Текст книги "Похороны империи"

Глава 3

Он почти не спал и в эту ночь. Прибыв в Москву под утро, лишь немного отдохнул, потребовав, чтобы его пресс-конфренция была назначена на утро. Горбачев торопился. Он понимал, какое значение будет иметь эта первая пресс-конференция сразу после возвращения из Фороса. С одной стороны, нужно было успокоить людей, не дать разгуляться страстям, с другой – опередить возможные заявления высших должностных лиц страны, причастных к созданию ГКЧП. Иначе могло выясниться, что никакого заговора, собственно, и не было. Все документы готовились с начала августа и были заранее согласованы с Михаилом Сергеевичем, который понимал, что будет иметь сразу две возможности – либо подписать двадцатого августа Союзный договор, либо ввести чрезвычайное положение. С Союзным договором его торопили республики, и особенно российские представители. Ельцин не хотел ждать. Победив в июне, он уже в июле начал предпринимать энергичные меры по подписанию этого договора, резко ограничивавшего полномочия союзных властей в пользу республиканских.

Спустя много лет Ельцин расскажет, что Горбачев знал о готовящихся документах, о возможном введении чрезвычайного положения. И не просто знал, а фактически разрешил готовить все эти документы и постановления. Иначе никогда бы не состоялся сам ГКЧП. Любому непредвзятому исследователю понятно, что такие фигуры, как Янаев или Язов, просто не годились в заговорщики по складу своего характера и своим убеждениям. Другое дело, что там были еще и Павлов, Крючков, Бакланов, Шенин, которые искренне считали, что Горбачев ведет страну в пропасть и подписание Союзного договора будет катастрофой для страны. Но и они никогда бы не пошли на антиконституционные действия, если бы не получили одобрение самого президента на подготовку введения чрезвычайного положения.

Однако к утру двадцать второго августа почти все были отстранены от своих должностей и арестованы. И никто не посмел высказаться в их защиту. Горбачев прибыл на Зубовскую площадь, в здание МИДа, и начал свою пресс-конференцию. Он подробно рассказывал, как появившиеся гости «бесцеремонно прибыли в Форос и потребовали срочной встречи». Их повсюду пропускала охрана, так как с прибывшими был начальник управления охраны КГБ СССР генерал Плеханов. Трое прибывших вошли к Михаилу Сергеевичу и начали говорить о создании Комитета. Это были Варенников, Шенин и Болдин.

Горбачев достаточно честно сообщил, что он отказался визировать документы созданного Комитета. Ему не понравился сам тон прибывших и их ультимативный вызов – либо подписать документы, либо уйти в отставку. Особенно неприятно было то, что среди них оказался Валерий Болдин, которого он считал своим самым близким человеком. Горбачев отказался подписывать документы, гости уехали, и ему отключили телефоны.

Он подробно и, как всегда, многословно рассказывал, в каких тяжелых условиях находился сам и его семья в Форосе, как они отказывались от новых продуктов, как рисковали оставшиеся с ними охранники, как его лишили всех средств связи и он слушал «Свободу», «Голос Америки» и Би-би-си на русском языке. Ему так не хотелось отвечать на неудобные вопросы, но они прозвучали. Один из журналистов спросил: «Как могло получиться, что все высшие руководители страны так дружно выступили против президента?» Горбачев не смутился: «Я им доверял, особенно Крючкову и Язову, – сообщил он, – но они меня подвели». – «В таком случае почему заговорщики полетели к вам? – удивлялся уже другой журналист. – Ведь фактически они выступали именно против вас?» Горбачев пояснил, что «благодаря непримиримой позиции России и руководства других республик, когда заговорщики поняли, что ни народ, ни армия не пойдут за ними, они начали в панике искать выход и бросились ко мне. Но я их не принял», – быстро добавил он.

