Текст книги "Наш общий друг. Том 1"

– Да.

Мистер Боффин опять широко раскрыл глаза и, оглядев просителя с головы до ног, повторил:

– Странно! А вы уверены, что это так называется «секретарь»? Верно ли?

– Да, уверен.

– Секретарь, – повторил мистер Боффин, вдумываясь в это слово. – Чтобы мне понадобился секретарь или что-нибудь вроде, мало похоже, разве только если мне вдруг понадобится человек с луны. Мы с миссис Боффин еще не решили, будут ли у нас какие перемены в образе жизни. Миссис Боффин большая охотница до всякой моды, но у нас в «Приюте» она уже все устроила по-модному и, может, не захочет ничего больше менять. Как бы оно ни было, сэр, если у вас дело не к спеху, то лучше бы вы зашли в «Приют» недельки через две. Кроме всего прочего, считаю долгом прибавить, что у меня уже нанят литературный человек на деревянной ноге и расставаться с ним я не намерен.

– Очень жаль, что меня уже опередили, – ответил Роксмит с видимым удивлением, – но, может быть, найдутся и другие обязанности?

– Видите ли, – с достоинством отвечал мистер Боффин, – насчет обязанностей моего литературного человека так это дело ясное. По долгу службы он разрушается и падает, а по дружбе ударяется в поэзию.

Не заметив, что удивленному мистеру Роксмиту эти обязанности отнюдь не были ясны, мистер Боффин продолжал:

– А теперь, сэр, позвольте пожелать вам всего лучшего. Можете зайти в «Приют» недельки через две, в любое время. От вашей квартиры это не дальше мили, а дорогу вам покажет хозяин. А если он не знает нового названия «Приют Боффина», то, когда будете у него спрашивать дорогу, скажите, что это и есть дом Гармона.

– Гармуна, – повторил мистер Роксмит, по-видимому плохо расслышав. – Гармана. Как это пишется?

– Ну, насчет того, как оно пишется, это ваше дело, – отвечал мистер Боффин весьма сдержанно. – Вам только надо сказать ему, что это дом Гармона. Всего хорошего, всего хорошего. – И, не оглядываясь, он пошел дальше.

Глава IX
Мистер и миссис Боффин советуются

Отправившись после этого домой, мистер Боффин добрался до «Приюта» уже без всяких помех и доложил миссис Боффин, которая была в туалете черного бархата с перьями, словно лошадь, запряженная в катафалк, обо всем, что он говорил и делал после завтрака.

– А теперь, милая, – продолжал он, – нам надо бы заняться вопросом, которого мы до сих пор еще не решили: именно, не затеять ли нам еще чего-нибудь по части моды?

– Я тебе скажу, Нодди, чего бы мне хотелось, – вся просияв радостью и разглаживая складки на платье, начала миссис Боффин, – мне хочется общества.

– Светского общества, душа моя?

– Да, да! – воскликнула миссис Боффин, смеясь как дитя. – Какой толк, что я сижу тут взаперти, словно восковая фигура, верно?

– Восковые фигуры показывают за деньги, – возразил ее муж, – а тебя соседи могут видеть даром, хоть сам я никаких денег за это не пожалел бы.

– Нет, нет, не в том дело, – возразила жизнерадостная миссис Боффин. – Когда мы работали наравне с соседями, мы друг другу подходили, а теперь, когда мы больше не работаем, мы им не пара.

– Так как же по-твоему, не взяться ли нам опять за работу? – намекнул мистер Боффин.

– Что об этом толковать! Мы получили большое наследство и должны жить, как полагается богачам: надо знать свое место.

Мистер Боффин, питавший глубокое уважение к природному уму своей жены, ответил после некоторого раздумья:

– Да, пожалуй.

– До сих пор мы жили все по-старому, оттого и не видели ничего хорошего от богатства, – продолжала миссис Боффин.

– Правильно, до сих пор не видели, – согласился мистер Боффин все также задумчиво, садясь на свое место. – Надеюсь, в будущем мы увидим от этих денег хоть какой-нибудь прок. Что ты скажешь, старушка?

