Текст книги "Башня Королевской Дочери"

2. ДЕМОН В ПЫЛИ

Её отец утверждал, что вуаль вроде той чадры, что носят шарайские женщины, – самый что ни на есть варварский обычай, которому нет места в цивилизованных землях, но это не помешало ему послать Джулианну в руки придумавших этот обычай людей.

И с паланкином вышла та же история. Девушка не хотела ехать в нём – ну с какой стати она будет трястись в еле-еле движущихся носилках, когда можно прекрасно ехать верхом на собственном скакуне? А если посадить на лошадей всю свиту, то дорога займёт вдвое меньше времени! Однако жених прислал за Джулианной паланкин и носильщиков, и отец настоял на своём. Может быть, он даже думал о её удобстве, должна была признать девушка, хотя по большей части за его действиями скрывалось старание не обидеть могущественного вельможу.

В любом случае лёгкое покачивание на мягких подушках не утомляло ни её, ни – как ей казалось – восьмерых чёрных гигантов, которые несли паланкин. По дороге они негромко говорили между собой – Джулианна не понимала их речи – и часто смеялись над чем-то непонятным. Шедшим рядом стражникам – их тоже прислал жених – приходилось хуже, хотя они несли только ранцы. Джулианна видела, как мужчины обливаются потом на солнце, слышала их тихую хриплую брань и замечала, что на закате спины у них начинают сутулиться, а ноги загребают песок.

Пыль была настоящим проклятием, горячим и удушающим. Даже мужчины закрывали себе лица, когда ветер поднимал с земли жёлтые жалящие клубы. Нет, как ни была упряма Джулианна, а путешествовать в паланкине было гораздо приятнее, чем ехать на лошади в такую жару по такой земле. Лучше уж прятать лицо за мягкими шёлковыми занавесями, чем за покрывалом, которое очень скоро отсыревает и начинает прилипать к лицу, а потом сбивается в ком и твердеет от пыли. Лучше сидеть в тени, в прохладе и покое – лучше, – несмотря на то что прежде Джулианна со слезами и скандалом отстаивала остатки своей свободы, впрочем, безуспешно.

Как ни странно, она совсем не протестовала против самого путешествия. Оно казалось ей по меньшей мере забавным. Она стыдилась только паланкина – и то до тех пор, пока не увидела, что делают с людьми солнце и пыль. Но разве не большим стыдом для её отца и для неё самой было поехать в чужую страну и выйти за человека, которого она никогда не видела, только ради каких-то политических интриг? Однако стыда почему-то не было – был только холодный страх и усталость, которая, наверное, никогда уже не пройдёт.

Джулианне было шестнадцать лет, но бремя будущей жизни уже измотало её. При мысли об этом её затуманенный взгляд поворачивался только в одну сторону. «Ещё не сейчас», – напоминала она себе, и это была ещё одна причина радоваться неспешности их процессии.

Кое-где в занавесках были проделаны окошечки, затянутые почти прозрачной тканью, сквозь которую Джулианна могла смотреть, что происходит снаружи. Её спутники ничего не замечали – окошки были невелики и очень старательно замаскированы.

Впрочем, смотреть было не на что. За окошком тянулась бесконечная череда жёлто-серых пыльных холмов, усеянных чёрными колючими кустарниками и ещё какими-то растениями, достаточно стойкими, чтобы выжить в этой стране. Мерзкое место, подумала Джулианна. Интересно, на что похож Элесси? Он ведь гораздо ближе к пустыне, там должно быть ещё хуже, подумалось ей, и эта мысль пугала. Кататься верхом будет просто негде, даже если ей и позволят. Земля резкая, бескомпромиссная, как живущий в ней народ, а её отец, дипломат и мастер тонких компромиссов, послал дочь одну в эту пустыню на всю жизнь…

Ну нет, она не позволит злости и сожалениям испортить последние несколько дней путешествия. «Делай то, что нужно сделать сейчас, а будущее оставь будущему», – советовала Джулианне кормилица в детстве, и девушка навсегда запомнила этот совет. В самом деле, зачем страдать, когда есть иной выбор?

