Текст книги "Я спасу тебя от бури"

Глава 19

Мы помогли Сэм и Хоуп устроиться в доме, показали их комнату и дали им время помыться. Через час Сэм подошла к ограде и прислонилась к ней. Она смотрела на горизонт. Закатное солнце пряталось за мескитовыми деревьями. Небо было кроваво-красным, с оттенками серого. Река сияла, как расплавленное серебро, вылитое из плавильного чана где-то вдалеке.

– Это все ваше? – спросила она.

– Все, что не принадлежит банку. Отсюда примерно на милю вниз по реке до тех деревьев и еще на милю в обе стороны. Всего около шестисот сорока акров.

– Это много.

– Для Техаса это очень мало.

Она пожала плечами.

– Когда у тебя ничего нет, это уже что-то. – Она обратила внимание на коров. – Тоже ваши?

Это плата за обучение в колледже для Броди и мое пенсионное пособие. Девяносто восемь голов.

– Какой они породы?

– Здесь мы называем их «Ф1». Это значит «первый гибрид», или первое поколение после скрещивания двух пород. Наверное, лучший пример – это мул, рождающийся при скрещивании осла и лошади. Одна часть стада происходит от скрещивания брахманов с хирфордами. По очевидным причинам мы называем их тигровыми полосками. Другая часть стада – потомки скрещивания хирфордов с ангусами. Мы называем их черными короткошерстными.

– Зачем вы это делаете?

Это был хороший вопрос.

– Скрещивание дает потомству жизненную силу обеих пород без их недостатков. Больше молока. Более крупные коровы. Более прочный костяк. Нет инфекционного конъюнктивита. В общем, больше хорошего, меньше плохого.

– Похоже, вы разбираетесь в коровах.

– Я кое-что знаю и постоянно учусь.

– Вы всегда держали коров?

– Нет. – Я покачал головой. Мой ангусский бык темным силуэтом выделялся на фоне холма. Я указал на него. – Мой отец подарил мне его деда и трех хирфордских коров, когда мне было восемнадцать лет.

– Вы начинали с четырех коров?

– Ну да.

– Тогда вы неплохо потрудились.

Я улыбнулся.

– Они выносливые. Их нужно только правильно откармливать и иметь хорошего ветеринара. Лечить копытную гниль, когда она появляется. Помогать коровам при трудных родах и принимать своевременное решение по поводу тех, которые не могут отелиться. Это окупается.

Мы направились к дому.

– Расскажите мне о ранчо Бэрс.

– Мой отец купил его для мамы перед моим появлением на свет. Она ушла от него, прежде чем он закончил дом, поэтому мы переселились сюда. Прошло сорок лет, а дом еще в порядке. Он простой, всего две спальни. Передняя и задняя двери находятся на одной линии, поэтому можно видеть насквозь и ловить боковой ветер с реки. В августе между адом и Техасом нет почти никакой разницы, поэтому любое движение воздуха только приветствуется. Отец любил наблюдать за восходами и закатами, поэтому соорудил переднее и заднее крыльцо. – Мы обошли вокруг дома. – Амбар немного потрепан, и ветер гремит жестью на крыше, но он прочный, и внутри есть погреб на тот случай, если вернется торнадо, который унес Дороти[27]27
  Речь идет о героине книги «Волшебник страны Оз» Фрэнка Баума.


[Закрыть].

Небольшое здание из глинобитного кирпича с решетками на окнах, расположенное под лиственным пологом падубов, стояло за амбаром рядом с ветряком.

– А это?

Я улыбнулся.

– Это старейшее здание в окрестностях Рок-Бэзин, как и в самом городе. Тюрьма.

– Тюрьма?

– Когда-то Рок-Бэзин был одной из остановок «Пони Экспресс»[28]28
  Старейшая служба почтовой доставки США, созданная в 1860 г.


[Закрыть]. Учитывая близость реки, здесь селились люди. Вырос город, а когда люди строят город, им нужна тюрьма. Дурное всегда следует за хорошим. Городок сгорел после пожара, но эти стены сложены из кирпича толщиной в три фута. Они немного обгорели, но в целом дом не пострадал.

– Он выглядит обжитым.

– Здесь живет Дампс.

– Дампс живет в тюрьме?

Я рассмеялся.

– Это тюрьма наросла на нем.

