Текст книги "Неподражаемый доктор Дарвин"

Чарльз Шеффилд
Неподражаемый доктор Дарвин

ДЬЯВОЛ МАЛКИРКА

В этот теплый и ясный весенний вечер голоса далеко разносились из открытого окна. Человек, что шел по усыпанной гравием дорожке, замедлил шаг и свернул на лужайку. Молча пройдя по безукоризненно подстриженному газону к эркеру, он наклонился и осторожно заглянул в щель меж занавесками. Потом возвратился на дорожку и вошел в незапертую дверь дома.

Не обращая внимания на ожидающего распоряжений слугу, посетитель повернул влево и через минуту уже стоял в столовой, степенно осматриваясь по сторонам, пока разговор вокруг медленно замирал.

– Доктор Дарвин? – Его голос прозвучал официально и резко.

Восемь человек, что сидели за длинным столом, несколько секунд молчали, разглядывая незнакомца. Он был высок и сухопар, со смуглым, нездорового оттенка лицом. Долгие годы, проведенные на палящем солнце, избороздили его чело глубокими морщинами, а беспрестанное подрагивание рук выдавало недуги, приобретенные в чужих краях. На любопытные взгляды сидящих незнакомец отвечал не менее пристальным, но куда более свирепым взором.

После непродолжительной паузы один из обедающих отодвинул стул от стола.

– Я Эразм… Дарвин. – Короткая запинка свидетельствовала скорее о легком заикании, нежели о нарочитой паузе. – Кто вы и какое у вас ко мне дело?

Он поднялся и вышел из-за стола – неимоверный толстяк с круглым рябым лицом. Остановившись напротив незваного гостя, доктор спокойно ждал объяснений.

– Джейкоб Поул, к вашим услугам, – произнес пришедший, потуже запахивая на шее серый вязаный шарф, в который кутался даже в этот теплый апрельский вечер. – Полковник Поул из Личфилда. Мы с вами сегодня оба вдали от родных пенатов, доктор Дарвин, но живем рядом. От моего дома до вашего не более двух миль. Вы даже как-то лечили мою жену и маленькую дочь. Что же до моего дела, то я не сам его себе придумал, и, боюсь, окажется оно не слишком веселым. Я пришел, чтобы просить вас оказать срочную медицинскую помощь на ферме Бейли – до нее отсюда и полумили не будет.

Из-за стола раздался хор протестующих голосов. Узколицый человечек без парика поднялся и шагнул к разговаривающим.

– Полковник Поул, это мой дом. Я прощу вам, что вы явились сюда без приглашения и без предупреждения, поскольку мы все понимаем: когда врач требуется позарез, тут уж не до формальностей. Но вы прервали не обычный дружеский ужин. Я Мэтью Бултон, и нынче вечером здесь собралось по важному делу Общество Луны. Мистер Пристли специально приехал из Кална, дабы рассказать нам о последних исследованиях нового газа. Начать-то он начал, но вот закончить не успел. Не может ли ваше дело хоть час подождать?

Джейкоб Поул выпрямился еще сильнее, чем прежде.

– Если бы болезнь могла подождать, то и я подождал бы. Однако… – Он вновь повернулся к доктору Дарвину. – Я всего лишь посланец, лицо совершенно постороннее. Мне просто случилось ужинать с Уиллом Бейли, и доктор Монктон отправил меня просить у вас срочной помощи.

Гости вновь возбужденно загомонили:

– Монктон! Монктон просит помощи? В жизни такого не слыхал!

– Эразм, не берите в голову! Садитесь и отведайте ревеневого пирога.

– Если за дело берется Монктон, – заметил скромно одетый человек, сидевший по правую руку от хозяина дома, – то пациент все равно что мертв. Он не врач, а палач. Будет вам, полковник Поул, налейте себе стаканчик кларета и садитесь с нами. Мы слишком редко встречаемся, чтобы еще и отвлекаться на всякую ерунду.

Эразм Дарвин сделал ему знак замолчать.

– Спокойно, Джошуа, я прекрасно знаю ваше мнение о Монктоне.

Доктор обратил к Поулу полное рябое лицо – передних зубов недоставало, заплывшему двойному подбородку явно требовалась бритва. Все вместе взятое производило весьма малоприятное впечатление, которому противоречили лишь глаза – серые и терпеливые, выражающие глубокую проницательность.

