. Я позвал ее, но она меня не услышала.

Два распорядителя подняли флаги – флаг Эквадора и флаг «Рейда», – чем и дали сигнал к старту. Все тронулись с места. Некоторые команды сразу же пустились бежать, будто это был забег на сто метров. Команда «Чарльз Шваб» держалась чуть позади, вместе с несколькими группами, идущими с разумной скоростью. Я постарался запомнить эту сцену, чтобы она навсегда отложилась в моей памяти: белые вершины, зеленая долина, цепочка бегунов в ярких одеждах посреди пучков желтоватой травы «ичу». Я шел плечом к плечу со Скоттом; мы обменялись взглядами и улыбнулись.

– Мы участвуем в «Рейде»! – сказали мы друг другу и дали пять.

На контрольном пункте номер 1 мы поставили первую печать в «паспорт». Это было здорово. Возможно, не такой уж это и сложный маршрут, как нас пугали. Может, «Чарльз Шваб» всех удивит. Мы спустились в овраг и поднялись на неровную местность с кустарниками.

Хотя впереди нас виднелись несколько команд, Тони настаивал, чтобы мы почаще останавливались и сверялись с картой. Меня это немного раздражало. Зачем останавливаться, если мы видим, куда идут те команды? Не могут же все ошибаться? Каждый раз, останавливаясь, мы все больше отставали от других, и меня это раздражало еще сильнее.

К тому времени, как мы добрались до контрольной точки номер 2, погода испортилась. Сгустились тучи, температура упала градусов на пятнадцать, пошел дождь. Если прокладывать маршрут было непросто и при хорошей погоде, то сейчас у нас начались проблемы. Через несколько часов и много-много остановок мы добрели до третьей контрольной точки. Пока нам ставили штамп в «паспорте», распорядитель сказал, что три участника уже выбыли – двое с растянутыми лодыжками и один с сильным расстройством желудка. Я представлял, как, должно быть, расстроились их команды, которым пришлось сойти с дистанции почти в самом начале.

Когда мы пошли дальше, дождь усилился. Впереди, на гребне холма, находилась одна из команд, но чтобы держать ее в пределах видимости, нужно было спешить. Тони же настоял на очередной остановке и проверке карты.

– Да ладно тебе, – недовольно проворчал я. – Давайте догоним ту команду и будем идти за ней. Скоро стемнеет.

Он строго посмотрел на меня:

– Мне нужно убедиться в том, что я действительно знаю, где нахожусь, чтобы принимать верные решения.

Когда мы тронулись, группа впереди уже скрылась. Мы шли сами по себе. Вокруг нас сгустился туман, и наступила темнота. Мы включили фонарики, и в лучах света заплясали клубы белого пара.

– Сюда, – сказал Тони, и мы пошли за ним вверх по длинному каменистому склону.

Мы переставляли ноги в молчании и тяжело дышали в разреженном воздухе. Тони захотел остановиться еще раз. Мы наблюдали за тем, как он склонился под дождем, переворачивая карту туда-сюда при свете фонарика и что-то бормоча себе под нос. Я перехватил взгляд Стива. Он понимал, что у меня на душе. Все мы чувствовали примерно то же самое: не прошло еще и суток со старта «Рейда Голуаз», а мы промокли, замерзли, устали да еще и заблудились.

– Вот сюда, – указал Тони в клубящийся туман.

В следующие несколько часов мы прошли мимо одних и тех же камней трижды – и каждый раз в новом направлении. Мы знали, что находимся где-то возле четвертой контрольной точки, но не имели ни малейшего понятия, где она. Я представлял себе, как другие команды проходят одну контрольную точку за другой и выслушивают новости об американцах, не добравшихся даже до четвертой. Я подумал было попросить мысленно о помощи Майкла Лусеро, но потом решил, что он не следит за нами.

Согласно карте, четвертая точка находилась примерно в восьми километрах от третьей; мы же в ее поисках прошли километров тридцать. Еще через час ходьбы под холодным дождем Нэнси предложила поставить палатку и отдохнуть до утра. Тони немного поворчал, но в конце концов согласился с тем, что это разумное предложение.

