Текст книги "Алтарь победы"

Чингиз Абдуллаев
Алтарь победы

«Путь к небу залит слезами и кровью, завален развалинами и трупами, нагроможденными фанатизмом».

Пьер Буаст

«На глазах старика выступили слезы. Проклятая война разрушила не только его страну, но и все его уважение к самому себе и к человечеству. Что за нелепое, нарочитое притворство лежит в основе таких понятий, как семья, культура, история, если все это так легко разрушить, смешать с грязью. А ведь все это – Господь! Господь сделал это, воспользовавшись северянами как орудием».

Эдгар Доктороу. «Марш»

«Нет нерушимых заветов, ни тех, что от Бога, ни тех, что от пророков.

Кто убивает во имя правды или хотя бы верит в свою правоту, не знает вины.

Не заслуживает содеянное человеком ни адского пламени, ни благодати небесной».

Хорхе Луис Борхес. «Фрагменты апокрифического Евангелия»

Карачи. Пакистан. За четыре месяца до дня «Х»

Двое мужчин сидели в пыльном подержанном «Ситроене», глядя на стоявший в пятидесяти метрах от них внедорожник «БМВ». Примерно полтора часа назад этот внедорожник припарковался у трехэтажного здания в Карачи, выпустив из своего салона троих мужчин. Водитель остался за рулем, а троица вошла в здание. Двое молодых, очевидно охранники, оглядывались по сторонам, не очень скрывая своей обеспокоенности. Третий, похоже, их хозяин, был невысокого роста, тучный, с подвижным, живым лицом. У него были почти сросшиеся брови, смуглое лицо и красивая черная борода, за которой он явно следил – борода была подкрашена черной иранской хной.

Через некоторое время после того как мужчины вошли в здание, сидевший за рулем «Ситроена» мужчина, которому было за пятьдесят, обратился к другому, которой был заметно моложе него. Первый был типичный англосакс, высокий бледнолицый шатен, со светло-голубыми глазами и в очках. Установить национальность второго было довольно сложно. По отцу он был индейцем из Боливии, а по матери – арабом; она была родом из Египта, причем ее отец был арабом, а мать – эфиопкой. В нем причудливо сочетались черты различных народов и рас, а темной кожей он был даже похож на местных жителей. Но по образу мыслей он был стопроцентным американцем, известным под именем господина Эхидо. Сидевший рядом с ним человек был сотрудником известной американской инвестиционной компании, уже несколько лет работающим в Исламабаде, что являлось обычной «крышей» для сотрудника ЦРУ. В этой стране его знали под именем Джастина Бруланда.

Они приехали сюда еще до того, как у здания припарковался «БМВ».

– Слишком долго, – заметил Бруланд, – вам так не кажется?

– Нормально, – ответил Эхидо, не поворачивая головы и глядя перед собой, – им есть о чем поговорить. Не забывайте, что он не был здесь уже несколько месяцев.

– Мне показывали его досье, – сказал Бруланд. – Должен признаться, что оно не вызывает у меня никаких положительных эмоций. Он готов работать на кого угодно, лишь бы ему платили.

– Большинство людей похожи на него, – усмехнулся Эхидо, – я давно понял. Деньги не имеют никакой морали. А большие деньги способны купить кого угодно и что угодно. Это универсальный закон. Кажется, Цицерон считал, что нет такой силы, которую нельзя было бы одолеть большими деньгами.

– Вы полагаете, что в нашем мире уже не осталось никаких моральных принципов?

– Абсолютно никаких, – равнодушно ответил Эхидо, – все это глупая химера. Каждый устраивается как может. Важен только размер оплаты. Каждый выбирает своего «спонсора» в этом мире.

– Даже мы?

