Текст книги "Один раз в миллениум"

Глава восьмая

Оксана Григорьевна лучше других понимала сложность положения, в котором оказался ее бывший знакомый. Именно поэтому она настояла на совместной поездке в офис Халуповича. По дороге туда она молча смотрела в сторону. И только когда машина уже подъезжала к зданию, вдруг спросила Дронго:

– Он, наверное, женат?

– Такие вопросы лучше задавать непосредственно Эдуарду Леонидовичу, – посоветовал Дронго.

Сидевший за рулем Миша чуть обернулся, но не произнес ни слова. За их автомобилем следовала машина Трошкина.

– Понятно, – усмехнулась она. – Он и здесь мне соврал. Сказал, что до сих пор не женат. А я, дура, ему поверила. Подумала, что он действительно живет один. Похоже, это была его квартира для свиданий.

Дронго молчал. Разговаривать с проницательной женщиной достаточно сложно. Разговаривать с женщиной оскорбленной почти невозможно. Но если эта женщина еще и прокурор, то лучше молчать, превратив диалог в монолог, так как разумной альтернативы все равно не существовало. Но она была еще и умной женщиной. Понимая, что ее слова направлены не по адресу, она снова замолчала. А может быть, продолжать разговор в подобном тоне ей не позволила гордость.

К зданию компании они подъехали, когда на часах было уже около двух. Миша остановил машину и поспешил вперед, чтобы предупредить охранников, стоявших у входа. Очевидно, у охранников были строгие указания относительно любых гостей. Именно поэтому они внимательно проверили документы приехавших. Даже подошедший Трошкин не смог уговорить их отступить от правила.

В этом здании когда-то размещался научно-исследовательский институт. После девяносто первого года четыре этажа пятиэтажного здания были сданы в аренду, и в бывших лабораториях обосновались разношерстные компании – по продаже различных товаров, по поставке продуктов, туристические фирмы. Постепенно часть офисов закрылась, а другие переехали в другие районы. В начале девяносто седьмого сюда переехала компания Халуповича. Тогда они занимали три этажа. Затем взяли в аренду еще один. Постепенно часть помещений было перестроено, и теперь рядом с центральным входом было два переоборудованных лифта. На одном можно было подняться до четвертого этажа включительно. Другой мог доставить вас на пятый этаж, где размещались лаборатории и отделы того, что раньше называлось Научно-исследовательским институтом пищевой промышленности. До кризиса девяносто восьмого руководство компании серьезно полагало, что можно выкупить остальные помещения, а оставшиеся отделы института перевести куда-нибудь в другое место. Однако после кризиса подобных идей уже не возникало, а Халупович полагал, что и четыре этажа – недопустимая роскошь, что можно обойтись и тремя. Но, как бы там ни было, в пятиэтажном здании четыре этажа занимала компания Халуповича. В дальнем левом углу был еще третий небольшой лифт. Это был лифт для руководства компании, которым, кроме Халуповича, могли пользоваться только два вице-президента компании.

Разместившиеся на пятом этаже сотрудники института старались не тревожить своих богатых арендаторов. В столовую, оборудованную на втором этаже, они не ходили: там были установлены специальные цены только для сотрудников компании. К тому же пройти на другие этажи сотрудники института все равно бы не смогли. Вход на каждый был перекрыт железной решеткой, а ключи от дверей были только у завхоза компании. Полностью перекрывать этажи арендаторы не могли, это могло вызвать обоснованный запрет у пожарной инспекции. Но по лестнице, находившейся с правой стороны, с первого этажа можно было подняться только на пятый. Все остальные двери были закрыты. Тогда как с левой стороны здания можно было подняться до четвертого этажа включительно, и все двери были открыты. Правда, подобное новшество встречало серьезные возражения появлявшихся здесь время от времени пожарных инспекторов, но завхоз имел специальные инструкции, и сотрудники пожарной охраны уходили, довольные своими визитами, шурша купюрами, которые им вручались в благодарность за «понимание» проблемы.