В этом ответе почти все было не совсем точно. Руководство России действительно не признало и не могло признать создание ГКЧП, который в первую очередь создавался именно против политики российских властей. Ни одна союзная республика не посмела выступить так же открыто и явно против ГКЧП, как это сделала Россия и ее президент. Даже прибалтийские республики не захотели создавать ненужной напряженности и давать повод для нового кровопролития. Промолчал даже такой непримиримый оппонент Кремля, как Президент Грузии Гамсахурдиа, который тоже не хотел устраивать ненужные проблемы в своей республике. Оппозиция позже обвинит его в непоследовательности, когда он откажется зачитывать в грузинском парламенте текст с осуждением ГКЧП. В этот момент Гамсахурдиа проявил больше политической мудрости, чем все его оппоненты. Дело было не в степени демократичности того или иного политика. Все понимали, что именно может произойти в случае победы ГКЧП, и Гамсахурдиа, как и армянский, молдавский, прибалтийские лидеры, просто не хотел подставлять свой народ и свою республику под танковые армады, которые могли немедленно войти в их столицу.

Народ почти повсеместно хранил молчание, рейтинг Горбачева, даже немного выросший в августовские дни, был катастрофически низким. Его не просто не любили, его не уважали и презирали, а для политика это хуже ненависти. И, наконец, армия выполняла все приказы своих командиров. Мифы о том, что Грачев и Лебедь якобы готовы были не подчиниться руководству Министерства обороны, были всего лишь послеавгустовскими мифами. Оба генерала понимали, чем грозит неподчинение приказам. Другое дело, что Грачев проявил большую гибкость и формально согласился выделить десантников для охраны законной российской власти. Но если бы ему объявили приказ о взятии Белого дома, он был обязан его выполнить или подать в отставку. Однако подобного приказа никто перед ним не ставил. И самое главное – большинство руководителей республик просто устали от непонятной и непоследовательной политики Горбачева. А после случившегося, когда Президенту СССР изменило все его окружение, его перестали считать серьезным политиком даже самые близкие ему люди.

На пресс-конференции прозвучал и самый неприятный вопрос. Один из журналистов сказал, что Эдуард Шеварднадзе, много лет проработавший с Горбачевым и знавший его гораздо лучше многих политиков, заявил, что еще нужно уточнить степень участия самого Михаила Сергеевича в организации ГКЧП. Он так и сказал – «уточнить степень косвенного участия или абсолютного неучастия Горбачева в этом заговоре». Пресс-секретарь Горбачева Виталий Игнатенко попытался ответить вместо президента, чтобы не подставлять своего шефа, но Михаил Сергеевич с горечью проговорил: «Пусть это останется на его совести».

Горбачев вернулся в Кремль, распорядившись назначить вместо Болдина нового руководителя аппарата. Вместо уволенных и арестованных Язова и Крючкова, а также застрелившегося Пуго он назначил временно исполняющими обязанности Моисеева, Трушина и Шебаршина. Указы президента были отправлены в ТАСС и во все газеты, зачитаны по телевидению. Самое неприятное ждало его впереди. Ближе к вечеру позвонил Ельцин.

– Я не понимаю, что вы делаете, Михаил Сергеевич, – сказал он с нажимом, едва услышав голос Горбачева.

– В чем дело? – насторожился тот.

– Эти трое, которых вы назначили, больше всех поддерживали созданный Комитет, – пояснил Ельцин. – Мне сейчас Баранников рассказал, как Трушин запрещал ему и Дунаеву вызывать в Москву курсантов школ для защиты Белого дома. А вы его ставите вместо Пуго, чтобы он опять нам что-нибудь придумал. И во главе армии нельзя ставить генерала Моисеева. Он, как начальник Генерального штаба, поддержал все решения Язова. У меня сидит генерал Кобец. Он успел созвониться со всеми командующими округами, и те подтвердили, что получали шифровки непосредственно от Моисеева. А что касается Шебаршина, то это вообще непонятно. Он был заместителем Крючкова и все знал о готовящемся заговоре, если лично не принимал в нем участия. Нужно их всех немедленно снимать с этих должностей и назначать новых людей.

– Да, – растерянно сказал Горбачев, – но мы уже передали в ТАСС мои указы. По телевидению их уже зачитали.