Ужин прошел тихо; все присматривались друг к другу. После ужина Дампс прошаркал в комнату с очками на носу, держа в руке холщовую измерительную ленту и маленькую записную книжку. Он посмотрел на Хоуп, поставил перед ней табуретку и похлопал по сиденью.

– Маленькая леди, я хочу обмерить ваши ножки.

Хоуп отпрянула. Сэм посмотрела на меня.

– Все в порядке, – прошептал я.

Сэм уселась за дочерью и тихо произнесла:

– Давай, Хоуп.

Девочка медленно протянула ногу к Дампсу. Тот взял ее в руку, изучил размер и свод стопы, высоту подъема и длину пальцев – нечто такое, что я видел уже много раз. С помощью ленты он измерил ногу Хоуп: подъем, ширину стопы, вершину подъема, где заканчиваются кости плюсны, окружность лодыжки над пяткой и окружность икры в трех местах. Он записывал все результаты в свой блокнот. Очки то и дело сползали по его переносице. Нога Хоуп исчезала в его больших узловатых пальцах и ладонях. Он попробовал пощекотать пятку, но девочка не засмеялась. Тогда он перемерил подъем и проделал такую же процедуру с другой ногой. Закончив, он поставил ногу на место.

– О’кей, с этим покончено. – Он посмотрел на Сэм. – Мэм?

Сэм покачала головой.

– Ох, у меня грязные ноги, я не покрасила ногти, и…

– Поверьте, я видел и похуже.

Сэм сняла носки и протянула одну ногу Дампсу. Он покачал ее в ладонях и выполнил такую же серию измерений. Я наблюдал за ним и думал о принце, державшем над туфелькой ногу Золушки.

Он повернулся к Хоуп.

– Какой твой любимый цвет?

Она промолчала.

– Розовый, – ответила за нее Сэм.

Его смех был глубоким и урчащим. Нутряной смех. Однажды я спросил его об этом, и он сказал: «Тюрьма делает это с людьми». Он кивнул Сэм.

– Хорошо. Тогда, милостью Божьей, найдем что-нибудь розовое для вставок.

– Куда? – спросила Сэм.

– В ваши сапоги. – Он приподнял брови. – А у вас, мэм?

– Мне нравится бирюзовый цвет, – ответила Сэм.

Он кивнул.

– Хороший выбор. Посмотрю, что можно сделать.

Дампс сделал последние записи и оторвался от блокнота.

– Какой основной цвет предпочитаете, черный или коричневый?

– Черный.

Дампс закрыл блокнот, убрал очки в карман и пошел к амбару.

– Значит, будет черный.

Складка, поселившаяся между бровями Сэм, разгладилась, пока она наблюдала, как Дампс выходит из комнаты.

Дверь с проволочной ширмой скрипнула на петлях. Сэм сидела на качелях, и ветерок трепал кончики ее волос.

– Она спит? – спросил я.

– Думаю, да. Это был очень длинный день. Она сказала мне, что хочет лошадку. Точно такую же, как мистер Б.

Я рассмеялся. Мы слышали, как Дампс гремит чем-то в амбаре.

– Как давно вы с ним знакомы?

– Он живет здесь около восьми лет, но я знал его почти всю жизнь.

– Как вы познакомились?

– Он был первым человеком, которого арестовал мой отец сорок пять лет назад. Упрятал его за решетку. Он отправился в тюрьму по решению присяжных.

– Что он сделал?

– Убил человека. – Сэм распахнула глаза. – Ему было восемнадцать лет, и он гулял вместе с группой пьяных подростков. Стрелял не он, но, по его собственному признанию, он даже не пытался помешать этому. Он вышел из тюрьмы примерно девять лет назад, и я нашел его, когда он сидел на тротуаре в городе. У него не было ничего, кроме того, что на нем надето.

– Звучит знакомо.

– Я остановился и спросил, что он делает. Он посмотрел на башенные часы и сказал, что подумывает спрыгнуть оттуда на мостовую. У него никого и ничего не осталось. Некуда идти, никаких вариантов. Он сказал, что, так или иначе, вернется в тюрьму, но сомневается, что его туда пустят. Спросил меня, не могу ли я помочь ему вернуться в старую камеру. Я привез его в кафе, купил кофе и яйца и спросил, не прочь ли он поселиться вместе с рейнджером и его семьей. Он немного подумал и сказал, что не возражает. По крайней мере, со мной. Мы поселили его в бывшей тюрьме, и он был безмерно рад этому. С тех пор он живет здесь.

– А сапоги?