Что касается сотрудников института, то они и не помышляли обедать в столовой арендаторов. Их осталось не более восьмидесяти человек, и все они ютились на пятом этаже, довольные уже тем, что институт не закрыли и они могут получать зарплату, существуя на деньги, получаемые от аренды здания. Правда, в договор была вписана сумма, с которой платились налоги и начислялась зарплата сотрудникам института. Основную же часть денег получали директор и его заместитель. Вернее, в другом порядке – заместитель и директор. Директор был чудаковатым интеллигентом. Он не считал нужным вмешиваться в финансовые вопросы. Кандидат наук, он считал себя крупным ученым. Его заместитель по хозяйственной части был похож на большую крысу. Откормленный, красномордый, с большой родинкой на щеке и выпученными глазами, он успешно вел все дела. Несколько лет назад он впервые «доплатил» директору за аренду здания довольно приличную сумму в долларах, как раз в тот момент, когда его руководитель отчаянно нуждался в деньгах: он собирался менять разваливающуюся машину. С тех пор директор никогда и ни о чем не спрашивал своего заместителя. Ежемесячно получая в конверте тысячу долларов, он искренне полагал, что все идет правильно и что его заместитель получает столько же. Откуда ему было знать, что расторопный заместитель берет в десять раз больше и уже успел построить в Подмосковье довольно большую дачу, куда никогда не приглашал своих сослуживцев.

Охранники работали на компанию Халуповича и знали Трошкина в лицо. Но они получали строгие указания самого Эдуарда Леонидовича и поэтому проверяли каждого гостя, сверяя его документы с ранее поданной заявкой. Дронго терпеливо ждал, пока ему и его спутнице выписывали пропуска, прежде чем разрешить пройти в здание.

Поднявшись на четвертый этаж, они оказались в приемной Халуповича. Здесь их встретила молодая женщина с аккуратно собранными в пучок волосами. На маленьком носике были изящные очки. Чуть выступающие вперед зубы не портили ее лица, придавая ему своеобразное очарование. Она была одета достаточно элегантно, чтобы Дронго смог оценить уровень ее зарплаты. Это была та самая Нина, о которой ему рассказывал Халупович.

– Здравствуйте, – дежурно улыбнувшись, произнесла Нина, – Эдуард Леонидович звонил и просил вас его подождать. Он скоро должен подъехать. Вы можете подождать в его кабинете.

В приемной стояла еще одна девушка. Если у Нины были светло-каштановые волосы, то вторая была блондинкой, причем цвет волос был естественным. У нее были правильные черты лица, тонкие губы, темные глаза. Цвет глаз, очевидно, был тоже естественным – она не носила модные сейчас линзы. А темные глаза в сочетании со светлыми волосами всегда придают облику налет сексуальности. Обе девушки были высокого роста, а юбки, заканчивающиеся гораздо выше колен, хорошо подчеркивали стройность их ног.

«Странно, что Халупович не сказал, что у него есть еще секретарша», – подумал Дронго.

Оксана Григорьевна оценила и отремонтированное здание, и внешний лоск секретарш Халуповича. В приемной было много цветов. Два стола стояли друг против друга. Очевидно, здесь работали две секретарши. Напротив кабинета Халуповича, на противоположной стороне приемной, висела табличка с фамилией Трошкина. Помощник всегда был рядом, под рукой. Дронго подумал, что это многое говорит о характере самого Халуповича. Обычно президент делил приемную со своим вице-президентом, но уж никак не с помощником, кабинет которого мог бы находиться в другом, менее престижном месте. Однако Халупович, очевидно, считал по-другому и все делал так, как считал нужным.

В просторном кабинете Халуповича, обставленном светлой мебелью из карельской березы, чувствовался вкус его хозяина. Окна закрывали бежевые занавески. Скрытые светильники источали причудливый рассеянный свет. Одну стену занимали стенные шкафы, где находились книги, журналы, необходимая литература. За стеклом были видны безделушки – несколько привезенных из разных стран сувениров. Стол Халуповича стоял у окна, а на противоположной стене висели три картины современных российских художников, очевидно, предусмотренные здесь дизайном самого кабинета. Каждая картина освещалась подсветкой в виде изящной золотистой капли.