Все мы чувствовали одно и то же: не прошло и суток со старта, а мы промокли, замерзли, устали, да еще и заблудились.

Мы взяли с собой легкую и дорогую пятиместную палатку. Сейчас мы установили ее впервые, и она показалась нам до смешного маленькой. Один за другим мы забрались внутрь. Там было настолько мало места, что Скотту пришлось поджать колени, и все равно его ступни оставались снаружи. Конечно же, никаких подстилок мы с собой не взяли – никакого лишнего веса для необычайно проворной команды «Чарльз Шваб»! – поэтому пол тут же промок. Спать было невозможно. Стив все время кашлял и не мог остановиться. Если кому-то хотелось повернуться на другой бок, то поворачиваться приходилось и всем остальным.

Наконец показались первые признаки зари. Постанывая и потирая шеи, мы выбрались из палатки. Туман немного приподнялся, так что можно было видеть дальше десяти ярдов от себя, и мы пустились в путь.

Нэнси резко остановилась и подняла руку:

– Шшш!

Я тоже услышал голоса. Мы пошли на звук и, перевалив через гребень холма, увидели на поляне ярко-красную палатку «Рейда» и стробоскопические фонари. Мы посмотрели друг на друга, не веря своим глазам. Оказывается, все это время мы были рядом с контрольным пунктом.

Мы уныло подошли к французским распорядителям.

– А, bon… одна из потерявшихся команд. Теперь пропало только девять.

Значит, мы были не единственными. Это нас приободрило. Я отошел за большие камни, чтобы справить нужду, а когда вернулся, товарищи по команде спели мне песню «С днем рожденья тебя», протянув раздавленное пирожное со свечой и промокшую открытку от матери. Я и забыл, что мне исполнилось тридцать шесть лет. Недолгий перерыв позволил мне вознести мысленную молитву благодарности за шесть лет трезвости, за моих чудесных детей и даже за то, что промок, замерз и потерялся в горах Эквадора.

Потом я стоял над Тони, пока он раскладывал карты на земле и намечал маршрут к следующей контрольной точке. Я, конечно, тоже не был астронавигатором, но мне хотелось посмотреть, чем он занимается. Ему же, очевидно, не нравилось мое внимание.

– Вон туда, – показал он.

– Ты уверен?

– Чарли, я знаю, что делаю, – резко ответил он.

Я вознес молитву благодарности за шесть лет трезвости, за моих чудесных детей и даже за то, что промок, замерз и потерялся в горах Эквадора.

В конце концов мы дошли до пятой контрольной точки. Оттуда спустились в заросли деревьев с шишковатыми стволами, с которых свисали ленты темно-красной коры. С веток осыпались мхи, лишайники и гигантские бромелии; в призрачной дымке щебетали птицы и квакали лягушки. Природа казалась первобытной, не похожей на привычный нам мир. Мне подумалось, что в этом зеленом переплетении мы запросто сможем разглядеть вертикальные зрачки тираннозавра.

Спустившись по скользким холмам, мы вышли из леса на грязную дорогу, которая, согласно карте, должна была вывести нас к шестой контрольной точке у деревни Оякачи. Мы прошли мимо хижин с жестяными крышами и горячих серных источников. Женщины в ярких шалях и длинных юбках предлагали нам купить браслеты и фетровые шляпы. Мы нашли представителя «Рейда», и Тони протянул ему наш «паспорт».

– На каком мы месте? – спросил Тони.

Я поморщился. В самом ли деле мы хотели это знать?

– Вы… номер тридцать пять, – сказал представитель, глядя в блокнот. – Самая быстрая команда прошла здесь двенадцать часов назад.

Путь сюда занял у нас двадцать восемь часов, но, по крайней мере, мы были не последними. Мы решили немного передохнуть, чтобы упаковать получше снаряжение и перекусить. Когда мы со Стивом сели на бревно, он вдруг перегнулся пополам и зашелся в кашле.

– Все нормально? – спросил я.

– Просто шли слишком быстро, – сказал он и снова закашлялся.

– Можем немного сбавить обороты, – предложил я.

