Текст книги "Истории замка Айюэбао"

Глава 4
Встреча под навесом

1

Ветер в холмистой местности завывал особенно неприятно. Было слышно, как он издавал протяжные сиплые стоны после долгого подъема по склону. Этот ветер зарождался в открытом море, беспрепятственно проносился по равнине и упирался в подножия гор. Замок Айюэбао возвышался непоколебимой громадой, лишь небольшие деревца были разбросаны вокруг. Кое-кто в часы бессонницы думал об этом ветре, то стремительном, то ленивом, и о северо-восточной деревушке Цзитаньцзяо – деревне Скальных Мысов, откуда он приходил. Унылый осенний ветер рождался в этой рыбацкой деревеньке, он спал в заливе, среди белых песков, а у берега из воды выглядывали разнообразных размеров черные каменные скалы, которые и дали имя деревне. Этот кое-кто пытался представить себе, сколько времени требуется ветру, чтобы добраться оттуда: один час или, может, гораздо больше? Он с детства слышал предания о том, что этими воздушными массами управляет старая богиня ветра. Ему очень хотелось уговорить эту взбалмошную старуху остаться на ночь в замке и выпить горячего вина. Наверняка она знаток всяких любовных историй, а ему как раз сейчас больше всего хотелось послушать именно такие истории. Ему не спалось, и, поворочавшись с боку на бок, он встал, накинул халат и вышел за дверь.

Куколка тоже не могла уснуть. Послушав некоторое время завывания полуночного ветра, она вышла из своей комнаты. Она была уверена, что этой ветреной ночью кто-то бродит по замку: планировка крепости представляла собой настоящий лабиринт, идеальный для прогулок полуночника, страдающего бессонницей. В такое время, в темноте, найти его было всё равно что отыскать медведя посреди лесной чащи. То ли благодаря своему чутью, то ли каким-то иным образом она без особого труда обнаружила его в комнатке рядом со стойлом Цветочной Госпожи: он устроился на диване, раздумывая, не выпить ли ему чего-нибудь, и неподвижно уставившись на винный шкаф. Просидев так какое-то время, он поднялся, но пошел не за вином, а к стойлу. Телочка неподвижно стояла и, склонив голову набок, обнюхивала протянутую ей руку. Хозяин погладил ее по голове, по спине и как будто что-то тихо прошептал, а потом нагнулся и обнял ее за шею, прильнув к ней лицом.

Куколка наблюдала за ним в тусклом свете ламп, но не хотела беспокоить в такую минуту, поэтому продолжала оставаться в тени. Ей не слышно было, что он говорил, но она знала, что он изливал своей любимице душу – как давнему близкому другу. Постояв немного, Куколка развернулась и вошла в примыкающую к стойлу библиотеку. Через десять-пятнадцать минут вошел и он, видимо, привлеченный светом. Она подняла голову и сразу же заметила в его глазах красные прожилки.

– Когда дует сильный ветер, мне тоже не спится, – она встала.

Он взял у нее из рук книгу, посмотрел и вернул:

– Кое-какие фразы отсюда я помню наизусть, – в доказательство он действительно процитировал несколько строчек.

Хозяин сел, взъерошил волосы и уставился в темноту. Глядя сбоку на его плечи и грудь, она заметила, что еще несколько дней назад он не был таким худым.

– Осень скоро пройдет, и старуха – богиня ветра – готовит всё к приходу зимы. – Он горько усмехнулся и продолжил: – Я знаю, что тебя беспокоит. Не волнуйся, этой осенью всё будет нормально.

Он сидел неподвижно, глядя в темноту, и вдруг резко повернулся прямо к ней:

– Послушай, скажи честно, что ты думаешь о тех двоих, которые приезжали из Цзитаньцзяо…

У нее екнуло сердце. Она не была готова к такому разговору, однако понимала, что от нее ждут правдивого ответа, и не нужно ничего приукрашивать.

– Один – деревенщина, только вспомните, как он был одет. Да и эта Оу Толань тоже ученостью не блещет.

Он снова горько усмехнулся.

– Они мне очень не понравились, – подчеркнула она.

