Текст книги "Десять лет до страшного суда"

– Спасибо, Пин, – прервал его Джон Харлен, когда тот слишком увлекся и уже готов был забраться в дебри анализа преимуществ и недостатков различных способов производства металлов. – Тебе удалось что-либо понять, Хард?

– Кажется, почти все, дружище Джон. Машины, конечно, мне совершенно незнакомы, но принципы достаточно ясны.

Джон был в восхищении:

– Ты меня поражаешь, Хард, – похвалил он его с теплотой в голосе. – Ты сидишь на этом стуле вот уже два с половиной часа, и мы все время втискиваем в тебя колоссальные дозы совершенно новой и чуждой для твоего восприятия информации, и в то же время тебе как-то удается понимать практически все, о чем мы тебе говорим. Видишь ли, у нас, терран, в такой обстановке при поступлении таких сверхдоз информации давно бы сгорели предохранители в мозгу и мы бы наверняка свихнулись. Думаю, что никто из нас не способен более чем в течение часа воспринимать совершенно незнакомую информацию. Но ты вот спокойно сидишь, не свихнулся, и даже готов воспринимать еще новые порции.

– Но я не так уж не подготовлен, как вы думаете. «Книга Гарта»…

– Это все так, сынок. Теперь уже недолго, и мы закончим. Осталось всего две лекции, и затем мы все сможем пойти перекусить. Сейчас снова очередь доктора Джеллфта. Прошу, доктор!

– Спасибо, – сказал доктор. Хард уже начал воспринимать громыхающий голос вельможи скорее как дружеский, чем как угрожающий. С момента смерти барона он ни разу не ощущал расположения к себе со стороны кого-либо из знати.

– Двенадцать лет тому назад Департамент исследований и контактов Терранской Федерации тайно забросил меня на Лифф. В мои задачи входило исследование культуры Лиффа и влияние на ее развитие таким образом, чтобы планета со временем могла быть принята в Федерацию, причем какие-либо неудобства для ее жителей должны быть сведены к минимуму. В то время подразумевалось, что этот процесс займет довольно длительный период времени, и я даже не надеялся дожить до того дня, когда можно было бы увидеть его завершение.

Политика Федерации в таких случаях сводится к избежанию неприкрытых контактов с цивилизациями, стоящими на более низкой ступени развития, поскольку опыт уже не один раз показал, что такие контакты неизбежно подавляют более низкую культуру. Печальный опыт свидетельствует о том, что Федерации после этого приходится принимать огромные, зачастую небескровные усилия к тому, чтобы хоть как-то восстановить население целых планет. Федерация идет на установление открытых контактов только тогда, когда имеет дело с цивилизациями, достигшими уровня межзвездных путешествий, поскольку цивилизация, способная строить собственные межзвездные корабли, вряд ли может распасться от контакта с более развитой цивилизацией Терранской Федерации. Действительно, существует своеобразная корреляция между межзвездными полетами и зрелостью культуры. Эта корреляция не поддается логическому объяснению в буквальном смысле, но по крайней мере до недавнего времени на практике она срабатывала неплохо.

Таким образом, когда в поле зрения Федерации попадает населенная планета, Федерация направляет на нее секретных агентов, таких как я, например, и они исподволь ускоряют естественное созревание местной культуры. Если это вам непонятно, Хард, не огорчайтесь. Лейтенант Харлен позже разъяснит вам все более подробно и доходчиво.

Мое личное участие в ускорении созревания Лиффа заключалось в постепенном введении в практику передовых медицинских концепций. Принцип достаточно простой: улучшение медицинского обслуживания ведет к уменьшению смертности, повышению рождаемости, большей продолжительности жизни и, как следствие этого, увеличению количества населения. Все эти факторы, особенно рост народонаселения, ведут к ускорению прогресса в культуре – или, что бывает реже, к войнам и культурному самоубийству; но с этими факторами неплохо справляются другие агентства Федерации. Что же касается моего личного участия, то я планировал создать медицинскую школу с тем, чтобы постепенно преобразовать ее в академию наук, но нынешняя акция подразделения Особых Операций превращает мой проект в ненужный.