– Простите наши шутки, – промолвил он. – Это давняя тема. Доктор Монктон ни разу еще, ни при каких обстоятельствах не просил у меня совета. Что же ему теперь-то надо?

Крики с мест зазвучали с новой силой:

– Напыщенный старый пустозвон!

– Убийца Монктон – не позволяйте ему и пальцем к вам притронуться!

– Хотите жить – держитесь от него подальше!

Пока сидящие за столом прохаживались насчет медицинских талантов Монктона, Поул возмущенно озирался по сторонам. Протянутый стакан он не удостоил вниманием, а шрам у него на лбу, слева, налился кровью.

– Возможно, я и разделяю ваше мнение о докторе Монктоне, – отрывисто произнес полковник, – только распространил бы его и на всех прочих лекарей. Эта порода убивает куда как больше пациентов, нежели исцеляет. Что же до вас, джентльмены, и вас, доктор Дарвин, коли вы предпочитаете есть и пить в свое удовольствие, а не спасать жизни, мне не под силу изменить эти приоритеты.

Он ожег собеседника злобным взглядом.

– Послание, с которым меня отправили, проще простого. Передам – и уйду. Доктор Монктон просит меня сообщить вам три вещи: что на ферме Бейли находится пациент в критическом состоянии; что на лице больного уже проступила предсмертная гримаса; и что он, доктор, хотел бы, чтобы вы, – тут полковник подался вперед, подчеркивая, что обращается только к Дарвину, – пришли и осмотрели пациента. А не желаете, я вернусь и уведомлю доктора Монктона, что вы не придете.

– Нет, – вздохнул Дарвин. – Полковник Поул, наша грубость по отношению к вам непростительна, но для нее имелась своя причина. Для нас заседания Общества – наиважнейшее событие месяца, и радость встречи порой заставляет нас выходить за рамки приличий. Погодите минуту, я пошлю за пальто, и двинемся в путь. Мои друзья уже высказали вам свое мнение о докторе Монктоне, и я должен признаться, что жажду увидеть этого пациента. За многие годы, что я веду практику в районе отсюда до Личфилда, наши с доктором Монктоном пути многократно пересекались – однако еще ни разу он не искал моего совета в каком-либо медицинском вопросе. Мы принадлежим к совершенно разным школам, как в диагностике, так и в лечении.

Дарвин повернулся к молчаливой и притихшей от расстройства группе.

– Джентльмены, мне жаль лишаться и дискуссии, и приятного общества, но долг зовет. – Он шагнул к Поулу. – Идемте. Уже совсем стемнело, но дорогу нам будет освещать луна. Прекрасно обойдемся и без фонаря. Раз уж Смерть не ждет, то и нам ждать не пристало.

Дорогу, что вела на ферму Бейли, с обеих сторон обрамляла живая изгородь. Весна выдалась ранней, и белые параллельные прямые цветущего боярышника убегали вперед в лунном сиянии, указывая путь. Двое мужчин шли бок о бок. Дарвин время от времени поглядывал на сумрачный профиль своего спутника.

– Кажется, вы не питаете особого почтения к профессии врача, – наконец заговорил он. – Хотя сами отмечены печатью болезни.

Джейкоб Поул пожал плечами и ничего не ответил.

– Но все же вы дружите с доктором Монктоном? – продолжал Дарвин.

Поул, нахмурившись, повернулся к нему.

– Со всей определенностью – нет. Как я уже вам сказал, я не более, чем посланец, заезжий гость, которому случилось оказаться на ферме. – Он замялся. – Уж коли вы так настаиваете – признаюсь, что я вообще докторам не друг. Люди возлагают на безмозглых коновалов больше веры, чем на самого Господа.

– И с большими основаниями. Поул словно бы не слышал.

– Слепая вера! – повторил он. – И противу всякой логики. Когда вы платите человеку деньги за то, чтобы он отпилил вам руку, неудивительно, что он клянется, будто для спасения вашей жизни эту самую руку совершенно необходимо удалить. После двадцати лет службы родине я прихожу в ужас, думая, сколько конечностей ампутировано просто-напросто по прихоти полковых лекарей!