Однако теперь этот выбор исчез или скоро исчезнет, но Джулианна твёрдо намеревалась не допустить отчаяния в душу, где ему никогда не было места – и не будет до тех пор, пока у девушки хватит сил противостоять ему.

Она посмотрела вперёд, надеясь увидеть хоть что-нибудь, отвлечь вдруг взбунтовавшийся разум от падения в яму, куда ему падать было запрещено, и – «хвала Господу и всем Его святым и ангелам!» – наконец-то появилось что-то, на что можно смотреть.

Поначалу не было ничего особенного – так, только зацепиться взглядом. Это оказалось совсем не то, чего просила её душа, – не город наподобие Марассона, на котором мог бы отдохнуть глаз, и даже не вечный страх её отца – банда разбойников, которая напала бы на караван, перебила мужчин и увела в рабство девушку. Нет, на дороге всего-навсего появился человек, судя по росту и одежде – мальчишка из местных. Вместо того чтобы просто приказать ему убраться с пути, сержант охраны заговорил с ним, и это заинтересовало Джулианну.

Когда паланкин поравнялся с лошадью сержанта, Джулианна потянулась к маленькому гонгу, чтобы дать носильщикам сигнал остановиться. Впрочем, это было ни к чему, потому что сержант сам отдал им такой приказ. Даже сквозь волнующуюся ткань Джулианна разглядела на его лице испуг и неуверенность.

– В чём дело, сержант?

Его звали Блез, однако Джулианна предпочитала звать его сержантом из соображений дисциплины. Девушка уже начинала привыкать к разговору сквозь занавеси. Если бы она отвела ткань в сторону, ей пришлось бы закрыть лицо, чтобы не заставлять сержанта краснеть. Правда, он и так краснел по малейшему поводу, но этого Джулианна решительно не понимала.

– Мадемуазель, этот мальчишка… Он не тот, за кого себя выдаёт. Он говорит как благородный, однако не назвал нам ни своего имени, ни рода. И ещё он говорит, что впереди нас ждёт беда…

Сержант заставил лошадь попятиться, чтобы дама могла увидеть мальчика. Джулианна посмотрела, вгляделась, даже отдёрнула на мгновение занавеску, чтобы убедиться, и рассмеялась.

– Сержант, да какой же это мальчик! Это девушка!

Сержант Блез разинул рот. Тёмные волосы девушки были подстрижены по-мальчишески коротко, а грязь на лице полностью скрывала отсутствие пробивающейся бороды. Девушка была одета в грубый бурнус вроде тех, что носили местные крестьяне, однако мягкая обувь на ногах совсем не подходила к остальному её наряду. Ей надо было идти босиком, подумала Джулианна. Да и сумка девушки никак не походила на торбы местных жителей.

Девушка сердито глянула исподлобья и сплюнула в пыль. Потом она пожала плечами и послала Джулианне мимолётную улыбку.

– Ну наконец-то, хоть у кого-то глаза есть, – сказала она таким чистым голосом, какого у местного жителя тоже быть не могло. Джулианна поняла, почему смутился сержант.

– Могу ли я узнать, кто это такие? – спросила девушка.

Джулианне всё же пришлось ударить в гонг, привлекая внимание носильщиков, чтобы приказать им опустить паланкин. Она приподняла занавеску – сержант Блез отвернулся и выругал глазевших на это солдат – и произнесла:

– Я Джулианна де Ране. Будешь моей гостьей?

Приглашение рассердило сержанта, однако прежде чем он успел помешать, девушка проскользнула в паланкин и удобно уселась на подушку, скрестив под собою ноги.

– Меня зовут Элизанда. И мне жаль, что пришлось назвать своё имя! – добавила она с грустной гримасой.

– Элизанда… из какого рода?

Джулианна пыталась выяснить то, что не удалось Блезу, однако ей повезло не больше. Элизанда только покачала головой и ответила:

– Ты не знаешь моего деда.

– Сомневаюсь, – сухо ответила Джулианна. За последние десять лет через Марассон прошло немало дворян из Чужеземья, и Джулианна могла перечислить до десятого колена родословную даже тех, кто не был ей представлен.