В соответствии с планом, над которым я работал, Лифф должен был выйти в космос примерно в течение двухсот лет – невероятно короткий период, учитывая уже имеющийся подобный опыт. Но вот теперь сюда прибыл лейтенант Харлен со своим отрядом, чтобы вывести ваш народ в космос в течение десяти лет, и поэтому я передаю ему слово для дальнейших разъяснений.

Джон Харлен встал – единственный докладчик, который сделал это – и вошел в круг света, в котором Хард все еще находился один.

– Похоже, – сказал он мрачно, – что Федерация больше не единственная в этой галактике.

Федерация является свободным и миролюбивым объединением мыслящих существ. Она называется Терранской только лишь потому, что основали ее терране. Большинство же членов-рас даже приблизительно нельзя назвать гуманоидами; я имею в виду, Хард, что они выглядят вовсе не так, как мы с тобой. Не стану пытаться описать какую-либо из этих рас, но когда-то ты и сам познакомишься с кем-то из них. Есть некоторые гуманоидные расы, которые внешне выглядят как ты или я, но на самом деле они не являются людьми.

В данном случае разделение на гуманоидов и негуманоидов не имеет принципиального значения. Главное заключается в том, что все эти резко отличающиеся друг от друга расы смогли объединиться друг с другом, чтобы жить в гармонии и в мире. Всякий контакт с новой мыслящей расой всегда приводил к общению и взаимопониманию. Конечно, случались и проблемы, но ни одна из них не оказалась неразрешимой.

Но вот теперь в галактику вторглась новая раса, которая движется из Мать его знает откуда. Мы знаем, что они разумны и достигли уровня межзвездных полетов, потому что мы встречали их только в звездолетах. Но это, к сожалению, все, что мы знаем о них. Они не выходят на связь, не позволяют установить с ними контакт. Они стреляют сразу, как только видят цель, и либо убивают, либо гибнут сами. Нам никогда прежде не встречалась раса, как эта, поэтому мы вынуждены действовать, в значительной мере основываясь на догадках; а это не лучший способ делать такие вещи.

Как бы там ни было, единственное, что мы еще знаем об этих незнакомцах, так это то, что они движутся в эту галактику, и что они должны достичь Лиффа приблизительно через десять лет. Мы не знаем, что они собираются делать здесь, но похоже, что им нравится убивать все подряд.

Пока Хард переваривал новую порцию информации, образовалась длительная пауза. Джон расхаживал туда-сюда, не выходя из круга света. Наконец Хард тяжело вздохнул и сказал:

– Эти пришельцы, похоже, не очень хорошие парни.

Джон спешил.

– Да, да, именно так. Вот почему мы мы здесь с нашей десятилетней программой прорыва. К тому времени, когда эти незнакомцы появятся здесь, мы должны будем иметь чем защититься. И наилучший способ заполучить необходимое оружие – это начать строить все необходимое здесь, на Лиффе, начиная с нуля. Разумеется, необходимо будет внести большие изменения в… как бы это сказать… – в лиффанский образ жизни, но компьютеры там, дома, говорят, что все должно получиться. И если это так, то вы, лиффане, получите возможность защитить себя сами и войти в состав Федерации.

– Это звучит как реклама товара, дружище Джон. Я слышал такое сотни раз у нас на улице Купцов. Но что будет, если ваша программа не сработает?

– Видишь ли… – Джон заколебался. Он не ожидал, что Хард окажется таким острым на язык. – Да, – продолжал он храбро, – если программа не сработает… – он снова сделал паузу, но на этот раз уже для того, чтобы подчеркнуть значимость того, что собирался сказать. – Лифф будет уничтожен – либо незнакомцами, либо самими лиффанами; пожалуй, и теми, и другими.

