Текст книги "Голландское господство в четырех частях света. XVI– XVIII века. Торговые войны в Европе, Индии, Южной Африке и Америке"

Чего нельзя сказать о многих современниках де Витта, и кумовство неизбежно укоренилось в олигархической системе Голландской республики. Как и правящие сторонники «истинной свободы», так и штатгальтеры из дома Оранских были в равной степени замешаны в практике определения своих покладистых приверженцев на ключевые позиции или на прибыльные посты, если только это можно было сделать, не вызывая излишнего скандала, а порой даже не обращая на него внимания. В долгосрочной перспективе кумовство, вероятно, принесло государству больше вреда, чем взяточничество и коррупция. Естественно, оно вызывало все большее недовольство и постепенно размежевало интересы правящей олигархии и среднего и низшего сословий. Наиболее скандальные черты этого кумовства правителей отразились в соглашении членов городского совета по очереди назначать своих друзей и родственников на государственные и общественные должности. Сначала устные, а потом и письменные, эти «договоры очередности», относительно редко встречавшиеся в XVII в., в XVIII стали все более распространенным явлением. И хотя люди со способностями не обязательно оказывались отстраненными от управления из-за подобной системы патронажа, остается фактом, что основной критерий для кандидата определялся не столько его качествами, сколько семейными связями. Другими словами, общественные должности в Голландской республике – и, если уж на то пошло, повсюду, хоть и по разным причинам, – стали рассматриваться как частная, в той или иной степени покупаемая или продаваемая, семейная собственность. Как писал в 1740 г. один долго проживший в Голландии англичанин: «Их правительство аристократическое, поэтому столь восхваляемая свобода голландцев не должна пониматься в общем и абсолютном смысле, а только в cum grano salis – ироническом. Бургомистры и советы обеспечивают суверенитет городов; а когда из-за смерти кого-то из них освобождается вакансия, бургомистр крайне оскорбился бы, если вдруг какой-то нахальный бюргер вздумал бы возмущенно роптать по поводу занятия ее кем-то из сыновей бургомистра или его родственников».

Хотя в XVIII в. правящая олигархия все более отстранялась от простых бюргеров, было бы неправильно делать слишком сильный акцент на пропасти, разделявшей правителей и находящихся под их управлением в более ранний период. Общеизвестно, что многие – возможно, большинство – из правителей золотого века согласились бы с Якобом и Яном де Виттами, что маленькому человеку таким и следует оставаться и одни лишь правители обладают способностью править своими соотечественниками. Но, несмотря на возмущение, которое вызывала подобная аристократическая заносчивость, и несмотря на широко распространенное восхищение домом Оранских, остается фактом, что большую часть времени люди были готовы мириться с правителями, как со своими естественными лидерами. К дому Оранских они обращались только во времена серьезных опасностей, таких как французские вторжения 1672 и 1748 гг. Как отмечают некоторые голландские историки, многие большие группы населения республики – хоть и не такие крикливые, как кальвинистские экстремисты или убежденные оранжисты, – имели все причины предпочитать правящую олигархию ее непосредственным противникам. Католики, ремонстранты и инакомыслящие протестанты в целом, которые в совокупности составляли, возможно, две трети населения (на 1662 г.), осознавали, что правители были их основным бастионом против нетерпимых predikanten – духовенства «истинной реформированной христианской религии». Дай волю этим фанатикам, и они установили бы верховенство ортодоксальной кальвинистской церкви над относительно веротерпимым государством.

Не только правящее сословие настороженно относилось к династическим амбициям и монархическим наклонностям, демонстрируемым порой домом Оранских. Примечательно, что при нападении Вильгельма II на Амстердам в 1650 г. все население города без колебаний стало на сторону олигархов, братьев Биккер. Даже во времена Яна де Витта и «истинной свободы» правителям приходилось все же учитывать общественное мнение, чему был свидетелем Уильям Темпл, написавший, что «путь к должности и власти лежит через качества, заслуживающие признания народа». Хотя позднее правители превратились в непредставительное меньшинство, большинство соотечественников не оспаривало их многолетнее право на управление, раз они правили Голландской республикой в величайший период ее истории.