– Ты действительно его не знаешь, – улыбнулась Элизанда, наслаждаясь таинственностью, и Джулианна почувствовала раздражение.

– Так почему же ты не назовёшь его имени? – настойчиво спросила она. – Если оно ничего мне не скажет, то вреда, от него не будет.

– И добра тоже не будет. Он очень скрытный человек, – ответила Элизанда серьёзно, однако в глазах у неё прыгали чёртики. – И я пока что хочу скрыть его имя, если мне будет позволено.

– Если так, то пожалуйста.

– Благодарю, Джулианна.

Это было сказано честно, теперь девушка не дразнила её. Холодное спокойствие Джулианны растаяло в один миг. Она снова стала дочерью своего отца. При необходимости она умела изображать высокомерие – например, при дворе, где умение заморозить взглядом было жизненно важной наукой, – но сейчас ей мешало жгучее любопытство.

– А что ты мне всё же расскажешь?

– А что ты хотела бы от меня услышать?

– Почему ты переодета мальчиком, почему путешествуешь пешком и в одиночку, откуда ты пришла, куда идёшь… – Джулианна взмахнула руками, показывая целый ворох вопросов, и занавески колыхнулись.

Элизанда усмехнулась:

– Это приказ?

– Если тебе так хочется.

– Тогда рассказываю. Я переоделась мальчиком потому, что так мне легче путешествовать в одиночку и пешком там, откуда я иду, хотя вряд ли это мне поможет там, куда я приду. А теперь, – добавила она с лёгким вздохом, – мне придётся надеть платье и вуаль, чтобы не шокировать твоего сержанта?

– Он и без того так шокирован, что этого уже не исправить, – заверила её Джулианна. – Но ты не ответила ни на один мой вопрос.

– Не ответила. Хотя нет, на первый я ответила. А в этом, – она провела рукой по грубой шерстяной ткани, – мне гораздо проще путешествовать. Здешние крестьяне просто закидали бы меня камнями за то, что я так бесстыдно ушла далеко от дома без сопровождения мужчины. Так что я подстригла волосы и надела бурнус, и теперь на меня смотрят только затем, чтобы удостовериться, что я не грабитель. Большую часть времени я иду по пастушьим тропам и почти не встречаюсь с местными. А сейчас я заметила, что впереди что-то происходит – в полумиле впереди видны верблюды и повозки, которые вот уже целый час не двигаются с места. Я подошла поближе, чтобы разглядеть их, а твой сержант спросил у меня, где тут ближайший колодец, и заподозрил неладное, когда я не смогла ему ответить.

Ответы, как заметила Джулианна, были построены так, чтобы спрашивающий забыл о вопросах. Но она не собиралась дать себя отвлечь. Что там задержало людей на дороге, пусть разбирается Блез.

– Но почему ты путешествуешь в одиночку? Как только тебе позволил твой отец!

Джулианна не смогла полностью скрыть в голосе зависть к девушке, имевшей такого отца.

– А он и не позволял, – ответила Элизанда со странным презрением. – Я знала, что он не позволит, поэтому ушла без спросу.

Судя по загару на лице Элизанды, это случилось довольно давно. Повезло ей, подумала Джулианна, что она сумела так загореть и стать похожей на местных. К тому же у Элизанды были такие же чёрные волосы, как у катари, а глаза вполне могли сойти за чёрные, хотя, если вглядеться поближе, у неё были потрясающие глаза цвета ночного неба. Впрочем, вряд ли Элизанда позволила бы рассматривать себя поближе…

– Откуда ты ушла?

– Из дома своего отца.

Очевидный ответ, явный и беззастенчивый возврат к прежней скрытности.

– И куда ты идёшь?

На этот раз Элизанда улыбнулась и ответила прямо:

– В Рок-де-Рансон.

Джулианна направлялась туда же, но почувствовала, что не должна этого говорить.

– А зачем?

В иной ситуации она бы ожидала рассказа о возлюбленном, без которого девушка жить не может, но сейчас не надеялась услышать ничего и оказалась права.

– Я хочу повидать Рок, – ответила Элизанда, – а отец никогда бы меня туда с собой не взял.

