Текст книги "Преодоление духовного материализма"

Самообман

По мере продвижения по духовному пути мы обнаруживаем, что самообман является нашей постоянной проблемой. Эго всегда стремится к достижению духовности. Это всё равно что хотеть поприсутствовать на собственных похоронах. Вначале, например, мы можем обращаться к духовному другу в надежде получить от него нечто чудесное. Такой подход называется «охотой на гуру». Традиционно его сравнивают с охотой на мускусного оленя. Охотник выслеживает оленя, убивает его и добывает мускус. Мы можем использовать подобный подход по отношению к гуру и к духовности, однако это будет самообман. Такой подход не имеет ничего общего с подлинным раскрытием или покорностью.

Или же мы можем ошибочно полагать, что посвящение означает трансплантацию – пересадку духовной силы учения из сердца гуру в наше собственное сердце. Такой способ мышления рассматривает учения как нечто инородное или чуждое нам. Он сходен с идеей пересадки настоящего сердца или в данном случае головы. Чуждый нам элемент пересаживают внутрь нашего тела извне. Мы, возможно, пожелаем произвести оценку нашего будущего трансплантата. Пожалуй, наша старая голова нам не подходит, наверно, её стоит отправить на помойку. Мы заслуживаем лучшей головы – свежей, более умной, с большим мозгом. Мы настолько поглощены тем, что собираемся получить благодаря предстоящей операции, что совсем забываем о враче, который будет её выполнять. Наладили ли мы взаимоотношения с нашим врачом? Компетентен ли он? Подойдёт ли нам выбранная нами голова? А может, врач скажет что-нибудь но поводу нашего выбора головы? А может, наше тело отторгнет эту голову? Мы настолько озабочены тем, что мы предположительно получим, что не обращаем внимания на действительное положение вещей – на свои взаимоотношения с врачом, на свою болезнь, на то, что собой представляет эта новая голова.

Такой подход к процессу посвящения весьма романтичен и весьма необоснован. Поэтому мы нуждаемся в ком-то, кто лично заинтересован в нас таких, какие мы есть; нам нужен человек, выполняющий роль зеркала. Всякий раз, когда мы окажемся вовлечёнными в какой-то вид самообмана, необходимо, чтобы весь этот процесс был выявлен, раскрыт. Любое проявление стяжательства должно быть разоблачено.

Подлинное посвящение подразумевает встречу двух умов. Это значит, что вы являетесь самим собой и вступаете во взаимоотношения с духовным другом, каким он (или она) является на самом деле. Такова истинная ситуация, в которой может произойти посвящение, потому что идея операции, которая вас фундаментально изменит, совершенно нереалистична. Никто не может самостоятельно изменить вашу личность. Никто не может перевернуть вас с ног на голову и вывернуть наизнанку. Необходимо использовать существующий материал – то, что уже имеется. Вы должны принять себя такими, какие вы есть, вместо того чтобы думать, какими бы вы хотели быть, – это значит отказаться от самообмана и от подмены действительного желаемым. Необходимо признать и принять всё своё существо в целостности, все характерные свойства личности; тогда вы, возможно, найдёте в них источник вдохновения.

Если здесь вы проявите готовность к сотрудничеству с врачом, согласитесь, чтобы вас поместили в больницу, тогда врач со своей стороны устроит подходящее для вас помещение и всё прочее, что может понадобиться. Так обе стороны создадут обстановку открытого общения, которое и является основным смыслом «встречи двух умов». Это и есть подлинный способ объединить благословение, или адхиштхану, т. е. духовную сущность гуру, с вашей собственной духовной сущностью. Внешний учитель, гуру, раскрывает себя; и поскольку вы тоже раскрыты, поскольку вы «пробуждены», происходит встреча двух идентичных элементов. Таково действительное значение абхишеки, посвящения. Это не вступление в клуб или в стадо в качестве овцы, на спине которой выжжены инициалы её владельца.

И вот теперь мы можем рассмотреть то, что наступает после абхишеки. Пережив встречу двух умов, мы установили подлинные отношения с духовным другом. Мы не только раскрылись сами, но также испытали вспышку прозрения, мгновенное понимание какой-то части учения. Учитель создал ситуацию, мы пережили вспышку, и всё кажется прекрасным.