– Ну ладно, идем! Всем собраться! – крикнул Тони.

– Вот гадость! – прошептал Стив.

Мы взвалили на плечи рюкзаки и пошли дальше. Некоторое время за нами бежали тощие собаки, а потом отстали. Мы перешли по дощатым мосткам болотистую низину и начали подъем. Нас снова окутал туман, лишив надежды увидеть впереди какую-нибудь команду. Мы шли вслепую.

На преодоление следующих трех контрольных точек потребовалось еще тридцать бессонных часов. Доходило до комических ситуаций. Один раз Тони посмотрел на карту и сказал: «Сюда». Мы вошли в густой туман и наткнулись на контрольную точку, которую покинули всего за час до этого.

Кашель Стива становился все хуже. Мои ступни ныли, и что-то врезалось мне в лодыжки. Нэнси притихла. Скотт раздраженно вздыхал каждые несколько минут. Мы тащились неизвестно куда в холоде и сырости. Во второй половине третьего дня, стоя на вершине холма над болотистой равниной, мы разглядели грузовики, палатки и загоны с лошадьми. Все тут же приободрились. Наконец-то мы дошли до контрольной точки номер 10, нашего первого промежуточного пункта.

Мы подошли к стоянке, которую Рольф с Куртом оборудовали для нас.

– Где мама? – спросил я Рольфа.

– Спит в палатке. Сказала, чтобы мы разбудили ее сразу же, как ты придешь.

Я решил, что лучше ей еще немного поспать, пока я прихожу в себя. Мне не хотелось ее пугать. Хромая, я проковылял в палатку Рольфа.

– Что-то не так с ногой.

Я лег, и Рольф помог мне стянуть ботинки. Ноги пронзила мучительная боль.

– О господи! – пробормотал Рольф.

Мои носки пропитались кровью. Рольф аккуратно скатал их и поморщился. Мои лодыжки походили на разделанное мясо.

– Через прокладку прорвался пластик. – Он показал мне задник ботинка. – Вот этот край протер тебе лодыжку до кости.

– Чарли! – в палатку заглянула моя мама с заспанным лицом и перекинутыми на одну сторону волосами. – Как ты?

Рольф, сидя к ней спиной, закатал обратно мои окровавленные носки.

Я кое-как встал на ноги и обнял мать. Ее одежда пахла табачным дымом, который на мгновение напомнил мне о баре. В мозгу промелькнула мысль: «Неплохо было бы сейчас пропустить пива».

– Нормально, – ответил я. – Пара волдырей. А ты как?

Она выглядела уставшей. Одежда и обувь были покрыты грязью.

– Ну, то еще приключение. Эквадорская лечебная грязь. Полезна для кожи.

Я снова обнял ее и подержал в своих объятьях некоторое время.

Потом раздался крик Тони:

– «Шваб», собираемся и выходим как можно быстрее!

Я вышел из палатки необутый.

– Слышали? – не унимался Тони. – Мы на четырнадцатом месте! Садимся на лошадей и в путь!

– Сейчас не время, – сказал я. – Ехать на лошадях разрешается только до семи. Правило «темной зоны», не помнишь? Через пару часов нам все равно придется остановиться.

– Но мы на четырнадцатом месте.

– Все мы тут на четырнадцатом месте, Тони. Вместе с двадцатью другими командами. Оглянись, никто никуда не уходит. Они разумные люди и ждут утра.

– Мы приехали сюда ради гонки, Чарли, а не для того, чтобы рассиживаться в лагере с мамочкой.

– Никто никуда сегодня не уходит, – медленно произнес я. – Стив болеет. Мои ноги – сплошное месиво. Все мы смертельно устали, в том числе и ты. Нам нужно поспать. Сейчас это самое разумное решение. Мы выйдем сразу же, как начнет светать.

Тони недовольно отошел. Он вызывал одного за другим в свою палатку и пытался убедить в том, что нам необходимо продолжать путь. Никто не поддавался. Все сомневались в его способностях руководителя.