Ну да, значит, она хотела повидать Рок и потому сбежала из дому. Что может быть естественней? Джулианна снова почувствовала наёмнику, почти оскорбление; ею снова овладело искушение уничтожить всякий намёк на тёплые отношения с этой нахалкой. Впрочем, искушение почти сразу же исчезло. Умение быстро и точно судить о людях тоже было необходимым даром императорского дворца в Марассоне. В конце концов, она была дочерью своего отца, и её инстинкт говорил ей, что здесь она может обрести друга, пусть этот друг и хранит от неё какие-то тайны. По крайней мере у неё появится попутчик… а как славно было бы привезти с собой в замок друга…

– Ты, наверное, хочешь пить, – сказала Джулианна, вспомнив о пыли и жаре снаружи. Жаркое солнце пробивалось сквозь занавески.

– Умираю от жажды.

– У меня тут есть немного виноградного сока… Сока был всего один стакан, и они поделили его пополам. Элизанда спросила:

– А ты, Джулианна? С тобой охрана, но ведь это не люди твоей семьи?

«Ты так же одинока, как я», – перевела Джулианна, и это было по-своему правдой.

– Мой отец, – ответила она, – сопровождал нас до вчерашнего дня. Но его отозвали, и он был вынужден меня покинуть. – И, показывая, что она может поделиться большим, нежели стакан сока, Джулианна добавила:

– Мой отец – королевская тень.

– А-а. И куда бы ни шёл король, тень должна следовать за ним?

Джулианна с трудом подавила смех – ей помогли только годы тренировки.

– Он говорит именно так.

Элизанда пожала плечами.

– Так говорят по всему Чужеземью. А куда поехал твой отец, куда его отправил король?

– Он не сказал.

Отец редко говорил ей, куда едет, и Джулианна рано приучилась обуздывать своё любопытство. Отец управлял королевским советом, хотя народ был уверен, что этим занимается сам король. Джулианне же перепадали только обрывки сведений, но их она тщательно собирала.

Элизанда кивнула без особого удивления.

– А он сказал, куда тебя посылает?

– Сказал, конечно. – Хотя, по правде говоря, зная отца Джулианны, верить его словам было довольно опасно. Многие мужчины распоряжались своими женщинами, словно фигурами в игре, – их могут ценить, но с ними не советуются, их призывают или отсылают в зависимости от их полезности. Джулианна подумала, что ей полагалось бы испытывать благодарность: ей рассказали, что её ждёт, с объяснением причин и даже с неявным извинением. – Я еду в Элесси, чтобы выйти замуж за барона Имбера.

– Правда? – подняла брови Элизанда, словно мысленно прикидывая стоимость дочери королевской тени. – За которого?

Джулианна невольно фыркнула. Да, вопрос был разумен, однако задавать его следовало её отцу, а не ей.

– За младшего. За сына, а не за брата графа Хайнриха.

– Повезло тебе.

Да, пожалуй, повезло. Джулианна никогда не видела своего жениха, однако его дядя, старший барон Имбер, три года назад приезжал в Марассон. Джулианна вспомнила этого грузного, покрытого шрамами мужчину, бритоголового, с выгоревшей на солнце бородой. Он был одет в простую одежду, да и характер был у него весьма прост, а губы кривились в недовольной гримасе всякий раз, как он наблюдал за суетой придворных. В то время Джулианна ещё задавалась вопросом, почему барон гостил у них так долго. Как ни умна она была для тринадцатилетней девочки, она всё же не догадалась, что это напрямую связано с ней самой. Именно тогда, похоже, её и просватали, хотя она не сразу поняла это. Барон прибыл, чтобы посмотреть на невесту и оценить её как возможную племянницу и графиню. А потом – вероятно, удовлетворённый осмотром – барон торговался с её отцом. Двое мужчин были настолько непохожи между собой и настолько неуступчивы, что торг наверняка длился долго и трудно, однако наконец договорились. За невесту заплатили выкуп – землями, золотом или какими-то уступками, причём кое о чём было объявлено всенародно, а кое о чём умолчали, и память о долгах и гарантиях осталась вместе со многим другим только в хитроумной голове человека, бывшего королевской тенью.