– Он научился обувному делу в тюрьме. За тридцать пять лет он накопил массу опыта. Тюремщик отводил его в мастерскую, запирал там на целый день, выводил на ночь и смотрел за тем, чтобы все инструменты оставались на месте. Он шил сапоги для начальника тюрьмы, для всех тюремщиков, для моего отца и для меня. Когда он поселился здесь, то начал объезжать места для родео и снаряжать ковбоев. Многие ковбои приезжали издалека ради того, чтобы заказать ему пару сапог. Он не Пол Бонд[29]29
  Пол Бонд – легендарный обувной мастер из Техаса XIX в. В настоящее время – обувная компания, которая в том числе выпускает фирменные сапоги для ковбоев.


[Закрыть], но близок к нему. Может смастерить пару хороших рабочих сапог.

Она посмотрела на мои сапоги.

– Это он сделал?

Я кивнул.

– И сколько времени на это уходит?

– Для изготовления пары сапог нужно совершить не менее двухсот операций, но если он работает прилежно и обходит стороной некоторые тонкости… скажем, два дня.

Сэм покосилась на меня.

– Готова поспорить, что в детстве вы заботились обо всех бродячих кошках.

Я покачал головой.

– Ненавижу кошек… но мне приходилось заботиться о телятах, жеребятах и лошадях.

Она изучающе посмотрела на меня.

– У вас жуткий шрам на шее.

– Вроде того.

– Вы мало что рассказываете, не так ли?

– Что вы имеете в виду?

– Я сказала: «У вас жуткий шрам на шее». Вы должны были ответить «Вроде того…», а потом объяснить, откуда он у вас. Но вы отвечаете только на прямые вопросы.

Я кивнул:

– Да, есть у меня такой недостаток.

– Всем позволено иметь свои недостатки. – Она подалась вперед. – Итак?.. – Вы знаете… иногда люди не отвечают на вопросы, потому что им больно это делать. За последние сорок восемь часов я рассказала вам, что мою дочь изнасиловал мужчина, с которым я встречалась, и что у него есть порнографические ролики с нами обеими. Думаете, это не было мучительно для меня?

Тут она меня уела.

– Это от взрыва.

– Что за взрыв?

– В меня швырнули бутылку с зажигательной смесью. Она взорвалась, окатила меня осколками стекла и обожгла правый бок.

– Вы вроде выглядите нормально.

– Хороший врач и операции по пересадке кожи.

– А хромота?

– Тот, кто швырнул бутылку, потом выскочил из автомобиля и выстрелил в меня из моего же пистолета.

– Это было больно?

– Да. Но не так больно, как пять пуль прямо сюда. – Я постучал себя по груди.

Она вскинула брови:

– А чем вы занимались?

– Я привез Броди поесть мороженого.

– Почему они это сделали?

– Таким парням, которые продают кристаллический метадон, не нужно никаких причин.

Она покачала головой.

– Как вышло, что вы не умерли?

– Я много раз задавал себе такой же вопрос.

– Серьезно.

– На мне был бронежилет.

Она выглядела удивленной.

– Вы всегда носите бронежилет, когда отправляетесь полакомиться мороженым?

Настало время выложить карты. Я выпрямился.

– Не хотите прогуляться? – Я оглянулся на дом. – С ней все будет в порядке. Мы недалеко.

Сэм встала, и я повел ее в лунном свете между тополями к пастбищу за домом. Мы обогнули коровники, старую буровую вышку, давным-давно вышедшую из строя, и поднялись по склону холма с редкими дубами. Отсюда мы могли смотреть на юг, в сторону реки, или на север, в сторону дома. Это было любимое место моего отца. Даже в темноте можно было разглядеть разные оттенки синевы.

– Что это?

Большое обугленное дерево, куда десять лет назад ударила молния, стояло перед нами, голое и одинокое. Теперь коровы использовали его, чтобы чесать бока.

– Это свадебное дерево.

Она усмехнулась.

– Что?

– Свадебное дерево. Мой отец выкупил это место как свадебный подарок для мамы. Мои предки, мои родители и мы с Энди поженились здесь. – Я рассмеялся. – Но, должно быть, это дерево проклято, потому что мама ушла от отца, и вы знаете насчет меня и Энди, поэтому если вам вдруг захочется выйти замуж, то на вашем месте я бы держался от него подальше.

– А это?

– Это люпины.

– Они прекрасны, – тихо сказала она.

Несколько минут мы молчали.