– Отмените, – жестко потребовал Ельцин, – иначе люди нас не поймут. И замените их другими. Я буду у вас утром. – Он резко оборвал разговор и положил трубку.

Озадаченный Горбачев вызвал своего нового руководителя аппарата.

– Что с моими указами? – спросил он у Ревенко.

– Все нормально. Их уже передали в ТАСС, они пошли как официальная информация, – сообщил тот.

– Нужно завтра готовить указы на других, – нахмурился Горбачев. – Будем менять всех троих.

– Как всех троих? – изумился Ревенко. – Это невозможно! ТАСС уже передал ваши указы. Нас просто не поймут в мире.

– Мне звонил Борис Николаевич, – поморщился Горбачев, – и сказал, что у него есть точные сведения: все трое, в явной или не совсем явной форме, поддерживали создание ГКЧП.

– Они были заместителями своих руководителей, – напомнил все еще ошеломленный Ревенко. – Все трое – генералы, и обязаны были выполнять указания своих непосредственных начальников. Иначе невозможо работать. У них присяга, долг, наконец…

– Я тебя не понимаю, – мрачно произнес Горбачев. – Значит, получается, что ради присяги можно пойти на антиконституционные действия и выполнять любые приказы, даже самые преступные? Это неправильный подход. Нужно подумать, кем заменить всех троих, и как можно быстрее. – Он решил, что Ревенко не сможет с ним сработаться, и нужно подумать о новом руководителе аппарата. – Позвони Черняеву и переговори с ним. – Черняеву он верил больше остальных. Тот оказался вместе с ним в Форосе и не покинул президента в самые сложные часы его одиночества.

– Кравченко подал в отставку, – сказал Ревенко.

Кравченко был руководителем Гостелерадио.

– И правильно сделал, – махнул рукой Горбачев.

– Вы просили напомнить насчет руководства ТАСС, – добавил Ревенко, – чтобы послать туда достаточно опытного журналиста.

Горбачев согласно кивнул. Он все еще находился под впечатлением разговора с Ельциным и не мог даже предположить, что ждет его завтра, во время встречи с российскими депутатами. Утром следующего дня он принял решение об отставке министра иностранных дел Бессмертных. Получалось, что практически все, кто его окружал, были так или иначе замешаны в этом массовом выступлении против него. В мрачном настроении президент поехал на встречу с российскими депутатами. Ее транслировали по всем телевизионным каналам. Если до этого момента Горбачев еще сохранял призрачные, ничтожные шансы на сохранение своего политического лица, то после этой встречи весь мир понял, что он «политический труп». Прежний Президент СССР, глава супердержавы, хозяин полумира, руководитель одной из самых крупных партий мира просто перестал существовать. Вместо него был растерявшийся, несчастный человек с «опрокинутым лицом» и неясным бормотанием. Ельцин публично и сладострастно унижал Горбачева перед всем миром, подходил к Президенту СССР, тыкал пальцем, указывал, как себя вести и что именно следует читать. Он успел принять некоторую дозу алкоголя и был в ударе, демонстрируя свои незаурядные актерские способности, которые он будет неоднократно демонстрировать и позднее, обнимая королеву Норвегии с премьер-министром, бормоча про «малину со сливками», не выйдя из самолета на встречу с Президентом Ирландии и «дирижируя» оркестром при выводе советских войск в Германии.

Но нужно отдать ему должное. Он был настоящим победителем, сумевшим противостоять огромной советской машине, пусть уже износившейся и расстроенной, но все еще грозной и способной раздавить любого оппонента. Ельцин оказался сильнее. Он заставил Горбачева прочитать нужный ему текст и сделал больше для развенчания авторитета Президента СССР, чем все участники ГКЧП, вместе взятые. Показательно-публичное унижение Горбачева должно было продемонстрировать всему миру, насколько изменились властные полномочия советского и российского президентов.