Он поднялся и стал прохаживаться среди стеллажей, как бы беседуя с самим собой:

– Этот У Шаюань вообще на мужчину не похож!

– Почему?

Подняв голову, он взглянул на нее, но ничего не ответил. Его голос звучал сердито: он был зол то ли из-за уязвленного в тот вечер самолюбия, то ли из-за какой-то неудачи. Да, он столкнулся с непреодолимой преградой и не знал, как ее устранить. Раньше он, подобно мощному дорожному катку, легко разбивал все препятствия вдребезги. Но сейчас этот каток был вынужден остановиться и, хоть и не заглох, всё же с трудом переводил дух. Ее так и подмывало сказать без обиняков: в Оу Толань нет ничего привлекательного, а вы просто в каком-то странном замешательстве. Но она побоялась это произнести. Она готова была отдать всё, чтобы спасти этого человека, помочь ему: свои чувства, душу и даже молодость, от которой у нее и так уже мало что осталось. Иногда ей хотелось воспользоваться самым примитивным, но действенным методом: оклеветать эту так называемую фольклористку, но, к сожалению, она ничего не знала об этой женщине. Она представила себе Оу Толань анфас, мысленно оглядела ее с головы до ног и попыталась отыскать в ней какие-нибудь изъяны. Лицо, глаза и рот этой женщины складывались в нечто, напоминающее овечью морду. У нее были необычные губы: гладкие, необычайно нежные и чуть полноватые. Да, такие губы способны были увлечь мужчину в мир грез. Она сбежала из столицы в далекую деревеньку Цзитаньцзяо для проведения полевых исследований и направляла свои усилия далеко не в нужное русло. Узкий таз и тощий зад не бросались в глаза, но таили страшный соблазн. Работай этот зад в замке Айюэбао – точно не избежал бы хорошей порки.

Куколка не считала, что ее отвращение к гостье происходит из ревности, так как поводов для ревности не было. Она думала, что Чуньюй Баоцэ испытывает к этой внезапно объявившейся женщине не более чем простое любопытство, ведь новое и необычное всегда необъяснимо волнует. Образно говоря, он просто увлекся. Однако за три года жизни в замке она сроднилась с этим мужчиной: ей казалось, что они проживали одну жизнь на двоих, и это была уже не просто жизнь бок о бок, это было всё – и физическая, и душевная близость. А значит, ей не нужно было ни к кому его ревновать – впрочем, она бы и не смогла. По ночам ей думалось, что за эти три года, в тесном сплетении холода, страданий и изнурительных усилий, она своими глазами созерцала это покрытое ранами и славой тело властелина, познала его несчастье и отчаяние. Да, она спокойно могла гнать от себя чувство ревности и как следует взвесить все последствия и риски. Она несколько раз за ночь порывалась спросить у него: что, по-вашему, представляет собой самую большую преграду? Это У Шаюань? И если бы получила утвердительный ответ, то сразу же сказала бы: «Что я могу для вас сделать? Вам стоит только распорядиться, я вас не разочарую». Она изнемогала от нетерпения, повторяя про себя: «Стоит вам лишь отдать приказ, и я отправлюсь в Цзитаньцзяо и убью его».

2

Чуньюй Баоцэ хотел придумать прозвища и для этой парочки, но не смог. Раньше ему это удавалось легко: достаточно было взглянуть на человека, и в течение нескольких минут возникало подходящее прозвище, которое было настолько точным и выразительным, что настоящее имя со временем забывалось. Так, например, случилось с генеральным директором по прозвищу Подтяжкин. Он приходился председателю Чуньюю родственником, но на два поколения младше, хотя разница в возрасте составляла у них всего год. Гендиректор отрастил такое внушительное брюхо, что его приходилось поддерживать очень широким ремнем, да и тот с трудом выдерживал, поэтому при первой же встрече хозяин и дал ему прозвище Подтяжкин, позабыв даже, сколь благозвучным было у того настоящее имя – Чуньюй Фэньфан. Пять лет назад для замка подыскали двух стенографисток. Одна, чуть полноватая, белокожая, с небольшой головой и в очках, напоминала жучка – вот за ней и закрепилось прозвище Жучок. Вторая была худощавая, крепкого телосложения, с капельками пота на переносице, и пока хозяин раздумывал, какое бы прозвище ей дать, она, помахивая влажными руками, выбежала из туалета, за что и получила прозвище Писунья.