Вначале мы полны восторга, всё идет прекрасно. Возможно, в течение нескольких дней мы чувствуем себя возбуждёнными и восторженными. Нам кажется, что мы уже достигли состояния будды. Нас не тревожат никакие мирские заботы, все идёт очень гладко, постоянно возникает состояние спонтанной медитации. Это непрерывное переживание момента раскрытия в присутствии гуру, и оно вполне обычно. На этом этапе у многих людей появляется чувство, что они более не нуждаются в работе с духовным другом, они могут удалиться, уйти. Я слышал немало рассказов о таких случаях на Востоке: какие-то ученики встречают своего учителя, получают мгновенное переживание просветления, а затем оставляют учителя. Они стараются сохранить своё переживание, но с течением времени оно становится всего лишь воспоминанием, словами и понятиями, которые эти люди повторяют сами себе.

Возможно, что вашей первой реакцией после такого переживания будет желание записать его в дневнике, объяснить всё произошедшее при помощи слов. Вам захочется прикрепить себя к переживанию этими записями, воспоминаниями, обсуждениями или беседами с людьми, видевшими вас в момент переживания.

Или может случиться, что какой-то человек побывал на Востоке, имел там переживание подобного рода и затем вернулся на Запад. Друзья могут найти в нём огромную перемену; он кажется более спокойным, уравновешенным, мудрым. Возможно, многие станут просить у него помощи и совета в своих личных проблемах, спрашивать его мнения о собственных переживаниях в духовной сфере. Вначале его помощь может быть подлинной, ибо он связывает своё собственное переживание на Востоке с их проблемами, рассказывает людям прекрасные и подлинные истории о том, что с ним произошло. Всё это будет для него весьма вдохновляющим.

Но в какой-то момент в подобной ситуации что-то начинает идти не так. Память о той пережитой внезапной вспышке прозрения теряет свою остроту. Она недлительна, потому что этот человек считает её чем-то внешним по отношению к себе. Он чувствует, что имел внезапное переживание пробуждённого состояния ума, что оно принадлежит к категории священного духовного опыта. Он высоко оценил это переживание и затем сообщил о нём обычному и знакомому миру родной страны, своим врагам и друзьям, родителям и родственникам, всем тем, к кому он был привязан, кого, как он теперь считает, превзошёл и оставил позади. Но теперь переживание более не с ним. Осталось лишь воспоминание. Однако, провозгласив свой опыт и знание перед другими людьми, он, очевидно, не в состоянии повернуть назад и объявить, что всё сказанное им ранее было ошибочно. Этого он сделать никак не может, такой поворот был бы чересчур унизительным. Кроме того, он ещё верит в своё переживание, верит, что произошло нечто действительно чрезвычайное. Но, к несчастью, в данный момент это переживание отсутствует, потому что он использовал его и оценил.

В общих чертах тут происходит вот что. Как только мы действительно открылись, пережили «вспышку», то уже следующее мгновение приносит нам осознание того, что мы открыты, и внезапно возникает идея оценки: «Невероятно! Мне надо уловить это переживание, удержать его, сохранить, ведь оно так редкостно и драгоценно!» Таким образом, мы пытаемся сохранить переживание, и тут начинаются проблемы, потому что мы рассматриваем опыт открытости как нечто ценное. Как только мы пытаемся его удержать, запускается целая серия цепных реакций.

Если мы считаем что-либо драгоценным и необыкновенным, тогда оно становится совершенно отдельным от нас. Например, мы не считаем такими уж драгоценными свои глаза, тело, руки или голову, так как знаем, что они составляют часть нас самих. Конечно, потеряв какую-нибудь из этих частей, мы автоматически реагируем на это так, как будто потеряли нечто ценное: «Я потерял руку, я потерял голову! Их невозможно заменить!» Вот тогда мы понимаем, насколько это было ценно. Когда у нас отнимают что-то, у нас появляется возможность осознать ценность этого предмета. Но когда мы постоянно имеем эту вещь при себе, когда она является частью нашего организма, нашего существа, тогда мы не придаём ей особой ценности, она просто находится здесь. Оценка происходит из страха оказаться отделёнными, который как раз и удерживает нас в состоянии отделённости. Мы считаем любое внезапное вдохновение чрезвычайно важным, потому что боимся его утратить. И в то самое мгновение, именно в этот момент возникает самообман. Иными словами, мы утратили веру в переживание открытости и в нашу связь с ним.