– Ну, коли уж на то пошло, полковник Поул, – едко отозвался Дарвин, – двадцать лет службы должны были показать вам еще и то, что тысяче самых плохих докторов пришлось бы изрядно потрудиться, чтобы сравняться по части оторванных рук и ног даже с самым бездеятельным генералом. Вспомните-ка о грехах собственной профессии.

В последовавшем сердитом молчании оба быстрее зашагали по залитой лунным светом дороге.

Ферма располагалась особняком, в нескольких сотнях футов от дороги на Личфилд. Туда вела сумрачная вязовая аллея, и пройдя ее до половины, путники увидели в дверях дома застывшую в ожидании высокую фигуру. Когда они подошли ближе, стоявший нагнулся, взял фонарь и двинулся им навстречу.

– Доктор Дарвин, боюсь, вы опоздали. – Голос его был звучен и силен, точно у певца или опытного проповедника, однако в нем не слышалось ни тепла, ни привета.

Дарвин кивнул.

– По словам полковника Поула, ситуация выглядит скверно. Мой медицинский сундук тут со мной, в доме Мэтью Бултона. Если требуются какие-то лекарства или перевязочные средства, принести их можно в считанные минуты.

– По-моему, уже поздно. – Они поднялись на крыльцо, и доктор Монктон приостановился в дверях – широкий в плечах, с длинной шеей и красным костлявым лицом, на котором застыло суровое выражение собственного достоинства. – К тому времени, как полковник Поул покинул этот дом, больной уже впал в беспамятство. Чуть ранее вечером наблюдался бред, причем весьма своеобразный. У меня практически нет надежды.

– Это кто-то из работников Бейли?

– Нет. Прохожий, которому стало плохо неподалеку отсюда. Его спутница прибежала на ферму за помощью; На счастье, я как раз оказался там – лечу отца Бейли от ревматизма. – Он пожал плечами. – Само собой, в таком-то возрасте – абсолютно безнадежное занятие.

– Гм. Вероятно. – В голосе Дарвина не слышалось особой убежденности, но отстаивать свою точку зрения он не стал. – На диво удачно вышло, что вы как раз зашли сюда. Так расскажите, мистер Монктон, каково все же состояние этого самого прохожего.

– Безнадежно. Да вы и сами увидите, – прибавил Монктон в ответ на недовольное хмыканье Дарвина. – Он в судомойне, на лавке.

– Неужели один?

– Нет. С той женщиной. Я объяснил ей, что состояние больного крайне серьезно, и она, кажется, все поняла – просто удивительно для особы ее сословия. – Доктор поставил фонарь на приставной стол около входа и взял огромную щепоть табака из резной шкатулочки слоновой кости. – Оба они люди необразованные. Простолюдины с севера, шли в Лондон искать работы. Такое впечатление, будто она больше боится меня, чем тревожится о состоянии своего спутника.

– Так вот я опять и спрашиваю – а каково это самое состояние? – Дарвин уже не скрывал досады. – Уж лучше сообщите мне свое мнение тут, пока они не слышат… Хотя, насколько я понимаю, он все равно практически ничего не воспринимает.

– Совершенно ничего, хоть бы в дом молния ударила. Итак, его состояние, вкратце: глаза ввалились, закрыты, в глазницах видны только белки, лицо тусклое и серое, кожа грубая и сухая на ощупь, перед тем, как начался бред, больной жаловался на сильную дурноту.

– Его рвало?

– Нет, но, по его словам, сильно тошнило. И в груди болело. Мышечный тонус у него был вялый, и я диагностировал понижение чувствительности.

– А какой пульс? – Лицо Дарвина отражало предельную сосредоточенность. – Жар был?

Монктон на миг замялся, слегка растерявшись.

– Нет, жара не было, – наконец произнес он. – И мне не показалось, чтобы пульс был учащен.

– Гм-гм… – Дарвин поджал пухлые губы. – Никакого жара, пульс не учащен – и все же бред. – Он повернулся ко второму своему спутнику. – Полковник Поул, вы также все это видели?

– Видел, – энергично кивнул Поул. – Послушайте, я знаю, что у медиков принято разглагольствовать о симптомах, пока больной не помрет, но вам не кажется, что лучше бы самому осмотреть этого человека, раз уж он еще жив?