Миссис Боффин, сложив руки на коленях и с улыбкой на широком лице, простодушная и вся пухленькая, с пухлыми складочками на шее, принялась выкладывать свои планы:

– Я скажу, что нам нужен хороший дом в красивой местности, хорошая обстановка, вкусная еда и хорошее общество. По-моему, надо только не зарываться, не позволять себе ничего лишнего, вот и будешь жить счастливо.

– Да. И по-моему тоже так, – все так же задумчиво согласился мистер Боффин.

– Господи ты мой боже! – рассмеявшись, воскликнула миссис Боффин и захлопала в ладоши, весело раскачиваясь на диване. – Ведь я сплю и вижу, будто катаюсь в светло-желтой карете парой, с серебряными ступицами…

– Вот ты о чем думаешь, милая?

– Да! – радостно откликнулась старушка. – А на запятках лакей и этакая перекладина, чтобы его не задело по ногам. А на козлах кучер, а козлы широкие-широкие, такие, что втроем усесться можно, и обивка на них белая с зеленым! А гнедые знай себе поматывают головами и не столько везут, сколько ногами штуки выкидывают! А мы с тобой расселись в карете, будто важные господа! Ах ты боже мой, ха-ха-ха!

Миссис Боффин опять захлопала в ладоши, затопала ногами и, покачиваясь на диване, утерла выступившие от смеха слезы.

– Как ты полагаешь, старушка, что нам делать с «Приютом»? – спросил мистер Боффин, сочувственно посмеявшись вместе с ней.

– Запереть его. Не продавать, конечно, а поселить кого-нибудь, чтобы сторожил.

– А еще что?

– Нодди, – сказала миссис Боффин, пересаживаясь со своего модного дивана на простую скамью рядом с мужем и уютно просовывая руку под его локоть, – а еще вот что я думаю… право, ни днем, ни ночью не могу забыть ту бедную девушку… ну знаешь, ту, что так жестоко обманулась в своих надеждах на замужество и богатство. Как по-твоему, нельзя ли ей чем-нибудь помочь? Взять ее к себе, что ли?

– И в голову никогда не приходило! – воскликнул мистер Боффин, восторженно стукнув кулаком по столу. – Мысли из моей старушки так и прут, словно пар из паровоза! И сама не знает, как это у нее получается. Ни дать ни взять паровоз!

В благодарность за такое мнение миссис Боффин дернула его за ухо, которое было ближе к ней, и продолжала уже другим тоном, ласковым и матерински заботливым:

– Вот еще о чем я мечтаю. Ты помнишь Джона Гармона совсем малышом, когда еще он не ходил в школу? Еще там, по ту сторону двора, куда он прибегал греться у нашего камина? Теперь ему не поможет больше никакое богатство, да и деньги эти перешли к нам, и вот мне хотелось бы найти какого-нибудь сиротку, взять к себе и усыновить. Мы назвали бы его тоже Джоном, стали бы о нем заботиться. Все-таки мне было бы от этого легче, так мне кажется. Может, ты скажешь, что это просто каприз…

– А я этого не говорю, – прервал ее муж.

– Нет, миленький, да если бы и сказал…

– То был бы просто скотина, – опять прервал ее мистер Боффин.

– Так, значит, ты согласен? Очень мило с твоей стороны, ничего другого я от тебя и не ждала, голубчик. А правда, ведь и теперь уже приятно думать, – продолжала миссис Боффин, снова просияв от радости и с выражением полнейшего удовольствия разглаживая складки на платье, – ведь и сейчас уже приятно думать, что чье-нибудь дитя станет веселее, здоровее и счастливее в память о том несчастном мальчике? И разве не приятно знать, что доброе дело будет сделано на деньги того же несчастного мальчика?

– Да, но еще приятнее знать, что ты моя жена, – отвечал ее муж, – мне всегда было очень приятно это знать!

И, вопреки всем светским стремлениям миссис Боффин, они так и остались сидеть рядышком после этого, – простая, совсем не светская пара.