Каким-то образом получается, что мы утратили единство состояния открытости и того, чем мы являемся. Открытость становится отдельным явлением, и тогда мы начинаем игру. Ведь само собой разумеется, что мы не можем сказать, будто утратили состояние открытости, не можем заявить: «Я обладал им, но утратил его». Мы не можем сказать этого, потому что это разрушит наш статус личности, достигшей чего-то. Поэтому повторение рассказов становится частью самообмана. Мы охотнее будем рассказывать истории, чем действительно переживать состояние открытости, так как рассказы очень живы и доставляют нам удовольствие: «Когда я был со своим гуру, произошло то-то и то-то; он сказал мне такие-то слова; он раскрыл меня таким-то способом…» и т. д. и т. п. В данном случае самообман означает попытки снова и снова мысленно воссоздавать прошлый опыт, вместо того чтобы действительно переживать этот опыт в данный момент. Для того чтобы иметь это переживание сейчас, нужно отбросить всякую оценку, все воспоминания о том, каким замечательным был этот проблеск, потому что именно память удерживает его на расстоянии. Если бы мы постоянно обладали этим переживанием, оно было бы вполне обычным, и вот эту обычность мы не можем принять. «Если бы я только мог снова пережить этот чудесный опыт открытости!» Таким образом, мы оказываемся заняты тем, что, не имея переживания, продолжаем его вспоминать. Это игра самообмана.

Самообман нуждается в идее оценки и в очень продолжительной памяти. Думая о прошлом, мы тоскуем о нём, мы находим удовольствие в воспоминаниях, и мы не знаем, где именно находимся в это мгновение. Мы вспоминаем «доброе старое время», «славные былые деньки». Мы совсем не позволяем нашему чувству подавленности обнаружиться, не хотим даже допустить подозрения, что мы лишены соприкосновения с чем-то. Всякий раз, когда возникает возможность подавленности, когда вот-вот должно появиться чувство утраты, защитная природа эго, чтобы успокоить нас, немедленно вызывает в уме воспоминания и слова, слышанные в прошлом. Таким образом, эго постоянно ищет вдохновения, не имеющего корней в настоящем; это непрерывная прокрутка назад. Это более сложное действие самообмана: мы вообще не даём возможности проявиться депрессии. «Поскольку я получил такую великую благодать, поскольку мне так повезло с этими замечательными духовными переживаниями, как же я могу сказать, что нахожусь в состоянии подавленности? Невозможно! Для подавленности здесь нет места!»

Есть один рассказ о великом тибетском учителе Марпе. Марпа впервые встретился с Наропой, и тот построил алтарь, сказав, что этот алтарь является воплощением мудрости определённого херуки. И святилище, и сам Наропа заключали в себе колоссальную духовную энергию и силу. Наропа спросил Марпу, перед кем из этих двух он желал бы совершить простирание, чтобы пережить внезапный опыт просветления. Марпа, как учёный человек, подумал, что гуру живёт во плоти, в обыкновенном человеческом теле, тогда как созданный им алтарь являет собой чистое тело мудрости, не имеющее ничего общего с человеческим несовершенством. Поэтому Марпа простёрся перед алтарём. И тогда Наропа сказал: «Боюсь, твоё вдохновение скоро угаснет; ты сделал неверный выбор. Этот алтарь – моё творение, и без меня его вообще бы здесь не было. Неуместно сравнивать тело мудрости с человеческим телом. Великое отображение мандалы было всего лишь моим творением».

Рассказ иллюстрирует тот факт, что принцип мечты, надежды, желания – это самообман. До тех пор, пока вы рассматриваете себя или какую-то часть своего переживания как «мечту, ставшую явью», вы вовлечены в самообман. Самообман всегда зависит от мира мечты, потому что вам хотелось бы увидеть то, чего вы ещё не видели, а не то, что вы видите сейчас. Вы не хотите принять тот факт, что то, что есть здесь и сейчас, – это и есть то, что есть. Вы также не желаете пребывать в той ситуации, которая есть. Таким образом, самообман всегда проявляется в виде попыток создать или воссоздать мир мечты в форме ностальгии по переживаемой мечте. Противоположностью самообмана есть просто работа с реальными жизненными обстоятельствами.

Если мы стремимся к какому-то особому блаженству или радости, к осуществлению мечты или фантазии, тогда мы обязательно в равной мере вынуждены будем страдать от неудач и подавленности. В этом вся суть: страх отдельности, надежда на достижение единства – это не просто проявления или действия эго, не просто самообман, внушающий нам, будто эго является реально существующим и совершает некие действия. Эго и есть действие, ментальный акт. Эго есть страх утраты открытости, страх утраты состояния без эго. Таков смысл самообмана; в данном случае эго плачется о том, что оно потеряло состояние отсутствия эго, свою мечту о достижении. Страх, надежда, утрата, обретение – это непрерывные действия мечтаний эго, самоувековечивающейся, самоподдерживающейся структуры, которая есть самообман.