– Разумеется. Просто мы немного умнее, чем наш уважаемый Мумтаз Рахмани, которого мы сейчас ждем. И нам повезло больше, чем ему. Он умудрился сделать так, что о его предательстве узнали все, кто не должен был этого узнать. И друзья, и враги. А нам повезло, что мы работаем на свою страну, на самую могущественную разведку в мире, получаем достойные деньги и хорошую защиту, что в нашем мире оплачивается весьма дорого. Но я всегда помню о том, что любой из моих напарников, любой из тех, с кем я работаю, любой из моих начальников или сотрудников – в любую секунду может меня предать. И это меня не удивит и не оскорбит. Если им предложат достойный эквивалент их предательства, они сдадут меня, не раздумывая.

– Так можно оправдать любое предательство, – меланхолично заметил Бруланд.

– Конечно, – Эхидо наконец повернул голову и взглянул на своего собеседника, – нужно быть готовым к тому, что вас могут сдать в любой момент. Это специфика нашей профессии и нашей работы. Когда в мире столько конфликтов и столько денег, было бы наивным полагать, что кто-то может остаться в стороне. Раньше работа шпионов была романтической, сейчас она сугубо экономическая. Романтика, патриотизм, долг, честь, верность – все это глупые и никому не нужные символы. Действуют только прямая выгода и соображения личного характера.

– В таком случае, что здесь делаем мы?

– Работаем, – рассудительно ответил Эхидо, – мы профессионалы и должны делать свою работу. Мы не продаемся не потому, что мы такие принципиальные и порядочные. Просто не хотим рисковать своей карьерой, жизнью, работой, положением. И, как профессионалы, мы понимаем, что в нашем мире предательство быстро вычисляется. Довольно быстро, если вы пытаетесь что-либо сделать в одиночку. Я ответил на ваш вопрос?

– Очень своеобразно, – улыбнулся Бруланд. – Тогда получается, что мы заранее обречены на поражение?

– Почему?

– Любого из наших людей можно купить, предложив им больше денег. А фанатиков, с которыми мы боремся, купить невозможно.

– Глупости. Им как раз предлагают самые большие гонорары.

– Простите. Я вас не понял. Я говорю о «смертниках». Их наши деньги не интересуют. Им вообще не нужны эти бумажки.

– Я тоже говорю о них, – ответил Эхидо, – как раз об этих смертниках. Их «взятки» гораздо больше наших. Им обещают рай в другой жизни, неземное блаженство. Если хотите – это тоже своеобразная форма подкупа, только в другом эквиваленте. По большому счету, они получают в миллион раз больше нас. Вечную жизнь в раю. Очень впечатляет. Иначе они столь охотно не стали бы жертвовать собой.

– У вас своеобразная логика, – сказал Бруланд, – я об этом никогда не думал.

– А вы подумайте, – посоветовал Эхидо. – Никто и ничего не хочет делать просто так, из любви к ближнему или из-за своих идеалов. У нас есть некое чувство долга и корпоративная солидарность, которая с каждым годом значит все меньше. А верующие мусульмане имеют очень мощные стимулы, которые их руководители охотно используют. Тот же Мумтаз Рахмани заранее пообещал всем своим людям прямую дорогу в рай. Такое ощущение, что у него есть прямой контакт с потусторонним миром.

– Вы давно знаете этого типа?

– Довольно давно. Уже несколько лет. Типичный прохвост, прикрывающийся религией. Нам казалось, что мы сможем его использовать, но он оказался полным идиотом. Сначала умудрился провалить операцию, которую мы готовили почти два года, потом не сумел разгадать примитивный план своих конкурентов. Он послал им сообщение, что повредил ногу и даже не выходит из дома, а они применили типично азиатскую хитрость – подожгли его дом. Он сразу выбежал спасать свое имущество. И совсем не хромал. Такая вот глупая варварская уловка, на которую он попался.

– И вы решили его «списать»?

– Не только мы. Хотя не скрою, что я тоже был сторонником именно такого решения. Но в нашем деле ничего не должно пропадать без пользы. Этакое безотходное производство. Смерть нашего бывшего агента должна быть использована в наших интересах. Иначе это просто очередной провал одного из наших людей. И моя личная неудача. А это вредит и моей карьере, и нашему общему делу.