Эти невежественные и невоспитанные люди на своем жизненном пути всегда руководствовались внушенным религией чувством долга и стремлением делать добро. Тысячу слабостей и смешных черточек можно было сыскать в них обоих; быть может, еще десять тысяч тщеславных мыслей можно было найти в душе жены. Однако даже тот черствый и корыстный человек, который в их лучшие дни выжимал из них все соки, а платил так мало, что они едва сводили концы с концами, – даже он не настолько окаменел, чтобы не признать их нравственного превосходства и не чувствовать к ним уважения. Он уважал их, наперекор своей натуре, в вечном разладе с самим собой и с ними. Таков вечный закон жизни. Ибо зло преходяще и умирает вместе с тем, кто его содеял, а добро живет вечно.

Как ни погряз в корыстных помыслах покойный Тюремщик Гармоновой Тюрьмы, он сознавал всю честность и преданность этих двух верных слуг. Он бесновался, понося их за правдивые и честные речи, но все же эти речи царапали его черствое сердце, и наконец он понял, что все его богатство не в силах купить этих людей, сколько бы он ни старался. И потому, хотя он был для них жестоким господином и ни разу не сказал им доброго слова, он упомянул их в своем завещании. И хотя он твердил чуть ли не каждый день, что ни одному человеку не верит, – действительно, он питал глубокое недоверие к людям хоть сколько-нибудь похожим на него самого, – все же он был твердо уверен, что эти двое людей, пережив его, останутся ему верны во всем, как в великом, так и в малом, уверен так же твердо, как и в том, что он умрет.

Мистер и миссис Боффин сидели рядышком и, удалившись на неизмеримое расстояние от моды, раскидывали умом, где бы им найти подходящего сиротку. Миссис Боффин предлагала дать в газете объявление, которое приглашало бы сирот, соответствующих приложенному описанию, явиться в «Приют» в назначенный день; но так как мистер Боффин по своему благоразумию предсказывал большой наплыв сирот и скопление их в окрестных улицах, то от этой мысли решили отказаться. Затем миссис Боффин предложила обратиться за подходящим сироткой к местному священнику. Мистер Боффин одобрил этот план, и они решили тотчас же сделать визит его преподобию, а заодно уже и познакомиться с мисс Беллой Уилфер, воспользовавшись таким удобным случаем. Для придания вящей парадности этим двум визитам было приказано подать экипаж миссис Боффин.

Выезд миссис Боффин состоял из долгоногой и головастой старой лошади, которая употреблялась прежде для разъездов по делам фирмы, и четырехколесного фаэтона той же эпохи, который давным-давно облюбовали стыдливые куры для несения в нем яиц. Для лошади теперь не жалели овса, а для экипажа не пожалели краски и лака, в результате чего получился, по мнению мистера Боффина, очень приличный выезд, а когда к нему прибавили кучера в лице долговязого и головастого юнца как раз под стать лошади, то в этом отношении более ничего уже не оставалось желать. Кучер тоже употреблялся ранее для разъездов по делам фирмы, но теперь, усилиями бесхитростного местного портняги, он был замурован в долгополый сюртук и гетры, словно в мавзолей, и припечатан огромными пуговицами.

Мистер и миссис Боффин уселись за спиной кучера, в задней части экипажа, которая была довольно просторна и удобна, но имела недостойное и опасное свойство словно икать при каждом сильном толчке, отскакивая от передней половины экипажа. Завидев карету, выезжавшую из ворот «Приюта», соседи высунулись из окон и дверей, кланяясь Боффинам. Среди любопытных, которые бежали за экипажем, глазея на выезд, оказалось много мальчишек, провожавших Боффинов громкими криками:

– Нодди Боффин! Зацапал денежки! Брось возить мусор, Нодди! – и другими приветствиями в том же духе. Эти крики до того оскорбляли головастого юношу, что он то и дело нарушал торжественность выезда, готовясь соскочить с козел и расправиться с обидчиками, и только после долгих и оживленных прений с хозяевами успокаивался, поддавшись на их уговоры.