На следующее утро, на заре, мы встали и оделись. После того как Рольф перевязал мне лодыжки и отрезал пластиковые края ботинок, моим ногам стало немного лучше. Вместе с Нэнси и Стивом мы подошли к импровизированному загону. Согласно правилам, мы могли выбрать три лошади и по очереди ехать на них. Ветеринары на следующих контрольных пунктах должны были проверять состояние животных. Мы подошли к пастуху в пончо, он передал нам поводья трех оседланных лошадей и взмахом руки показал, чтобы мы уходили.

Я показал на другую лошадь, которая казалась мне спокойнее той, что нам выделили.

– Может, вот эту? Puedo tener este? [4]4
  Можно мне эту? (исп.)


[Закрыть]

– Нет. Идите.

– Да все нормально, Чарли. – Нэнси и Стив повели своих лошадей к нашим палаткам.

Моя же отказывалась двигаться. Я дернул посильнее, отчего она только еще больше заупрямилась. Один из пастухов хлопнул ее по заду, она сделала несколько шагов и остановилась. Он снова ее ударил, она топнула ногой и заржала.

Пастух снова занес руку.

– Нет, – сказал я, поднимая руки. – Que está pasando? [5]5
  Что происходит? (исп.)


[Закрыть]

– Ella es una nueva madre [6]6
  Она только что ожеребилась. (исп.)


[Закрыть], – ответил пастух.

Даже я со своими скудными познаниями в испанском понял, что моя лошадь только что родила и жеребенок находился в загоне вместе с ней. Неудивительно, что она не хотела уходить. Я снова попросил другую лошадь.

– Нет. No es posible [7]7
  Это невозможно. (исп.)


[Закрыть], – ответил пастух.

Я по-настоящему разозлился. Я сказал, что мы забираем двух лошадей, а эту пусть оставляет себе.

– Нет. Нет. Descalificado [8]8
  Дисквалифицируют. (исп.)


[Закрыть], – качал он головой.

Стив подошел, чтобы узнать, в чем дело. Я сказал, что нас заставляют разлучить только что родившую лошадь с ее жеребенком.

– Por favor? [9]9
  Пожалуйста? (исп.)


[Закрыть] – попросил Стив, указывая на другую лошадь.

– No. Descalificado [10]10
  Дисквалифицируют. (исп.)


[Закрыть].

– Ну ладно, ладно, – я поднял ладони в знак согласия. – Vamos con el bebé! [11]11
  Пойдем с жеребенком! (исп.)


[Закрыть]

Все мы смертельно устали. Нам нужно поспать. Сейчас это самое разумное решение.

Мы брали лошадь вместе с жеребенком.

Пастух пожал плечами и пошел за жеребенком. Я взял лошадь-мать за поводья, и жеребенок тут же пошел за ней. Я не понимал, решил ли проблему или создал новую, но по крайней мере мы двигались. Увидев нас с детенышем, Тони и Скотт покачали головами.

– Ты что, шутишь? – спросил Тони.

– Лучше выхода не было, – сказал Стив.

– Это был единственный выход, – поправил его я.

Мы попрощались со своей группой поддержки и вышли из лагеря вместе с несколькими другими командами. Было холодно, но видимость значительно улучшилась. Сквозь облака виднелись куски голубого неба. Тони, похоже, пришел в себя после вчерашнего бунта. Он даже позволил мне разглядывать карту вместе с ним, хотя и так было понятно, куда идти. Примерно в двадцати милях впереди, за бледными холмистыми равнинами, возвышался следующий наш пункт – идеальный конус Котопахи, манивший нас, словно мощный магнит. Я представлял себе, каково стоять на его вершине. Потом я разглядел в вышине птицу, парившую в восходящих потоках теплого воздуха.

– Смотрите. Это кондор?

Нам говорили, что это исчезающий вид и шансы встретиться с ним невелики.

– Ого, действительно он! – воскликнула Нэнси.

– Это знак, – сказал я. – Удача на нашей стороне.

– Ты же знаешь, что кондоры падальщики? Они питаются трупами, – высказался Скотт. – Выбрали самую подходящую команду.