Он вызвал в памяти образы этих двоих из Цзитаньцзяо. Мужчина был худосочный, но отнюдь не хилый, а очень даже подтянутый, с крупными ладонями и ступнями, кожа у него обветрилась и была ярко-красного цвета. Он всегда одевался легко. Чуньюй Баоцэ слышал, что некоторые люди даже в самые лютые холода носят легкое платье, и в народе их зовут «дети огня». Но подобное прозвище уместно только зимой. Нацепленные на нос очки не делали его похожим на интеллигента, скорее намекали на псевдоинтеллигентность. Не исключено, что этот человек пытался своими очками произвести впечатление и подцепить ученую девицу. Женщины, практически все без исключения, легко ведутся на чудаков и оригиналов.

Если задуматься, женщина из ученых, оказавшись в провинциальном городке или в деревне, в основном имеет дело с людьми грубыми и неотесанными, а среди мелких полномочных лиц такие неотесанные деревенщины и вовсе не редкость. И вдруг она встречает в Цзитаньцзяо воспитанного и культурного персонажа. В то же время сама женщина, как истинный ученый, одевается неброско, предпочитает скромный макияж и обувь на плоской подошве, носит брюки из грубой ткани. Чуньюй Баоцэ решил дать ей прозвище Альпака – изначально по ассоциации с верблюдом, зашифрованным в ее имени, а затем ему и впрямь стало казаться, что в ее осанке и во внешности проглядывают черты альпаки. Однако, когда он рассеянно скользнул взглядом по ее нежному, светлому лбу, гладкой, белой грациозной шее и особенно по небольшому обнаженному участку груди с кожей нежной, как лепестки лилии, то сразу же растерялся и почувствовал неловкость. Придуманное им только что прозвище моментально вылетело из головы, и он долго пытался представить себе, что же представляет собой эта абсолютно незнакомая и недоступная женщина. Тело его словно было объято пламенем; он не мог ни на чем сосредоточиться, и мысли его постоянно возвращались к ней. Его словно отбросило на двадцать лет назад или еще дальше. Всё это начинало его беспокоить. Его сердце, когда-то рождавшее чувственные желания, уже давно было покрыто мозолями и бесплодно, но сейчас… Он мысленно ругал себя и хотел как можно скорее избавиться от этого наваждения.

А впервые он встретился с этой парой вот как. Когда-то неизвестно зачем судьба забросила его в эту рыбацкую деревушку. Секретарь Платина, этот вонючий подлец, перестарался и предложил всем дружно там пообедать, соблазнив тем, что не мешало бы иногда разнообразить свой рацион – здесь готовили самые свежие дары моря, да еще по старейшим рецептам. Это предложение поступило, когда Чуньюй Баоцэ с еще двумя людьми из головного офиса ехал из аэропорта, и он согласился. О-хо! Лазурная бухта, белый песок, хижины с тростниковой кровлей! Все улочки вымощены черным камнем, от которого звонко отражаются звуки шагов. Побродив с полчаса, они заметили на обочине женщину, штопавшую сети, и старика, дымившего длинной трубкой. Обедали под длинным навесом без стен, под которым были выставлены в сплошной ряд столы. Навес находился рядом с берегом, и его овевал легкий свежий бриз. Раки, приправленные перцем и солью, жареные спинороги, суп из морских ежей. Пока все, отобедав, удовлетворенно вытирали рты, под навес вошла пара – мужчина и женщина. Они тоже пришли обедать. Тут-то всё и началось. Наверное, в новой обстановке – близко к природе – председателю Чуньюй Баоцэ всё вокруг казалось совершенно удивительным. Он старался не обращать внимания на пару, приблизившуюся к соседнему столу, но волей-неволей слышал их голоса. Мужчина был из местных, но в его речи чувствовалась легкая примесь столичного говора. Женщина же говорила ласковым и простодушным тоном на чистейшем путунхуа[5]5
  Путунхуа – официальный язык КНР, общенациональный язык, в отличие от различных диалектов, используемых жителями в разных регионах Китая и не всегда понятных жителям других областей.