Наконец район «Приюта» остался позади и показалось мирное жилище его преподобия Фрэнка Милви. Жилище его преподобия Фрэнка было очень скромное жилище, потому что и доход у пастора был тоже очень скромным. По своей должности Фрэнк был обязан принимать каждую бестолковую старуху, тащившуюся к нему со своим вздором, а потому с готовностью принял и Боффинов. Это был совсем еще молодой человек, воспитание которого обошлось очень дорого и которому платили очень дешево, он имел совсем молоденькую жену и целую кучу ребятишек. Чтобы сводить концы с концами, ему приходилось давать уроки древних языков и переводить классиков, а между тем все почему-то думали, что досуга у него больше, чем у последнего лодыря в приходе, а денег – больше, чем у первого богача. Он принимал все ненужные трудности и недостатки своей жизни с традиционным, почти рабским терпением, и если бы предприимчивый мирянин захотел распределить такое бремя более достойно и разумно, то он вряд ли пошел бы ему навстречу.

Мистер Милви выслушал просьбу миссис Боффин насчет сироты по привычке внимательно и терпеливо, хотя едва заметная улыбка показывала, что он обратил внимание на туалет просительницы. Он принял их в маленькой комнатке, где было так шумно и чадно, что казалось, будто все шестеро детей вот-вот провалятся к ним сквозь потолок детской, а жареная баранья нога вот-вот поднимется из кухни сквозь пол.

– У вас, верно, никогда не было своих детей, мистер и миссис Боффин? – спросил мистер Милви.

– Никогда не было.

– Но, подобно сказочным королю и королеве, вам хотелось бы иметь ребенка?

– Вообще говоря, да.

Мистер Милви опять улыбнулся, заметив как бы про себя, что этим сказочным королям и королевам почему-то всегда хотелось иметь детей. Сам же он думал, что, будь эти короли приходскими священниками, у них, возможно, явилось бы желание противоположного порядка.

– Думаю, что нам лучше пригласить на совет миссис Милви. Я без нее как без рук. Если позволите, я позову ее.

Мистер Милви крикнул: «Маргарита, дорогая моя?» – и миссис Милви сошла вниз. Это была миловидная и живая маленькая женщина, уже истощенная заботами, которые успели заглушить в ней изящные вкусы и жизнерадостные фантазии юности, заменив их школами, супом, фланелью, углем, всеми будничными нуждами бедняка и воскресным кашлем малых и старых прихожан. Мистер Милви не менее мужественно отказался от многого, что было связано с прежними его занятиями и прежними товарищами-студентами, для того чтобы трудиться над черствыми крохами жизни среди бедняков и их детей.

– Это мистер и миссис Боффин, душа моя. Ты ведь слышала, какое счастье выпало на их долю?

Миссис Милви как нельзя более просто и сердечно поздравила Боффинов, сказав при этом, что очень рада их видеть. Однако по ее приветливому лицу, открытому и впечатлительному, скользнула та же неприметная улыбка, что и у мужа.

– Миссис Боффин желает усыновить мальчика, душа моя.

Миссис Милви заметно встревожилась, а потому ее супруг поспешил добавить:

– Сиротку, душа моя.

– Ах, вот как! – произнесла миссис Милви, несколько успокоившись за собственных своих детей.

– Я подумал, Маргарита, что внук старой миссис Гуди, может быть, подойдет им.

– Что ты, Фрэнк! Не думаю, чтобы он подошел.

– Нет?

– Конечно нет!

Миссис Боффин, которая сияла улыбками, очарованная живостью маленькой женщины и ее сочувствием, поняла, что тут следует вмешаться в разговор, и, выразив свою благодарность, спросила, почему же этот мальчик не подойдет.

– Мне кажется, – сказала миссис Милви, взглянув на его преподобие Фрэнка, – и мой муж, верно, согласится со мной, если подумает хорошенько, – что вам трудно будет уберечь его от нюхательного табаку. Его бабушка ужасно много нюхает и совсем засыпала внучка табаком.

– Но ведь бабушка не будет жить с ним, Маргарита, – заметил мистер Милви.

– Да, Фрэнк, но она повадится ходить к миссис Боффин, и чем лучше будут ее угощать, тем чаще она будет наведываться. И с ней очень нелегко иметь дело. Надеюсь, вы не сочтете меня злопамятной, но я не могу забыть, что в прошлый сочельник она выпила у нас одиннадцать чашек чаю и при этом все время ворчала. И она неблагодарная, Фрэнк. Помнишь, как она собрала целую толпу под нашими окнами, поздно вечером, когда мы уже легли, и жаловалась, что ее обидели, показывая всем любопытным подаренную ей новую фланелевую юбку, будто бы слишком короткую.