Снова длительная пауза. Материнский Глаз опускался к закату, и со всего Лиффдарга к Храму стекался народ на епитимью. Для молитв был выделен большой амфитеатр, который обычно использовали для весенних и осенних Великих Фестивалей, поскольку он вмещал всех мужчин Лиффдарга. Сейчас были открыты только одни ворота, и лиффане проталкивались в них по шесть в ряд, рассеиваясь по секторам, закрепленным за каждым кварталом города, где квартальный священник производил регистрацию принявших участие в мероприятии.

Тчорнио Гар-Сполниен Хиирлт, все еще со спутанными волосами, расстроенный, наблюдал за прибывающими на молебен жителями города с крошечного балкончика, который был пристроен как раз над входными воротами. От непрерывного глазения на прибывающие толпы немытых простолюдинов к его горлу начала подкатывать тошнота, голова пошла кругом. Его достопочтенный отец, Сполн Гар-Тчорниен Хиирлт, стремясь оказать моральную поддержку своему отпрыску, находился рядом с ним, а свежий дивизион Гвардейцев Матери, выстроившийся у входа в Храм по обе стороны людского потока, являл собой не только проявление уважения к чувствам верующих со стороны Храма, но и гораздо более солидную моральную поддержку для Тчорнио.

– Ты уверен, что опознаешь их, сынок? – периодически нервозно интересовался у сына старший Хиирлт.

– О Материнский нос, папа! Конечно же я узнаю этих негодяев. Я никогда не забуду их жлобские рожи.

Старший Хиирлт достаточно хорошо знал, что когда его сынок чем-то расстроен, с ним лучше не вступать ни в длительную беседу, ни тем более в спор.

– Ну а теперь, сынок, мы подошли к сакраментальному вопросу сегодняшней повестки дня, – приветливо сказал Джон, – согласен ли ты присоединиться к нам?

– Присоединиться к вам?

– Именно так.

– Что значит «присоединиться»?

– Во всех отношениях. Вступить в подразделение Особых Операций «Л-2», вступить на службу в Военно-Космические Силы Федерации, что, кстати, автоматически делает тебя первым лиффанином, вступившим в Федерацию. Быть полноправным участником операции и помогать нам продвинуть Лифф в космический век; или умереть вместе с нами, если наша затея не выгорит.

В первый раз за более чем три часа Хард встал. Он медленно огляделся вокруг, пытаясь всмотреться в находящиеся за пределами освещенного круга лица, которые скрывались в тени, и лишь только после этого заговорил:

– Иначе говоря, вы хотите, чтобы я помогал вам разорвать тот мир, в котором я живу, на части, разрушить все те ценности, которые были священными для меня на протяжении всей моей жизни. Вы просите меня разрушить ту культуру, которая создала меня. Вы хотите, чтобы я предал свою расу, свой народ и свою планету. В том, что вы намерены разрушить, я живу вот уже двадцать пять лет, и я люблю этот мир выше своей драгоценной жизни – конечно, я присоединяюсь к вам. Но единственное, что я не могу понять, – почему вы так долго ждали, чтобы задать мне этот вопрос.

Церемония посвящения была простой, но впечатляющей. Харду пообещали, что как только он сможет читать терранские тексты, его познакомят с текстом Конституции, на верность которой он только что присягнул. Подразделение Особых Операций «Л-2» в полном составе и единственный призванный на военную службу гражданин Лиффа направились в просторную столовую резиденции Королевского лекаря.

Да, день выдался удачным.

5

– Первое, что нам необходимо создать, так это шоп-центр, – предложил Ансгар.

– Шоп-центр? Но у нас пока нечего продавать. Зачем нам открывать магазин? – Пиндар Смит был бизнесменом до мозга костей.