Вскоре всем стало ясно, что если кондор и был предвестником чего-то, то уж точно не удачи. Прежде всего жеребенок требовал молока матери каждые минут десять или около того, и мы всякий раз останавливались. Кроме того, все наши лошади боялись воды, и нам приходилось толкать и тянуть их даже через самые мелкие ручьи. На контрольной точке 11 наездники поменялись. Мы решили, что никто не будет ехать на лошади-матери – из-за жеребенка ею невозможно было управлять. Тони сел верхом на другую, Стив на третью, и мы двинулись дальше.

Когда мы поднялись выше, усилился ветер и резко упала температура. Через несколько часов мы с Нэнси заметили, что Тони замолчал. Он клевал носом, и с каждым шагом лошади его тело подпрыгивало.

– Тони, с тобой все в порядке? – спросила Нэнси, идущая рядом с ним.

Ответа не было.

– Тони?

– Да! – дернулся он и выпрямился в седле.

– Все нормально?

Он посмотрел на Нэнси невидящим взглядом.

– Да, нормально. Надо забрать детей, – ответил Тони и снова сгорбился.

– Тони! – Нэнси схватила его за колено.

Он пробормотал что-то про карты и школьный автобус.

– Посмотри на меня, Тони, – настаивала Нэнси.

Он подергал молнию на куртке, словно собирался расстегнуть ее.

– Мне кажется, у него переохлаждение, – сказала Нэнси. – Нужно его согреть.

– Нужно спрятаться от этого ветра, – сказал я.

Мы посмотрели на голую равнину впереди. Я достал карту с компасом и повторил шаги, которым много месяцев назад меня обучил Майкл. На карте была показана река, которая, если я был прав, находилась за следующим долгим подъемом. Я подумал, что в долине реки мы найдем какое-никакое убежище. Там можно будет поставить палатку и согреть Тони. Мои товарищи по команде в ожидании смотрели на меня.

– Сюда, – сказал я.

Мы перевалили через вершину холма, но никакой реки и деревьев за ним не было – только другой вытянутый голый гребень.

– Если реки нет за тем холмом, мы останавливаемся и ставим палатку. Все согласны?

Вскоре всем стало ясно, что если кондор и был предвестником чего-то, то уж точно не удачи.

Я шел впереди команды, и каждый шаг, дававшийся мне с трудом, заставлял сильнее биться сердце. Добравшись до вершины, я закричал от восторга. Внизу действительно протекала река. Я также увидел палатки, людей и лошадей. Здесь остановились на ночлег другие команды. Спустившись к берегу, мы тут же установили палатку и помогли Тони забраться в нее. Потом мы укутали его в майларовое «космическое одеяло» и уложили в спальный мешок. После этого я пошел позаботиться о лошадях.

Пастух сказал, что, когда мы будем разбивать лагерь, нужно снять седло с матери, положить его на землю и привязать ее к нему. Другие лошади, по его словам, будут оставаться рядом с ней. Я сделал так, как он сказал, и вернулся к палатке.

Тони не становилось лучше. Легкая дрожь переросла в содрогания всем телом. Нэнси со Скоттом легли по бокам от Тони и согревали его своими телами.

– Если ему не станет лучше, придется воспользоваться спасательным радио, – сказал Стив.

Все мы знали, что это означает дисквалификацию.

– Если в ближайшее время ему не станет лучше, позову спасателей, – сказал я.

Я вернулся к лошадям, чтобы проверить их. Они спокойно паслись и выглядели довольными. Потом пошел к другим командам, чтобы узнать новости. Я нашел одну женщину, немного говорившую по-английски, и она сказала, что все здешние французские команды идут вместе. Официальные представители «Рейда» объявили, что из-за ухудшившихся погодных условий необходимое время до следующей контрольной точки увеличено. Это была хорошая новость. Я вернулся к своей команде.

Стоявший у палатки Стив сообщил мне еще одно хорошее известие. Тони постепенно приходил в себя. Я предложил всем немного поспать и, если самочувствие Тони улучшится, выйти в четыре часа утра.