– Это верно, – сказал мистер Милви. – Пожалуй, ее внук не годится, а вот маленький Гаррисон…

– Что ты, Фрэнк! – энергично запротестовала жена.

– Бабушки у него ведь нет, душа моя?

– Да, но не думаю, чтобы миссис Боффин понравился сиротка, который так страшно косит.

– Опять-таки верно, – сказал мистер Милви, совсем запутавшись. – Если бы их устроила девочка…

– Но, милый мой Фрэнк, миссис Боффин хочет мальчика.

– Опять-таки верно, – задумчиво сказал мистер Милви. – Том Бокер хороший мальчик.

– Сомневаюсь, милый Фрэнк, – после некоторого колебания начала миссис Милви, – захочет ли миссис Боффин взять сироту, которому уже исполнилось девятнадцать лет и который ездит на бочке, поливая улицы.

Мистер Милви вопросительно взглянул на миссис Боффин, и когда та, улыбаясь, закивала всеми перьями на черной бархатной шляпе, он заметил, несколько приуныв:

– Это тоже правда.

– Конечно, если б я знала, что вам будет столько хлопот, сударь, и вам тоже, сударыня, я бы, может, и не пришла к вам, – сказала миссис Боффин.

– Пожалуйста, не говорите этого, – остановила ее миссис Милви.

– Да, прошу вас, – повторил за ней мистер Милви, – мы очень вам обязаны, что вы обратились именно к нам.

Миссис Милви поддержала его; и право, эти добрые, совестливые люди говорили так, будто у них в распоряжении имелся целый склад сироток, а покровительство оказывали им самим.

– Это очень ответственное поручение и очень трудное. Но все-таки нам не хотелось бы от него отказываться, – сказал мистер Милви. – Поэтому не будете ли вы так добры дать нам два дня сроку? Знаешь, Маргарита, мы могли бы поискать в работном доме, в начальной школе и у нас в приходе.

– Ну, разумеется! – подтвердила энергичная маленькая женщина.

– У нас, конечно, имеются сиротки, – продолжал мистер Милви с таким выражением лица, словно он собирался прибавить «в запасе», и так озабоченно, словно боялся упустить выгодный заказ, – но они работают на кирпичных заводах для своих родных, и я боюсь, что их не отдадут даром! И если даже вы получите ребенка в обмен на одеяла, книги или уголь, то эти вещи пропьют наверняка, чему помешать очень трудно.

Наконец решили, что супруги Милви станут искать сироту для Боффинов и сообщат им, когда найдут что-нибудь подходящее. После этого мистер Боффин обратился к его преподобию Фрэнку с просьбой располагать по своему усмотрению небольшой суммой «этак фунтов в двадцать пять», так сказать, стать его банкиром, и тратить эти деньги на бедных, за что мистер Боффин будет премного ему обязан. Супруги Милви приняли эту просьбу с такой радостью, словно сами никогда не знали нужды и только сочувствовали чужой бедности, и, таким образом, обе стороны расстались, вынеся из разговора самое приятное впечатление друг от друга.

– А теперь, старушка, – сказал мистер Боффин, когда они снова уселись в экипаж за спиной головастых кучера и лошади, – после такого приятного визита попробуем побывать у Уилферов.

Но когда они подъехали к калитке семейного особняка, оказалось, что побывать у Уилферов не так-то легко, наоборот, проникнуть в дом было невозможно: они звонили в колокольчик три раза без всякого результата, хотя каждый раз после звонка за дверью слышались топот и беготня.

На четвертый раз, после того как за ручку звонка мстительно дернул головастый молодой человек, в дверях как бы случайно появилась мисс Лавиния с зонтиком и в шляпке, будто собиралась на прогулку. Эта молодая особа удивилась, увидев перед калиткой гостей, и выразила свое удивление соответствующим жестом.