У окна стоял длинный стол с двенадцатью стульями. Справа находился диван мягкого светло-бежевого цвета из натуральной кожи. Оксана первой прошла к нему, и Дронго последовал ее примеру.

– Чай или кофе? – спросила Нина, любезно улыбаясь.

– Мне кофе, – попросила Оксана Григорьевна.

– А мне чай, – улыбнувшись, добавил Дронго.

Нина вышла. Трошкин, стоя в дверях, тоже улыбался.

– Долго мы будем ждать вашего хозяина? – строго спросила Оксана Григорьевна. Очевидно, в присутствии молодой и красивой Нины она почувствовала себя не очень уверенно. Женщины стареют по-разному. Одни примиряются с неизбежностью, наслаждаясь новыми ощущениями и снисходительно покровительствуя молодым. Другие замыкаются в себе, резко меняя стиль жизни. Некоторые умудряются трансформироваться в стерв, которых раздражает любая женщина, если она моложе и красивее. Зачатки подобной стервозности у Оксаны были и с годами стали ощущаться более явственно.

– Должен скоро приехать, – вздохнул Трошкин, – вам еще что-нибудь нужно?

Дронго не успел ответить, когда вошла Нина и передала ему телефонный аппарат. Звонил Халупович. Он сообщил, что уже выехал из прокуратуры.

– Я скоро буду, – сказал он. – Опять следователь меня мучила. Все время спрашивала про внучку Елизаветы Матвеевны. Хорошо, что я догадался взять ее к себе. Иначе у меня были бы самые крупные неприятности в жизни. Следователь хочет и ее допросить.

– Вы скоро приедете?

– Как только выберусь из пробки. В дневное время невозможно стало ездить, – пожаловался Халупович.

– Найдите девочку, – сказал Дронго, обращаясь к Трошкину. – Кабинет отдыха вашего руководителя, очевидно, находится за дверцей одного из этих шкафов?

Он не любил холуйское слово «хозяин», предпочитая говорить «руководитель». Трошкин вздрогнул.

– Вы здесь раньше бывали? – спросил он.

– Нет. Просто я догадался. Ясно, что такой экстравагантный человек, как Эдуард Леонидович, наверняка замаскирует дверь в свою «комнату отдыха». Так где сейчас девочка?

– Сейчас узнаю.

Трошкин пробежал через кабинет, открыл дверцу в середине книжного шкафа, оказавшуюся дверью в другую комнату, и вошел в нее. Через несколько минут он вышел и развел руками:

– Никого нет. Наверное, девочка вышла куда-нибудь.

Он побежал в сторону приемной. Было видно, что он нервничает.

– Какая девочка? – не поняла Оксана Григорьевна. – Кого вы ищете?

– У погибшей осталась внучка, и Эдуард Леонидович поселил ее в своем офисе, чтобы она не оставалась дома одна, – пояснил Дронго.

– По-моему, глупо оставлять здесь девочку ночью одну, – сухо заметила Оксана Григорьевна. – Лучше было бы отправить ее в какой-нибудь детский дом.

– Она не такая маленькая, – пояснил Дронго, – это подросток, и ей еще не сказали правду.

Трошкин снова появился в кабинете. Он был растерян.

– Наверное, она спустилась в столовую, – предположил он, – вчера Нина показывала ей, где находится столовая. Я сейчас спущусь вниз и приведу ее сюда.

– Если можно, – кивнул Дронго.

Трошкин ушел. Оксана Григорьевна усмехнулась, но на этот раз воздержалась от комментариев.

Едва Трошкин выбежал в коридор, как в кабинет вошла Нина. Она несла поднос, на котором были фарфоровые чашечки, сахарница и коробка шоколадных конфет. Она аккуратно расставила все на столике перед гостями и собиралась выйти, когда Дронго попросил:

– Не уходите, пожалуйста.