Все мы сгрудились внутри палатки; на этот раз торчали наружу мои ноги. Я долгое время не мог заснуть, дрожал, прислушивался к ветру, к тихому ржанию лошадей и к похрапыванию моих товарищей. Я понимал, что никакой истории о «торжестве новичка», которую выдумал себе, не будет. Нам повезет, если мы просто не сойдем с гонки. Я замерз, проголодался и страшно устал. Но был благодарен судьбе за то, что нахожусь здесь, благодарен за все эти чувства. Я потерял так много лет, ничего не ощущая.

На моих наручных часах включился будильник, и я разбудил остальных. Закрепив на голове фонарик, я отправился к лошадям, но не нашел их. Может, я ищу не в том месте? Я посветил фонариком во все стороны. Никаких лошадей. Может, их кто-то украл? Может, другая команда захотела разыграть нас? Не смешно. Я вернулся к товарищам и сказал, что лошади пропали.

– Что значит пропали? – спросил Стив.

– То и значит. Исчезли. Я привязал одну к седлу. Другие должны были оставаться рядом с ней.

– А седло до сих пор там? – спросил Скотт.

Мы пошли со Стивом проверять. В свете фонаря я разглядел валявшееся в грязи седло.

– Черт, – пробормотал я. – Наверное, она отвязалась.

Если мы не найдем лошадей, нас дисквалифицируют, и все по моей вине. Единственное, что оставалось, – это ждать восхода солнца, а потом идти искать их. Возможно, они ушли не слишком далеко. Когда стало достаточно светло, мы с Нэнси и Стивом отправились на поиски. С вершины холма было видно, как другие команды поднимаются вверх по реке. Я чувствовал себя ужасно – сейчас мы должны были идти вместе с ними.

– Посмотри, – Нэнси показала на долину. – Вон там лошади.

Я тоже их увидел. Вообще-то это было не такое уж и редкое зрелище. За последние несколько дней мы видели несколько диких табунов. Но это были четыре лошади, и одна выглядела значительно меньше остальных. Мы со Стивом побежали вниз по тропе. Ближе стало видно, что у двух лошадей на спинах седла.

– Ага!

Теперь оставалось только поймать их.

Мы со Стивом разделились, надеясь окружить лошадей с двух сторон. Но лошадям это не понравилось. Не успели мы приблизиться к ним, как они испуганно побежали дальше по долине. Мы решили пока что держаться позади и подгонять их к лагерю.

Когда мы подошли поближе к лошадям, я услышал громкий свист. Подняв голову, я увидел подъезжающего ко мне всадника в полосатом пончо и широкополой шляпе. Он что-то быстро говорил по-испански.

Я помотал головой:

– No comprendo [12]12
  Я не понимаю (исп.).


[Закрыть].

Он слез со своей лошади и расстегнул молнию на моей ярко-желтой командной куртке. Я подумал, что он хочет меня ограбить и забрать куртку себе. Ну ладно, драться я не буду. Но, сняв с меня куртку, он скомкал ее и бросил на землю. Жестом он предложил Стиву сделать то же самое и показал на лошадей.

– А, желтый цвет! – воскликнул Стив. – Он пугает лошадей.

Без ярких курток мы смогли подойти к нашим лошадям и ухватить их за поводья. Помахав пастуху, мы сказали Gracias [13]13
  Спасибо (исп.).


[Закрыть] и пошли в лагерь. Наши товарищи приветствовали нас радостными криками. Собрав вещи, мы пустились в путь.

Передавая «паспорт» для отметки на контрольном пункте номер 15, я спросил работника, к какому времени мы должны добраться до пункта 16, чтобы не сойти с дистанции. Он сказал, что там нужно быть в 16:30. Я посмотрел на часы – 14:00. Если мы поспешим и не заплутаем, то у нас есть шанс.

Мы увидели контрольный пункт чуть позднее четырех часов дня. Несмотря на все испытания, мы все-таки держались. На контрольном пункте я на ходу поприветствовал нашу группу поддержки и поспешил к французскому распорядителю, чтобы поставить отметку. Было точно 16:23.

Он посмотрел на часы, поцокал языком и грустно улыбнулся.