Конечно, будь её отец другим человеком, всё могло бы пойти по-другому. Барон Имбер оказался вдовцом и, разумеется, мог бы соблазниться перспективой новой женитьбы. Нет, ему не нужна была ни молодая девушка в постели – по крайней мере так казалось Джулианне, – ни деньги. Однако влияние, власть, поддержка короля – да, этот самоотверженный человек вряд ли нашёл бы в себе силы отказаться от такого заманчивого предложения.

Однако отец позаботился о Джулианне хотя бы по мелочи, не предложив её барону. Вместо этого он продал её дяде ради благополучия его племянника, а потом два года молчал об этом. Даже после оглашения этот самый племянник не появился в Марассоне, так что Джулианна не смогла составить о нём собственного мнения. Ей оставалось только надеяться, что он не окажется тенью своего дяди. Впрочем, будучи честной перед самой собой, она признала, что это вполне вероятно. Дворяне из Элесси, которых она видала, были людьми холодными, сделанными из того же теста, что и барон, – закалённые в битвах, суровые, преданные, не любители удобств и компромиссов. И, подумала Джулианна, они наверняка подозрительно отнеслись к девчонке, выросшей среди разврата Империи. Вероятно, преимущества её происхождения перекрыли недостатки её воспитания, а может, её надеются перевоспитать, заперев на женской половине дворца.

– Когда моего отца… отозвали, – начала она, решив не говорить, как этот «отзыв» выглядел, – у него не осталось времени на то, чтобы сделать все как полагается и отвезти меня в Таллис до тех пор, пока Имбер не приехал бы за мной или не прислал бы свою тень. Отец послал в Элесси гонца с сообщением о том, что я буду ждать в Роке до тех пор, пока за мной не приедут.

Ну да, её будут стеречь, словно призового скакуна или какую-нибудь драгоценность до тех пор, пока новый владелец не приедет за своим имуществом. Отец решил, что ехать в Элесси без надлежащего эскорта небезопасно. Они были в двух днях пути от Рока и в двух неделях от Элесси; жара, пыль и скудная пища только замедляли движение. То, что отъезд отца ослабил группу из двадцати человек всего на одного, ничего не значило; его имя, утверждал отец, значит больше двух десятков солдат, а то, что Джулианна носит это имя, делает её ещё более уязвимой без его защиты. Всё это было правдой, однако правда эта была Джулианне не по душе.

Элизанда кивнула, не удивившись, что они едут в одно и то же место, поскольку удивляться было нечего – дорога эта только туда и вела.

– Тогда мы можем ехать вместе, если ты не против?

– Если мои люди смогут нести паланкин с нами двумя, – уточнила Джулианна. – Ты же не можешь идти пешком, Элизанда. Так просто нельзя!

– Да, наверное. Но, может быть, нам нечего беспокоиться, потому что, кажется, ни одна из нас никуда не поедет. – Элизанда, нахмурившись, посмотрела вперёд, пытаясь разглядеть сквозь занавески что-то, находящееся за холмами. – Может, сейчас дорога кончится, или её перекрыли разбойники, или…

– Вон едет Блез, – прервала её Джулианна. – Он наверняка все разузнал.

Узнав о неожиданном происшествии на дороге, сержант немедленно отправился выяснять обстановку и вот теперь поспешно возвращался. Ещё не успев подъехать поближе, он крикнул что-то отдыхающим солдатам. Они тут же повскакивали на ноги и начали проверять своё оружие, тревожно поглядывая на дорогу.

Наконец сержант подъехал к опущенному наземь паланкину и соскочил с лошади в тучу поднятой ею пыли, откашливаясь перед тем, как заговорить.

– Мадемуазель!

– Да, сержант?