– Кажется, я понял, – кивнул Бруланд, – ничего личного. Только бизнес.

– Он ошибся, – упрямо повторил Эхидо, – и уже не в первый раз. Одну ошибку можно было простить, но когда человек не хочет учиться и упрямо повторяет свои ошибки, он необучаем. Он не хочет меняться и не хочет ничего понимать. Значит, он обречен.

Едва он закончил фразу, как показалась уже знакомая троица. Один из охранников вышел из дверей, осмотрелся по сторонам и сделал знак. Следующим вышел еще один охранник, а уже затем сам Мумтаз Рахмани с «дипломатом» в руках. Было заметно, что «дипломат» довольно тяжелый. Они прошли к машине и сели в нее.

– Он неисправимый кретин, – убежденно произнес Эхидо, – даже не проверил «дипломат», который ему вручили. Убежден, что, кроме денег, там еще какой-нибудь «сувенир» для нашего друга. Но он так уверен в том, что ему здесь ничего не грозит.

– А если там только деньги? – предположил Бруланд, заводя мотор, чтобы последовать за внедорожником.

– В таком случае он умнее, чем я думал, а его наниматели глупее, чем мы предполагали, – ответил Эхидо, – но мне сложно поверить, что я дважды ошибся. В любом случае теперь мы все проверим весьма скоро. Они выедут из Карачи на запад минут через сорок. Значит, примерно в это время все и должно произойти.

– Вы не допускаете возможность того, что он откроет «дипломат» еще раньше?

– Зачем? Он уверен, что там деньги. Я даже думаю, что там действительно деньги и ему их показали. А взрывное устройство может быть спрятано где-нибудь в крышке чемоданчика, чтобы не волновать его раньше времени. Там наверняка помнят о его жадности. Не нужно подъезжать к ним слишком близко. Мне не хотелось бы прощаться с этим типом.

Бруланд усмехнулся, чуть сбавляя скорость.

– Они могут от нас оторваться, – предупредил он.

– Ничего, – успокоил его Эхидо, – мы все равно догоним их автомобиль.

– А если ничего не произойдет? – еще раз спросил Бруланд.

Эхидо, глядя перед собой, шумно выдохнул. Затем взглянул на своего собеседника.

– Значит, я ошибся дважды, как я вам уже говорил, и моя задача – не ошибиться в третий раз за день. Если нашему другу удастся выехать отсюда, то в районе Уткала его ждут другие «друзья», которых мы заранее предупредили. Прямо на дороге. Насколько я знаю, там два гранатомета. И вряд ли его внедорожник избежит прямого попадания.

– Вы все предусмотрели, – понял Бруланд. – Значит, у него не осталось ни единого шанса?

– Ни одного, – весело подтвердил Эхидо, – он – отработанный материал, и нам выгоднее сдать его, чем оставлять в живых. К тому же он мой большой должник; я сделал для него больше, чем любой из его родственников. Не удивляйтесь. Я сумел вернуть в их семью тело его погибшего родственника. Пришлось торговаться с талибами, но тело я нашел и вернул. Мумтаз Рахмани клялся, что никогда не забудет моей помощи. Надеюсь, что он подтвердит эти слова и в аду, куда наверняка попадет уже минут через тридцать.

Внедорожник «БМВ» скрылся за углом. Бруланд немного прибавил скорости.

– Не нужно, – снова попросил Эхидо, – если они почувствуют, что за ними следят, то могут насторожиться.

Бруланд снова сбросил скорость. Их пыльная машина не первой свежести совсем не выделялась среди остальных автомобилей, двигавшихся по улицам Карачи. Мистер Эхидо достал телефон, набрал номер.

– Добрый день, – весело сказал он, – я могу узнать, как чувствуют себя наши друзья? Они благополучно долетели?

– Все в порядке. Они уже дома, – ответили ему.

– Спасибо. Я очень волновался, – он убрал аппарат в карман. – Все, – убежденно сказал он, – его ждут. Если он сумеет выехать из Карачи живым, то дальше Уткала он не проедет.