[Закрыть]. Она села лицом на запад, и он смог увидеть ее слегка овальное лицо. Он устремил свой взгляд в море, наблюдая, как волны накатывают на песчаный берег. Платина время от времени вставал из-за стола, чтобы принести добавки или подлить чаю, и наконец приблизился к председателю совета директоров и сообщил ему на ухо, кем были эти новопришедшие. Всю обратную дорогу председатель вспоминал рыбацкую деревушку и ее пейзажи. Погода стояла прекрасная, весна близилась к завершению и ощущался скорый приход лета, сиял синевой морской залив. Вот где можно было вести праздную и беззаботную жизнь – судя по всему, деревня жила в достатке. Он вообразил себя одним из ее жителей-рыбаков, успевшим хлебнуть достаточно невзгод и дожившим до возраста, когда можно наслаждаться солнцем. У него была бы такая же хижина с крышей из тростника, не очень просторная, но весьма уютная, зимой он грелся бы у очага, а летом наслаждался морским бризом, и круглый год мог бы пить обжигающий чай. Какая заманчивая жизнь! В сравнении с этими фантазиями его нынешняя жизнь казалась ему мрачной и беспросветной. Сколько людей смотрели на него сквозь лучи его ослепляющей славы, однако он сам ощущал, что находится в глубокой депрессии. Он страшно позавидовал главе той рыбацкой деревушки и сразу же запомнил его имя.

Вернувшись в штаб-квартиру, Чуньюй Баоцэ сразу же вызвал к себе генерального директора. Этот толстяк всегда ходил с улыбкой до ушей. Он с подобострастием взирал на главу корпорации «Лицзинь», своего начальника и родственника. Обращаясь к председателю совета директоров, он вечно называл его дедом (так оно и было) и всегда получал за это нагоняй. Чуньюй Баоцэ привык, чтобы к нему обращались по должности, но Подтяжкин, расслабившись, часто пренебрегал этим пунктом. Офис председателя совета директоров в штаб-квартире корпорации не слишком соответствовал своему названию, так как совсем не походил на рабочее помещение. Он был расположен в мансарде и занимал огромное пространство, приспособленное для жизни и для развлечений. Помимо столовой, здесь были устроены мини-кинотеатр, бассейн и библиотека. Некоторые интерьерные решения в целом повторяли планировку замка, но были далеко не так тщательно продуманы. Здесь имелся специальный скоростной лифт, которым могли пользоваться только сам хозяин, Подтяжкин и очень ограниченный круг сотрудников. Обычно генеральный директор в корпорации «Лицзинь» – тяжелая и в то же время почетная должность, кто работал, тот знает; это тот, кто всегда на виду, кто принимает на себя лучи славы и на кого сыплются все шишки. Настоящий рулевой корпорации со временем обленился, перестал появляться на людях и отказывался участвовать в управленческой рутине. Как сотрудникам корпорации, так и представителям других организаций становилось всё труднее с ним встретиться. Под предлогом плохого самочувствия он отказывал всем посетителям, иногда даже симулировал прямо перед Подтяжкиным: охал и кряхтел, сгибался в пояснице и массировал себе спину, говорил, что постарел и больше ни на что не годится, что ему недолго осталось и тому подобное. Он шаркал при ходьбе, тяжело вздыхал, прятался в одиночестве в мансарде, а если был в хорошем настроении, то шутил с Подтяжкиным, как бы между делом расспрашивал о делах корпорации и делал несколько сокрушающих ходов в облавных шашках[6]6
  Облавные шашки, или го – игра, одно из четырех древних искусств Китая, к которым относятся также игра на цитре гуцинь, живопись и каллиграфия. – Примеч. ред.