– Мне сказали, что там, на дороге – джинн. Я говорил с вожатым каравана, и он сказал, что стоит тут с самого рассвета…

Первой мыслью Джулианны было, что ни её всезнающий отец, ни беззаботная новая подруга не могли предвидеть случившееся заранее. Потом девушка подумала, что никогда не видела джинна, не рассчитывала его увидеть и сейчас этого ей меньше всего хотелось. Блез отвезёт её назад, в последнюю деревню из тех, что они проезжали, найдёт ей дом, и они будут ждать, пока дорога не освободится. Пусть это даже будет несколько дней…

Элизанда зашевелилась, села прямо и едва не отдёрнула занавеску. Впрочем, в последний момент она опомнилась и спросила, не показываюсь из паланкина:

– Вы его видели?

– Я видел смерч, э-э… мадемуазель. Только очень большой и неподвижный…

Все сходилось. Даже после многих лет службы на пустынных границах Элесси угрюмый сержант попробовал бы заговорить с облаком пыли прежде, чем поверил бы в его потустороннюю сущность.

Возможно, Элизанда уже поняла эту сторону характера сержанта, потому что следующим её вопросом было:

– Вы говорили с ним?

– Нет.

– А кто-нибудь другой?

– Не знаю, мадемуазель.

– Вам сказали имя джинна?

– Его имя, мадемуазель?! Нет…

– Ах ты, Боже мой…

На этот раз Элизанда нетерпеливо отдёрнула занавеску и выскочила из паланкина. Она остановилась всего на миг, чтобы оглянуться и спросить Джулианну:

– Ты идёшь?

У Джулианны был всего миг на раздумья. Блез запретил бы ей идти, и она не могла бы ослушаться, поскольку он говорил бы от имени её отца и своего господина. Однако внезапное появление Элизанды из недр паланкина заставило лошадь Блеза попятиться, и сержант был занят тем, что пытался успокоить своего скакуна. А Джулианна никогда не видела джинна, а Элизанда явно собиралась поговорить с ним…

Не бежать, конечно – достоинство, уверенность, грация, как с детства учил её отец, – но двигаться так быстро, как только можно, не переходя при этом на бег. Джулианна ступила из паланкина на дорогу, на новый путь: впервые она вышла из повелевающей воли отца, хотя это ощущалось как нечто ещё большее. Она схватила Элизанду за руку и потащила едва ли не бегом, мимоходом заметив, что она на пару дюймов выше своей новой знакомой.

Позади раздался резкий окрик Блеза:

– Нет, мадемуазель! Вам нельзя!

Джулианна не обратила на него внимания, не стала даже оглядываться, показывая, что услышала. Она всего лишь бросила полный холодной ярости взгляд на приближавшихся к ней солдат. Они, и без того сконфуженные её открытым лицом, от ледяного придворного взгляда попятились, отводя глаза и бормоча извинения.

И перед ней легла только дорога, открытая до следующего поворота, и Джулианна ощутила, что почти вырвалась из клетки. Но сзади послышался топот бегущего человека, без сомнения, сержанта Блеза, спешившегося наконец, и элессинские глаза его ничего не видели перед собой, кроме своего долга. Вероятно, он был готов даже применить силу, схватить девушку в охапку и вернуть в прилично закрытый паланкин.

– Мадемуазель Джулианна! – заговорил он, готовый сорваться, разъярённый, еле придерживаясь внешних форм вежливости. – Извольте немедленно вернуться в паланкин!

И действительно, когда Джулианна снова даже не взглянула на него, сержант в самом деле поднял на них руку – Джулианну взял за плечо, а Элизанду оттолкнул, но не успел повернуть Джулианну к себе, как она резко повернулась сама и свободной рукой ударила его по щеке, сложив ладонь лодочкой, чтобы сильнее был звук пощёчины, чтобы услышали все люди сержанта.

Слова были не нужны. Ошеломлённое выражение на его лице постепенно сменилось пониманием, осознанием того, как глубоко он оскорбил свою госпожу – или, как ему, наверное, казалось, своего господина. Если то, что слышала Джулианна о порядках в Элесси, не было преувеличением, она вполне могла просить барона о смерти сержанта. И её просьбу поддержали бы два десятка свидетелей-мужчин…

– Прошу… прошу прощения, мадемуазель. Я… я забылся. Я очень испугался…

Он побледнел под загаром, только щека горела. Сержант держался прямо, и дрожал только его голос. Джулианна подумала, что стоит ей приказать, и он тут же, на месте, перережет себе горло.