Для современников и потомков одним из самых впечатляющих проявлений смелого коммерческого предприятия послужил взлет Вест– и Ост-Индской компаний, даже притом что экономическая значимость этих двух больших торговых корпораций на самом деле была меньше, чем будничное фрахтовое дело в Западной Европе и рыболовство в Северном море. Торговля зерном на Балтике была, как отметил в 1671 г. де Витт, «источником и основой наиболее значимой коммерции в этих землях». В начале XVII в. в этой торговле участвовало около 1200 голландских судов, и за первую половину того же века количество прошедших через пролив Зунд голландских кораблей превосходило число английских в соотношении примерно 30 к 1. Уже к 1666 г. в торговле на Балтике было задействовано почти три четверти активного капитала Амстердамской биржи. Рыболовство в Северном море – лов сельди, пикши, трески и щуки – в 1580–1639 гг. также называлось «наиважнейшим промыслом и основной золотой жилой» Соединенных провинций. Примерно 40 лет спустя де л а Кур утверждал, что в этом промысле участвовало более тысячи рыболовецких судов грузоподъемностью от 48 до 60 тонн. Он подсчитал, что в рыбной индустрии, вместе с ее вспомогательными производствами, было занято примерно 450 тысяч человек по сравнению с 200 тысячами, задействованными в сельском хозяйстве, и около 650 тысяч в остальных производствах. Оценки стоимости улова варьируются в широком диапазоне, однако де ла Кур приводит цифру (на 1662 г.) 8 миллионов флоринов (почти миллион фунтов), что, вероятно, не так далеко от истины. Рыбная промышленность строго контролировалась посредством правил, установленных гильдией и правительством, обеспечивающим высокий стандарт качества для бочковой сельди в рассоле на экспорт, а также свежей и копченой рыбы, которой питались по всей стране, где только богатые могли позволить себе мясо более одного раза в неделю. Большую часть XVII в. Энкхёйзен и Роттердам являлись двумя основными центрами ловли сельди, как Амстердам центром арктического китобойного промысла. Последний был организован в 1614–1642 гг., как монопольная Северная компания, а впоследствии – и более успешно – как свободное предпринимательство, когда Генеральные штаты отказались возобновлять монопольные привилегии компании.

Провал грандиозных планов Северной компании представляет собой любопытный контраст с развитием Вест– и Ост-Индской компаний в тот же период времени, хотя позднее для WIC добром это не кончилось. Как и другие образования Голландской республики, эти две компании несли на себе печать олигархии, которая со временем становилась все более заметной. Их создание и первоначальное становление также иллюстрируют взаимодействие торгового и правящего сословий и усиливающуюся роль амстердамских капиталистов и инвесторов в заморской торговле.

Каждое из шести региональных отделений Ост-Индской компании имели совет директоров, изначально идентичных местным директорам объединенных компаний-первопроходцев, пожизненно занимавших свои посты. Когда директор умирал или, крайне редко, выходил в отставку, его коллеги-директора представляли список из трех кандидатов местным представителям штатов провинции, которыми обычно являлись заинтересованные городские бургомистры и которые выбирали одного кандидата на освободившуюся вакансию. Heeren XVII – 17 директоров избирались из региональных директоров, которые, в свою очередь, выбирались из вкладчиков с минимальной долей в 6 тысяч флоринов для региональных советов и 3 тысячи флоринов для подчиненных советов Хорна и Энкхёйзена. Таких ведущих вкладчиков называли hoofdparticipanten – основные акционеры. Восемь из Heeren XVII представляли Амстердамский совет, четверо Мидделбургский, и по одному от каждого из остальных советов. Семнадцатый директор назначался на основе ротации из представителей всех советов, за исключением Амстердама.

Такое несменяемое и олигархическое по своей природе управление вскоре породило сильную враждебную критику как среди обычных вкладчиков, не имевших никакого влияния на политику руководства, так и среди hoofdparticipanten – основных акционеров, остававшихся вне узкого круга директоров и их друзей. Когда в 1623 г. был впервые обновлен устав компании, Генеральные штаты предприняли вялую попытку как-то отреагировать на эту критику, постановив, что с этого времени директора могли избираться только на трехлетний срок и что список на заполнение трех директорских вакансий будет подавать комитет, включающий в себя равное количество директоров и основных акционеров. В итоге на практике это мало что изменило. Все вышедшие в отставку директора имели право быть избранными заново, а обладавшие правом голоса основные акционеры не испытывали желания наносить ущерб своим будущим прибылям, восстанавливая против себя действующих директоров. Поэтому отставные директора почти неизменно переизбирались, а вакансии, освободившиеся в результате смерти одного из них, по-прежнему заполнялись из того же узкого круга основных акционеров – порой путем жеребьевки.