Российские депутаты требовали «крови». Они видели, как ведет себя Ельцин, и соревновались друг с другом в хамском и неуважительном отношении к Президенту СССР. Ночью толпа, окружавшая здание КГБ, под восторженные крики собравшихся демонтировала памятник Дзержинскому на Лубянке. Можно по-разному относиться к самому «Железному Феликсу», поставив ему в вину создание карательных органов ВЧК – НКВД, можно вспомнить массовые репрессии Гражданской войны и «красный террор», который был таким ужасным и кровавым. Но можно заодно вспомнить и «белый террор», не менее ужасный и кровавый, и работу Дзержинского с детьми, когда тысячи оставшихся сиротами детей были найдены и отправлены в детские дома и интернаты. Но в любом случае сам памятник – это выдающееся произведение искусства, «державшее» всю площадь. Однако «новых революционеров» подобные эстетические расхождения не очень волновали. Памятник был демонтирован. На этом энергия толпы несколько выдохлась. Здание КГБ на Лубянке не стали брать штурмом. Все высшие офицеры КГБ с ужасом представляли, что именно может произойти, если в здание ворвутся люди, среди которых могут быть преступники и представители других государств. И хотя многие тысячи документов были уничтожены или вывезены из основного здания, оставшихся вполне хватало, чтобы вызвать настоящее политическое потрясение во всем мире. Но в данном случае разум возобладал, и в само здание никому не удалось ворваться.

Начался вывод войск из прибалтийских республик. Танки возвращались в свои казармы и гарнизоны, вся власть переходила в руки законно избранных парламентов и их руководителей. Некоторые из них не скрывали слез радости. Как заявил Ландсбергис, «теперь наша независимость необратима». Разгромленное здание литовского телевидения было возвращено местному правительству. А в Москве продолжалась вакханалия победителей.

Ведомства словно соревновались друг с другом, пытаясь оправдать свои действия. Принимались специальные заявления различных организаций. Многие политики спешили объяснить свои действия, чтобы не попасть под волну обвинений в сочувствии ГКЧП. В этой нарастающей волне подозрительности и мести со стороны победивших наиболее принципиальную и честную позицию занял председатель Верховного Совета Белоруссии Дементей – он подал в отставку. Двадцать четвертого августа состоялись похороны трех погибших парней – Владимира Усова, Дмитрия Комаря, Ильи Кричевского. Их хоронили торжественно, как героев. Горбачев объявил, что всем троим посмертно присвоено звание «Герой Советского Союза». Парадокс заключался в том, что все трое молодых людей как раз боролись против Советского Союза, за новую Россию, но подобные нюансы уже никого не смущали. Произошла трагедия, погибли люди, и Ельцин ждал траурную процессию у Белого дома, где торжественно попросил прощения у матерей троих погибших за то, что не смог их уберечь. Расстрел парламента и чеченские войны были еще впереди.

И в этот день произошла самая главная сенсация, которая мгновенно стала новостью номер один во всем мире. Горбачев уже понимал, как именно теперь будут относиться к нему в партии, ведь фактически все арестованные были членами Центрального Комитета. На первом же Пленуме или съезде они набросятся на него и потребуют его отставки. Он уже не сомневался в степени их ненависти. Поэтому именно двадцать четвертого августа объявил, что уходит с поста Генерального секретаря ЦК КПСС, при этом предложил партии самораспуститься. Акт драмы был сыгран. Теперь нужно было ждать аплодисментов, которые должны были прозвучать во всем мире. И они прозвучали…

Ремарка

Как важнейшее политическое событие в Советском Союзе расценивают решение М.С. Горбачева сложить с себя полномочия Генерального секретаря ЦК КПСС. В США распространено заявление пресс-секретаря президента Буша, в котором говорится: «Объявлено о том, что Михаил Горбачев ушел в отставку с поста Генерального секретаря и потребовал роспуска Центрального Комитета партии. Мы приветствуем эту новость как еще один важный шаг на пути реформ».