[Закрыть]. Подтяжкин обладал прекрасной интуицией и никогда не поддавался на уловки начальника. Он был беззаветно предан главе корпорации, и преданность его происходила, с одной стороны, из восхищения этим человеком, с другой – из его зависимого характера, а еще больше – из малодушия. Он понимал, что ничто не укроется от проницательного взгляда хозяина, с которым, как с задремавшим львом, лучше не шутить. Никто не осмелился бы соревноваться с ним в мудрости и расчетливости – это было равносильно смерти. Подтяжкин пытался в свое время определить его физические силы так же, как оценивают интеллект; он никогда не верил этой показной вялости, потому что своими глазами видел, как этот человек резво нырял в воду: он резвился и плескался в бассейне, как морской змей или кит. Купался хозяин в чем мать родила, а выйдя из воды, перекусывал и с озабоченным видом жевал кубинскую сигару. Он вообще-то не курил, скорее, просто дурачился. Небрежно набросив на плечи банный халат, он ходил туда-сюда или сидел на складном стуле; обсуждая дела с подчиненными, он вел себя абсолютно непринужденно. Даже когда Подтяжкин впервые пришел к нему вместе со своим замом, женщиной, председатель совета директоров вел себя абсолютно так же, как всегда, чем немало удивил гендиректора. Заметив, что заместительница уставилась в пол и страшно смущается, Подтяжкин сам протянул руку и запахнул на начальнике халат, едва не ругнувшись: «Старый дурак!» Но в душе он понимал, что этот человек далеко не дурак, что он сохраняет ясный разум, просто слишком увлекся или слишком расслабился. Никто никогда не осмеливался самовольно беспокоить начальника в мансарде, не считая исключительных случаев. Хозяин терпеть не мог телефон и пользовался им от силы пару раз в год. Если ему кто-то был нужен, он нажимал на красную кнопку под крышкой своего стола, и тогда приходил секретарь Платина, выслушивал его распоряжения и передавал куда нужно. Подтяжкин обратил внимание, что Чуньюй Баоцэ одевается аккуратно, лишь покидая штаб-квартиру, тогда у него безукоризненно причесаны волосы и ходит он приосанившись. Обычно он перемещался между штаб-квартирой и замком Айюэбао, но делал это не ежедневно. По наблюдениям Подтяжкина, с тех пор, как всеми делами в замке стала заведовать Куколка, хозяин стал чаще проводить время дома. Замок перестал быть пустой скорлупой и снова обрел внутреннее наполнение – теперь его можно было без преувеличения назвать сердцем корпорации «Лицзинь».

В этот раз, явившись к Чуньюй Баоцэ, Подтяжкин заметил кое-что необычное. Хозяин был рассеян, поглощен собственными мыслями и как будто немного нервничал, но делал вид, что всё как всегда и он просто хочет поболтать. В этот раз гендиректор застал его не за принятием ванны и не на массаже, а в кабинете со стеллажами, заполненными книгами, и с искусной работы книжным шкафом в европейском стиле, в котором были расставлены фолианты в коричневых кожаных переплетах с золотым тиснением. Посторонний при виде этих книг сильно удивился бы, поскольку на каждом корешке было напечатано: Чуньюй Баоцэ. А рядом был и сам великий автор: вьющиеся волосы, направленные слегка вовнутрь зубы, возраст чуть меньше шестидесяти, скорбное выражение лица. Подтяжкин отлично знал происхождение этих книг: хозяин, пребывая в добром настроении, увлеченно рассказывал о том о сем, сидевшая рядом стенографистка, шурша ручкой по бумаге, всё записывала, а затем передавала в секретариат, подкидывая работенку тамошнему начальнику по прозвищу Колодкин. Секретариат распределял все записи по категориям: «Учения», «События», «Размышления», – и дополнял, превращая в объемные сочинения. Поначалу Подтяжкин никак не мог понять, что означает прозвище «Колодкин», а когда понял, восхитился, насколько оно удачно подобрано: если собрать огромное нагромождение текстов в толстенный том, то, конечно же, получалась недюжинная колода! Он в полной мере познал ораторский талант хозяина. Хоть обычно тот был ленив, вял и немногословен, в хорошем настроении он прямо-таки разливался словесной рекой. Конечно, когда он злился, то становился еще более красноречив, но даже ругался не так, как другие: то изумлял книжными оборотами, то применял устрашающе грубые ругательства. Он был человеком невероятно начитанным, мог экспромтом цитировать книги и шокировать непристойными выражениями. В моменты воодушевления он начинал нести такую чепуху, что окружающие рты раскрывали от изумления. К примеру, однажды на Новый год он пошутил, что в корпорации нужно устроить соревнования «кто лучше пускает газы» и хорошенько наградить победителя. Больше всего Подтяжкин любил беседовать возле джакузи: они с хозяином усаживались на раскладные стульчики, пили чай или вино и чувствовали себя раскованно. В хорошем настроении хозяин, бывало, отпускал шуточки в адрес большого пуза Подтяжкина, добавляя, что оно, наверное, мешает любовным утехам.