Тесные связи директоров с правящим сословием убедительно изображены в 1622 г. одним памфлетистом, повторившим английские и французские сетования по поводу невозможности добиться возмещения действительного или мнимого ущерба, причиненного этим странам на Востоке служащими VOC. «Ибо, – говорят они, – если мы жалуемся правителям или в магистраты городов, то там сидят директора… если в адмиралтейства, то там опять же директора. Если в Генеральные штаты, то и там мы обнаруживаем, что они заседают совместно с директорами». Такие близкие связи директоров с правящим сословием послужили главной причиной того, почему они могли откладывать в долгий ящик или вовсе игнорировать критику недовольных вкладчиков относительно их поведения и укреплять свои позиции никому не подотчетной бессменной олигархии. К 1644 г. Heeren XVII чувствовали себя до того уверенно, что заявили Генеральным штатам: «Поселения и укрепления, захваченные в Восточных Индиях, следует рассматривать не как завоевания государства, а как собственность частных торговцев, которые имеют право продать эти селения кому только пожелают, хоть королю Испании или любому другому врагу

Соединенных провинций». Можно добавить, что после 1634 г. критика в адрес директоров со стороны вкладчиков быстро пошла на убыль, когда Heeren XVII приступили к выплате щедрых годовых дивидендов в звонкой монете. Диапазон выплат составлял от 15,5 до 50 процентов, достигнув в 1715–1720 гг. высшей точки, когда шесть этих лет подряд выплачивались ежегодные дивиденды в 40 процентов.

Вкладчики первоначального оборотного капитала VOC привлекались из всех слоев общества, хотя естественно, что среди них преобладали богатые и состоятельные, по причинам, разъясненным летописцем того времени относительно успешности экспедиции ван Нека: «Прибыль эта предназначалась для богатых и влиятельных людей, которые могли позволить себе вложения капиталов на длительный срок; обычный же человек не мог замораживать свой ежедневный доход так надолго, и подобные люди поступали с большей пользой, вкладывая свои деньги в торговлю с соседними странами». Высшие чиновники, городские советники, богатые купцы и торговцы-капиталисты внесли основную массу капитала, и сумма вкладов ранжировалась от 10 до 85 тысяч флоринов. Среди первых инвесторов заметно выделялись эмигрировавшие из Антверпена и Южных Нидерландов банкиры-торговцы, и к концу десятилетия их финансовый перевес стал еще более ощутимым. С течением времени эти богатые эмигранты растворились в правящем сословии, и крупные акционеры перекупили большую часть долей мелких инвесторов. Одновременно амстердамские инвесторы, внесшие больше половины первоначального оборотного капитала компании, протянули свои щупальца к другим региональным палатам. К концу XVII в. 108 амстердамских вкладчиков контролировали около трех восьмых акционерного капитала палаты Зеландии и более половины всего капитала, которым владела VOC в Амстердаме.

Помимо финансового доминирования в VOC Амстердам также имел огромное и все более возрастающее влияние на управление делами компании и ее политику. Влияние это упрочил Питер ван Дам, занимавший пост поверенного компании в Амстердаме с 1652 г. вплоть до своей смерти в 1706 г. В 1688 г. постоянный английский консул сравнил шестидесятилетнего адвоката с великим Яном де Виттом «за его участие в деле, хоть и не столь значимое в политике.

Это неутомимый высокопоставленный служащий, денно и нощно трудящийся на благо компании. Он более чем дважды читает гроссбухи, поступившие из Индий, и на их основе подготавливает проект вопросов, которые необходимо обсудить большим советом семнадцати и подчиненными комитетами компании, а также приказы для отправки их руководящим чиновникам в Индиях». То, что Уильям Карр ничуть не преувеличивает, доказывает всестороннее описание компании и ее деятельности, которое с 1693 по 1701 г. ван Дам составлял для секретного и личного использования директорами VOC. Этот объемистый многотомный рукописный труд держали подальше от посторонних глаз, и он оставался vade-mecum – руководством для всех последующих поколений директоров компании, вплоть до ее роспуска в 1795 г.