Прошло еще минут тридцать. Они выехали на южное шоссе, идущее параллельно побережью Аравийского моря. Бруланд посмотрел на своего партнера.

– Может, мы ошиблись? – осторожно спросил он.

Эхидо угрюмо молчал, глядя вперед.

– Они недалеко, – сообщил Бруланд, – наверняка где-то останавливались. Может, он где-то оставил свой чемоданчик?

Эхидо по-прежнему не отвечал. Бруланд посмотрел вперед. До внедорожника было метров сто или чуть меньше. На шоссе было не так много машин, и внедорожник выделялся.

– Притормозите, – попросил Эхидо, посмотрев на часы, – пусть они отъедут подальше. В любом случае нам не нужно быть свидетелями этого происшествия.

Бруланд притормозил и свернул на видневшуюся бензоколонку. Он взглянул на уровень бензина и подумал, что нужно заправиться.

– Я понял, где они останавливались, – сказал Бруланд, – их внедорожник тратит слишком много бензина на дорогу оттуда и обратно. Наверное, они заправлялись.

– Возможно, – кивнул Эхидо, – но в любом случае…

Он не успел договорить. Мощный взрыв прозвучал на шоссе, подбросив и разворотив внедорожник. Пострадали еще несколько автомобилей. В салоне «БМВ» не выжил никто. Даже отсюда были слышны крики. Машина загорелась. Сразу несколько машин столкнулись, налетая друг на друга.

– Вот и все, – удовлетворенно сказал мистер Эхидо, глядя на поднимавшийся в небо столб дыма, – наш друг теперь разговаривает с ангелами. Что и требовалось доказать. Я думаю, мы можем повернуть обратно. Оказывается, я не ошибся. Все произошло так, как я и предполагал. С задержкой в четыре с половиной минуты. Но там, очевидно, тоже есть профессионалы, которые посчитали время с учетом заправки машины нашего друга Мумтаза Рахмани. Все рассчитали правильно. Ведь по дороге в Карачи он должен был потратить почти весь бензин и обязательно заправиться по дороге обратно. Они даже лучшие профессионалы, чем я мог предположить. Ведь залив полный бак бензина, Мумтаз Рахмани и его телохранители сделали из своего автомобиля еще лучшую бомбу, чем мы могли предположить. И поэтому взрыв получился таким эффективным, – весело закончил он.

Брандивайн. Штат Мэриленд. Соединенные Штаты Америки. За три месяца до дня «Х»

Считалось, что основное здание Центрального разведывательного управления, находящееся в Лэнгли, и было штаб-квартирой самой крупной разведслужбы мира, адрес которой знали во всем мире. На самом деле самые засекреченные службы и отделы были размещены в разных местах страны, некоторые даже на другом конце американского континента; об иных не знали даже многолетние сотрудники ЦРУ. Были и такие, о которых не знали даже прежние руководители этого ведомства – ведь агентурные разработки вели лично заместитель директора по агентурной работе и сам директор ЦРУ, который считался политической фигурой и не имел права знать подлинные имена самых засекреченных агентов, только их клички.

В небольшом городке Брандивайне, находящемся недалеко от Вашингтона, располагался тот самый отдел, который занимался внедрением агентуры. В частности в «Аль-Каиду». Учитывая возможности оппонентов, которые не жалели ни денег, ни сил, имели многочисленных сторонников по всему миру, было решено перевести эту службу, возглавляемую Патриком Расселом, в Брандивайн, где в неприметном трехэтажном здании и работали сотрудники Рассела. Именно сюда приехал один из тех реальных руководителей разведслужбы, которые не зависят от политической конъюнктуры и возглавляют направление тайных операций, определяя внутреннюю и внешнюю политику самого сильного государства в мире. Роберт Эйссинджер прибыл в Брандивайн сорок минут назад и по правилам конспирации пересел в другую машину, которая прибыла к основному зданию еще через полчаса.