– Непременно, – улыбнулся Дарвин, ничуть не задетый грубоватой манерой собеседника. – Но сперва хотелось бы узнать как можно больше фактов. Факты – очень важная штука, полковник, опора любому диагнозу. Неужели вы предпочли бы, чтобы я с маху ринулся оперировать и отрезал еще одну руку или ногу? Или же чтобы я обсуждал близкую кончину несчастного в присутствии его жены или дочери? Врачу не следует усугублять страдания больного и его семьи лишним горем. Но ведите же, доктор Монктон, теперь я готов осмотреть вашего пациента.

Джейкоб Поул, нахмурившись, последовал за двумя своими спутниками в глубь старого фермерского дома. На физиономии его к досаде примешивалось уважение.

– Все вы, костоправы, одинаковы, – пробормотал он. – У вас на все сыщется ответ, кроме как на саму болезнь.

В доме царил стылый полумрак. Посередине длинного, выложенного неровными каменными плитами коридора, что вел к кухне и судомойне, сиротливо стояла масляная лампа. На высоких полках лежали заготовленные впрок сморщенные яблоки – их кисловатый запах был неожидан и приятен.

Монктон открыл дверь в судомойню, шагнул в темноту и неодобрительно проворчал:

– Что за досада! Я же велел ей оставаться с ним, а она взяла и ушла, а за лампой не уследила. Полковник Поул, не принесете ли фонарь из коридора?

Пока Поул ходил за фонарем, Дарвин неподвижно стоял в двери, принюхиваясь. Наконец появился свет. Монктон огляделся и вскрикнул от удивления.

– Это еще что? Его тут нет! Он же лежал вот на этой лежанке в углу.

– Может, он умер, и его отсюда вынесли? – предположил Поул.

– Да нет, вряд ли, – отозвался Монктон, однако голос его впервые звучал неуверенно. – Разве его стали бы переносить без моего разрешения?

– Похоже, все-таки перенесли, – произнес Поул. – Впрочем, это-то как раз легко выяснить.

Он запрокинул голову.

– Уилли, ты где?

Крик эхом разнесся по всему дому. Через несколько секунд сверху раздался ответный вопль:

– Что стряслось, Джейкоб? Вам там требуется помощь?

– Нет. Кто-нибудь спускался вниз, Уилли? Я имею в виду, за время моего отсутствия.

– Нет. Я боялся подхватить заразу.

– Здорово звучит, – пробурчал Поул. – Бравый старина Уилли отсиживается наверху с трубкой и фляжкой.

– Кто-нибудь тут внизу употреблял табак? – негромко осведомился Дарвин.

– Что? – уставился на него Поул. – Табак?

– Принюхайтесь, дружище. Втяните воздух. – Дарвин шагнул в комнату. – Здесь разжигали трубку, причем за последнюю четверть часа. Ну что, уловили? И что-то мне сомнительно, чтобы курила жена того человека.

Он подошел к лавке и приложил к ней пухлую руку.

– Совсем остыла. Итак, мы здесь, но ни мертвеца, ни умирающего не обнаружили. Доктор Монктон, как по-вашему, долго ли еще мог протянуть этот незнакомец?

– Недолго. – Доктор Монктон неуютно откашлялся. – Я бы сказал, не больше часа-двух.

– За час до последнего таинства – и вдруг уходит, – пробурчал Дарвин и, покачав головой, присел на краешек лежанки. – Что теперь? Вряд ли нам будет легко его отыскать, а мы все трое и так уже потеряли вечер на эту историю. Если вы не против потратить еще пару минут, мне бы хотелось услышать, что там говорил этот пациент в бреду. Вы не против, джентльмены? Обсудим?

Поул и Монктон переглянулись.

– Если желаете, хотя я крайне сомневаюсь… – начал врач, возвысив свой звучный голос на добрых пол-октавы.

– Да ладно вам, – перебил Поул. – Давайте. Только к чему обсуждать это здесь, в судомойне? Пойдемте наверх. Бьюсь об заклад, Уилл Бейли найдет нам местечко поуютнее, а коли захотите, так и по стаканчику – очень может быть, у него сыщется даже вполне приличная замена этому вашему ревеневому пирогу. – Он повернулся ко второму врачу. – Как вы знаете, доктор Монктон, когда вы осматривали этого человека, я был не просто сторонним наблюдателем. С вашего позволения, я расскажу, что видел, а вы, если сочтете нужным, меня поправите. Согласны?

– Ну, даже не знаю. Не уверен, что мне так уж хочется…

– Замечательно.

