Текст книги "Майор и три богатыря"

Глава 2.
Поиски купеческой дочери

Тем временем на Дальнем Западе была глубокая ночь. В башне на одинокой скале горели факелы. Горели они и в глубоком подземелье, где за семью дубовыми дверьми и семью медными замками томилась Настенька. Ещё не пришедшая в себя после того, что произошло после ворожбы, она лежала на полу подземелья, прикованная за ногу к стене тяжёлой цепью. Перед ней прохаживалось взад и вперёд Чудище:

– Слушай меня, девица красная. Хотела ты меня в полон взять? Чтобы на цепи держать? Не пройдут со мной такие шутки! Я – Чудище Великое! И за гордыню и наглость свою всю жизнь расплачиваться будешь! Теперь ты мне до конца жизни служить должна! По дому работать – убирать, стирать, что там ещё делают?

Настенька поняла, что крепко влипла. Она не знала, сколько прошло времени и где она находилась, о том, чтобы убежать, она даже не думала – вообще, на то, чтобы думать, сил особо не осталось, да и не была она к этому процессу приучена. Поэтому только и оставалось ей, что снова горько заплакать, но это она делала уже в одиночестве, ибо, закончив свою речь, Чудище повернулось, махнуло хвостом, больно стегнув Настеньку по ногам, и вышло из темницы.

Поднявшись по винтовой лестнице, ступени которой сильно стёрлись, Чудище очутилось в своих покоях. Они представляли собой полную противоположность тёмному и сырому подземелью. Их ярко освещали многочисленные свечи, стены были затянуты дорогими тканями, а мебель была деревянная, резная, сделанная в самом Константинополе. Помимо любви к красивой обстановке, Чудище имело небольшую слабость – оно испытывало тягу к современному искусству, и по его покоям были расставлены и развешаны идолы, привезённые из земель славян, металлические украшения из земель франков и викингов и даже несколько икон, привезённых, опять же, из Константинополя.

Привычки и увлечения Чудища стоили немалых денег, но это не было проблемой – мимо башни нередко проплывали, возвращаясь с очередного грабежа, викинги, и Чудище брало с них плату, угрожая наслать бурю, которая отправит на дно всю добычу. От них же Чудище узнавало о всех современных веяниях в искусстве и зачастую заказывало им доставку того или иного произведения. Раз оно даже заплатило одному из конунгов, чтобы он доставил из дыры, называвшейся то ли Лютеция, то ли как-то ещё, статую какой-то крылатой дряни, украшавшую местную церковь. Подобные украшения только вошли в моду, и Чудище страстно желало заиметь образец в своей коллекции. Конунг задание выполнил, правда, по ходу дела, сжёг весь город, но побочные эффекты Чудище мало волновали. Теперь статуя красовалась над воротами башни, в которой Чудище обитало.

Единственным местом в башне, где никаких произведений искусства не наблюдалось, был последний этаж. Там находился только один предмет – громадное зеркало на гранитной подставке. Чтобы поднять его сюда, Чудищу пришлось напрячь всю свою магическую силу, ибо одно дело доставить миниатюрную отроковицу из Киева, а другое – поднять на верхний этаж несколько тонн гранита. Когда-то давно Чудище получило зеркало в подарок от Ундины, проживавшей в Галлии. В нём отражалось всё, что происходило в башне, а когда к ней приближался незнакомец, оно начинало вопить благим матом, так что иногда именно эти вопли незваных гостей и отпугивали. Благодаря зеркалу Чудище могло не тратиться на охрану и жило в башне в гордом одиночестве – если, конечно, не считать отроковиц, которых оно время от времени похищало в разных странах.

Отроковицы были ещё одной слабостью Чудища. Помимо прочего, они были нужны Чудищу для экономии магической силы – при наличии в башне девицы, можно было заставить её убирать и прислуживать, не задействуя магию по мелочам. Поэтому в подземелье почти всегда содержалась хотя бы одна отроковица. Когда они совсем обессиливали от жутких нагрузок, Чудище по дешёвке продавало их проезжим викингам, которым постоянно требовалось приносить кого-то в жертву Одину.