– Мистер и миссис Боффин! – проворчал головастый юнец, тряся решетчатую калитку, словно зверь, засаженный для обозрения в зверинец. – Они дожидаются уже полчаса!

– Кто, вы говорите? – переспросила мисс Лавиния.

– Мистер и миссис Боффин! – ответил молодой человек, возвышая голос до рева.

Мисс Лавиния, снова поднявшись на крыльцо, подошла к парадной двери, взяла ключ, спустилась по ступенькам в палисадник, пересекла его и отперла калитку.

– Войдите, пожалуйста, – надменно пригласила их мисс Лавиния. – Нашей прислуги нет дома.

Мистер и миссис Боффин приняли приглашение и, остановившись в маленькой прихожей в ожидании, пока мисс Лавиния поведет их дальше, увидели вверху на лестничной площадке три пары подслушивающих ног: ноги миссис Уилфер, ноги мисс Беллы, ноги мистера Джорджа Самсона.

– Мистер и миссис Боффин, если не ошибаюсь? – предостерегающим тоном возвестила мисс Лавиния.

Настороженное внимание со стороны ног миссис Уилфер, ног мисс Беллы, ног мистера Джорджа Самсона.

– Да, мисс, совершенно верно.

– Пройдите, пожалуйста, сюда, вниз по лестнице, я доложу маме.

Поспешное бегство ног миссис Уилфер, ног мисс Беллы, ног мистера Джорджа Самсона.

Прождав с четверть часа в общей семейной комнате, являвшей следы такой поспешной уборки после обеда, что было не совсем ясно, что тут происходило, – прибирали комнату для гостей или же играли в жмурки, – мистер и миссис Боффин удостоились наконец лицезреть миссис Уилфер, которая вплыла в комнату величественно-томно, снисходительно склонив голову набок – ее обычная манера встречать гостей.

– Простите, но чему я обязана такой чести? – спросила миссис Уилфер после обмена приветствиями, поправив носовой платок на голове и помахав руками, облаченными в перчатки.

– Чтобы сказать покороче, сударыня, – заметил мистер Боффин, – может, вам доводилось слышать нашу фамилию, поскольку мы с миссис Боффин получили наследство?

– Да, сэр, я слышала о таком случае, – отвечала миссис Уилфер, достойно склонив голову.

– И осмелюсь сказать, сударыня, – продолжал мистер Боффин в то время, как миссис Боффин подтверждала его слова кивками и улыбками, – вы не очень к нам расположены?

– Извините меня, – сказала миссис Уилфер. – Было бы несправедливо обвинять мистера и миссис Боффин в несчастье, которое, без сомнения, ниспослано свыше.

И на ее лице отразились героически претерпеваемые страдания, что придало особую значительность этим словам.

– Это, конечно, не в обиду нам сказано, – заметил честный мистер Боффин. – Мы с миссис Боффин люди простые, сударыня, особых претензий не имеем и ходить вокруг да около не любим; ко всему на свете можно найти прямую дорогу. Вот потому, значит, мы и пришли вам сказать, что очень рады будем познакомиться с вашей дочерью и сочтем за честь для себя, если она будет считать наш дом своим собственным, наравне с родительским. Короче говоря, нам хочется повеселить вашу дочку, дать ей возможность пользоваться всеми удовольствиями, какими мы сами будем пользоваться. Нам хочется, чтобы она переменила обстановку, развлеклась, рассеялась.

– Вот, вот! – подтвердила простосердечная миссис Боффин. – Господи, чего тут стесняться!

Миссис Уилфер с достоинством наклонила голову в сторону гостьи и величаво-монотонно ответила гостю:

– Извините, но у меня не одна дочь. Которой из них мистер Боффин и его супруга намерены оказать свое лестное внимание?

– Как же вы не понимаете? – вмешалась улыбающаяся миссис Боффин. – Само собой, мисс Белле.

– Вот как? – произнесла миссис Уилфер, строго и непреклонно взглянув на нее. – Моя дочь Белла дома и может отвечать за себя сама. – И, слегка приотворив дверь, за которой тут же послышалось шарканье ног, она крикнула: – Попросите ко мне мисс Беллу!