– Кстати, о прекрасном… как она? Я хочу сказать…

Сэм засунула руки в карманы джинсов.

– Нормально. Физического дискомфорта больше нет.

– А остальное?

– Она боится.

– Кого?

– Билли Симмонса.

Где-то запел козодой.

– Я думал, что вы мне расскажете?

Она удивленно покачала головой.

– Почему?

– Иногда, если с детьми происходит что-то плохое, они распространяют это по всему спектру. Один плохой мужчина означает, что все мужчины плохие.

– Если бы она боялась вас, то никогда не села бы на мистера Б. или, если уж на то пошло, не улеглась бы рядом с вами на диване в Новом Орлеане.

– Утром, когда вы проснетесь, меня здесь не будет.

Она скрестила руки на груди и как будто внутренне подобралась.

– Можно спросить, куда вы направитесь?

Я выпрямился.

– Буду здесь завтра поздним вечером или послезавтра утром, если все пройдет так, как я рассчитываю.

– Вы не ответили на мой вопрос.

– Я попросил Броди показать вам окрестности. Возможно, съездить вниз по реке. Думаю, сейчас вам лучше всего оставаться здесь. Не высовывайтесь. Я не ожидаю, что он найдет вас, но…

– Вы снова это сделали.

Я не смотрел на нее.

– Да, сделал.

Она уперлась руками в бедра.

– Если это касается меня, то я хочу знать.

– Я собираюсь в Сан-Антонио.

– Он не позволит вам войти в дом и завернуть ему руки за спину, пока его приятели будут арестовывать его.

– До этого не дойдет, если дела пойдут так, как я рассчитываю.

– И что? Вы просто приедете туда и скажете начальнику полиции в Сан-Антонио, что один из его лучших офицеров совсем не тот, за кого себя выдает?

– Случались и более странные вещи.

– Пожалуйста, не могли бы вы ответить на мой вопрос?

– Вполне готов.

– Вы думаете, что он вам поверит?

– Слово техасского рейнджера по-прежнему много значит в этом штате.

Она выглядела сбитой с толку.

– Вы играете в бейсбол?

Я рассмеялся, поскольку не впервые слышал этот вопрос.

– Нет, я не из таких рейнджеров.

Выражение ее лица изменилось.

– Значит, вы рейнджер из рейнджеров?

Я не ответил.

Ее глаза забегали, а рот приоткрылся. Она начала складывать кусочки головоломки. Когда они сложились воедино где-то в ее сознании, она села и посмотрела на меня.

– Теперь понятно, почему на вас был бронежилет.

Я кивнул.

– И Новый Орлеан. Вы работали там как техасский рейнджер?

– Я разрабатывал вопросы безопасности для губернатора. Это технические детали, но я ему нравился, а губернаторы любят устраивать конференции в Нью-Орлеане. Так что мы часто бывали там. Несколько раз в год в течение двух предыдущих сроков.

– Взрыв… он тоже был частью этого?

– Я несколько лет шел по его следам. Жозе Хуан Хуарес. Наконец поймал его и упрятал за решетку. Его подручным это не понравилось.

Она кивнула.

– Вы настоящий ковбой.

– В детстве я любил все, что касалось ковбоев. Их романтику и этику. Их неписаный кодекс чести: маршал, шериф, рейнджер. Они были настоящими титанами Техаса. Я восхищался даже их тенями. – Я улыбнулся, вспоминая. – Я одевался как они. Подражал их походке и манере речи. Их размеренным ответам. Я долго скакал в седле вместе с Джимом Боуи, Дэйвом Крокеттом и Уильямом Тревисом склонил чашу весов под Аламо[30]30
  Имеется в виду штурм техасского форта Аламо, где были разбиты войска мексиканского генерала Санта-Анны в 1836 г. Это историческое событие вошло в американскую мифо-логию.


[Закрыть] с криком: «Победа или смерть!» Я перевозил почту для «Пони Экспресс». Ездил с дробовиком на дилижансе, набитом людьми и деньгами. Охотился за безжалостными конокрадами. Подавлял бунт выстрелами из «кольта». Охотился за грабителями банков. Скакал галопом с поводьями в зубах и двумя «винчестерами» в руках. Прикасался к шляпе при встрече с дамами. Никогда не плевал на мостовую. Я плакал, как младенец, когда Джон Уэйн умер в фильме «Самый меткий». – Я рассмеялся. – По вечерам отец читал мне великие истории про великих мужчин. Больше всего я любил маленькую книжку «Храбрый ковбой» Джоан Уолш Энглунд. – Я покачал головой. – Как я мечтал стать таким же, как он! – Я постучал себя по груди. – Человеком, который носит звезду.