Министр иностранных дел Франции Р. Дюма заявил, что после отставки М.С. Горбачева необходимо сделать все для ускорения процесса реформ в Советском Союзе. Представитель премьер-министра Великобритании приветствовал решение М.С. Горбачева, заявив, что оно не было неожиданным. Необходимо найти справедливую и демократическую альтернативу Коммунистической партии, не оправдавшей надежд в Советском Союзе и в других странах.

Сообщение ТАСС

Ремарка

Советский президент, по существу, был публично унижен перед лицом российского парламента.

«Файнэншл таймс»

Ремарка

Власть, очевидно, уходит из рук президента Горбачева и переходит к Ельцину.

«Индепендент», Лондон

Ремарка

Российский президент Борис Ельцин, власть которого резко возросла вследствие поражения путча ортодоксальных коммунистов, предал в пятницу советского президента Михаила Горбачева публичному унижению.

Сообщение Рейтер

Ремарка

Нас часто коробит форма обращения российских депутатов, а подчас и самого Б.Н. Ельцина с Президентом СССР. Для чего нужно было заставлять М.С. Горбачева, еще не оправившегося от шока, читать, как нашкодившего школьника, текст, обвиняющий членов его команды в предательстве?

В. Карпенко, Г. Шипитько. «Известия», 1991 год

Ремарка

Встреча Михаила Горбачева с российскими депутатами в пятницу превратилась в беспрецедентное противостояние между дезориентированным, очевидно утомленным советским президентом и торжествующим Борисом Ельциным, до конца сыгравшим свою роль спасителя президента.

Сообщение Франс Пресс

Ремарка

Из Алма-Аты было передано специальное заявление Президента Казахстана Н. Назарбаева. «В течение девятнадцатого и двадцатого августа в адрес ЦК Компартии Казахстана из ЦК КПСС поступил ряд документов, неопровержимо свидетельствующих о поддержке Секретариатом ЦК КПСС действий и постановлений так называемого Государственного Комитета по чрезвычайному положению. Была получена секретная записка, в которой говорилось, что в связи с введением чрезвычайного положения необходимо принять меры по участию коммунистов в содействии ГКЧП. Тем самым Секретариат ЦК КПСС полностью себя дискредитировал и противопоставил рядовым коммунистам, продемонстрировав оторванность от истинных нужд и интересов народа, приверженность тоталитарному мышлению. Кроме того, на мое имя поступил проект заявления ЦК КПСС, в котором, по сути, выражалась поддержка ГКЧП и оправдывались его позорные действия. На предложение подписать эти документы я ответил категорическим отказом. Была предпринята попытка собрать двадцатого августа Пленум ЦК КПСС, в проведении которого просматривалась явная заинтересованность членов антиконституционного Комитета оказать поддержку ГКЧП. Я решительно высказался против проведения этого Пленума. В связи с вышеизложенным считаю невозможным дальнейшее пребывание в составе нынешнего Политбюро и Центрального Комитета КПСС и заявляю о выходе из этих организаций. Как руководитель казахстанской партийной организации, я намерен поставить вопрос перед коммунистами республики о выходе Компартии Казахстана из состава КПСС и создании самостоятельной партии».

Сообщение ТАСС

Ремарка

В субботу вечером и в воскресенье утром в комментариях зарубежных средств массовой информации на второе место после темы ухода М.С. Горбачева с поста Генсека КПСС вышла тема независимости прибалтийских республик и провозглашение независимости Украины. При этом многие обозреватели считают, что Советский Союз начал фактически разваливаться. «Не только мы, но даже специалисты, находящиеся в СССР, не могут сейчас точно сказать, кто в будущем окажется у власти, – указала советолог Центра за национальную политику М. Олбрайт. – Пока же я могу дать американской администрации лишь один абсолютно точный прогноз – роскошь общения только с одной властью в СССР безвозвратно ушла в прошлое». Бывший сотрудник Совета национальной безопасности США П. Родман сказал, что «знаменитый горбачевский «сбалансированный подход» более невозможен. Теперь мы будем иметь дело с абсолютно несбалансированной системой, основная власть над которой принадлежит реформаторам в России».