Это официальное приглашение, на слух весьма величественное и можно даже сказать геральдическое, она сделала, упершись в лицо дочери сердитым и укоризненным взглядом и в таком близком соседстве с ней, что мисс Белла едва успела убраться в чуланчик под лестницей, опасаясь появления мистера и миссис Боффин.

– Занятия моего мужа, Р. У., – объяснила миссис Уилфер, – удерживают его в Сити в это время дня, иначе он тоже имел бы честь принимать вас под нашей скромной кровлей.

– Очень приятная квартирка! – бодро произнес мистер Боффин.

– Извините, сэр, – возразила миссис Уилфер, поправляя его, – это обитель Бедности, которая знает свое место, хотя и независима.

Затрудняясь продолжать разговор в этом направлении, мистер и миссис Боффин до появления мисс Беллы сидели, уставясь в пространство, а миссис Уилфер без слов давала им понять, что каждый ее вздох требует невиданного в истории самоотвержения; как только появилась мисс Белла, ее представили гостям и объяснили ей цель их визита.

– Я очень вам признательна, разумеется, – сказала мисс Белла, холодно встряхнув кудряшками, – но у меня нет ровно никакого желания выезжать куда бы то ни было.

– Белла! – увещевала ее миссис Уилфер. – Белла, ты должна побороть себя!

– Да, послушайтесь вашей мамы, дорогая, – вторила ей миссис Боффин, – мы будем очень рады вам, да и слишком вы хорошенькая, чтобы сидеть в четырех стенах.

И добрая старушка поцеловала ее, похлопав по наливным плечам, а миссис Уилфер в это время чопорно сидела рядом, точь-в-точь должностное лицо, присутствующее на свидании перед казнью.

– Мы переедем в хороший дом, – говорила миссис Боффин, по свойственному ей женскому лукавству давая обязательство и за мистера Боффина, который не мог протестовать при посторонних, – заведем хорошую карету, будем везде ездить и все осматривать. И прежде всего, душенька, не надо на нас сердиться, – продолжала она, усаживая Беллу рядом с собой и гладя ее по руке, – сами знаете, мы тут ни при чем.

Мисс Белла была так тронута этими простыми словами, что со свойственной ее летам отзывчивостью на доброту и ласку тепло ответила миссис Боффин поцелуем. Однако это вовсе не понравилось почтенной светской даме, ее маменьке; та старалась повернуть дело так, что не Боффины ей делают одолжение, а она – Боффинам.

– Моя младшая дочь Лавиния, – представила миссис Уилфер Лавинию, радуясь случаю переменить разговор, когда Лавви опять вошла в гостиную, – мистер Джордж Самсон, друг нашего семейства.

Друг семейства находился в том периоде влюбленности, когда в каждом человеке видишь врага данного семейства. Усевшись на место, он засунул в рот круглый набалдашник трости, словно пробку, как будто оскорбленные чувства наполняли его до краев. И не сводил с Боффинов неумолимого взгляда.

– Если вам захочется, привозите с собой вашу сестру, когда соберетесь к нам погостить; мы, право, будем очень рады, – сказала миссис Боффин. – Чем меньше вы будете стесняться, тем нам будет приятнее.

– Ах, так моего согласия даже не спрашивают! – воскликнула мисс Лавиния.

– Лавви, – негромко заметила ей Белла, – держи себя потише, будь так добра.

– Нет, этого не будет, – ответила бойкая Лавиния, – я не ребенок, чтобы обо мне так говорили посторонние.

– Да, ты еще ребенок.

– Нет, я не ребенок и не желаю, чтобы обо мне говорили посторонние: «Привозите с собой сестру!» Еще чего!

– Лавиния! – сказала миссис Уилфер. – Замолчи! Я не позволю тебе выражать в моем присутствии вздорное подозрение, будто посторонние – кто бы они ни были, – могут оказывать покровительство моей дочери. Неужели ты воображаешь, глупая девочка, что мистер и миссис Боффин переступили бы наш порог, если б думали оказывать нам покровительство; или пробыли бы в таком случае хоть одну минуту под моей кровлей, пока у твоей матери хватит еще сил попросить их о выходе? Плохо же ты знаешь свою мать, если тебе так кажется!