Эйссинджер и Рассел были теми людьми, которые уже давно разрабатывали операцию «Внедрение». Сразу несколько агентов были подготовлены и направлены в Афганистан для проникновения в организацию, считающуюся особо опасной. Агентов ожидали нелегкие испытания, поэтому они проходили сложный отбор и тщательную проверку.

Сразу после одиннадцатого сентября перед ЦРУ и Агентством национальной безопасности была поставлена задача по внедрению своей агентуры в структуры не только «Аль-Каиды», но и всех крупных мусульманских организаций. Двадцать первый век начался одиннадцатого сентября, и весь мир с нарастающим ужасом осознал, что страшные войны прошлого с их массовыми потерями и миллионами жертв могут оказаться лишь прелюдией к еще более страшным трагедиям и потрясениям, которые ждут человечество в новом веке. Стало ясно, что вектор противостоянии сместился, и теперь основными соперниками будут не Соединенные Штаты и Советский Союз, канувший в Лету, а западная цивилизация с ее христианско-либеральными ценностями и мусульманская цивилизация с ее ортодоксально-нравственными установками.

Именно тогда, когда самолеты, захваченные террористами, вреза€лись в башни Торгового центра и падали на Пентагон, перед разведслужбами Соединенных Штатов встал конкретный вопрос – что делать дальше? Вторжение в Афганистан и последующее вторжение в Ирак были лишь видимой частью айсберга. Разведслужбы всех западных государств, их контрразведки, электронные системы слежения, все спецслужбы западного мира резко усилили свою деятельность и в результате смогли предотвратить целый ряд крупных террористических актов, среди которых самым ужасным по своим последствиям и масштабам должна была стать одновременная атака на самолеты, выполнявшие трансатлантические рейсы между Лондоном и городами Америки.

С помощью ученых-химиков изготовили своеобразные бомбы. Емкости с жидкостями, пронесенные на борт самолетов, могли взорвать сразу десяток огромных лайнеров. Гарантированно погибло бы не менее нескольких тысяч человек. Английским спецслужбам удалось предотвратить этот чудовищный террористический акт.

Другую, не менее чудовищную, вылазку экстремистов предотвратить не удалось, и на мадридском вокзале Аточа при взрыве в пригородных поездах погибло и было ранено более тысячи человек. Противостояние продолжалось с особым ожесточением и в самих мусульманских странах, особенно в Ираке, Афганистане, Пакистане. Активизировались радикальные мусульманские организации на Ближнем Востоке. Впервые со времен основания своего государства израильская армия не смогла добиться успеха в Ливане и фактически потерпела поражение в схватке с радикальной шиитской группировкой «Хезболла». Мир становился все более непредсказуемым и опасным.

Эйссинджер спустился вместе с Расселом в подземное помещение, где невозможно было прослушать их разговор. Рассел положил на стол документы. Их нельзя было выносить из помещения, и при любом попытке несанкционированного взлома они уничтожались прямо в сейфе.

– Судя по всему, у нас нет оснований гордиться своими успехами? – спросил Эйссинджер. – Насколько я помню, за эти годы мы пытались внедрить около двух десятков агентов. И практически не смогли выйти на высшее руководство наших оппонентов.

– Они применяют новейшие достижения в медицине и химии, – пояснил Рассел. – Любого новичка проверяют не просто тщательно и всесторонне – он проходит проверку на «детекторах лжи», подвергается испытанию новейшими препаратами. Наши люди не роботы, они просто физически не могут лгать или пытаться утаивать информацию, когда им вводят чудовищные дозы этих препаратов. Наши враги не уважают человеческую жизнь, не ценят ее уникальность. Они считают, что лучше уничтожить сто своих последователей, среди которых будет и наш агент, чем допустить к своему руководству кого-то из чужих.

– Мы получили оперативную информацию от израильской военной разведки, – сообщил Эйссинджер. – Судя по всему, наши оппоненты готовят какой-то грандиозный террористический акт. Пока не удалось узнать, где и когда, но ясно, что акт будет неменьшего размаха и размера, чем нападение одиннадцатого сентября на Нью-Йорк или взрывы в Мадриде. Мы обязаны вычислить – когда, кто, где и каким образом попытаются нанести нам новый удар.