– Я полагаю, что Ансгар имеет в виду не торговый центр, а мастерскую, – спокойно вставил Джон. Он уже привык к таким трехсторонним беседам, в которых ему приходилось вносить ясность в вопросах, вызывавших недопонимание.

– Да, именно так, – возбужденно подтвердил Ансгар. – Мастерскую. Лабораторию. Мы на этой богом проклятой планете уже целых…

– Не богом проклятой, а забытой Матерью, – поправил Джон, выполняя еще одну из своих функций.

– Прошу извинить. Мы на этой забытой Матерью планете уже целых три недели, а еще ничего не сделали. Мы должны начать изобретать всякие штуки, и для этого нам нужна мастерская, чтобы было где изобретать. Без нее никак не обойтись.

– Ладно, ладно. Я понял, – сказал Смит. – Но какого черта мы будем здесь изобретать?

– Не какого черта, а какого Материнского носа, Пин, – снова поправил Джон. – Ты что, витаешь в облаках? Я думал, что ты был с нами, когда мы решили изобрести телеграф.

– Но почему, Сокровенным Именем Матери, мы должны изобретать телеграф? Иногда…

Джон устало поднялся и принялся считать на пальцах причины, по которым необходимо было начинать прогресс на планете именно с телеграфа:

– Для телеграфа необходимо электричество – раз; электричество ведет к электронике – два; для телеграфа необходимы провода – три; необходимость иметь провода ведет к совершенствованию процесса металлургии – четыре; телеграф требует организации школы для обучения телеграфистов – пять; школа ведет к общему повышению уровня грамотности – шесть; телеграф означает быструю связь – семь; быстрая связь ведет к изданию газет – восемь; газеты дадут нам возможность продвигать в массы свои идеи – девять; для телеграфной компании потребуются вооруженные охранники – десять; у меня закончились пальцы на руках, но все равно – охрана может быстро стать ядром регулярной армии – одиннадцать. – Он снова уселся в кресло. – О, я забыл еще одно – уровень развития лиффанского общества как раз позволяет нам изобрести телеграф, не подрывая устоев всей забытой Матерью культуры – двенадцать. Еще есть вопросы?

– Ладно, согласен, – ответил Смит. – Значит, нам нужно арендовать мастерскую. Но как это сделать?

Арендовать мастерскую на Лиффе означало примерно то же, что арендовать мастерскую на Терре. Хард и Джон в поиске свободного помещения до одури в голове исходили все деловые кварталы Лиффдарга.

– Самое важное, что нам необходимо постоянно помнить, сынок, это то, что мы ищем не просто помещение, а помещение за минимальную арендную плату. Если люди узнают о том, что мы большие моты, мы привлечем к себе внимание всего города и нам не удастся ничего сделать. А мы не должны привлекать к себе внимания.

Наконец, они нашли помещение, которое их устраивало, на улице Хромого Далбера, прямо рядом с таверной. Даже Джон, который был привязан к терранским стилям в архитектуре, вынужден был признать, что здание впечатляющее. Большинство зданий на Лиффе представляли собой приземистые строения, слепленные из гипса, кое-как обработанных деревянных деталей и в редких случаях – из отесанных вручную досок; большинство из них было покрыто чем-то, напоминающим солому. Джон не был уверен, что эта штука действительно называлась соломой, поскольку иногда ему казалось, что солома – это то, чем, кажется, были покрыты давно вымершие на Терре животные, которые назывались «птицы». Он должен обязательно не забыть спросить Ансгара насчет соломы.

Но здание на улице Хромого Далбера было действительно впечатляющим – во всяком случае, не было видно соломы, или как там называются такие покрытия; оно полностью был сложено из блестящего белого камня, и в этом отношении было единственным во всем городе; в дополнение ко всему этому, оно было четырехэтажным, что делало его в этом городе настоящим небоскребом.

– Раньше оно принадлежало Храму, – доверительно поведал домовладелец. – Когда-то здесь жили Маленькие Сестры. – Он ухмыльнулся. – Поэтому я и могу сдать его в аренду за столь мизерную плату.