Выехав из ворот стольного града Киева, три богатыря медленно поехали вдоль дороги, ведущей на Запад. Ничего хорошего там не было – сначала Галич, потом Польша, где говорили вроде по-русски, но как-то странно, а потом вообще неизвестно что, где богатыри по работе уже бывали, но находили те края крайне непривлекательными – и даже алкоголь там делали, на их вкус, хуже, чем на Руси. Правда, по мнению всех троих, в южном, восточном и северном направлениях тоже было так себе – хазары, волжские булгары и новгородцы казались ничем не лучше поляков, немцев и галичан.

Миновав холм, на котором стояла уже известная нам избушка Бабы-Яги, откуда как раз доносился чей-то визг, они пришпорили коней. Дорога петляла между холмами, уводя всё дальше и дальше и становясь всё хуже и хуже – по мнению дьяков, отвечавших за её ремонт, чем больше появлялось на ней ям и рытвин, тем труднее было захватчикам дойти до города Киева. Правда, захватчиков это не убеждало, и до Киева они доходили с завидной регулярностью.

То тут, то там встречались деревни, жители которых не обращали на проезжавших никакого внимания – их интерес могли вызвать только княжеские дьяки и дружинники, выехавшие на полюдье, но, во-первых, на полюдье ездили зимой, а во-вторых, не втроём, а гораздо большими группами – иначе было опасно. Так, пересказывая друг другу услышанные в корчмах срамные истории и время от времени останавливаясь, чтобы справить естественные надобности, скакали богатыри почти до полудня. В полдень же они подъехали к развилке, где дорога разделялась на три.

Перед развилкой стоял камень, на котором правильным уставом было выбито:

Прямо пойдёшь – к полякам придёшь.

Налево пойдёшь – в Корсунь придёшь.

Направо пойдёшь – в Литву придёшь.

Добрыня Никитич прочитал надпись вслух, но это было излишне – все трое знали её наизусть.

– Ну что же, – изрёк Илья Муромец. – Сказано – на запад ехать, так и поехали. А в Корсунь и к литовцам нам пока не надобно.

И богатыри поехали на запад.

Вскоре богатыри увидели большой развесистый дуб. Подъехав к нему, они спешились, привязали коней, наскоро перекусили сухарями, запили их самогоном, обсудили, в каком порядке будут дежурить, и легли спать.

Времена тогда были неспокойные, разбойников водилось много, поэтому путники спали, не снимая кольчуг и мечей. Первым выпало дежурить Алёше Поповичу, как самому молодому. Чтобы не заснуть, он описывал круги вокруг дуба, поглядывая вокруг. Гораздо чаще он, правда, смотрел на походные песочные часы, которые должны были показать, когда придет пора будить Добрыню Никитича.

Когда половина песка просыпалась вниз, Алёша Попович решил дать себе небольшой отдых, подошёл к стволу, облокотился на него и снял шлем. Вдруг ему на голову что-то упало. Выхватив меч, богатырь посмотрел вверх и увидел, что на ветке сидит ворон и внимательно на него смотрит.

– Смотри, куда гадишь, хмырь пернатый! – прошипел Алеша.

Ворон благоразумно перелетел на более высокую ветку и ответил:

– А ты кто, вообще, такой? Я на этом дубе живу, вот и гажу. Или уже у себя дома нагадить нельзя?

Алёша Попович вложил в ножны меч и потянулся за луком, но был остановлен окриком проснувшегося от шума Добрыни Никитича:

– Отставить стрелять! Что тут происходит?

– Да вот, Добрыня, ворон этот на голову мне насрал…

– А ты не зевай! Воин должен быть внимательным! Надо было пристрелить до того, как срать начнёт, а сейчас поздно уже.

– Вот именно, – заметил ворон. – Вы кто вообще такие и куда путь держите?

– А тебе зачем? – спросил Добрыня Никитич, который, как старший, взял на себя ведение разговора.