– Ну, неплохо, неплохо, но вы не уложились во время, – сказал он с акцентом и постучал пальцем по своим часам. – Опоздали на восемь минут.

– Нет! Нам сказали, что нужно быть здесь до 16:30. Мы пришли вовремя. Понимаете?

– Плохо для вас, да? Наверное, у них старая информация. Вы не уложились в срок. Ничего не поделаешь. Но ничего, можете подниматься в гору просто так, если захотите. Или пропустить гору и сразу сесть на велосипеды. Или можете вообще сойти с дистанции. Выбор за вами.

Мне захотелось его придушить.

– Мой выбор такой, – произнес я как можно спокойнее. – Мы продолжаем идти дальше как участники состязания, потому что ошиблись ваши официальные распорядители, а не мы с командой. Я хочу заявить протест.

Он стоял скрестив руки и смотрел на меня с легким презрением, как на американского туриста, заказавшего кетчуп к улиткам.

– Что-то мне подсказывает, что французские команды могут отмечаться в любое время, правда? Что за бред! Мы не сходим с дистанции!

Подошедшая к нам Нэнси взяла меня за руку и отвела в сторону, заговорив с распорядителем по-французски. Он качал головой и что-то быстро говорил ей в ответ.

Нэнси кивнула и ответила, затем повернулась ко мне:

– Мы сняты с официальных соревнований. Теперь мы в трансэквадорской группе. Вот так.

Нэнси, Скотт, Стив, Тони и я сели кружком на сырой земле. Чуть поодаль стояли моя мать, Рольф и Курт, прислушиваясь к нашему разговору. Нам нужно было решить, что делать дальше. Мы говорили о том, как здорово, что мы вообще дошли до этой точки, и как было бы замечательно принять горячий душ и поспать в настоящей кровати. Мы говорили о том, что можно перейти сразу к велосипедам, а не подниматься в гору; так мы не потратим много сил и будем чувствовать себя лучше, что позволит нам финишировать быстрее. Казалось, что обогнуть вулкан – это разумное предложение.

Наконец заговорила Нэнси, которая все это время молчала:

– Люди приезжают сюда со всего света только ради того, чтобы забраться на Котопахи. Мы уже здесь. Мне бы хотелось подняться на него.

Мы повернулись и молча посмотрели на вершину. Нэнси была права. Нам может больше и не представиться такой возможности. Выбор был ясен: комфорт или страдания.

Через минуту Стив сказал, что тоже хотел бы попробовать. Тони и Скотт с ним согласились.

– Ну тогда пойдем, – сказал я.

Наша группа поддержки помогла нам собрать горное снаряжение. Я быстро попрощался с матерью. Я понимал, что она беспокоится о нас.

– Увижусь с вами на велосипедах, – сказал я французу, стараясь как можно лучше воспроизвести акцент инспектора Клузо.

Следующей нашей целью была стоянка «Хосе Ривас», горная хижина на высоте почти в шестнадцать тысяч футов, в которой располагался контрольный пункт номер 17. «Рейд» отправил туда медиков, которые должны были осматривать всех, кто собирался подняться на вершину. Пока мы поднимались, Стив кашлял все сильнее и сильнее. Когда мы добрались до хижины, всем было понятно, что дело плохо. Он уже кашлял кровью и, казалось, не совсем понимал, что происходит. Мы сразу же отвели его к врачу. Тот подтвердил наши опасения. У Стива обнаружился не только острый бронхит, уровень кислорода в его крови упал до угрожающего показателя менее шестидесяти процентов. Его нужно было немедленно эвакуировать на вертолете. На самого Стива это известие произвело угнетающее впечатление, но все мы знали, что выбора у нас нет. Я обнял Стива в знак поддержки.

Мы молча посмотрели на вершину Котопахи. Выбор был ясен: комфорт или страдания.