Джейкоб Поул взял лампу и зашагал обратно по коридору, предоставив остальным выбор – следовать за ним или же оставаться в темноте.

– Полковник Поул! – Вмиг растеряв всю величавость, Монктон засеменил за ним, пока Дарвин, пряча улыбку, замыкал шествие. – Помедленнее, полковник, помедленнее. Или вы хотите сломать тут в темноте ногу?

– Ну уж нет! Когда рядом с тобой сразу два доктора, перелом ноги запросто может оказаться смертельным! – Все же Поул замедлил шаг и повернул лампу так, чтобы назад, в коридор, тоже падал луч света. – Да-а, вечерок!.. Мы с Уиллом Бейли только-только устроились выкурить по трубочке виргинского да всласть поболтать про старые времена – мы вместе служили в Пондичерри и при взятии Манилы, – как вдруг снизу кричат, мол, доктору Монктону нужна еще пара рук в помощники.

– А почему не Уилл Бейли? – поинтересовался сзади Дарвин. – Это же его дом.

– Уилли уже принял на борт несколько пинт портера, а я был относительно трезв. Я оставил его тут вздремнуть, а сам спустился. – Поул фыркнул. – Я не костоправ – как вы уже сами могли догадаться, – но когда увидел тут в судомойне нашего бедолагу, так сразу понял: он одной ногой на том свете. Все бубнил себе под нос, бормотал и бормотал. А уж акцент у него – шотландский, да такой густой, хоть ломтями режь… Я добрых пару минут вслушивался, пока не разобрал. И еще он все время дрожал, и трясся, бормотал что-то, бормотал…

Женщина стояла сбоку от лежанки, обеими руками сжимая руку больного. Когда хриплый голос стал громче и отчетливей, она наклонилась над умирающим.

– Джон, нет. Не надо об этом.

В голосе ее слышался испуг. Глаза больного на краткий миг словно бы вспыхнули, приоткрылись в запавших глазницах. Женщина нервно покосилась на Джейкоба Поула и доктора Монктона, который готовил примочку из каолина и сухих трав.

– Его разум не здесь. Он… он сам не знает, что говорит. Тс-с, Джонни, лежи, успокойся.

– От Ханда-Айленд к побережью, за Минчем, – внезапно произнес несчастный, точно отвечая на какой-то незаданный вопрос. – Да-да, у самого берега… в заливе… Там-то вы его и найдете.

– Тс-с, Джонни, лежи тихо. – Подруга больного, привлекательная темноволосая женщина, согбенная трудом и заботой, крепче сжала его руку. – Постарайся поспать, Джон, тебе надо отдохнуть.

Небритый подбородок вновь затрясся, причем темная щетина подчеркивала бледность губ и восковых щек. Веки снова затрепетали.

– Двести лет, – надтреснутым голосом выговорил умирающий. – Двести лет он гниет там, и никто даже не подозревает, что хранится на борту. Один из кораблей старого короля Филиппа. Разбился и затонул. Да-да, со всей этой кучей золота, а до прошлого месяца никто ничего и знать не знал.

Джейкоб Поул рванулся вперед, на его худом лице отобразилось изумление. Женщина покачала головой.

– Сэр, не обращайте на него внимания. Он не в себе, повредился на голову.

– Расступитесь, дайте мне место, – деловито велел доктор Монктон. – А ежели вы, сэр, – он кивнул Поулу, – подержали бы его за плечи, покуда я приложу это ему к груди… А ты, добрая женщина, ступай на кухню, раздобудь еще горячей воды. Возможно, это принесет ему облегчение.

– Я не могу его оставить, – с мукой возразила женщина. – Никто ведь не знает, чем все закончится. Вдруг он…

Под яростным взглядом доктора голос ее оборвался. Она взяла большой медный таз и с видимой неохотой выскользнула за дверь. Джейкоб Поул крепко ухватил больного за плечи, для пущей надежности наклонившись вперед.

– Между берегом и Ханда-Айленд, – повторил через несколько секунд больной. Дыхание его прерывалось, воздух клокотал в горле, но в тоне сквозила уверенность. – Да-да, там и найдете, чуток к северу от Малкирка, возле устья Лох-Малкирка… Небывалая находка. Только, конечно, надобно снаряжение, там ведь глубина двадцать футов, да и слитки весят немало. А еще и этот дьявол… Без помощи никак…

Он умолк и застонал от прикосновения горячей припарки к голой груди. Скрюченные руки слабо взметнулись к горлу, потом снова упали.