– Но нам нужен только первый этаж, – напомнил ему Джон.

– Что вы имеете в виду под «мизерной платой»? – осведомился Хард. Поскольку он, вполне естественно, вел все переговоры, домовладелец ответил именно ему.

– Совершеннейший пустяк, – пробормотал он. – Всего девяносто семь далберов в месяц.

– Я так и думал, – сказал решительно Хард. – Пойдем отсюда, брат Джон, поищем другое место, где нас не будут грабить.

– Но это недорого, – возразил Джон и осекся. – Конечно, продолжал он, – это намного дороже того, что мы можем себе позволить, но для здания, такого как это, это не слишком дорого. Надеюсь, вы когда-нибудь сможете сдать его в аренду, хозяин. Всего хорошего.

Они поднялись и направились к выходу.

– Подождите, подождите, – остановил их домовладелец. – Поскольку вы новички в нашем городе, и только поэтому, а также поскольку Мать любит торг, только для вас я снижаю цену до девяноста далберов. Ну как?

– Хмм, – промычал Хард. – Это очень любезно с вашей стороны, хозяин, но мы спешим, нам пора идти. – Но все же они уселись и пошел торг.

А в это время в соседней таверне «Хромой Далбер» Тчорнио Гар-Сполниена Хиирлта под воздействием изрядной порции выпивки так развезло, что состояние его духа стало все больше и больше скатываться в сторону слезливой сентиментальности. За последние три недели у него развилась такая хроническая бессонница, перед которой оказался бессильным даже сам Личный Королевский Лекарь. Тчорнио все никак не мог забыть о том, как убийца насмехался над накладной бородой бедняги Гарлина.

– Это заговор, – все повторял Тчорнио, запивая каждое такое утверждение добрым глотком вина. – Чернь поднимается против нас. Они хотят свергнуть правительство! Они не любят Мать!

В последнее время он стал заливать свою обиду вином в гордом одиночестве. Две недели назад дружки перестали называть его «Спасшимся» и прилепили ему кличку «Дригол», смысл которой в кругах золотой молодежи Лиффа подразумевался в зависимости от контекста – между «мокрая простыня», «бесхарактерный простофиля» и «старая дева». И вот он вынужден пить в одиночестве, ему некому было излить свою душу, кроме как владельцу таверны, который приходил во все большее раздражение.

– Еще стакан вина, – прошептал он своей жене, – только один стакан вина этому проклятому Матерью пьянчужке, и я вышвырну этого выродка далбера из таверны!

– Пятьдесят один далбер, господа. Я не могу еще больше снижать плату. – Домовладелец обливался потом. – Вы уже и так отбираете кусок хлеба у моей семьи.

– Бармен, еще вина! – прокричал Тчорнио в соседнем заведении.

– Не знаю, не знаю, – сказал Джон с сомнением в голосе. – Как ты считаешь, Хард?

– Думаю, что это уже похоже на нечто подходящее.

– Послушай, молокосос, – ответил хозяин таверны. – Ты и так уже нализался до чертиков. Что если я тебе дам последний стакан на посошок, а? Ты выпьешь его и пойдешь домой, а?

– Теперь, господа, если вы подпишете вот здесь – вы ведь умеете писать, правда? – Домовладельцу не терпелось завершить сделку до того, как его клиенты передумают или затеют торг снова.

– Материнский нос! – воскликнул Джон. – Смотри, Хард, он заготовил договор еще до того, как мы пришли сюда!

– Бывает, – прокомментировал Хард. – Давай подпишем эту забытую Матерью бумагу и пойдем домой. Я измотался за день до чертиков.

Они подписали договор, обменялись с хозяином наилучшими пожеланиями и заверениями о дружбе, и вновь окунулись в зной ярко освещенной улицы. Пока их глаза привыкали к солнечному свету, они услышали доносившийся из соседней таверны шум.