Она удивленно взглянула на него:

– Мне остаться?

– Если можно, – кивнул Дронго. – Я хотел бы с вами поговорить. Вчера я просил Эдуарда Леонидовича, чтобы он вас предупредил.

– Он утром звонил и сказал, что вы хотите со мной встретиться.

Она стояла рядом с Дронго, глядя ему в глаза.

– Тогда присядьте, давайте поговорим, – предложил он.

– Сейчас в приемную придет моя напарница Оля, – сказала Нина, – и тогда я смогу с вами побеседовать. Она спустилась вниз с Савелием Николаевичем, чтобы найти девочку.

– Вы оставляли ее одну в здании? – спросил Дронго.

– Нет, конечно, – сразу ответила Нина, – она здесь только отдыхала. Ночью мы ее здесь не оставляли. Я ее забрала к себе домой, как просил Эдуард Леонидович. И утром привезла. Девочка хорошая, только немного замкнутая.

– Вы сказали ей, что случилось с ее бабушкой?

– Нет. Но она, по-моему, догадывается. Или мне это показалось. Она меня расспрашивала, а я отвечала, что у бабушки случился сердечный приступ и она сейчас в больнице.

– Она вам поверила?

– Она молчала. Можно я выйду? В приемной никого нет, а потом я вернусь к вам.

– Да, да, извините, что задержал вас, – пробормотал Дронго.

– Подождите минуточку, – раздался вдруг резкий голос Оксаны Григорьевны. – Скажите, вы бывали на квартире, где произошло убийство?

Нина повернулась к ней. Подобный вопрос означал только одно: была ли она любовницей своего патрона? Нина взглянула на гостью. Потом медленно покачала головой.

– Нет, – сказала она, – я никогда не бывала в этом доме.

– Вы давно здесь работаете? – уточнила Оксана Григорьевна.

– Около четырех лет, – ответила Нина. – У вас есть еще ко мне вопросы?

И, не дождавшись ответа, она вышла из кабинета. Оксана Григорьевна пожала плечами.

– Наглая молодая особа, – неодобрительно произнесла она, – я в ее возрасте вела себя более сдержанно.

– В каком смысле?

– Вы разве не видите? Она ведь явно ревнует своего шефа ко мне. Да и ко всем женщинам, с которыми тот может встретиться.

– По-моему, это ваше субъективное мнение, – заметил Дронго, – ей неприятен был сам вопрос. Точнее, подтекст, который был заложен в этом вопросе.

– У каждого своя специализация, – заметила Оксана Григорьевна, пододвигая к себе чашечку с кофе. Дронго обратил внимание, что сахар она не положила.

– Вы, очевидно, долго специализировались на громких политических преступлениях, – заметила она, пригубливая кофе, – а я работала сначала в следственном управлении. И прекрасно знаю, что девяносто процентов подобных преступлений носит чисто бытовой характер. Я не думаю, что от Халуповича пытались таким образом избавиться его конкуренты, возможные соперники. Для подобных дел нанимают киллеров, которые гарантированно убирают опасного человека, – она рассуждала слишком спокойно, словно излагала свои теоретические взгляды на развитие процессуального права в стране, – но подсыпать яд в бутылку с минеральной водой – это слишком по-женски. Коварно и неумно. Я думаю, что вы правы. Конечно, пытались отравить Эдуарда Леонидовича, а погибла несчастная женщина. И, возможно, убийцей была одна из знакомых Халуповича. Я не думаю, что убийцей была одна из нас, кого он нашел и пригласил через столько лет. Для этого нужна очень сильная мотивация. Скорее убийство совершено кем-то из других знакомых Халуповича. И возможные подозреваемые – жена, любовница, секретарша. Кто-то из них.

– Секретарши не было в тот день в доме, – сказал Дронго, – она вообще там не бывала.

– Это она так говорит.

– Халупович сказал мне то же самое.

– Он мог соврать.