– Ты хоть и приходишься мне внуком, но давай без церемоний, поговорим о деле.

Это была его коронная фраза. Подтяжкин поджал губы и сделал серьезное лицо, потому что обнаженные зубы могли быть восприняты как «коварная ухмылка».

– Терпеть не могу людей с коварными ухмылками; большинство предпринимателей – обманщики, – хозяин постучал безымянным пальцем по столу. – Я размышлял о том, что пора затеять новый проект. Посещала ли тебя, уважаемый, подобная мысль?

Подтяжкин улыбнулся, обнажив два торчащих клыка:

– Председатель, вам стоит только распорядиться.

На самом деле он считал, что сфера деятельности корпорации и так чересчур широка, и если ее еще расширить, убытков не избежать. «Мы и так уже чем только не занимаемся, осталось только бордель открыть», – подумал он про себя.

Чуньюй Баоцэ покосился на него:

– Нам пора бы замахнуться на море.

– У нас же есть трансокеанская компания.

– Это не то. От нее уже давно одни проблемы из-за пиратов. Я говорю о заливе на северо-востоке, там есть деревушка под названием Цзитаньцзяо.

До Подтяжкина дошло не сразу, мысли его были заняты судном, которое двумя годами раньше похитили пираты. Он тогда не спал днями и ночами и от переживаний истомился так, что оба его торчащих клыка расшатались. А председатель совета директоров тем временем безмятежно парился в джакузи, лишь однажды спросив его про выкуп.

Подтяжкин растерялся. Чуньюй Баоцэ на клочке бумаги размером с ладонь нацарапал карандашом два имени и пододвинул к нему:

– Найди информацию об этих двух людях, выясни, что там у них за дела.

3

Неделю спустя информация о тех двоих в полном объеме дошла до мансарды, в которой размещалась штаб-квартира. О деревне Цзитаньцзяо и У Шаюане ничего интересного: рыбацкая деревня с рыболовецкими бригадами и ее управляющий с делом, унаследованным от предков, – всё в таком духе. Зато председателя Чуньюя чрезвычайно заинтересовала краткая биография деревенского главы: мать его рано скончалась, отец вернулся на свою родину в Пекин; У Шаюань жил с отцом и какое-то время работал в Пекине, но, когда ему перевалило за двадцать, уволился и вернулся в деревню. Его супруга, учительница начальной школы, сбежала с каким-то офицером, и теперь он жил один. «Стало быть, одинокий холостяк», – пробормотал Чуньюй Баоцэ, раздувая щеки. Тридцатилетняя женщина по имени Оу Толань жила в Цзитаньцзяо довольно долго, и это был уже третий ее приезд туда. Она была ученым-фольклористом из Пекинского института культуры, и ей пришлось задержаться в этой далекой деревушке для проведения кое-каких исследований в рамках работы над каким-то культурным проектом.

– Фольклористика? А что это такое? – спросил он у Подтяжкина.

– Ох, председатель, я поначалу и сам не понял, поэтому провел кое-какую работу и выяснил, что фольклористы собирают всякие допотопные народные предания, поговорки и тому подобное, записывают их и выпускают в виде книг.

Чуньюй Баоцэ холодно усмехнулся:

– На свете каких только чудес нет, даже такой ерундой кто-то занимается. Гм, ну а сама она что за штучка?

Подтяжкин прищелкнул языком:

– Планов у нее вагон, она собирается исследовать рыбацкие запевки на всём полуострове и написать толстенный талмуд под названием «Исследование рыбацких запевок», представьте себе, целую книгу из ничего. Хотя для таких, как она, это самое подходящее занятие… – Многословие Подтяжкина граничило с занудством, но Чуньюй Баоцэ жадно внимал, не перебивая.