– Знать не хочу, чей ты сын! Убирайся отсюда, забытый Матерью пьянчужка! – орал кто-то низким голосом.

– Ты выродок далбера и Матерененавистник! – кричал более высокий голос. – Я приведу сюда моих друзей, обязательно приведу. И ты еще пожалеешь. Ты тоже участвуешь в заговоре, я это знаю точно.

У двери таверны произошла стычка, в результате которой молодой, богато одетый молодой повеса был вынужден неуверенно подниматься на ноги с мостовой, в то время как попроще одетый хозяин таверны возвращался в свое заведение.

– Похоже, мы где-то встречались с этим парнем, – прошептал Джон.

– Да. Где мы с ним… Ах, да, теперь я вспомнил.

Тчорнио, встав на ноги, неуверенными движениями стряхивал пыль со своей одежды, сердито осматриваясь вокруг на тот случай, не видел ли кто-либо из посторонних его унижение. Джон и Хард попытались как можно более незаметно уйти. Тчорнио потребовалось некоторое время, чтобы его затуманенная винными парами память подсказала, кем являются эти двое, которые пытаются незаметно уйти из поля его зрения. Несмотря на то, что тогда он видел их в темноте, он все-таки узнал их, и бурная реакция не заставила себя ждать.

– А, это вы! – прокричал Тчорнио.

– О, Мать! – пробормотал Хард. – Кажется, влипли. – Они побежали.

– Убийцы, – верещал Тчорнио, пытаясь заплетающимися ногами догнать их.

– Быстрее, друг Джон, быстрее!

– Что там за шум? – пронзительно прокричал снова вышедший на улицу хозяин таверны.

– Вон они, те самые люди! – ответил ему Тчорнио, указав на Джона и Харда, стремительно приближавшихся к ближайшему углу, и обернулся в сторону владельца таверны. В то же мгновение он споткнулся о вывороченный камень из мостовой и упал прямо на живот.

– Вот уж эти мне позабытые Матерью пьяницы, – проворчал шинкарь и поспешил возвратиться в приятную прохладу своего заведения.

– Остановите этих людей! – заверещал Тчорнио, поднимаясь на ноги. – Награда тому, кто их остановит! – Неровным шагом он побежал по улице, сбивая прохожих с ног то справа, то слева.

Джон и Хард повернули за угол.

– Для пьяного, – задыхаясь проговорил Джон, – этот парень неплохо бегает.

– Сейчас, – Хард судорожно заглотнул воздух, – не время, – тяжелая одышка, – для бесед.

Тчорнио тоже свернул за угол и помчался за ними как какое-то сверхъестественное порождение природы. Та амплитуда движения, которую он мог себе позволить на довольно широкой улице Хромого Далбера, оказалась слишком размашистой для узкой боковой улочки, поэтому первое серьезное дело, которое ему удалось там совершить, было то, что он повалил стенд торговца гончарной кухонной посуды.

– Эй! – закричал лавочник, когда гончарные изделия посыпались на землю.

– Эй! – эхом повторила его жена, в то время как сам лавочник побежал за Тчорнио, перепрыгивая через черепки, которые только что были его товаром.

Но в данный момент для увлеченного погоней молодого человека звук разбивающейся посуды не значил ровным счетом ничего. Звуки, которые создавал разлетавшийся на куски при ударе о мостовую фаянсовый товар, были для Тчорнио всего лишь шумовым фоном и не больше. А сам гнавшийся за ним по пятам и кричащий что-то непонятное для его уха лавочник воспринимался им не как гневный преследователь, а как союзник в погоне. Тчорнио даже вынул свою шпагу из ножен и стал размахивать ею, чтобы еще больше подбодрить лавочника.

– Да защитит нас Мать, – кричал лавочник своим соседям. – Этот сумасшедший имеет шпагу! Он всех нас перебьет!