То, насколько правящее сословие в некотором роде отделилось от купеческого, отразилось на составе директоров VOC. Несмотря на то что в 1644 г. Heeren XVII заявили Генеральным штатам, что компания является собственностью частных торговцев, в 1743 г. правители, занимавшие кресла в Heeren XVII, приняли резолюцию, что торговцам в конце концов может быть дозволено становиться директорами! Из 24 правителей, занимавших посты бургомистров Амстердама в 1718–1748 гг., только двое занимались активной торговлей – поразительный контраст с составом городского совета столетней давности. Надо сказать, что контраст становится менее разительным, если вспомнить, что после 1650 г. работа муниципального советника требовала полного рабочего дня. Деятельные купцы вряд ли смогли бы одновременно служить бургомистрами и уделять серьезное внимание своей коммерческой деятельности. Но опять же, в этом вопросе не стоит проявлять категоричность. Coup d’etat – государственный переворот, совершенный оранжистами и приведший к власти другую группу правителей, – имел результатом баланс сил более выгодный для коммерческих интересов. С 1752 по 1795 г. из 30 бургомистров Амстердама 13 являлись активными или недавно отошедшими от дел торговцами, а остальные имели прочные семейные связи с коммерческими предприятиями. Также стоит отметить, что должность бургомистра Амстердама – с первого и до последнего – почти всегда занимал один из директоров VOC.

Вест-Индская компания также несла на себе олигархическую отметину и имела тесные связи с правящим сословием, хотя один из самых ранних ее обличителей, неутомимый памфлетист Виллем Усселинкс, тщетно пропагандировал, что «никакой чиновник не должен быть директором и никакой директор не должен быть чиновником в одно и то же время». В составе правления Heeren XIX Амстердам представляли восемь директоров, Зеландию четыре, а остальные три палаты по два; девятнадцатый директор представлял Генеральные штаты. Как и Heeren XVII, Heeren XIX шесть лет подряд заседали в Амстердаме, а следующие два года в Мидделбурге. Первые директора были выбраны правителями пяти городов, где имелись провинциальные палаты, среди ведущих акционеров с минимальным вкладом в 6 тысяч флоринов для Амстердама и 4 тысячи для остальных. Вакансии заполнялись точно так же, как в VOC, в результате консультаций и кооптаций между городскими правителями и директорами соответствующих палат. Мелкие инвесторы оставались более важным фактором в WIC намного дольше, чем в родственной компании. Что было особенно заметно в Зеландии, где в 1648 г. отмечалось, что более 50 жителей Мидделбурга, Флиссингена и Вере являются вкладчиками WIC.

Как это было и в старшей компании, правила, относящиеся к периодическому общественному аудиту, сверке счетов и обнародованию балансовых отчетов, директора или игнорировали, или уклонялись от них. В обоих случаях в результате укреплялась власть директоров – партнеров-вкладчиков; хотя в случае WIC ведущие акционеры устраивали собственные заседания и могли оказывать большее влияние на своих директоров. Сравнение имен директоров обеих компаний до 1636 г. показывает, как и следовало ожидать, что некоторые видные купцы-олигархи – такие, как Биккеры из Амстердама и Лампсины из Флиссингена, – были представлены в обоих акционерных обществах. И хотя наблюдался значительно меньший энтузиазм по поводу WIC среди торговцев Амстердама в 1622 г., чем они проявляли в отношении VOC 20 годами раньше, тем не менее 83 ведущих вкладчика из Амстердамской палаты WIC внесли более миллиона флоринов, что составляло больше трети общего вклада города. Что касается VOC, то амстердамцы позднее расширили свое влияние через покупку долей в других региональных палатах. К 1670 г. более половины общего капитала WIC принадлежало Амстердаму, и этот город переводил деньги в другие палаты.

Колонизация пригодных регионов особо оговаривалась в уставе WIC от 1621 г., однако эта компания с самого начала предназначалась в качестве наступательного оружия для агрессии против источников иберийского могущества в Новом Свете. Вскоре WIC оказалась задействована в завоевании всей – или хотя бы части – Бразилии; и в результате военно-морские военные расходы значительно превзошли прибыль, полученную от экспорта сахара и других товаров с непрочно удерживаемых южноамериканских территорий. Захват Питом Хайном мексиканского «серебряного флота» в 1628 г. позволил Heeren XIX заявить в 1629–1630 гг. о необычайно больших дивидендах в 75 процентов, однако компании до своего роспуска в 1674 г. удалось выплатить их всего один-два раза. Ближе к 1650 г. западноафриканская торговля, особенно в части гвинейского золота, принесла хорошую прибыль, но вся она потонула в бразильской финансовой трясине. При реорганизации компании в 1674 г. инвесторы получили только 30 процентов своих вложений, однако ее кредиторам выплатили все полностью, и обновленная компания все еще могла зарабатывать деньги с прибылью 4 процента в 1694 г. К тому времени она стала заниматься в основном работорговлей, вывозя негров из Западной Африки в Западные Индии, где остров Кюрасао стал идеальной базой для контрабандной торговли с Испанской Америкой.