– Если задуматься, это всего лишь убогая рыбацкая деревушка, ничего интересного, а она туда приезжала уже трижды, и каждый раз оставалась там всё дольше. Не иначе у нее там свои интересы.

– Да ну? Говори точнее.

Подтяжкин кашлянул и, приободренный комментарием хозяина, заговорил громче:

– Где еще она бы отведала таких вкусных морепродуктов? Конечно же, она приехала ради еды, а еще там хороший воздух. В общем, она пристрастилась…

Чуньюй Баоцэ недоверчиво покосился на него:

– Что, только ради этого? И больше ничего? А что у нее с этим У Шаюанем? Они везде ходят вместе, ну прямо пара голубков. Пойми, в чем суть: ты должен исследовать отношения между этими двумя так же, как она исследует рыбацкие запевки. И про женщину эту… гм… она одна или как, выясни. Разведена? Старая дева? Каково семейное положение? Вот что тебе надо узнать.

Лоб у Подтяжкина покрылся испариной, он закивал:

– Да это несложно. Я просто не думал, что такие подробности нужны, я-то выяснял с точки зрения профессиональной деятельности, однако… конечно, маловероятно, что они вместе, я думаю даже, вовсе невозможно.

– Доказательства есть? – Чуньюй Баоцэ был готов треснуть кулаком по столу.

Подтяжкин испуганно отпрянул:

– Да сами подумайте, такая барышня – и спутается с главой рыбацкой деревни? Нонсенс! Председатель, вы уж слишком мнительны, по-моему, это невозможно.

В кабинете воцарилась мертвая тишина. Чуньюй Баоцэ долго не произносил ни слова. Но он доверял своему чутью. С тех пор как он увидел этих двоих входящими под навес в тот роковой полдень, в его воображении они слились в единое целое, и у него сложилось конкретное представление о них. Простодушие его внучатого племянника, который никогда не отличался богатым воображением, было одновременно и огромным преимуществом, и величайшим недостатком. Конечно, он бы не хотел, чтобы делами его фирмы управлял какой-нибудь фантазер, но в то же время обсуждать дела с таким простаком, как Подтяжкин, иногда бывало тяжко.

– Послушай сюда, внучек, – с каменным лицом обратился председатель к гендиректору, – тебе придется придумать, как сотрудничать с этим человеком. Мне понравилась та бухта, ее белый песок приводит меня в восторг!

Подтяжкин знал, что хозяин обращается к нему «внучек» только когда крепко ухватится за какую-то мысль. Когда он слышал это слово, кожа у него на голове натягивалась, и он не позволял себе расслабляться. Он долго вращал глазами, размышляя над смыслом всего сказанного председателем, но никак не мог этот смысл уловить и решил, что вся учеба прошла даром. В их роду Подтяжкин был единственным представителем своего поколения, окончившим университет. Он попал в набор 1977 года, когда была восстановлена система вступительных экзаменов, и поступил, несмотря на страшную конкуренцию. Не сказать, чтобы он отличался феноменальным умом, зато обладал способностью к механическому запоминанию и достаточной усидчивостью, чтобы уйти с головой в учебу. В свое время Чуньюй Баоцэ посадил его в кресло генерального директора только по двум причинам: во-первых, родня надежнее, во-вторых, у него есть высшее образование. Сам председатель совета директоров не получил должной академической подготовки. В совсем юном возрасте он покинул родные края и вел кочевую жизнь. По его собственным словам, он окончил «бродячий университет»: «Это наивысшее образование в мире, поэтому я и тебе, внучек, нос утру. Так что не вздумай зазнаваться: те крохи знаний, которые ты получил, совершенно недостаточны, наша корпорация намерена создать величайшую компанию, а не фирму-однодневку, которая сорвет куш и развалится, так что слушай меня и мотай на ус!»