– Как зачем? Остановились под моим дубом, намусорили тут, так хоть представьтесь, – обиженно сказал ворон.

Оглядев место ночлега и признав претензию справедливой, Добрыня ответил:

– Из Киева мы. А путь держим на запад. Куда точно – не знаем.

– Как не знаете?

– А вот так. Подрядились мы найти дочку купца одного – Чудище Заморское её похитило. Знаем только, что живёт Чудище далеко-далеко на Западе, на берегу холодного океана, в башне на одинокой скале. Вот и едем мы искать эту самую скалу.

– Да-а… Нелегко вам, добры молодцы. И как же вы её искать-то собираетесь? Без карт, без джипиэса и даже без какого-нибудь завалящего путеводителя?

Добрыня понял, что разговор начал принимать нежелательный оборот – похоже было, что ворон пообразованнее его, и даже умение читать и писать его бы не удивило. С другой стороны, он мог дать какой-нибудь совет, поэтому Добрыня решил не будить вспыльчивого Илью Муромца, а попытаться вытянуть из ворона что-нибудь дельное.

– Может, ты нам что-нибудь посоветуешь? Умный, небось, образованный. Живёшь уже лет триста?

– Ну, чуть поменьше, – ответил ворон. – Двести двенадцатый год третьего дня мне стукнул…

– Всё же побольше, чем нам, – заметил Добрыня.

– Это да, – сказал ворон. – Так вот… Про Чудище ваше довелось мне слышать – оно в западных краях известно. То девку где-нибудь сопрёт, то статую своротит. Говорят, оно статуи любит. Как выглядит Чудище – не знаю. По ночам оно, в основном, пакостит, и мало кто его видел. А те, кто видел, уже ничего и не расскажут.

– А живёт-то оно где? Ехать нам куда? – спросил, с некоторым оттенком нетерпения, Добрыня.

– Сие мне неведомо… А кому ведомо – это купцам, которые искусством торгуют.

– Чем? – переспросил Добрыня, услышавший незнакомое слово.

– Искусством. Статуями, драгоценностями, картинками разными. Очень Чудище искусство это любит. Так что ищите купцов таких – может, скажут чего… А ещё – если будете ехать дальше на запад, то через несколько дней, в Галицком княжестве, увидите недалеко от дороги старую избушку. В ней живёт ведьма, которой лет побольше, чем мне, и знает она побольше моего. Вы её спросите.

С этими словами ворон ещё раз нагадил, попав прямо на лежащий на земле щит всё ещё спавшего богатырским сном Ильи Муромца, взмахнул крыльями и улетел.

Проводив взглядом ворона, Добрыня Никитич и Алёша Попович стали будить Илью Муромца. Задача оказалась не из лёгких – спал он вполне богатырским сном, и на усилия двух своих друзей совершенно не реагировал. В конце концов, затратив немало сил, они всё же добились успеха. Увидев, что глаза Ильи Муромца стали открываться, Алёша Попович и Добрыня Никитич отскочили в сторону, чтобы не попасть под горячую руку. Открыв глаза, Илья Муромец сел, несколько раз махнул своими пудовыми кулаками в разные стороны, выругался и наконец спросил:

– Что, уже утро али тревога какая?

Добрыня Никитич с Алёшей Поповичем подробно изложили ему разговор с вороном.

– А, это интересно, – пробурчал Илья Муромец. – Ведьма, значит… В Галицком княжестве… Ну что ж, побеседуем с ней – как доберёмся.

С этими словами он закрыл глаза, лёг и вскоре на всю округу снова раздался его богатырский храп.

Добрыня Никитич же бросил взгляд на песочные часы и сказал:

– Пойду-ка я ещё вздремну. Тебе, Алёша, ещё четверть склянки дежурить осталось.

И он тоже заснул, оставив Алёшу Поповича в одиночестве размышлять над словами мудрого ворона.