– Держите его, – велел Монктон. – Начинается новый припадок.

– Держу. – Поул говорил совсем тихо. Склонившись к больному, он не сводил взгляда с синюшных губ. – Спокойней, Джонни.

Больным овладело лихорадочное возбуждение. Темная голова металась по сложенному одеялу. Исхудалые пальцы то сжимались, то разжимались.

– Идите на юг, – донесся еле внятный шепот. – На юг. Я-то знаю, каково у нас в Шотландии, тут без оружия не обойтись. Нельзя отбиваться от дьявола кортиками и мушкетами – нужна самая настоящая бомбарда. Я его видел – больше левиафана, выше Фойнавена [1]1
  Одна из самых высоких и живописных гор Шотландии.


[Закрыть] и сильнее Фингала [2]2
  Фингал (Финн) – в древней кельтской традиции герой, мудрец, провидец.


[Закрыть]. Пятеро убиты, трое изувечены, а так-таки и показать-то нечего.

– Начинается, – внезапно произнес Монктон. – Конечности цепенеют.

Дыхание вырывалось из напряженного горла все с большим трудом.

– Раздобудьте оружие… не то лишь потеряем еще полклана… Оружие, а с ним уж к Лох-Малкирку, поднять слитки… с дьяволом не посражаешься… у нас только мушкеты. Да, я пойду… на юг. Нужно оружие… больше левиафана…

Когда голос затих, худые пальцы вдруг стиснули руки Поула, и тот вздрогнул – с такой силой впились ему в запястья черные ногти.

– Держите крепче, – предупредил Монктон. – Это последняя судорога.

Но не успел он договорить, как мышцы незнакомца начали расслабляться. Худые руки скользнули вниз по груди, свистящее дыхание затихло. Джейкоб Поул стоял, глядя на неподвижное лицо.

– Он… отошел?

– Нет. – У Монктона был обескураженный вид. – Еще дышит, и даже словно бы стало чуть легче. Я думал… Ну ладно, по крайней мере, он успокоился. Не могли бы вы отыскать эту женщину и проследить, чтобы принесли горячей воды? Хочу еще поставить ему банки.

Поул вглядывался в лицо больного.

– Похоже, ему гораздо лучше. Уже так не трясется. Что вы теперь будете делать?

– Ну, поставлю банки, ему явно надо пустить кровь, – кашлянул Монктон. – Потом, наверное, еще один пластырь – горчица, бургундская смола и голубиный помет. И, пожалуй, клизму из сурьмы, каменной соли и полынной горечи.

– Боже праведный! – Поул покачал головой и вытер нос рукавом. – По мне, уж лучше неделю страдать от запора. Пойду разыщу его подружку.

– И все?

Дарвин удобно устроился перед пустым камином, примостив на колени блюдо с инжиром и черносливом. Джейкоб Поул стоял у окна, задумчиво глядя в ночь и время от времени метая косые взоры на Уилла Бейли. Фермер обмяк в кресле-качалке, похрапывая, всхрюкивая и то и дело рывком возвращаясь к действительности.

– Все, что мне запомнилось – а я вслушивался изо всех сил, – пожал плечами Поул. – Не знаю, конечно, что там произошло после того, как я покинул комнату, но доктор Монктон говорит, больной лежал спокойно и в сознание не приходил. Потом доктор тоже вышел, а женщина осталась там. Дарвин взял инжирину и нахмурился.

– Не хочется ухудшать ваше и без того низкое мнение о моей профессии, однако теперь, когда доктор Монктон ушел, должен признаться, его наблюдательность меня отнюдь не впечатлила. Вот вы говорите, что видели лицо этого человека вблизи. И за время службы, верно, неоднократно видели умирающих солдат.

– О да. И, как ни грустно, даже женщин и детей, – мрачно поглядел на него Поул. – Но какое это имеет отношение к нашему делу?

Дарвин вздохнул.

– По всей видимости, никакого, во всяком случае, для вас и моего коллеги, доктора Монктона. Подумайте же, сэр, подумайте о той комнате. Подумайте о том, чем там пахло.