За последние полминуты я произнес больше непрошеных слов, чем перед любой женщиной за долгое время. Молчание затягивалось.

– Вы действительно собираетесь в Сан-Антонио?

– Да.

Она плотно сжала скрещенные руки, словно обнимая себя.

– Вы сделаете это? Рискнете ради меня? Ради нас?

Я посмотрел на запад.

– Человек, которого я когда-то знал, удержал меня от того, чего я заслуживал, и дал мне то, чего я не заслуживал. Сделал то, что изменило мое мнение о себе и о других людях.

– Кто это был?

– Мой отец.

– Он тоже был рейнджером?

– Одним из лучших.

– Хотела бы я познакомиться с ним.

– Еще несколько футов, и вы встанете у него в изголовье.

Она дернулась, как будто наступила на змею. Отцовская могила находилась за ее спиной. Она обошла вокруг, опустилась на колени и провела руками по каменной плите. Железный крест с серебряной звездой в центре стоял у изголовья. На мраморной плите внизу была высечена надпись.

ДАЛТОН СТИЛ

ТЕХАССКИЙ РЕЙНДЖЕР, РОТА F.

ОН НЕ БОЯЛСЯ НИ УЖАСОВ НОЧИ,

НИ СТРЕЛ, ЧТО ЛЕТАЮТ ДНЕМ[31]31
  Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем. Псалом 90:5.


[Закрыть].

1949–1989

Когда она посмотрела на меня, мне показалось, что включилась автоматическая лампа.

– Когда вы сказали, что он отравился свинцом, то не имели в виду пищевое отравление, верно?

– Да.

– Что произошло?

Я рассказал ей.

Глава 20

Я уже был старшеклассником. Мы с Дырой, Забиякой, Кастетом и Глазом стали друзьями. С учетом профессии моего отца мы увлеклись идеей своей безнаказанности, притом что нас не поймают. Дыра ловко управлялся с автомобилями и мог завести что угодно без ключа зажигания. У Стейси был дядя, покупавший контрабандную текилу у мексиканцев где-то на юге. Мы крали автомобиль, ехали на юг по проселочным дорогам со скоростью не ниже ста миль в час, наполняли багажник выпивкой, а потом возвращались через попутные городки и продавали текилу с наценкой прямо из багажника и возвращали автомобиль на место, прежде чем владелец замечал пропажу. Я не пил текилу, но упивался духом приключений. Скоростью и свободой. Кроме того, все знали, что я весьма хорош в драке.

Безобидные забавы, не так ли?

Нет, не так.

В ночь с субботы на воскресенье отец расследовал очередное дело, поэтому его не было дома.

Дыра нашел автомобиль своей мечты – «понтиак трансамэрикэн» с турбированным двигателем 400 кубических дюймов, примерно такой же, как в фильме «Полицейский и бандит»[32]32
  «Полицейский и бандит» – американский боевик 1977 г.


[Закрыть]. Он пошутил: «Я буду жечь резину на всех четырех скоростях». Мы проникли в чужой гараж, тихо вывели автомобиль и направились на юг. В какой-то момент нашей поездки мы заметили, как прерывистая желтая линия в центре шоссе стала сплошной. Дыра ухмыльнулся и невозмутимо произнес: «Сто сорок миль в час». Мы заполнили багажник, продали большую часть по дороге домой, а остальное на окраине города за час до рассвета. Фокус заключался в том, чтобы вернуть автомобиль на место, прежде чем владелец обнаружит пропажу. Мы заполнили бак, выключили двигатель и толкали его вручную два квартала, прежде чем вкатить в гараж без видимых повреждений, только с более лысой резиной на покрышках. Мы оставили хозяину галлон контрабандной текилы на переднем сиденье в благодарность за использование автомобиля. Обычно мы так не делали, но этот автомобиль был особенным.

Я не знал, что «понтиак» принадлежал судье, который работал допоздна. Когда он проснулся в два часа ночи, выпустил собаку и заметил пустое место там, где стояла его машина, то позвонил моему отцу.

Остальная часть этой истории гораздо более печальна.