Начался процесс признания внешним миром прибалтийских республик. Первыми их независимость признала Исландия. О признании и намерении установить дипломатические отношения с ними заявили Дания, Норвегия, Венгрия. Власти Германии намерены рассмотреть вопрос о признании независимости прибалтийских республик, который будет рассматриваться на заседании правительства в среду. Бельгийский МИД высказался в пользу установления дипломатических отношений с Латвией, Эстонией и Литвой.

Сообщение ТАСС

Интерлюдия

Всю свою жизнь он посвятил армии. Ему очень нравилась фраза из фильма «Офицеры», которую произносил один из героев картины: «Есть такая профессия – родину защищать». В семнадцать лет он поступил в военно-морское училище и уже в сорок втором, в возрасте девятнадцати лет, стал командиром взвода мотопехоты, окончив училище и получив первое офицерское звание. По трагической статистике Великой Отечественной войны, из ста командиров взводов до победы доживали только трое. Это была самая опасная должность на войне, когда непосредственно поднимаешь своих бойцов в атаку и бежишь впереди них. Победу Сергей Федорович Ахромеев встретил уже командиром батальона. Ему было только двадцать два года. В двадцать девять он окончит Военную академию бронетанковых войск, а в сорок четыре – уже Военную академию Генерального штаба. В течение двух лет он успеет прослужить на Дальнем Востоке, в должности начальника штаба Дальневосточного военного округа, а в семьдесят четвертом году будет назначен заместителем начальника Генерального штаба. Ему будет уже пятьдесят два года. Через пять лет он станет первым заместителем, а еще через пять – начальником Генерального штаба и первым заместителем министра обороны СССР.

В последние годы он будет официально занимать должность военного советника Президента СССР и, не скрывая, конфликтовать с руководством МИДа, которое, по мнению Ахромеева, часто не учитывает существующих военных реалий в противостоянии с западными странами. Ахромеев будет настаивать, чтобы при объединении Германии войска НАТО не переходили бывшую границу ГДР, и американцы будут готовы пойти на эти уступки. Но Горбачев и Шеварднадзе согласились подписать все документы об объединении Германии, не оговорив подобных условий. Более того, они согласились на пятилетний срок вывода войск из бывшей Восточной Германии. Ахромеев протестовал, не скрывая своего негативного отношения к подобному продвижению войск НАТО к границам СССР. Он понимал, что после распада Восточного блока стран Варшавского договора ничего не мешает НАТО принять в свой альянс антисоветски настроенную Польшу и разместить свои войска уже у самых границ СССР. Тем более что в Польше не особенно скрывали своих антимосковских настроений. Но Горбачев и Шеварднадзе все время говорили о «новом мышлении» и возможном сотрудничестве с Западом.

Ахромеев провел всю свою сознательную жизнь в армии и привык беспрекословно выполнять приказы руководителей. Все последние годы он пытался убедить самого себя, что руководство страны ведет правильную политику, что распад Восточного блока, сдача союзников, капитулянтская позиция на переговорах с немцами и американцами – всего лишь издержки новой политики советского руководства. Но после отставки Шеварднадзе и появления целого ряда материалов о его воинствующей некомпетентности стало понятно, что ошибся и он сам.

Ахромеев знал, как не любит Язов отстаивать позиции военных в разговорах с высшим руководством страны. После снятия маршала Соколова, когда приземлившийся на Красной площади Руст вызвал смену власти в Министерстве обороны, Язов всегда помнил об этом и старался не допускать подобных промахов. Не говоря уже о том, что именно армию подставляли в Тбилиси, Баку, Вильнюсе. Язова спасало только беспрекословное выполнение приказов Верховного главнокомандующего и полное отсутствие каких бы то ни было комментариев. Даже когда политики и журналисты, захлебываясь от возмущения, критиковали действия вооруженных сил, Язов молчал. Этот старый служака не сделал самостоятельно ни одного шага на посту министра обороны, предпочитая согласовывать свои действия с президентом страны. И единственный раз, когда он «сорвался», были как раз события августа девяносто первого года. Под влиянием своих заместителей – Моисеева, Варенникова и Ачалова, которые требовали более решительных действий, – он позволил остальным членам ГКЧП уговорить себя. К тому же там были все знакомые лица, все руководство Советского Союза, за исключением Горбачева.