– Если он попросил меня заняться этим делом, то вряд ли начал бы с подобной лжи, понимая, как негативно это отразится на дальнейшем расследовании.

– У мужчин своя логика. Возможно, он считает ее вне подозрений, – продолжала настаивать Оксана Григорьевна, – а кроме того, яд можно было положить и в другой день.

– Не получается. Водитель купил ящик воды именно в тот день.

– Может быть, его супруга? Она могла узнать о квартире своего благоверного. Некоторые жены не прощают подобных «шалостей».

– Я не уверен, но, по-моему, она даже не знает, где находится эта квартира.

– И вы полагаете, что убийство совершила я или кто-то из женщин, встречавшихся с Халуповичем много лет назад? – насмешливо спросила Оксана Григорьевна.

– А вы считаете, что ваша служба в прокуратуре дает вам индульгенцию от подозрений? – улыбнулся Дронго и взял свою чашку с чаем.

– Нет, – хищно улыбнулась она, – но зачем мне его убивать? Тем более таким примитивным способом? Считаю, что вы пошутили.

– Возможно, – согласился Дронго, – но тогда кто это сделал?

Она невозмутимо допила кофе и поставила чашечку на стол. И так же спокойно произнесла:

– У любого человека бывают свои тайны. Почему вы считаете, что Халупович должен быть исключением? Возможно, что он сам придумал эту красивую историю про приехавших со всех концов света женщин, с которыми когда-то встречался. Придумал, чтобы скрыть свое преднамеренное убийство и запутать следствие. Такой вариант вы исключаете?

– У вас есть номер его мобильного телефона?

– Он дал мне свою визитку и написал на ней номер телефона, – вспомнила Оксана Григорьевна. – Но визитка лежит у меня в сумке, и я ни разу даже не посмотрела на нее. Это мне неинтересно. Или вы полагали, что дело обстоит по-другому?

Дронго подумал, что у нее красивое и одновременно злое лицо. «Почему-то лица красивых женщин после сорока лет обретают именно такие черты. Становятся красивыми и злыми одновременно. Дурнушки становятся добрее, им не так больно расставаться с молодостью. А вот красивые женщины начинают сходить с ума, глядя на видимые изменения, которые ежедневно отражаются в зеркале. Может, поэтому они и становятся такими стервозными». Хотя он знал и исключения из этого правила.

– Вы говорили, что вам было с ним хорошо, – невежливо напомнил Дронго, – или я не так понял?

– Разве это имеет отношение к нашему делу? – искренне удивилась она. – Он может быть прекрасным любовником и хладнокровным убийцей. Это разные вещи, или вы считаете по-другому?

– Мне трудно представить, что такой эпикуреец, как Халупович, мог решиться на убийство домработницы, – признался Дронго. – Скорее он бы просто выгнал ее из дома. Зачем ему убивать эту несчастную женщину?

– Она могла узнать нечто важное о состоянии его финансов или другую тайну, которую не следовало знать. И не нужно на меня так смотреть, – попросила она, – в конце концов, это только мои предположения. Я тоже понимаю, что он вряд ли подходит на роль хладнокровного убийцы. Пожалуй, мне нужно познакомиться с двумя моими «соперницами».

Она произнесла эти слова с чувством некоторого превосходства и с видимой усмешкой. Она сознавала, что для своих лет сохранилась очень хорошо. Дронго подумал, что она выглядит лучше несколько располневшей Элги Руммо и не столь рьяно следившей за собой Фаризы Мамаджановой. Хотя последняя сохранилась не хуже. Но у нее не было в глазах той нагловатой уверенности, что была у Оксаны Григорьевны. Она, очевидно, сознавала силу своей внешности, и это немало помогало ей в служебном росте, даже в такой специфической организации, как прокуратура.

– Я думаю, что нам нужно поехать в прокуратуру и все рассказать, – строго предложила Оксана, – иначе потом мы попадем в дурацкое положение свидетелей, уклоняющихся от дачи показаний…

Она не успела договорить, как дверь открылась и в кабинет вошел Эдуард Леонидович. Он был в элегантном темном плаще, который не успел снять в приемной.