Мои друзья исчезли за дверью гаража. Я положил бутылку на переднее сиденье и направился к выходу, когда услышал его голос, доносившийся из тени. Я едва не наложил в штаны.

– Ты закончил? – спросил он.

– Сэр? – Я повернулся.

– Я спросил: ты закончил?

Я решил, что чем меньше буду говорить, тем лучше.

– Что?

Он щелкнул «Зиппо». Огонек отбросил тень на его лицо, выражение которого мне не понравилось. Он закурил сигарету.

– Быть идиотом.

Я плохо умел изображать дурачка, но у меня не оставалось иного выбора. Быстрый шепот и звук поспешно удалявшихся шагов давали понять, что мои приятели уносили ноги. Приходилось выкручиваться самому.

– Сэр?

До этого момента отец никогда не бил меня и не ругался в мой адрес. В ту ночь все изменилось. Хотя он не ударил меня, но лучше бы он это сделал. Во всяком случае, это было бы точно лучше, чем его слова и тон, которым они были произнесены.

Он наклонился в салон, достал бутылку и передал судье, который выглядывал из-за его плеча.

– Ваша честь? – Судья кивнул и сунул бутылку под мышку. – Он начнет в понедельник, как только закончатся занятия, – продолжал отец. – После этого он ваш до окончания учебного года.

Я пытался сглотнуть, но не мог. Отец подошел ко мне и занес руку, чтобы отвесить мне пощечину, но остановился на середине движения. К тому времени я стал таким же высоким, как он, и наши глаза находились на одном уровне. В уголке его рта собралась слюна. Его нижняя губа подрагивала, правое веко дергалось.

– Садись в машину.

Он привез меня в морг и запустил внутрь. От запаха у меня перехватило дыхание и к горлу подступила тошнота. В центре стояли два стола, накрытые простынями. Отец обошел вокруг одного стола и откинул простыню. Подросток с синевато-белой кожей зловещего оттенка. Я видел его раньше. Сейчас он был похож на швейцарский сыр: пять дырок в груди и животе. Отец подошел к другому столу и тоже откинул простыню. Большой бородатый мужчина с кожей такого же оттенка. Распухший и оплывший. К большому пальцу его ноги была прикреплена бирка. Его я тоже узнал.

Он несколько раз покупал у нас контрабандную выпивку.

– Встань здесь, – велел отец.

Я прошел между двумя столами, и он подкатил их вплотную ко мне. Один глаз подростка наполовину выпал из глазницы. У мужчины отсутствовала часть головы.

– Дай мне правую руку, – сказал отец. Я подчинился, и он положил ее на грудь мальчика. Мой указательный палец оказался над одним из пулевых отверстий. – Теперь левую руку.

Я колебался. Мощное сочетание гнева и стыда мешало говорить.

– Давай руку, – повторил он.

Я протянул руку, и отец положил ее на грудь мужчины, широко раскинув пальцы и нажав на ладонь.

Он обошел вокруг столов. Каблуки его сапог глухо стучали по бетонному полу.

– Фрэнк Джонс. – Он кивнул в сторону мужчины. – Пьяница. Он пришел домой вчера утром и услышал какой-то шорох в своей кладовой. Решил, что это взломщик. Тогда Фрэнк взял свой «смит-вессон» и приступил к делу. Чего он не знал, так это того, что Джастин находился дома и прогуливал занятия. – Он посмотрел на мальчика. – Он собирался пойти в кино с друзьями, посмотреть новый диснеевский фильм. Отправился в кладовую за мармеладом и как раз успел положить пакетик в задний карман. – Отец помедлил, сглотнул и снова посмотрел на мужчину. – Ствол еще дымился, когда Фрэнк распахнул дверь и увидел это. Тогда он сунул ствол в рот и выпустил последний патрон; поэтому теперь у него нет затылка.

Отец стоял, глядя на меня.

– Фрэнк выпил бутылку… текилы.

Он глубоко затянулся сигаретой, кончик которой засиял, как рубин, или как глаз Сатаны. Когда табак догорел до конца, он уронил окурок и растер носком сапога. Я почти физически ощущал кровь на своих руках. Отец посмотрел на меня; его глаза были влажными и покрасневшими. Он заговорил сквозь сжатые зубы:

– Я всю жизнь говорил, что твои поступки имеют определенные последствия. Теперь ты видишь, какими бывают эти последствия. – Его палец дрожал, когда он велел мне садиться в автомобиль. – Теперь мне предстоит найти Роберту и рассказать ей, как ее муж застрелил их сына.