Проснувшись на рассвете, три богатыря неторопливо позавтракали, запили завтрак самогоном, без которого, как известно, еда – не еда, оседлали коней и двинулись дальше на запад. Прибрать на месте ночлега даже и не подумали, что должно было вызвать ещё большие претензии ворона. Это богатырей, правда, совершенно не волновало, так как ворон своё дело сделал – необходимую информацию от него получили, и в дальнейшем можно было обойтись без излишнего политеса.

Почти не останавливаясь, богатыри скакали целый день. Когда солнце уже начало клониться к закату, вдалеке показались строения. Подъехав ближе, они увидели два стоящих рядом покосившихся сруба, отделённых один от другого бревном, выкрашенным в красные и белые полосы. На ближайшем срубе не очень ровным уставом было написано: «Киевское княжество. Таможня. Проездные грамоты предъявлять в развёрнутом виде».

Когда богатыри приблизились, дверь сруба отворились, и оттуда вышли трое – дьяк в накинутом на плечи кафтане и двое дружинников. Дьяк закричал на богатырей, чтобы останавливались, а дружинники для подкрепления эффекта выразительно замахали мечами. Богатыри съехали на обочину и приблизились к дьяку.

– Кто вы такие, люди добрые, и куда путь держите? – поинтересовался дьяк.

– Богатыри мы. Из Киева. По делам едем, – кратко ответил Илья Муромец.

– Та-ак… Богатыри… По делам… А проездные грамоты у вас, люди добрые, в порядке?

– Да как же без них… – сказал Илья Муромец и полез в заседельную суму. То же самое сделали и два других богатыря. Достав куски пергамента, с которых свисали на шнурках красные сургучные печати, они подали их дьяку.

– Так… Печати княжеские… Всё как надо… А по каким делам вы едете, позвольте поинтересоваться?

– По личным, – ответил Илья Муромец.

– А в проездных грамотах написано, что выданы они для проезда по делам государственным. Особой важности.

– Ты дьяк, не тяни, нам проехать надо, дела у нас, – начал заводиться Илья Муромец.

Добрыня Никитич, поняв, что ситуация накаляется и может принять непредсказуемый характер, выехал немного вперёд:

– Понимаете ли, любезнейший, мы, вообще-то, по поручению князя едем, просто дело у нас срочное, и, как бы это сказать, деликатное… Поэтому и грамоты такие. И дополнительные проездные грамоты есть… – с этими словами Добрыня выудил откуда-то несколько золотых и протянул дьяку.

– Ну, это другое дело, – заметил дьяк, пряча монеты в складках шаровар. – Вижу, грамоты у вас в порядке.

Дружинники тут же кинулись к бревну и, кряхтя, откатили его в сторону. Богатыри слегка пришпорили коней и шагом проехали до следующего сруба, на котором было написано: «Владимир-Волынское княжество. Таможня. Проездные грамоты предъявлять в развёрнутом виде».

Там описанная сцена повторилась, за тем лишь исключением, что Добрыня Никитич сразу начал говорить с дьяком, не позволив Илье Муромцу рта раскрыть. В результате, беседа с владимир-волынским дьяком обошлась в несколько меньшую сумму, чем беседа с киевским.

Когда монеты перекочевали от Добрыни Никитича к дьяку, владимир-волынские дружинники отодвинули своё бревно, богатыри пришпорили коней и поскакали по просторам сопредельного княжества.

Три дня скакали богатыри по Волыни. Ничего особенного по дороге не видели – те же поля, те же холмы, те же постоялые дворы, что и в Киевском княжестве. Дороги тоже были похожи на киевские – видимо, и во Владимиро-Волынском княжестве полагали, что по плохим дорогам иноземным захватчикам трудно проехать.

На третий день подъехали богатыри к границе Владимиро-Волынского и Галицкого княжеств. На волынской таможне тоже нового не обнаружили – такой же дьяк с несколькими дружинниками, да и такса не особо отличалась. Богатыри быстро преодолели это препятствие и подъехали к срубу, в котором сидели галицкие таможенники.