Поэтому подлинное переживание за пределами мира мечты – это красота, красочность и восторг реального переживания настоящего момента в повседневной жизни. Когда мы стоим лицом к лицу с фактами, с вещами, как они есть, мы оставляем надежду на нечто лучшее. Чуда не будет, потому что мы не можем приказать себе выйти из состояния подавленности. Подавленность и неведение, любые эмоции, которые мы переживаем, совершенно реальны и содержат в себе колоссальную истину. Если мы действительно хотим узнать и увидеть переживание истины, мы должны быть там, где мы есть. Всё дело в том, чтобы оставаться песчинкой.

Вопрос: Не расскажете ли вы что-нибудь ещё о механизме этой силы отчаяния? Я могу понять, почему может возникнуть отчаяние; но почему возникает блаженство?

Ответ: В начале практики есть возможность силой ввести себя в состояние блаженства. Это своеобразный самогипноз, в котором мы отказываемся видеть задний план того, чем мы являемся на самом деле. Мы сосредоточиваем внимание лишь на непосредственном переживании блаженства, игнорируя, так сказать, свою глубинную основу, на которой в действительности стоим; мы вызываем в себе переживание огромной радости. Беда в том, что переживание подобного рода основано исключительно на наблюдении за собой. Это целиком и полностью дуалистический подход. Нам хотелось бы пережить нечто, и вот при помощи очень упорного труда мы действительно достигаем этого. Однако, когда затем мы спускаемся со своих «высот», когда осознаём, что всё ещё находимся здесь подобно чёрному утёсу среди океанских волн, – тогда наступает состояние подавленности. Нам хочется состояния опьянения, интоксикации, хочется забыться и быть поглощёнными глубиной вселенной, но почему-то этого не происходит. Мы по-прежнему остаёмся здесь, что всегда оказывается первым фактором, который приводит нас в уныние. Позднее запускаются и все прочие игры самообмана, стремление и далее питать свою личность, потому что мы стараемся полностью обезопасить себя. Это принцип «наблюдателя».

Вопрос: Вы говорите, что люди переживают нечто, а затем цепляются за своё переживание интеллектуально, классифицируют его, говоря: «Это невероятно!» Но такая реакция кажется почти автоматической. Не можете ли вы рассмотреть способы, при помощи которых люди начинают освобождаться от подобного образа действий? Мне кажется, что чем больше мы стараемся прекратить оценочную деятельность, тем больше мы выносим оценки.

Ответ: Видите ли, когда вы поняли, что в действительности выносите оценки и ничего от этого не получаете, я думаю, вы уже начинаете обнаруживать для себя какой-то выход. Вы начинаете видеть, что весь процесс представляет собой часть гигантской игры, которая на самом деле не приносит пользы, потому что вы постоянно что-то выстраиваете, но не приходите к какому-либо пониманию. Тут нет никакой магии, никаких фокусов. Единственное, что надо сделать, – это сбросить маску, несмотря на то что это очень болезненно.

Может быть, вам придётся всё это выстраивать и выстраивать, пока вы не постигнете бесплодность всех попыток достичь духовности. Весь ваш ум может оказаться полностью загромождённым вашей борьбой. Фактически вы можете не подозревать, куда идёте – вперёд или назад, – пока не дойдёте до полного изнеможения. Тогда вы, вероятно, усвоите очень полезный урок: надо оставить всё, стать ничем. Пожалуй, вы можете даже ощущать стремление быть ничем. Здесь возможны два решения: или вы просто снимаете маску, или будете продолжать выстраивать и бороться, пока борьба не достигнет апогея, – и тогда вы прекратите её.

Вопрос: Что происходит, когда мы говорим: «Вот здорово! Я сделал это!» Это же не разрушает всё дело, не правда ли?

Ответ: Не обязательно. Что происходит после этого? Хотите ли вы повторять своё переживание вновь и вновь вместо того, чтобы работать с нынешней ситуацией, с тем, что есть? Мы можем пережить невероятную радость при первой вспышке раскрытия, и это превосходно. Но важно то, что происходит затем: работаем ли мы ради удержания и воссоздания этого переживания или оставляем его позади, даём этому опыту быть всего лишь ещё одним опытом и не пытаемся воссоздать первую вспышку.

Вопрос: Мы честолюбивы, мы постоянно что-то строим; и чем больше мы об этом думаем, тем хуже обстоит дело. Поэтому мы пробуем просто уйти от всего этого, стараемся не думать об этом, использовать любые пути, чтобы только избавиться от себя. Почему так происходит? Как можно покончить с тем фактом, что чем больше человек думает о просветлении, чем больше старается узнать о нём, тем хуже складываются обстоятельства, тем больше накапливается концептуальных представлений? Что можно сделать?