– Здравствуйте, – отрывисто сказал он, – вот я и приехал.

– Немая сцена, – насмешливо сказала Оксана Григорьевна, взглянув на вошедшего, – ты как нельзя кстати. Может, расскажешь, что у тебя случилось?

– Неприятности, – пробормотал Халупович, снимая плащ. – Нина! – крикнул он секретарше, бросил плащ на спинку стула и, подойдя к дивану, сел на него рядом с Дронго.

Вошедшая Нина молча унесла плащ в приемную. Очевидно, она знала о вкусах патрона и поэтому не стала спрашивать, что именно он будет пить – чай или кофе.

– Я уже слышала про твои неприятности, – требовательно заметила Оксана Григорьевна, – вызвал всех нас и втянул в неприятную историю.

– Ты думаешь, я специально это сделал? – раздраженно заметил Халупович. – Тебе никто не говорил, что у тебя в голосе появились прокурорские нотки?

Она взглянула на Дронго и улыбнулась. Потом сказала:

– Если бы ты был внимательнее к людям, ты бы мог поинтересоваться, где именно я сейчас работаю.

– Неужели прокурором? – удивился Эдуард Леонидович.

– Вот именно. Я начальник отдела в городской прокуратуре. Между прочим, я тебе сказала об этом, когда мы встретились в квартире. Но ты пропустил это мимо ушей. В тот момент зазвонил телефон, и ты не стал переспрашивать.

– Ты сказала «начальник отдела», и я подумал, что ты начальник юридического отдела, – пробормотал Халупович, – только прокурора мне и не хватало для полного счастья. И какое у тебя звание? Генерал или маршал прокуратуры?

– Маршалов в прокуратуре не бывает и генералов тоже. Есть приравненные к ним государственные советники юстиции. Но могу тебя успокоить: государственным советником я еще не стала. Хотя, если перевести на военные звания, я уже подполковник. Тебя это устраивает или ты хотел бы большего?

– Я бы хотел сейчас сидеть на Лазурном берегу и не думать про это убийство, – проворчал Халупович. – Тебе, наверное, уже рассказали, что случилось у меня дома.

Нина внесла кофе и поставила его перед Халуповичем. Затем, взглянув на Оксану Григорьевну, спросила:

– Вам еще кофе?

– Спасибо, милая, – с плохо скрываемым сарказмом улыбнулась гостья, – я, кажется, уже напилась.

– Хотите еще чаю? – значительно мягче спросила Нина у Дронго.

Очевидно, ей не нравилась Оксана Григорьевна, и та, похоже, отвечала ей взаимностью. Дронго не хотел чаю, но понял, что для смягчения обстановки должен попросить Нину оказать ему эту услугу. И он согласно кивнул головой. Молодая женщина оценила его тактичность и поспешила выйти из кабинета.

– Нина, – крикнул ей вслед Халупович, – где Трошкин, где Оля? Куда они пропали?

– Ищут Таню, – ответила Нина, снова появляясь в кабинете.

– Как это ищут? Она потерялась?

– Нет. Спустилась в нашу столовую. Сейчас ее приведут.

– Хорошо, – Халупович чуть ослабил узел галстука. Потом взглянул на Дронго, – наша полоумная соседка, оказывается, видела, как ко мне приходили женщины. Только она говорит, что женщин было пять, а не четыре. Но я-то точно знаю, что было четыре. Несчастная Елизавета Матвеевна и три мои гостьи.

– А она утверждает, что пять? – уточнил Дронго.

– Сумасшедшая баба, – отмахнулся Халупович, – но самое интересное, что следователь ей вообще не верит. Откуда ей знать, кто приходил именно ко мне, а кто направлялся в другие квартиры.

– И чем она это объясняет?