Что-то здесь было не так. На стене сруба красовалась сделанная ровным красивым уставом надпись: «Галицкое княжество. Таможня имени князя Ярослава Осмомысла». Надпись была уж больно аккуратной, а сама таможня оказалась гораздо чище виденных ранее. Не менее странно выглядели дьяк и дружинники – одежда и оружие у них были вычищены, а на лицах отсутствовали следы злоупотребления мёдом, брагой и самогоном.

Уже наученные опытом, богатыри подъехали к таможенникам с развёрнутыми проездными грамотами и, чтобы сэкономить время на объяснения, сообщили, что едут но наиважнейшему государственному делу – поручение князя, знаете ли, потому и грамоты проездные с личными княжескими печатями. Бросив взгляд на грамоты, дьяк поинтересовался:

– А оружия зачем столько? И в мешках у вас что?

– Оружие наше, – ответил Добрыня Никитич. – Как же без оружия? Мы же богатыри! А если разбойники? Или нечисть какая?

– У нас в княжестве разбойников и нечисти не водится, – уверенно заявил дьяк. – За тем Его Светлость князь ой как строго следит! Так что оружие надо сдать.

– Кому сдать? – опешили богатыри.

– Мне, – ответил дьяк. – Как назад поедете – обратно и возьмёте.

– Так мы же по княжескому поручению! – удивлённым голосом сказал Добрыня Никитич. – Как же нам по княжескому поручению, да без оружия?

– Ничего не знаю. Не велено с оружием в Галицкое княжество пускать. Порядок у нас.

Илья Муромец начал терять терпение:

– Да какой такой порядок! Богатыри мы – понял? Богатыри! Нам без оружия ездить не пристало!

– Ты это, поосторожнее, – дьяк немного попятился назад, а стоявшие у него за спиной дружинники выхватили мечи. – У нас тут порядок!

– Да ты, смерд, на киевских богатырей никак руку поднял! – завопил Илья Муромец и взмахнул палицей. Дьяк и дружинники бросились в разные стороны, а Илья Муромец пришпорил коня, перемахнул через бревно, загораживавшее проезд, и поскакал прочь. За ним, поняв, что делать больше нечего, рванули и Добрыня Никитич с Алёшей Поповичем.

Удалившись от таможни на достаточное расстояние, богатыри остановились перевести дух.

– Ну и наделал ты делов, Илья, – отдышавшись, проговорил Добрыня Никитич. – И что нам теперь делать? Искать Чудище, а попутно от дружинников князя Ярослава бегать?

– Ты дружинниками Осмомысла меня пугать будешь?! – взбесился Илья Муромец. – Да я их…

Добрыня Никитич понял, что спорить бесполезно:

– Ладно, поедем лесом, авось ни на кого не наткнёмся. Главное – ведьму найти. А там – потихоньку лесом границу перейдём, и дальше, на запад.

На том и порешили. Богатыри поехали краем леса – чтобы и с дороги их не очень было видно, и избушку ведьмы, стоявшую, по словам ворона, у самой дороги, не пропустить.

Долго ли, коротко ли, увидели они вдали дымок. Двинулись вперёд осторожнее – иди знай, что там такое, но, подъехав ближе, увидели одинокую покосившуюся избушку. На завалинке около избушки сидела одетая в лохмотья седая косматая старуха и хлебала что-то из деревянной плошки. Больше никого вокруг не было. Рассудив, что на дружинников галицкого князя старуха не похожа, богатыри подъехали и спросили:

– Бабушка, ты, часом, не ведьма, которая у дороги живёт?

Оторвавшись от еды, старуха окинула их взглядом и ответила:

– Ну, ведьма. А вам чего надобно, добры молодцы? И что вы такого натворили, коли вас дружинники князя ищут?

– А ты, старая, откуда знаешь, что ищут? – спросил Илья Муромец в свойственной ему фамильярной манере.

– Да приезжали тут давеча, – ответила старуха. – Спрашивали, не видела ли я троих хулиганов, которые в здешнее княжество незаконно въехали. Очень они на вас осерчали.

– И что же ты им сказала?

– Да ничего не сказала. Очень уж они невежливые были – прямо как ты, добрый молодец. А мне князь не указ – меня воины самого германского императора как-то сжечь пытались.