Ответ: Это вполне очевидно. Вы полностью прекращаете какие бы то ни было искания, прекращаете попытки обнаружить что-либо, попытки подтвердить собственное существование.

Вопрос: Но ведь иногда у нас может появиться деятельное ощущение бегства, и это совсем не то же самое, что полное бездействие.

Ответ: Когда вы пытаетесь спастись бегством, вы обнаруживаете, что вас не только преследуют сзади, но к вам приближаются и спереди. В конце концов не остаётся места, куда можно было бы убежать – вы в ловушке. Тогда остаётся только одно – просто по-настоящему сдаться.

Вопрос: Что это значит?

Ответ: Ну, это надо пережить самому. Это значит прекратить попытки идти куда бы то ни было – как в смысле ухода от чего-то, так и в смысле бегства куда-то, поскольку оба эти подхода суть одно и то же.

Вопрос: Совместима ли самоосознанность, или самонаблюдение, с капитуляцией и пребыванием здесь?

Ответ: Самоосознанность в действительности является весьма опасной техникой. Она может включать слежку за собой и за своими действиями, когда вы уподобляетесь голодному коту, высматривающему мышей; или же это может быть разумным жестом: вы пребываете там, где находитесь сейчас. Всё дело в том, что, если у вас налицо какая-то идея взаимоотношений – «я переживаю это, я делаю это», – тогда «я» и «это» оказываются в одинаковой степени очень сильными личностями, и между ними, «мною» и «этим», каким-то образом возникнет конфликт. Предпочтительнее сказать, что «это» является матерью, а «я» – отцом. И когда в дело вовлечены две такие полярные крайности, вы непременно порождаете нечто. Таким образом, идея здесь в том, чтобы дать возможности «этому» не быть; тогда не будет и «меня». Или иначе: нет «я», потому нет и «этого». Дело не в том, чтобы повторять себе эту фразу, а прочувствовать это, пережить подлинный опыт. Вы должны убрать наблюдателя, который следит за двумя крайностями. Когда наблюдатель удалён, разваливается и вся структура. Дихотомия существует только до тех пор, пока имеется наблюдатель, объединяющий всю картину. Вам необходимо убрать наблюдателя и всю ту запутанную бюрократию, которую он создаёт, чтобы центральное учреждение могло обеспечивать полный контроль. Как только мы убрали наблюдателя, открывается невероятных размеров пространство, потому что наблюдатель и его бюрократический аппарат занимали так много места. Если мы удаляем фильтр «я» и «другой», тогда пространство становится чётким, точным и разумным. Пространство содержит колоссальную точность, дающую возможность работать с разворачивающимися в нём ситуациями. На самом деле нам совсем не нужен «наблюдатель» или «тот, кто следит».

Вопрос: Не потому ли существует наблюдатель, что мы хотим жить на уровне, который кажется нам более высоким, тогда как если мы просто оставим всё как есть, мы, пожалуй, будем здесь?

Ответ: Да, это верно. Когда исчезает наблюдатель, нет возможности для применения понятий высшего и низшего уровней, а потому нет более и какой-либо склонности к борьбе, к попыткам достичь высшего. Тогда вы просто находитесь там, где вы есть.

Вопрос: Можно ли устранить наблюдателя силой? Не будет ли это снова игрой оценок?

Ответ: Не нужно считать наблюдателя каким-то злодеем. Если вы начнёте понимать, что цель медитации не в том, чтобы подниматься выше, а в том, чтобы присутствовать здесь, тогда наблюдатель не будет настолько действенным, чтобы выполнять свою функцию; он автоматически уйдёт в небытие. Основное качество наблюдателя – стараться быть чрезвычайно действенным и деятельным. Но совершенная осознанность есть нечто, чем вы уже обладаете; поэтому честолюбивые или так называемые «действенные» попытки осознания обречены на провал. Как только наблюдатель начинает видеть свою ненужность, он просто исчезает.

Вопрос: А может ли осознанность существовать без наблюдателя?

Ответ: Да, потому что наблюдатель – это только паранойя. Вы могли бы обладать полной открытостью, всеохватывающим видением ситуации без необходимости различать между двумя сторонами, между «я» и «другие».

Вопрос: А будет ли эта осознанность заключать в себе чувство блаженства?

Ответ: Не думаю, потому что блаженство – весьма индивидуальное переживание. Вы отдельны, и вы переживаете ваше блаженство. Когда наблюдателя нет, нет и оценки переживания, ни приятного, ни болезненного. Когда вы обладаете всеобъемлющей осознанностью без оценки, свойственной наблюдателю, тогда блаженство становится несущественным в силу того факта, что отсутствует тот, кто его переживает.