Я до сих пор помню лицо той женщины.

После этого отец не разговаривал со мной целую неделю. В следующие выходные у него выдался один из редких свободных дней. Это был пасхальный уикэнд. Он вывел меня из дома к двум лошадям, стоявшим под седлом. Пастбище превратилось в море голубых люпинов. Мы оседлали лошадей и ехали несколько часов, отпустив поводья. После меня ранчо Бэрс для него было самой важной вещью в этом мире. Здесь он обретал покой, и это был единственный дом, который я знал. Ближе к вечеру мы повернули назад и посмотрели на наш дом с расстояния около полумили.

Он зацепился правой ногой за рожок седла.

– Твоя мать ушла от нас, когда ты был еще очень мал. Я знаю, что ты плохо помнишь ее. – Он покрутил поводья в руках. – Я не… Я не знаю, был ли я лучшим отцом для тебя. Я обручился с законом, и ты часто – вернее, большую часть времени – находишься на вторых ролях по сравнению с моим делом. По правде говоря, это почти единственное, что я могу делать хорошо. – Он посмотрел вниз по реке. – Вон там я учил тебя стрелять, и теперь ты стреляешь лучше, чем большинство остальных. Может быть, даже лучше меня, особенно из длинноствольного оружия. Но я сожалею о некоторых вещах. – Он сглотнул. – Мы с Фрэнком… вовсе не были такими уж разными. Но он пристрастился к выпивке, а я – к этому.

Он постучал себя по груди. Рейнджерская традиция гласит, что после 1947 или 1948 года рейнджеры начали изготавливать свои звезды из мексиканских монет достоинством в десять песо, которые чеканились из серебра высшей пробы. Отцовская звезда некогда была такой монетой.

– Быть рейнджером – это все, чего я хотел. И моя мечта сбылась. – Он повысил голос. – Стать членом самой легендарной правоохранительной организации в этой стране. Быть одним из сотни мужчин, избранных для охраны и защиты Техаса. – Он покачал головой. – Я целиком отдал себя Техасу, и Бог знает, как я люблю этот штат. Я быстро усвоил, что для того, чтобы как следует выполнять эту работу и иметь шансы на выживание, нужно постоянно быть начеку. Никогда не расслабляться. Потому что если я это сделаю, то у плохих парней появится преимущество. Зло идет по пятам за добром, оно вплотную следует за ним. – Он кивнул. – Это означало, что я не уделял тебе должного внимания. Не такого, как следовало. Не такого, как мне хотелось бы. – Он покачал головой. – Я прожил жизнь в поисках того, за что стоило бы умереть. – Тут он посмотрел на меня. – Я просто забыл о доме.

Впервые в жизни я видел, как мой отец плачет. По его щекам катились слезы. Он снял свою шляпу и перевернул ее.

– Я был рассержен из-за Фрэнка и его сына и разочарован, но не из-за тебя. Кстати говоря, Фрэнк не пил твою текилу. Мы удостоверились, что бармен где-то на севере продал ему десять порций чистой агавы. – Он сплюнул на землю. – Я потратил предыдущую неделю на осознание того, что если не буду осторожен, то могу сделать с тобой то же самое, что Фрэнк сделал с Джастином. – Он покачал головой. – Конечно, не с помощью револьвера и стрельбы через дверь кладовой. Но из-за нехватки времени. Из-за отчуждения… – Он снова покачал головой. – Я уже достаточно потрудился для этого, поэтому решил рассказать тебе раньше, чем кому-либо еще. На следующей неделе я подаю в отставку.

У меня отвалилась челюсть.

– Я тут подумал, что, может быть, тебе захочется заниматься кое-каким бизнесом вместе со мной. Возможно, мы… – он обвел рукой море голубых цветов, – …будем вместе разводить скот.

Я не мог глотнуть. Мое сердце застряло в груди. Он повернулся в седле и утер глаза рукавом рубашки.

– Вот о чем я подумал. О том, что тебе это может понравиться.

Налетел порыв свежего ветра. Это был тот самый разговор с отцом, к которому я стремился большую часть своей жизни, но теперь мой голос прозвучал как хриплое кваканье:

– Да, сэр.

Мы долго сидели рядом. Под нами протекала река. Отец было двинулся в сторону дома, но остановился. Мы провели еще несколько минут, глядя на реку. Наконец он скатал сигарету, слез с лошади и положил сигарету на ветку дерева. Потом вскочил в седло и надвинул шляпу на глаза.