Мы уже упоминали, что организация WIC была сохранена до тех пор, пока не произошло убийство Олденбарневелта (Олденбарнвелде) по сфальсифицированным обвинениям и не восторжествовал воинствующий кальвинизм, или партия контрремонстрантов, в которой имелось многочисленное представительство эмигрантов из Южных Нидерландов. По этой и другим причинам WIC несколько лет являлась оплотом этой партии в Голландии и намного дольше в Зеландии; однако менее пылкие протестанты – так называемые арминиане и либертарианцы – всегда присутствовали как среди директоров, так и вкладчиков. На протяжении 1630-х и 1640-х гг. эти последние взяли верх в Голландии;

хотя не позже чем в 1649 г. бургомистр Амстердама Биккер, который за много лет до этого продал свои доли в WIC на пике их стоимости, сказал о наполовину обанкротившейся компании: «Пусть эти брабантцы и валлоны теперь увидят, какие баронства они собираются извлечь из нее!» Однако внутренние потрясения и неурядицы, которые так сильно способствовали краху Вест-Индской компании, были вызваны не столько отсутствием сотрудничества между кальвинистами и либертарианцами в совете директоров, сколько провинциальной ревностью между Голландией, и особенно Амстердамом, и Зеландией. Что отразилось в памфлетах того времени, столь же многочисленных, сколь и оскорбительных, в адрес WIC, тогда как печатная критика Heeren XVII, то есть VOC, после 1625 г. фактически исчезла на целых 150 лет.

Одна из причин критики, с которой часто обрушивались на служащих обеих компаний оставшиеся дома современники, состояла в том, что служившие в Восточных и Западных Индиях были по большей части людьми низкого происхождения. Такое утверждение бытовало не только в среде язвительных памфлетистов, но и периодически служило темой переписки директоров со своими высокопоставленными представителями в Батавии и Ресифи. Знаменитый исследователь ислама XIX в., Христиан Снук-Хюргронье, обладал прекрасными знаниями этих источников, когда давал характеристику двухсотлетнему пребыванию Ост-Индской компании на Востоке в следующих резких выражениях: «Первый акт нидерландско-индийской трагедии носит название «Компания», и он начинается практически одновременно с XVII веком. Главные действующие лица заслуживают нашего восхищения за свою неукротимую энергию, но цель, ради которой они трудились, и средства, которые они использовали ради ее достижения, были такого рода, что мы, даже при полном понимании того, что их деяния и поступки следует судить по стандартам того времени, с трудом можем подавить свое отвращение. «Эксперимент» начался таким образом, что обитатели Азии столкнулись с отребьем голландской нации, которое обращалось с ними с невыразимым презрением и чьей задачей было приложить все усилия для обогащения кучки вкладчиков на родине. Служащие этой фрахтовой компании, слишком скупо оплачивавшиеся своими работодателями, но не менее алчные, чем последние, во всей красе продемонстрировали такую картину морального разложения, которая затмевает самое худшее, в чем обвиняют в данном отношении восточные народы».

В следующих главах я надеюсь показать, что такое поспешное суждение не совсем справедливо и что на Восток отправились не только отбросы голландского общества. Однако нельзя отрицать, что обвинение Снук-Хюргронье содержит огромную долю правды. VOC, как и португальская корона до нее и как соперничавшие с ней английские и французские компании, платила – за редким исключением – всем своим служащим такое мизерное жалованье, что они не имели возможности прожить на свое денежное содержание. Таким образом, они были вынуждены прибегать к более или менее нечестным мерам ради того, чтобы заработать на жизнь. Более того, лишения шести– или восьмимесячного путешествия, опасность проживания в тропических странах, когда практически ничего не знали о профилактике и лечении таких смертельно опасных болезней, как малярия, холера, проказа и дизентерия, естественно отпугивали подавляющее большинство людей, которые могли найти какую-либо работу дома, от того, чтобы попытать свою судьбу в Восточных и Западных Индиях. Отвращение голландцев из средней прослойки верхнего и среднего сословий к службе в монополистической торговой компании также помогает объяснить, почему директора редко могли позволить себе производить отбор подчиненных, а были вынуждены обходиться теми, кого могли заполучить. То, что Дэвид Хэнни написал о служащих Британской Ост-Индской компании XVII в., в равной степени применимо к их современникам и конкурентам из VOC: «Нет ничего более распространенного или более абсурдного, чем контраст между обильными заверениями компании, будто она абсолютно уверена в добродетелях господина А., только что назначенного в ту или иную факторию, и гневными обвинениями в возмутительной нечестности в его же адрес, написанными, возможно, в течение года и дня»[26]26
  Правило года и дня – это общий период времени для установления различий в правовом статусе.