– Все наши агенты будут работать, чтобы узнать это, – вздохнул Рассел. – Но вы знаете, что наша попытка внедрения сразу трех агентов в прошлом году провалилась. Пока мы можем рассчитывать только на нашего второго кандидата.

– Этот азербайджанский курд, – вспомнил Эйссинджер, – которого мы сумели выдать за турецкого курда? Хотя особой разницы никто и не заметит. Кажется, он сумел закрепиться в Кандагаре и даже выйти на нашего связного…

– Да. Но мы пока держим его в резерве, стараясь не привлекать к нему особого внимания. Нет никаких сомнений, что ему по-прежнему доверяют не до конца и проверки продолжаются.

Он раскрыл папку, показывая ее Эйссинджеру. Кроме этих двоих, папку не имел права открывать даже директор ЦРУ или сам президент Соединенных Штатов. Для обеспечения абсолютной безопасности подобные данные не вводились ни в один компьютер. А высокопоставленные чиновники могли получить досье, но без фотографий и реального имени агентов.

– Физули Гаджикули-оглы Гусейнов – это настоящее имя человека, который был послан американцами в Кандагар. Ахмед Саразлы – под таким именем он работал в Афганистане.

Эйссинджер взглянул на фотографию и сразу закрыл папку, словно опасаясь, что даже в этом помещении кто-то случайно сможет увидеть данные досье. Посмотрел на Рассела.

– Только один агент, – пробормотал он. – А как остальные? С прошлого года никаких изменений?

– Увы, никаких, – подтвердил Рассел. – Первый кандидат, которого мы готовили, был «слепым». Он ничего не подозревал и отправлялся в Афганистан от имени своих соратников. Асиф Шахвани, двадцать девять лет. Успешно прошел все проверки. Если бы не его покровитель, который умудрился работать сразу на несколько сторон и глупо подставиться, мы бы внедрили этого агента. Но вы помните, что они провалились. Примерно месяц назад Мумтаз Рахмани погиб в Карачи. Мы полагаем, что его смерть может быть использована для повторной попытки внедрения Асифа Шахвани.

– Аналитики просчитали возможность его повторного использования?

– Двадцать пять процентов. Один шанс из четырех. Но мы ничем не рискуем. Если он провалится, то это будет его личный провал. Для нас он отработанный материал. Даже если его уберут…

Рассел достал другую папку.

– Не нужно, – отмахнулся Эйссинджер, – я его помню. Можно, конечно, попробовать. Но я бы сделал иначе. Нужно использовать его в качестве реальной поддержки нашего основного агента.

– Я вас не понял.

– С одной стороны, Шахвани ничего не известно и он не опасен нам в этом плане. А с другой стороны, можно использовать его для продвижения нашего агента. Например, если агент разоблачит связи Шахвани или его бывшего покровителя. Нужно подумать о таком варианте.

– Интересное предложение. Наши аналитики подумают. И наконец, третий кандидат. Маджид аль-Фаради. Представитель известной ливанской семьи шиитов, близкой к руководству «Хезболлы». Он работал в лаборатории профессора Гюльсум Сайед, которую мы до сих пор не можем найти. Сейчас он в Англии, стажируется в Кембридже. Мы держим его под особым контролем – ведь он химик, а всех мусульманских ученых физиков и химиков мы взяли на особый контроль сразу после событий одиннадцатого сентября. Но он пока очень молод. Это был «полуслепой» кандидат.

– Надеюсь, что вы отстранили от него тех идиотов, которые с ним работали?

– Мы их давно отозвали.

– И в результате у нас ничего нет, – сделал вывод Эйссинджер. – Один агент заморожен, другой вне игры, третий вообще вернулся в Лондон. Это все, что мы имеем.

– У нас есть определенные успехи в Ираке, где нам удалось внедрить…

– Я спрашиваю про Кандагар.