– Хочу, чтобы ты мне кое-что пообещал, – сказал он.

– Сэр?

– Когда я состарюсь и покину этот мир, то прошу тебя похоронить меня в Бразосе.

Это было хорошее желание.

– Прямо здесь. – Он положил руки на луку седла. – Прямо здесь в «Руке Господа».

– Да, сэр.

Он пришпорил своего старого коня, повернул к дому и крикнул через плечо:

– Скоро твой день рождения, верно?

– Да, сэр.

Я последовал за ним. Судя по его тону, он улыбался.

– Полагаю, семнадцать лет?

Я поравнялся с ним.

– Восемнадцать, сэр.

Он кивнул и повел меня к амбару.

– У рейнджеров небольшой заработок. Мы занимаемся этой работой не ради денег, и ты знаешь об этом. Но я кое-что сэкономил, и… – Он спрыгнул с седла и распахнул дверь амбара. Потом он снял брезент с самого прекрасного старого и ржавого автомобиля, какой мне приходилось видеть. Рваная складная крыша, вмятина на боковой части кузова, отсутствующий левый задний колпак, потрескавшиеся покрышки, оторванный глушитель.

– Модель тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года. Здесь нужно немножко поработать, но, думаю, мы с тобой будем потихоньку ремонтировать ее по ночам. Вернем ей прежний вид. – Он склонил голову к плечу. – Может быть, даже сделаем ее проворнее, чем раньше.

Это был кабриолет «корвет SS». Я провел пальцами по решетке бампера. У меня не было слов.

– Не знал, что ты любишь быстрые автомобили, – наконец выдавил я.

– Сынок, – он улыбался, – каждый мужчина любит быстрые автомобили.

Я рассмеялся.

– Но я не знал, что ты знаешь, как ремонтировать автомобили.

– Ты многого обо мне не знаешь. Пожалуй, этот автомобиль может изменить положение. – Он вставил ключ в замок зажигания. – Давай.

Двигатель завелся с первого раза, но работал с перебоями. Пропуски зажигания нуждались в отладке.

– Поддай газу. – Я сделал это, и двигатель взревел, чихая и давая отдачу, но обороты поднимались. – Хочешь прокатиться?

Я захлопнул дверь и вдавил педаль в пол.

– Думал, ты никогда не спросишь.

Это был один из лучших вечеров, которые мы провели вместе.

В тот день, когда мы сидели за поздним ужином, по рации поступил вызов. Ограбление банка обернулось захватом заложников.

– Далтон, грабители застрелили мистера Лэнгстона и удерживают Бетти Сью. Они сидят на какой-то мексиканской дури и всячески издеваются над ней. Из окон банка доносятся женские крики. Один из свидетелей смог сбежать и говорит, что там много крови. Наверное, ей долго не протянуть.

Банк находился в центре города, напротив здания суда. Отец вскочил, одним глотком допил кофе и сказал:

– Скоро буду.

Я слышал, как его автомобиль рванулся с места, разбрасывая гравий на дорожке, и помчался в город. Еще один вызов из сотен других, которые мне приходилось видеть.

Несколько минут я просидел на месте. Потом забрался в «корвет» и на полных парах устремился в город, остановившись перед зданием суда. Я услышал выстрелы, как только вышел из автомобиля. На похоронах люди рассказывали, что отец побежал к крыльцу с «Ремингтоном-870» и отстрелил дверные петли. Но преступники находились наверху, и у них было позиционное преимущество. Перестрелка продолжалась несколько минут.

Я прокрался вокруг здания суда и понял, что отец контролирует свою реакцию, а не просто палит куда попало. Я слышал, как он методично выпустил все пять пуль из 870-го. Мысленно я мог видеть, как он вкладывает два запасных патрона, отстреливает их, потом откладывает винтовку и достает свое второе оружие, «кольт» 45-го калибра.

У этого «кольта» характерный звук. Выстрелы звучат быстро и резко, не так, как из ружья или винтовки. Я слышал, как он опустошал магазин: восемь выстрелов. В то время в магазине было семь пуль, значит, одна в стволе. Последовала напряженная пауза, пока он перезаряжал оружие. И наверняка двигался. Еще семь выстрелов. Я слышал собственный шепот: «Мушка прицела, мушка прицела. Спуск». Еще одна пауза, потом новый залп. Тишина. Перестрелка закончилась.