– Табаком? Вы уже упоминали об этом, а других запахов я что-то не припоминаю.

– Вот именно! Так спросите себя о том, чем там не пахло. Лежит умирающий, да? Лицо его уже отображает классическую предсмертную гримасу Гиппократа – отображает настолько точно, как будто она скопирована из учебника. Все так. Но где же запах смертельной болезни? Вам знаком этот запах?

Поул резко повернулся.

– Ничем таким там и не пахло! Проклятие!.. Я же чувствовал, что с комнатой что-то не так. Я прекрасно знаю этот душок – сладковатый, точно в мертвецкой. Какого же черта доктор Монктон не обратил внимания? Уж кто-кто, а он должен постоянно сталкиваться с этим запахом.

Дарвин пожал тяжелыми плечами и положил в рот очередную сморщенную сливу.

– Доктор Монктон уже перешел в своей профессии за тот рубеж, где репутация требует точных наблюдений. Такое приходит ко всем нам – рано или поздно. «Но гордый человек, что обличен минутным, кратковременным величьем и так в себе уверен, что не помнит, что хрупок, как стекло…». [3]3
  У. Шекспир «Мера за меру», акт II, сцена 2. Перевод Т. Щепкиной-Куперник.


[Закрыть] Да, нечто такое есть в каждом из нас, и в вас, и во мне. Впрочем, давайте зайдем чуть дальше. Больной схватил вас за запястья, вы держали его за плечи. По вашим словам, он бредил. Но каков он был на ощупь?

Поул сосредоточенно шагал взад-вперед по комнате, и без того тощая фигура вся словно бы подобралась от мучительных попыток вспомнить. Наконец полковник остановился и яростно уставился на Уилла Бейли.

– Жаль, у вас нет снадобья, чтобы он перестал храпеть. Сам себя не слышу! В таком шуме просто невозможно думать!.. Так, дайте-ка прикинуть, и каков же этот человек был на ощупь?

Полковник вытянул руки перед собой.

– Я держал его, а он вот так сжал мои запястья. Грязные руки с длинными черными ногтями.

– А горячие ли? Постарайтесь вспомнить.

– Нет, не горячие. Жара у него не было, совсем не было. Но и не холодные. И… – Поул помолчал и прикусил губу. – Еще кое-что. Прах меня разбери, руки у него были мягкие. Черные и грязные, но не грубые, как у фермера или ремесленника. Ну совершенно не подходили к одежде.

– Я так и предполагал. – Дарвин плюнул косточку в пустой камин. – Позволите мне сделать еще один шаг?

– Еще шаг? Проклятие, по-моему, с нас и без того уже довольно догадок. Теперь-то что?

– За время военной службы вы повидали мир. Были на борту боевого корабля и знаете, что он обычно везет. В рассказе нашего умирающего друга вам ничего не показалось странным?

– Корабль, один из галеонов короля Филиппа, затонул у шотландского побережья двести лет назад. – Поул облизнул потрескавшиеся губы, и в его глазах зажегся новый огонек. – С драгоценными слитками на борту.

– Именно. Мы постулируем, что в Лох-Малкирке затонул корабль, притом груженый золотом. Так вот, полковник Поул, вам когда-нибудь доводилось участвовать в поисках сокровищ?

Не успел Поул ответить, как из соседнего кресла донесся звук, напоминающий шипение полена в огне. Уилл Бейли в очередной раз проснулся и трясся от хохота.

– Доводилось ли принимать участие в поисках сокровищ, Джейкоб! Ну насмешили! В пору хоть твоей жене пересказывать. – Он снова зашелся в припадке веселья. – Ну что, Джейкоб, сказать доктору?

Он повернулся к Дарвину.

– Не родился еще на свет такой человек, который упорнее гонялся бы за сокровищами. Он и меня втянул – мы ныряли за жемчугом Саравака [4]4
  Саравак – самый большой штат в Малайзии.


[Закрыть] и вылавливали старинное серебро с морского дня на рифах Бермудов. – Бейли откинулся на спинку кресла, хрипя от смеха. – Расскажи ему, Джейкоб, расскажи все без утайки.

Поул пронзил друга сердитым взглядом.

– Уилл, ты бесформенная куча треклятого свиного навоза. Чем трепать языком обо мне, лучше расскажи-ка ему про себя. Кто слизал припарку со спины черного пса? Кто женился на каминной метелке? И кто повесил мартышку?