А его жена в это время кричала, выглядывая из уютного укрытия, каковое представляло собой крошечное помещение лавки:

– Остановите его! Вор! Остановите его!

Тчорнио позволил себе оглянуться на мгновение. Прекрасно. За ним следовала уже целая толпа, готовая оказать ему помощь в поимке заговорщиков. Он был уверен, что убийцы уже у него в руках. Уверенный в этом, он сходу врезался в тщательно уложенную пирамиду тыкв, от чего толстокорые, большие, круглые овощи стали катиться по улице в самых различных направлениях.

– Наш друг, – отметил Джон едва дыша, – похоже, – одышка, – попал, – снова одышка, – в маленькую неприятность.

– Мать любит нас! – это было все, что позволил выговорить Харду запас воздуха в его легких.

Они снова свернули за угол и попали на рынок далберов. А далбер – чрезвычайно непоседливое животное. В какой-то период эволюции фауны на Лиффе какая-то ящерица так и не решила окончательно, то ли стать ей птеродактилем, то ли динозавром. В результате появился далбер, наиболее игривое животное во всей галактике.

Стадо далберов, приведенное в тот день на продажу, составляло до трехсот голов. Когда Джон и Хард пробегали мимо, животные занервничали, их обычно ярко-зеленый цвет сразу померк и сделался пепельным. Что-то, подумали про себя далберы, было не в порядке. Они были уверены, что ситуация где-то выходила из-под контроля и требовала максимум собранности, быстроты действий и минимум обдумывания. Поэтому далберы сбились вместе для защиты, приведя своего погонщика, знавшего о них гораздо больше, чем ему бы этого хотелось, в состояние злой агрессивности, которое пока выражалось в целой серии крепких ругательств.

Когда Джон и Хард уже пробежали полквартала, Тчорнио Гар-Сполниен Хиирлт только что повернул за угол, громко крича, опасно для всех окружающих размахивая своей шпагой, что лишь только подтвердило опасения далберов о грозящей опасности. А за ним, в точности повторяя все изгибы его маршрута, то есть раскачиваясь от одной стороны улицы до другой, крича, как и он сам кричал, и торопясь, как самый буйный помешанный, гналась толпа разъяренных лавочников.

Нецензурная брань погонщика сменилась смиренной молитвой, поскольку он слишком хорошо знал далберов. Животные, с другой стороны, вскрикнули хором, как стадо рассерженных гусей. Цвет их кожи превратился из игриво пепельного в наводящий на всех ужас желтый; доминантой их насущных желаний стала решимость во что бы то ни стало убежать от неизвестной опасности.

И вот как будто бы по сигналу три сотни выкрикивающих гортанные звуки далберов проломили загородку. Их погонщик, пытаясь угнаться за ними, направлял в адрес Матери тщетные молитвы.

– Убийцы! – выкрикивал Тчорнио.

– Га-га-га! Га-га-га! – истерически кричали гнавшиеся за ним по пятам триста далберов.

За далберами бежал их погонщик, выкрикивая что-то непечатное о некоторых частях Материнской святой анатомии.

За погонщиком, заполнив улицу во всю ширину, гнались лавочники, выкрикивая «Задержите его! Задержите того человека!»

Один из гвардейцев, слонявшийся во внеслужебное время по улице, с удивлением рассматривал пробегавшую мимо него процессию. Когда мимо пробежал погонщик, гвардеец услышал выкрики торговцев. Его реакция была молниеносной – в коротком решительном броске он схватил погонщика, оба упали на мостовую, и по их телам, даже не подозревая о их наличии, промчалась толпа рассерженных лавочников.

Тчорнио осмелился еще раз оглянуться назад. Материнский нос! Что эти все проклятые Матерью далберы собирались… Бах!

Эх, до чего же неровные камни у мостовых Лиффдарга!