– Лифт. У нас плохо работает лифт. Вы, наверное, вчера обратили внимание. Он грохочет, как пустая пивная бочка. Ну а она, наверное, слышала, что лифт останавливался именно на нашем этаже.

– У тебя на лестничной клетке есть еще одна квартира, – заметила наблюдательная Оксана Григорьевна, – может, приходили к твоим соседям?

– Там никто не живет уже давно, – отмахнулся Халупович. – Хотя какая разница? Все равно на мой этаж мог кто-то случайно подняться. А потом спуститься вниз. Так иногда бывает, люди путают кнопки и выходят не на своем этаже. И все равно, даже если в дом приходили сто женщин, то и тогда мы ничего не можем конкретно установить. В общем, какая разница? Я, конечно, следователю ничего не сказал, но он тоже считает, что в моей квартире были посторонние женщины. И самое страшное – я подписал эти проклятые листки, где написано о моей уголовной ответственности за дачу ложных показаний.

– А зачем ты это сделал? – нахмурилась Оксана. – Нужно было сказать правду.

– Какую правду? Кто мне поверит? В такую невероятную историю? Следователь решит, что я сошел с ума. Она и так мне не очень верит.

– У тебя и следователь женщина? – усмехнулась Оксана. – Такое ощущение, что ты попал в бабье царство.

– Вот именно.

Халупович взял свою чашечку кофе, выпил. Потом, поставив чашечку на стол, снова крикнул:

– Нина, они еще не пришли?

– Нет, Эдуард Леонидович, – ответила та, входя в кабинет. Она несла чашку чая для Дронго. – Может, я спущусь за ними?

– Нет, – недовольно проворчал Халупович, – позвони по мобильному, пусть, наконец, появятся. Что они там делают? Может, вместе обедают? Пусть срочно поднимутся ко мне.

Она молча кивнула и так же бесшумно удалилась. Дронго подумал, что это особое умение – ходить по паркетному полу и не стучать каблуками.

– Кого они подозревают? Что вам сказала следователь?

– Ее интересовало, какие женщины у меня могли быть, – пояснил Халупович. – Когда я сказал, что ко мне в этот день никто не приходил, она стала выяснять характер моих отношений с Елизаветой Матвеевной, не была ли она моей любовницей. Господи, даже подумать о таком страшно! Потом стала интересоваться ее дочерью. Странно, что у дочери было такое редкое имя – Элоиза. А я и не знал, что ее дочь звали именно так. Кажется, она сейчас в Югославии. Но я не слышал ее имени и тем более никогда ее не видел. Следователь считает, что я чуть ли не отправил ее в эту зарубежную поездку. Ну и, конечно, она интересовалась, где внучка погибшей. Я и так заврался, а насчет девочки врать не хотел. Все равно соседи знают, что ее увез мой водитель сюда, в офис. Поэтому я признался, что Таня у меня. Следователь так обрадовалась этому сообщению, словно Таня – моя дочь. Опять начались дурацкие расспросы про ее мать. Вместо того чтобы искать настоящего убийцу, она задает глупые вопросы.

– Следователь знает, какие вопросы нужно задавать, – вмешалась Оксана Григорьевна. – Не считайте себя умнее всех, Халупович.

«Странно, что она назвала его по фамилии, – подумал Дронго. – Хотя в некотором роде это тоже традиция. Элга Руммо и Фариза Мамаджанова называли его по имени. Элга называла его Эдиком, а Фариза Эдуардом, тогда как Оксана Григорьевна обращалась к нему по фамилии. Почему-то славянские женщины часто обращаются к мужчинам по фамилии. Но в данном случае совершенно очевидно, что Оксана Григорьевна относится к своему давнему приятелю гораздо строже, чем две другие женщины».

– Я вообще не знаю, что делать, – разозлился Халупович. – Нина, где этот чертов Трошкин?! – закричал он.

– Извините, Эдуард Леонидович, – появившаяся секретарша была явно растеряна. Она поправила очки, облизнула губы.

– Что случилось? – спросил Халупович.

– Девочка исчезла, – пояснила Нина.