[Закрыть].

Высшие чины VOC и WIC за границей назначались в основном из представителей средней и низшей прослоек бюргерского сословия с небольшим вкраплением людей из городского патрициата. Обращает на себя внимание отсутствие представителей земельной аристократии. Хендрик Адриан ван Реде тот Дракестейн, владетель Мейдрехта, губернатор Малабара в 1669–1677 гг., являлся одним из немногих исключений. Директора часто находили работу для своих – в основном более бедных – друзей и родственников, готовых попытать счастья в Индиях; но в общем и целом, по приведенным выше причинам, лучшие представители голландских сословий предпочитали искать работу поближе к дому и поступали на службу в этих двух индийских компаниях только в случае крайней нужды. Из чего становится ясным, почему компании нанимали так много иностранцев. Но это также означает, что способным и целеустремленным людям было несложно подняться вверх по служебной лестнице, поскольку в обеих компаниях, несмотря на неизбежное кумовство, в основном работало правило «Carriere ouverte aux talents» – «Карьера открыта для способных». Это доказывают многочисленные примеры людей, поступивших на самую низовую – а порой и черновую – работу и поднявшихся до самых высоких постов. Антони ван Димен, обанкротившийся делец, который поступил на службу солдатом и стал генерал-губернатором Батавии в 1636–1645 гг.; Франсуа Карон, корабельный кок, ставший там же генеральным директором в 1647–1650 гг., – вот только два примера людей, поднявшихся к вершинам власти исключительно благодаря собственным достоинствам и усердию. Двое из наиболее известных генерал-губернаторов Батавии в XVIII в., Якоб Моссел (1750–1761) и Ренье де Клерк (1777–1780), начали свою карьеру с простых матросов на службе Ост-Индской компании.

Вместе с тем скандальная карьера сына правителя Зеландии, Питера Нюйта, заявившего, что «он приехал в Азию не для того, чтобы жрать сено», и получившего от компании 18 тысяч флоринов после того, как его с позором сняли с должности в Батавии за превышение должностных полномочий в Японии и на Формозе (в 1627–1630 гг.), показала, что тем, кто обладал влиятельными семейными связями, все сходило с рук. Возможно, что не было существенной разницы между людьми, поступившими на службу в Ост– или Вест-Индскую компанию, и тем не менее один из многочисленных служащих, который работал на обе компании, в 1655 г. заявил, что старшие чиновники WIC представляли собой сборище «пьяных идиотов», которых родственная компания на Востоке никогда не назначила бы на высокие посты.

И если в общем и целом служащие обеих компаний оставляли желать много лучшего, то все же здесь имелись достойные исключения. Хотя подавляющее большинство голландцев, как и их португальских предшественников, а также их английских и французских конкурентов, отправились на Восток (или Запад), чтобы «потрясти дерево пагоды»[27]27
  Мифическое дерево, якобы приносящее пагоды, старинные индийские монеты.


[Закрыть], всегда находились те, которых заботили не только деньги. Я не вижу причин сомневаться в искренности признания Якоба ван Нека, что всю свою жизнь ему хотелось посмотреть на чужие страны и что это послужило главным мотивом, приведшим его на Восток. То же самое можно сказать о корабельном хирурге, Николасе де Граффе, который, хотя и находясь в счастливом браке и будучи прекрасно устроенным в родном городе, не смог долго сопротивляться зову морей и тропиков. Возможно, подобные люди встречались относительно редко, но ведь были и такие, кто отправился на Восток единственно за деньгами и, будучи очарованным жизнью или местными жителями, записал свои впечатления для потомков. Вышеприведенные замечания, разумеется, применимы в основном к выходцам из буржуазии, чьи мотивы объяснены в их собственных записях и книгах. Теперь нам нужно рассмотреть более многочисленных, но менее образованных представителей голландского общества, которым приходилось зарабатывать хлеб насущный в поте лица своего.