Джон и Хард быстро повернули направо. Далберы, не обращая никакого внимания на лежащего на мостовой Тчорнио, не считая, правда того, что каждый из них умудрился наступить на него в процессе бешеного бега, ринулись по улице по направлению к Храму. Прежде, чем Тчорнио смог оторвать от мостовой свое истоптанное далберами тело, продавец фаянсовых кухонных изделий настиг его и помог ему подняться.

– Две сотни глиняных сковородок! – рычал он, тряся Тчорнио как тряпку для полировки сапог. – Сорок девять больших глиняных горшков для тушения мяса! – Он неистово хлестал по лицу Тчорнио. Тот, увы, горько плакал.

– Четыре сотни первоклассных тыкв! – приговаривал другой торговец, не переставая бить ногами по его голеням.

– Триста проклятых Матерью далберов! – причитал погонщик, весь в ссадинах и кровоподтеках, держа в одной руке хлыст, а в другой – камень из мостовой.

– Посторонись! Посторонись! – грубо командовал гвардеец. – Я сам займусь этим. Пошли со мной, ты! – Схватив Тчорнио за воротник, он поволок его к Храму.

– Но я благородного происхождения! – плакал Тчорнио. – И вы позволили убийцам скрыться!

– Проклятый Матерью пьяница, – бормотал привлеченный шумом владелец таверны.

– Между прочим, брат Джон, – заговорил, наконец, Хард, когда они, изрядно уставшие, направлялись домой, – я когда-нибудь рассказывал тебе о далбере, который пожелал петь?

– Нет, дружище Хард, не рассказывал.

– Итак, однажды был далбер, который…

– Хорошо, введите его, – прорычал Сполн Гар-Тчорниен Хиирлт. Старик был чрезвычайно сердит.

– Папочка, – жалобно захныкал Тчорнио, входя в кабинет отца. – Ты ничего не понимаешь. Я…

– Ты абсолютно прав. Я ничего не понимаю. Более того, я не хочу ничего понимать. Поскольку сегодня мне пришлось заплатить за двести семьдесят пять кухонных глиняных горшков сомнительной ценности и неимоверной стоимости, за пятьсот тыкв, которые мне не пришлось даже попробовать, и за четыре сотни далберов, несомненно самой паршивой породы, хотя я и уплатил за них сполна как за чистокровных. Ущерб, нанесенный далберами, еще пока подсчитывается, но вне всякого сомнения мне придется оплатить и его.

– Но отец…

– Спокойно. Я злой не поэтому – я просто сокращу размер выплаты тебе карманных денег. Я злой оттого, что мне, Великому Князю Лиффа, пришлось сегодня идти в Храм – подчеркиваю, именно идти – и унижаться перед капитаном гвардейцев для того, чтобы вызволить своего сына, единственного сына, из общей камеры для уголовников.

– Но папа…

– Успокоишься ли ты наконец! Ты – сама мерзость. Ты опозорил свои фамилии, все три из них. Ты опозорил таким образом себя, а это достижение граничит с невероятным. Хуже того, ты опозорил меня. Мне стыдно появляться во Дворце. Мне стыдно даже принять делегацию Гильдии Текстильщиков. Ты понимаешь это? Мне стыдно даже смотреть в глаза простолюдинам. О, Тчорнио, если бы у меня был второй сын, я бы не раздумывая лишил тебя прав на наследство. Убирайся от меня, пьяный дурак. Иди в свою комнату и молись о прощении и о чувстве ответственности, которое у тебя отсутствует. Я не хочу тебя видеть.

Грязный, в изодранной одежде, в кровоподтеках, до крайности униженный, Тчорнио боязливо попятился задом от стола отца, кланяясь ему при каждом третьем шаге. При третьем поклоне он умудрился разбить большую декоративную вазу.

– Идиот!

Тчорнио повернулся и побежал, рыдая, по длинному залу к своей комнате. Там он просидел семь проклятых Матерью часов, клянясь о возмездии, возмездии, и еще раз возмездии.