– Ничего, – ответил Рассел, – чужого человека они не пускают. И любого, кого мы пытаемся внедрить, сразу вычисляют.

– Девять лет, – напомнил Эйссинджер. – Если бы кто-нибудь нам сказал, что за девять лет мы не сумеем найти нужных нам людей, я бы не поверил.

– Мы делаем все возможное, – вздохнул Рассел. – Одновременно прослушиваются миллионы телефонных разговоров по всему миру. Сотни операторов проверяют все посланные сообщения по Интернету, наши эксперты отслеживают все банковские операции в мире, мы следим за любыми перемещениями через спутники. Но даже наши спутники ничего не могут заснять, когда они передвигаются в своих пещерах.

– Это не оправдание, – возразил Эйссинджер. – Ведь они выходят и взрывают наши самолеты и поезда, убивают сотни и тысячи людей… Наши промахи слишком явно демонстрируют нашу уязвимость. Я еще не услышал, как мы будем проверять информацию, полученную от израильтян.

– Мы попытаемся проанализировать и проверить эти сведения по всем нашим каналам.

– Это общие слова. А свой источник израильтяне нам никогда не укажут. И еще… Наши очевидные промахи в Афганистане и Пакистане связаны с тем самым противником, которого мы называем «Козырным валетом». И мы до сих пор не знаем ни его имени, ни его местонахождения.

– Мы предполагаем, что это офицер спецслужб Пакистана, – сказал Рассел.

Каждый иракский политик был помечен разведкой определенной картой и мастью. Все известные политики Саддама Хусейна, как и он сам, были в этой колоде под каждой конкретной картой. Теперь для борьбы с афганскими талибами была придумана такая же колода карт. И неведомый «Козырной валет» пиковой масти доставлял множество неприятностей американцам и их союзникам.

– Но вы пока не узнали ничего конкретного? – уточнил Эйссинджер.

– Нет, – мрачно ответил Рассел. – Мы делаем все, чтобы узнать его имя или хотя бы вычислить, где он может скрываться. Но пока у нас ничего не получается.

– Он нас переигрывает, – безжалостно сказал Эйссинджер.

– Да, – согласился Рассел. – Выходит, что так.

Эйссинджер нахмурился. Ему было неприятно слышать подтверждение собственных неутешительных выводов.

– Нужно обратить внимание на поездки в США, Канаду, Великобританию, Шенгенскую зону всех подозрительных людей, – предложил он. – Проверять всех представителей других государств – тех, кто больше двух раз выезжал и въезжал в эти страны за последний год.

– Нам придется проанализировать поездки миллионов людей, – напомнил Рассел.

– Значит, нужно это сделать. Пусть наши аналитики еще раз продумают, где и как может быть нанесен удар. Особенный упор на атомные станции, на электростанции. Все химические лаборатории, все экспериментальные площадки. Даже если это будет Большой адронный коллайдер. Нужно понимать, что мы имеем дело с оппонентами, которые не остановятся ни перед чем. Количество человеческих жертв их не ужасает и не трогает… Чем больше, тем лучше. Если у них получится взорвать Нью-Йорк и погубить пятнадцать или двадцать миллионов жизней, они, не колеблясь, это сделают. Поэтому я считаю, что у нас очень мало времени. Нужно проверять самые невероятные версии; если они могут прийти в голову нашим сотрудникам, то, значит, их могут придумать и наши оппоненты.

– Можно я спрошу, почему вы все время называете их нашими «оппонентами»?