– Так вы нашли сокровище? – перебил Дарвин, и Поул вновь переключил внимание на доктора.

– Ни шиллинга, хотя искал упорнее некуда, на пару с жирным Уиллом. О да, еще как искал, но не набрал и столько, чтобы заплатить хотя бы за пару минут в турецком сортире. И что дальше?

– Подумаем о нашем потерпевшем крушение галеоне, который двести лет покоится у побережья Шотландии. Как бы он туда попал? Испанские галеоны не плавали у шотландских берегов – а уж тем паче во времена, когда Англия враждовала с Испанией.

– Армада! – произнес Бейли. – Умирающий говорил, тот корабль скорее всего входил в состав испанской Армады, приплывшей завоевывать Англию.

– И в самом деле Армада. Разгромленная Дрейком и английским флотом, она страшилась отправиться домой, в Кадис, прямым путем через Английский канал и вынуждена была двинуться в обход, длинной дорогой вокруг северного побережья Шотландии и дальше, мимо Ирландии. Немало галеонов пыталось проделать этот путь.

Поул кивнул.

– Вроде бы подходит. Но…

– Вот-вот, выкладывайте свое «но». – Глаза Дарвина разгорелись от удовольствия. – Что там у вас за «но»?

– Но у корабля Армады не было никаких причин везти слитки. Уж коли на то пошло, с него убрали бы все ценное на случай, если он будет потоплен в битве.

– Именно! – Дарвин хлопнул себя по толстой ляжке. – Однако вопреки всякой логике мы обнаруживаем в Лох-Малкирке затонувшее сокровище!.. Еще один фактор, после чего жду ваших комментариев: мы оба живем в пятнадцати милях отсюда, и я по крайней мере здесь нечастый гость – однако же меня зовут на помощь доктору Монктону, который ни разу прежде не обращался ко мне за советом или же мнением ни по какому вопросу. Ergo, кто-то знал, где я нахожусь сегодня вечером, и кто-то убедил доктора Монктона послать за мной. Кто? Кто просил вас привести меня из дома Мэтью Бултона?

Поул нахмурился.

– Да он и просил. – Он показал на Уилла Бейли.

– Да нет же, мне та женщина сказала, что вы с Монктоном так решили, – озадаченно возразил Бейли. – Только она не знала дороги и не хотела надолго оставлять своего дружка. Тогда-то я и попросил тебя сходить самому – думал, ты в курсе.

Дарвин удовлетворенно кивнул:

– Теперь мы знаем все. И заметьте, при каждом новом повороте событий опять и опять возвращаемся к этим двум незнакомцам – которые давным-давно скрылись и, бьюсь об заклад, больше уж не объявятся.

– Но что тут, черт побери, происходит? – вопросил Поул. Он поскреб подбородок и снова вытер нос рукавом. – Умирающий шотландец, испанские сокровища, левиафан в Лох-Малкирке… каким образом мы-то угодили в самую середину всей этой свистопляски? Я пришел сюда пообедать на дармовщинку и тихо-мирно подымить с Уилли – а не успел опомниться, как помчался куда-то сквозь ночь сам не свой, точно вдова Лазаря.

– Что происходит на самом деле? – Дарвин потер седой парик. – Гм, в данный момент могу предложить всего-навсего чистой воды умопостроение. Весомых доказательств у нас никаких. Но хотя и не ручаюсь за достоверность своих выводов, однако лично я убежден, что вы, полковник, вовлечены во все это главным образом по случайности. Внутреннее чутье подсказывает мне: основной мишенью был я, и кто-то очень старался задеть мое любопытство или же алчность.

– Вы про сокровище? – Глаза Поула засверкали. – Ну, тут они и меня зацепили. Если вы отправитесь туда, я бы не прочь присоединиться. Мне это занятие не впервой, и я кое-что смыслю в возникающих сложностях.

Дарвин покачал головой. Тарелка с сухофруктами опустела, а лицо доктора приобрело сонное выражение.

– Дело не в сокровище, полковник, – если окажется, что оно таки существует, забирайте его себе. Нет, сэр, для меня тут заготовлена куда более сладостная приманка – нечто такое, что я чую, но чего еще не видел. В Малкирке нас ждет морской дьявол и кое-что еще.