Теперь нас оставалось четверо. Нам нужно было отправиться к вершине в час ночи, чтобы сойти с нее до того времени, как снежный покров немного подтает от солнца и станет нестабильным. Нам оставалось несколько часов на отдых, но, как обычно, я не мог заснуть. У меня болела голова, грудь сдавливало и вдобавок появился сухой кашель. Мне не терпелось пуститься в путь. Наконец настало время собраться и пройти окончательную медицинскую проверку. Я старался сдерживать кашель, потому что не хотел, чтобы французский врач прослушивал мою грудь. Я выдавил из себя пару шуток, которые ему показались несмешными, и затем он махнул в знак того, что осмотр закончен.

В темноте мы начали восхождение по каменистой осыпи. Примерно через час мы дошли до снеговой границы и переобулись в тяжелые ботинки с «кошками», достали ледорубы и привязались друг к другу веревкой. Я шел первым, Нэнси замыкала группу. На безоблачном небе сияли такие яркие звезды, каких я никогда в жизни не видел. Мы поднимались медленно, продумывая каждый шаг. Поднять ногу, передвинуть ногу, поставить ногу.

Подниматься на такой высоте трудно и при обычных условиях, а мы начали восхождение уставшими, обезвоженными, голодными и с кислородным голоданием. Мы заставляли себя идти вперед, передвигаясь по извилистой линии через снежные поля, вдоль расселин и мимо образованных ветром снежных скульптур, которые в свете наших фонариков походили на выпрыгивающих из моря белых китов. Через несколько часов я попытался в очередной раз втянуть в себя воду через трубку из гидратора, но безуспешно. Я понял, что не прочистил трубку после последнего раза и теперь вода в ней замерзла. Я не мог поверить, что забыл о такой элементарной вещи. Говорить об этом товарищам не стоило. С этих пор у меня просто не было воды.

На высоте примерно в семнадцать тысяч футов мы остановились, чтобы сделать привал. На востоке горизонт освещали рваные оранжево-серые полосы. Ветер, не унимаясь, вихрем дул вокруг нас. Сидя в снегу, я вдруг испытал чувство некоторой отстраненности от своего тела, как будто бы смотрел на себя сверху. Я постарался дышать медленно и сосредоточенно, осознавая, где я нахожусь и что делаю. Все вокруг расплывалось. И тут я услышал музыку. Чудесное эхо живой и бодрой мелодии гитары и флейты. Я закрыл глаза и прислушался. Открывая их, я едва ли не ожидал увидеть перед собой ансамбль местных музыкантов, марширующих по тропе. Перехватив взгляд Скотта, я показал на свое правое ухо. Он вопросительно посмотрел на меня.

– Слышишь? – спросил я.

– Слышу что?

Тут на меня заинтригованно посмотрели и Нэнси с Тони.

Теперь нас осталось четверо. Мы начали восхождение уставшими, обезвоженными и голодными.

Возможно, это был какой-то атмосферный феномен и звуки доносились из далекой деревушки внизу, подобно тому как от костра клубами поднимаются струи дыма. Возможно, все это звучало только в моей голове. Когда я переходил на трезвый образ жизни, мне сказали, что если я продолжу двигаться по Пути к Счастью, как это называется у «Анонимных алкоголиков», то смогу встретить удивительные дары судьбы. Я подумал, что эта музыка, откуда бы она ни поступала, и есть один из таких даров.

Глядя на вершину, я вспоминал все трудные забеги, в которых принимал участие, изматывающие последние мили, когда кажется, что ты уже не в силах двигаться вперед. Сейчас мне было тяжелее. Но не тяжелее, чем бросать наркотики. И не тяжелее, чем оставаться трезвым. Я знал, что самое трудное уже позади. Знал, что дойду до вершины.

– Ну что, готовы? – спросил Тони.

– Готовы, – ответили мы все.

И вот мы каким-то образом оказались на вершине. Дорога наверх заняла семь часов, но мы ее прошли. Мы громко поздравили друг друга, обнялись и повернулись, чтобы насладиться видом. Казалось, что заснеженные пики плывут над серебряными облаками. На севере вырисовывался силуэт Имбабуры, величественного вулкана, который я видел в первое утро в Ибарре. Я вынул из внутреннего кармана куртки фотографию своих детей и дважды поцеловал ее со слезами на глазах. Я их так люблю, но сейчас они от меня невозможно далеко!