То, что дед был всего на год старше внучатого племянника, не мешало его устремлениям, и Подтяжкин никогда не осмеливался задирать перед ним нос. Этот человек никогда не упускал случая пополнить его образование: посылал за границу на разведку, дважды отправлял в самые известные учебные заведения на повышение квалификации, а также направил в знаменитый университет с наказом получить ученую степень в области экономики и управления, обучаясь без отрыва от производства. Подтяжкин испытывал такую колоссальную нагрузку, что всего за несколько лет его черная блестящая шевелюра наполовину поредела. Ощупав его макушку, Чуньюй Баоцэ сказал:

– Ну что ж, когда ты семи пядей во лбу, пышная шевелюра только мешает. К тому же с такой внешностью тебе будет сложнее распутничать с женщинами.

Последнее замечание было сказано в шутку: на самом деле насчет нравственного облика Подтяжкина можно было не беспокоиться. Единственная трудность в работе на деда заключалась в том, что Подтяжкин никак не мог угнаться за стремительным полетом его мысли. Вот и на этот раз ему пришлось уточнить:

– Как же мы будем сотрудничать с Цзитаньцзяо?

– Вот это тебе и надо придумать. Сообрази, как это лучше сделать, посоветуйся со своей командой, а я буду участвовать по мере необходимости. Ну а теперь хватит об этих пустяках. Вернемся к рыбацким запевкам, они меня заинтересовали – это же будет такое крупное сочинение. Сейчас меня больше всего волнует это, иначе я бы не создал секретариат и не стал бы нанимать Колодкина. – Хозяин непроизвольно обвел взглядом ряды переплетов с золотым тиснением, затем очнулся, разлил в бокалы красное вино и протянул один собеседнику.

У председателя совета директоров было лучшее вино, которое когда-либо пробовал Подтяжкин. Но в данный момент ему было не до смакования вина, он пытался понять, о чем думает этот человек. Хозяин действительно интересовался сочинительством, был на нем буквально помешан; это пристрастие сформировалось у него еще в отрочестве. Рассказывая о былых временах, он становился чрезвычайно многословен; вопрос был в том, что же он в данном случае хотел получить. Он сказал, что та бухта приводит его в восторг, так к чему ему все остальные вопросы?

– Боже мой, теперь я начинаю кое-что понимать, – проговорил Подтяжкин, похлопал себя по облысевшей макушке и мысленно воскликнул: «Так это же девица приводит его в восторг!»

– По макушке себя шлепаешь, значит, скоро дойдет, наверное… – Чуньюй Баоцэ одним глотком осушил бокал вина.

– Угу, это несложно. Это можно устроить. Вот только в том, что касается фольклористики, я полный профан. Сперва нужно как следует изучить эту область, чтобы понять, что это за девица, а затем уже…

– Не смей называть ее девицей! – серьезным тоном прервал его Чуньюй Баоцэ.

– По… почему?

– Ученых надо уважать!

Подтяжкин сник, согнулся в пояснице, словно у него разболелся живот, и втянул губы. В этот момент он утвердился в своей догадке: дедуля действительно положил на женщину глаз. Мать твою, в таком возрасте думать о такой ерунде вместо того, чтобы делом заниматься! Но что поделать, дедушек не выбирают. Подтяжкин больше не проронил ни слова: он знал, что отныне ему придется еще долго заниматься этим поручением. Он хотел выкроить время, чтобы доложить о том, как идут дела на золотых приисках и в сфере недвижимости, потому что последнее время и там и там возникало много проблем, в том числе и трудноразрешимых. Но теперь у него пропало настроение всё это обсуждать. Он понял, что председатель совета директоров либо не интересуется этими вопросами, либо целиком полагается в их решении на подчиненных, либо считает эти дела слишком мелкими и недостойными его внимания. Словом, он не собирался в них вмешиваться. Этот человек теперь наслаждался безмятежной жизнью, и нарушивший эту безмятежность совершит тем самым вопиющее преступление. Подтяжкин вечно играл роль преступника, потому что знал, что никто другой во всей корпорации не способен взять ее на себя. В их золотых рудниках погибло уже немало рабочих, две трети погибших должным образом похоронены, а с остальными возникли трудности, и дело не продвигалось. Он опасался, что возникнет еще больше проблем, и решился на рискованный шаг. Перед ним стояла дилемма: рассказывать ли о предстоящем решении? После долгих колебаний он решил не рассказывать.