– А как иначе мне их называть? Мусульманскими экстремистами? Но среди наших людей много мусульман. Террористами? Но там есть интеллектуалы, которые не считают себя таковыми; даже религиозные деятели, которые готовы освятить все подвиги своих фанатиков. Обычными фанатиками? Не подходит. Там далеко не все фанатики и не все такие уж зомбированные кретины. Они уже доказали, что умеют планировать и осуществлять даже такие исключительно сложные операции, как захват сразу нескольких авиалайнеров. Это умные, высокоорганизованные, смелые и очень современные противники, которые в перспективе могут не только нанести нам непоправимый урон, но и победить. Никогда не нужно недооценивать своих врагов – это самый верный путь к поражению. Если вы помните, Рассел, то в декабре сорок первого американцы явно недооценили мощь японского флота, и мы получили Перл-Харбор. Потом мы считали, что наша атомная монополия продлится довольно долго, но русские очень быстро взорвали свою водородную бомбу. Мы лидировали в освоении космоса, а они первыми запустили туда человека. Мы считали вьетнамскую войну легкой прогулкой для наших ребят – и потеряли там пятьдесят тысяч человек. Каждый раз, когда мы недооценивали своих оппонентов, мы получали очень неприятный щелчок по самолюбию. И поэтому моя задача – не допустить этого очередного щелчка.

– Израильтяне больше не дали нам никакой информации? – уточнил Рассел.

– Им известно только приблизительное время. День «Х» наступит через пять или шесть месяцев. Я надеюсь, вы понимаете, что мы не можем сидеть и спокойно ждать, когда они попытаются провести свою акцию.

Хотьково. Московская область. Россия. За три месяца до дня «Х»

Это место находилось недалеко от Загорска. От центра Москвы сюда можно было добраться примерно за час. Черная «Ауди» мягко притормозила у небольшого здания, находившегося в конце улицы. На здании висела табличка, извещавшая, что здесь находится лаборатория санэпидемстанции. Во дворе этого строения всегда стояла санитарная машина, припаркованная недалеко от шлагбаума. Место было безлюдное и уединенное. На соседних улицах шепотом рассказывали, что на станции усыпляют больных бешенством собак. Некоторые даже уверяли, что слышали лай несчастных животных, находившихся внутри здания. Возможно, это были бродячие псы, слонявшиеся рядом с железной дорогой, но многие жители Хотькова верили в столь ужасные слухи и не пускали в ту сторону своих детей.

Машина, подъехавшая к зданию, притормозила и просигналила. Пожилой дежурный медленно подошел к машине, подслеповато вглядываясь в нее. Затем равнодушно махнул рукой, медленно поднял шлагбаум, позволяя автомобилю въехать во двор. Машина еще раз остановилась, пока поднимались жалюзи, открывавшие путь в гараж. Затем въехала внутрь, и жалюзи медленно опустились. Отсюда можно было подняться на второй этаж, где работали несколько специалистов в белых халатах. Любой случайно попавший сюда человек мог убедиться, что здесь идет обычная работа службы санэпидемстанции. Но люди осведомленные прекрасно знали, что в гараже не нужно выходить из салона автомобиля, а лишь подождать, пока дежурный наблюдатель не разрешит вам проезд на другой уровень. После этого каменная кладка стены отодвигалась в сторону, стальная дверь за ней открывалась, и автомобиль мог двигаться дальше по железобетонному тоннелю, ведущему вниз – в подземный, довольно вместительный гараж.

Машина проехала по тоннелю и остановилась. Из нее вышел высокий мужчина лет сорока пяти. Он поправил очки, огляделся. Его встречал другой мужчина. Он был немного ниже ростом, широкоплечий, коренастый. Ему было не больше сорока. У него были редкие светлые волосы, зачесанные так, чтобы скрыть лысину, слегка вздернутый нос и тонкие губы.

– Добрый день, Николай Сергеевич, – протянул руку встречавший.

– Здравствуйте, Евгений Андреевич, – пожал ему руку приехавший.

Они прошли к кабине лифта. Кнопок в кабине не было. Двери автоматически закрылись, и кабина отправилась еще дальше, вниз. Живущие на соседних улицах люди очень удивились бы, если бы узнали, что сюда есть вход со стороны железной дороги, откуда был проложен длинный тоннель, ведущий в подземный гараж. Еще больше они бы удивились, если бы узнали, что приехавший мужчина был генерал-лейтенантом Службы внешней разведки Денисовым, а встречавший его более молодой коллега – генерал-майором Стриженюком.