Достоинство, уверенность, изящество.

– Да, сержант, однако я тоже должна просить у вас прощения. Я позабыла надеть вуаль. Мне трудно привыкнуть к вашим обычаям. – С этими словами Джулианна набросила на лицо тонкую ткань. – Теперь, если вы соблаговолите проводить меня и возьмёте с собой на всякий случай с полдюжины солдат, мы вместе сходим посмотреть на этого джинна.

Джулианна вновь протянула руку. Элизанда приняла её и тепло пожала, выразив своё одобрение молчаливой улыбкой. Девушки пошли по дороге, и сгоравшая от любопытства Джулианна ускорила шаг. Верзила-сержант чуть отстал, выкрикивая команду солдатам.

По крутым склонам холмов тут и там громоздились скалы с острыми каменными выступами. Повернув за очередную такую скалу, девушки наткнулись на хвост ожидавшего каравана – погонщик мулов с еле живыми клячами, кожа да кости, падающими под непосильной поклажей, запряжённый быками фургон, ещё один, потом целый поезд таких фургонов и, наконец, собственно караван, о котором говорил Блез, – цепочка верблюдов, на ходу, наверное, растягивающаяся на полмили, но теперь сбившаяся в группы. Погонщики присели у костров в тени и готовили еду. Должно быть, все эти люди направляются в Рок-де-Рансон, подумала Джулианна: торговля приносит выгоду и им, и замку. И целый караван остановился на дороге из страха перед существом, которое вряд ли смог бы прогнать или уничтожить весь гарнизон Рок-де-Рансона. И как знать, сколько ещё вздумается джинну плясать на дороге?

Караван, как заметил Блез, держался на порядочном, однако не слишком большом расстоянии от джинна – всего лишь так, чтобы не попадаться ему на глаза. А джинна можно увидеть за следующим поворотом…

И они ушли за этот поворот; впереди на этот раз шёл Блез. И сержант, и солдаты явно чувствовали себя до крайности неуютно, то и дело прикасались к рукоятям мечей и древкам топоров и бормотали друг другу какие-то бесполезные советы. Даже Джулианна пошла медленнее. Её ладонь, лежавшая в руке Элизанды, вспотела, а веки чуть вздрагивали при малейшем движении или звуке.

За поворотом дорога сужалась, проходя между двумя грудами камня. В точности между этими грудами и стоял джинн.

Если, конечно, это был джинн. Джулианна не сумела бы отличить джинна от ифрита или от любого проявления Господа. В первый миг она видела только то, о чём и говорил ей Блез, – смерч вроде тех, что уже попадались пару раз в этом путешествии, внезапный вихрь, ставший видимым.

Однако этот смерч не извивался, он застыл как скала и стоял как скальные стены, одного с ними роста, качаясь, как стоящая на острие колонна, и вертелся так быстро, что издали вращения почти не было заметно. Он напоминал бесконечную серебристо-серую верёвку, витки которой появлялись из ниоткуда и уходили в никуда, а потом снова появлялись.

В нескольких шагах от джинна стоял мальчик лет десяти – двенадцати, одетый очень похоже на Элизанду, только его бурнус был изодран в клочья и залит ярко-красным. Мальчик стоял неподвижно и всхлипывал, но взгляд его был прикован не к джинну, а к собственной руке. Она бессильно и пугающе повисла, и ярко-белые кости держались на остатках связок – кожа и мышцы были с неё содраны.

Девушки застыли в неподвижности, так же как джинн и мальчик. Первой пошевелилась Элизанда – она отпустила руку Джулианны и рванулась вперёд, не обратив внимания на остерегающий жест Блеза. Добежав до мальчика, она схватила его за здоровую руку, повернула и повелительно крикнула сержанту:

– Заберите его, быстро! Уведите к огню и проследите, чтобы им занялись…

К счастью, Блез не стал задавать вопросов – здесь ситуация была ему понятна. Он поспешно принял у Элизанды мальчика, поднял на цуки и отдал одному из своих солдат, быстро распорядившись. Солдат побежал назад по дороге, прижав к себе ослабевшего ребёнка; когда он пробегал мимо Джулианны, она пошевелилась, сбросила оцепенение и медленно приблизилась к Элизанде и сержанту.