Ахромеев не принимал участия в подготовке документов ГКЧП и вообще не знал о готовящемся создании Комитета и введении чрезвычайного положения. Двадцатого августа утром он вернулся в Москву из отпуска и явился в Министерство обороны для оказания любой посильной помощи. Через два дня он напишет Горбачеву: «Меня никто не вызывал. С 1990 года я был убежден, как убежден и сейчас, что наша страна идет к гибели. Вскоре она окажется разваленной. Я искал любые способы сказать Вам об этом. Никаких корыстных мотивов у меня не было».

Маршал Ахромеев уже знал, что Язов сидит в тюрьме. Вместе с ним сидят Крючков и Бакланов, с которыми он также тесно общался в последние годы. Ахромеев видел, что творится в последние несколько дней, сразу после возвращения Горбачева в Москву. Сначала аресты высших руководителей страны, в чьей искренности и преданности Родине он не сомневался. Затем позорная пресс-конференция Горбачева, где стоявший рядом с трибуной Ельцин просто показывал пальцем, что именно следует читать союзному президенту. Отставка самого Михаила Сергеевича с поста Генерального секретаря ЦК КПСС. И, наконец, запрет Коммунистической партии, членом которой Ахромеев был почти полвека. Подобные события могли выбить из колеи даже более молодого человека. И еще самоубийство Пуго, который отказался идти в тюрьму и предпочел позору смерть.

Человек, прошедший всю войну, смерти не боялся. Ахромееву было уже шестьдесят восемь. Поэтому он, не колеблясь, принял решение. Его прежние идеалы были разрушены, партии, членом которой он состоял с 1943 года, больше не было, президент страны, которому он верил и чьим военным советником был, оказался несостоятельным фигляром и болтуном, страна, которую он защищал ценой своей жизни и крови, разваливалась на глазах. Будущее было лишено всякого смысла. И тогда он принял единственно возможное для себя решение. О самоубийстве Ахромеева сообщили даже американские газеты. Его уважали западные оппоненты за прямоту, принципиальность и честность.

Двадцать четвертого августа, в девять часов пятьдесят минут вечера, дежурный офицер Коротеев найдет тело маршала Ахромеева в его кабинете 19«а» в корпусе 1-го Московского Кремля. Про самоубийство маршала позже очевидцы будут вспоминать, что, сделав петлю, Ахромеев повесился. Но петля порвалась, и через двадцать минут он пришел в себя. Привел себя в порядок, вышел из кабинета и нашел коллегу, у которого занимал деньги перед отпуском – двадцать рублей. Он вернул долг, возвратился в кабинет и снова повесился.

Никто не станет публиковать официальных сообщений о волне самоубийств, прокатившихся по всей стране. Выбросился из своей квартиры управляющий делами ЦК КПСС Кручина. Затем – прежний управляющий. Сразу после августовских событий был зафиксирован резкий рост суицидов и инфарктов среди пожилых людей в возрасте от шестидесяти лет. Для сравнения – только по Москве и Московской области в последнюю неделю августа общее число суицидов выросло более чем в три раза.

Ремарка

В Москве в возрасте 68 лет покончил жизнь самоубийством военный советник Президента СССР, член Комитета Верховного Совета СССР по делам обороны и государственной безопасности, маршал Советского Союза С.Ф. Ахромеев. Бывший начальник Генерального штаба и первый заместитель министра обороны СССР, Герой Советского Союза, лауреат Ленинской премии, член ЦК КПСС.

Сообщение ТАСС

Ремарка

Маршал Сергей Ахромеев был моим другом. Его самоубийство – это трагедия, отражающая конвульсии, которые сотрясают Советский Союз. Он был коммунистом, патриотом и солдатом. И я полагаю, что именно так он сказал бы о себе сам.

Адмирал Уильям Д. Кроул