– Все это очень мило… – начала было ворчать Лавиния, но миссис Уилфер оборвала ее:

– Замолчи! Я этого не позволю! Неужели ты не знаешь, как надо себя держать с гостями? Разве тебе не понятно, что, позволив себе намекнуть, будто эта леди и этот джентльмен собираются покровительствовать кому бы то ни было из твоих родных – все равно кому, – ты обвиняешь их в наглости и даже сумасбродстве?

– Не беспокойтесь, сударыня, – усмехнувшись, заметил мистер Боффин, – нас это мало беспокоит.

– Извините, но меня беспокоит, – возразила миссис Уилфер.

Мисс Лавиния отрывисто засмеялась и буркнула:

– Еще бы!

– И я требую, чтобы моя дерзкая дочь, – продолжала миссис Уилфер, буравя свое младшее детище уничтожающим взглядом, что нисколько не подействовало на Лавинию, – относилась справедливо к своей сестре Белле, помнила бы, что Белла везде пользуется вниманием и что если Белла принимает знаки этого внимания, то с ее стороны это совершенно такое же (с негодующей дрожью в голосе) – совершенно такое же одолжение.

Но тут взбунтовалась мисс Белла и спокойно заметила:

– Знаете ли, мама, я и сама могу говорить за себя. И пожалуйста, оставьте меня в покое.

– Очень удобно замахиваться на других, когда под рукой имеется такое удобное орудие – моя особа, – язвительно ввернула неукротимая Лавиния, – но мне хотелось бы знать, что на это скажет Джордж Самсон.

– Мистер Самсон, – начала миссис Уилфер, заметив, что молодой человек вынул было затычку изо рта, и метнула на него такой мрачный взгляд, что он снова засунул ее в рот. – Я уверена, что мистер Самсон, как друг нашей семьи и частый гость в нашем доме, слишком хорошо воспитан, чтобы вмешиваться не в свое дело.

Эта похвала молодому человеку заставила совестливую миссис Боффин раскаяться в том, что мысленно она была к нему несправедлива, и сказать, что они с мистером Боффином всегда будут рады его видеть – на что он великодушно ответил, не вынимая затычки изо рта:

– Очень вам благодарен, но только я всегда занят, и днем и вечером.

Тем не менее Белла вознаградила их за все неприятности, очень мило ответив на их авансы, так что добродушные супруги остались, в общем, очень довольны и сказали, что миссис Боффин заедет сообщить Белле, как только у них все будет готово к ее приему. Миссис Уилфер санкционировала это предложение величавым кивком головы и мановением перчаток, словно говоря: «К вашим недостаткам отнесутся снисходительно и милостиво, жалкие люди».

– Кстати, сударыня, – сказал мистер Боффин, оборачиваясь по дороге к двери. – У вас, кажется, есть жилец?

– Один джентльмен действительно занимает у нас верхний этаж, – отвечала миссис Уилфер, заменив грубое слово более деликатным.

– Можно сказать, «наш общий друг», – заметил мистер Боффин. – А что за человек наш общий друг? Нравится ли он вам?

– Мистер Роксмит очень пунктуальный, очень спокойный и очень приемлемый в общежитии человек.

– Надо вам знать, что я не так-то близко знаком с нашим общим другом, – я видел его всего один раз. Вы о нем хорошо отзываетесь. А сейчас он дома?

– Мистер Роксмит дома, – ответила миссис Уилфер, указывая в окно, – вон он стоит у садовой калитки. Может быть, он дожидается вас?

– Может быть, – согласился мистер Боффин. – Видел, должно быть, как мы сюда входили.

Белла внимательно прислушивалась к этому краткому диалогу. Потом, провожая миссис Боффин до калитки, она так же внимательно наблюдала за всем происходящим.

– Здравствуйте, сэр, как поживаете? – сказал мистер Боффин. – Это миссис Боффин. А это мистер Роксмит, о котором я тебе рассказывал, душа моя.

Она поздоровалась с молодым человеком, который очень вежливо подсадил ее в коляску.