– Зачем… – Её голос оказался не громче надломленного шёпота; она откашлялась и заговорила снова: – Зачем тебе знать его имя?

– Это полезно, – слегка улыбнулась Элизанда.

– И что, ты просто спросишь его?

– Нет! – резко ответила она. – Задавать джинну вопросы опасно. Если ты не знаешь этого, просто помолчи.

Впрочем, сомкнувшиеся на рукаве Джулианны пальцы выдали, что Элизанда рада присутствию подруги – лишь бы она только молчала. Сама же Джулианна ничего иного делать не собиралась. С этого расстояния были видны клубы пыли, образовывавшие тело джинна. Они бешено крутились – вероятно, они и содрали кожу с мясом с руки мальчика, когда он сдуру сунул в вихрь руку, чтобы потрогать. Джулианна была перепугана до полусмерти; ей почти хотелось, чтобы Блез снова схватил её и утащил в паланкин, а Элизанда пусть себе беседует с этим кошмаром.

Почти хотелось…

Однако сержант застыл, оцепенел от такой близости чужеродной магии. Он не пытался спасать Джулианну, да и ей самой этого, честно говоря, не хотелось. Пусть её привело сюда любопытство, но рядом с новоявленной подругой удерживало чувство долга, какой бы страх ни поднимался в душе.

Элизанда подняла голову и возвысила голос, хотя и то, и другое потребовало видимого усилия.

– Мир тебе, о дух.

– И тебе, путник.

Голос шёл из самой сердцевины вращающейся башни. Он был странно звонким, почти женским, но совсем не человеческим. За ним не было тела, биения крови, намёка на смертность. Джулианна вздрогнула и краем, глаза заметила, что Блез дёрнулся, словно хотел броситься прочь, но не мог.

– Меня зовут Элизанда.

Ответом был смех, похожий на звон холодных колоколов, потом как ответный дар джинн сказал:

– А моё имя Шабан Ра-исс Халдор.

– Я слышала о тебе, джинн Халдор, – низко поклонилась Элизанда. Новый смешок.

– А я о тебе.

– Великий, о тебе рассказывают истории в Молчаливых Часах, но здесь о тебе не слышали.

– Это так.

– Наверное, очень важная цель привела тебя столь далеко.

Голос Элизанды подсел к концу фразы, упал ниже, чем было бы естественно, подчёркивая, что это всего лишь наблюдение, но не вопрос, ни в коем случае не вопрос.

Снова смех джинна, издёвка, и совсем не добродушная. Голос джинна упал на октаву, словно передразнивая Элизанду:

– Это совсем не далеко, малышка. Для джинна нет расстояний.

– Я слышала об этом. Но я также слышала, что джинны редко интересуются человеческими делами.

– И это тоже так.

– Ну тогда, великий… – Тут Элизанда отпустила рукав Джулианны, уселась, скрестив ноги, на песок и даже смогла улыбнуться, откинув голову и щурясь от солнца. – Тогда я не могу понять, почему вижу тебя здесь… – она обвела рукой дорогу и скалы, – …а рядом – людей, которые не могут пройти мимо тебя. Я не понимаю, почему ты не вернёшься в те земли, которые избрал своим домом. Я верю, что ты не собираешься чинить обиду таким слабым существам, как мы. Поэтому я и думаю, что твоё дело очень важно, хотя для меня оно по-прежнему покрыто тайной.

– Так оно и должно быть. Впрочем, я ждал слишком долго. – Джинн завертелся ещё быстрее, и колонна его тела поднялась в небо подобно дыму. – Возвращайся в Шараи, Лизан из Мёртвых Вод. Воды даруют тебе вопросы.

Джулианна увидела, как Элизанда открыла рот, и поймала себя на том же. Возвращаться в Шараи? В Шараи?!

Но тут джинн заговорил снова, на этот раз обращаясь уже не к Элизанде:

– А что до тебя, Джулианна де Ране, поезжай туда, куда ты послана, и выйди замуж там, где должно тебе.