– И что же они, просто так уехали? – удивлённо спросил Добрыня Никитич, заметивший, что визит дружинников галицкого князя не причинил ведьме материального ущерба.

– Почему же уехали? – ответила ведьма. – У меня припасы кончились, а оголодала я дюже. Вот и получилась из них похлёбка. Княжеский дружинник, милок, он пожирнее не только окрестных крестьян, но даже и многих добрых молодцев. Видишь, похлёбка наваристая получилась?

Ведьма кивнула на деревянную плошку и добавила:

– Не хотите ли угоститься, чем боги послали? А заодно и расскажете, зачем пожаловали.

Несмотря на богатый и весьма разнообразный опыт, богатырям стало несколько не по себе. От похлёбки они вежливо отказались, Илья Муромец с испугу пробормотал, что дедушка у него был раввином и поэтому мясо он ест только кошерное (Добрыня Никитич с Алёшей Поповичем разинули рты от удивления). Чтобы сгладить неловкость ситуации, предложили ведьме угоститься самогоном из их запасов. Ведьма отказываться не стала, что сразу улучшило атмосферу.

Когда бутыль самогона была выпита, ведьма приступила к делу:

– Ну что ж, добры молодцы, куда путь держите и чего вам от меня надобно?

– Видите ли, бабушка, нанял нас один купец из Киева дочку похищенную найти.

– А дочку, небось, Чудище Заморское похитило?

– А тебе откуда ведомо? – удивились богатыри.

– Да что тут гадать-то? Кто же ещё по всей Европе девок крадёт? Раньше на Руси этим Змей Горыныч с Кащеем занимались, а в Европе – Фафнир. Так Кащея Иван-дурак ещё при Рюрике порешил, Змею ты, Добрынюшка, головы поотрубал…

Тут только богатыри сообразили, что не представились:

– Откуда ты, бабушка, нас знаешь?!

– Да кто ж вас не знает-то? Про дебоши, что вы в Киеве устраивали, слухи не токмо сюда, аж до самого Константинополя докатились. Да и про делишки ваши некоторые…

– А…

– Ты бы не перебивал меня, милок? Так вот, Фафниру конец пришёл, когда вас князь Владимир в Бургундию в командировку посылал – тамошним дебоширам помогать.

– Ты, бабка, поосторожнее! – вспылил Илья Муромец, первым оправившийся от изумления. – Мы не абы кто, мы – великие богатыри! Да и Зигфрид с друзьями – никакие не дебоширы!

– Как же не дебоширы, когда после вашей командировки по всей округе шнапс кончился, а в половине кабаков капремонт делать пришлось? Ты мне сказки-то не рассказывай – учёная я. И ты, милок, не перебивай – помощь-то тебе от меня нужна?

– Прости, бабушка, – дипломатично вмешался Добрыня Никитич. – Просто удивило нас, сколько ты всего знаешь…

– Да уж, знаю… Много чего знаю… Так продолжим – после того, как Кащея, Змея Горыныча да Фафнира порешили, только Чудище Заморское девок-то и прёт.

– А найти его где? – поинтересовался Добрыня Никитич.

– Э, милок, найти – это самое простое. Живёт оно далеко на западе, на берегу моря холодного, в башне на высокой скале. Вы прямо на запад езжайте, никуда не сворачивая, а как до моря холодного доедете – на север поверните, да езжайте вдоль берега. Рано или поздно до башни-то и доберетесь.

– И делов-то? – спросил Илья Муромец. – Так что в этом сложного?

– Опять перебиваешь, добрый молодец? И как это ты, нетерпеливый, богатырём стал? Обычно таких первое же чудовище на завтрак ест. Ты меня слушай. Сказала же, что найти его – самое простое. А проникнуть в башню потруднее будет. Дюже оно её охраняет.

– И что же нам делать, бабушка? – спросил Добрыня Никитич.

– Сказать-то я вам могу, но придётся вам за это поручение моё выполнить. Обещаете, что сделаете – дам вам совет. А не обещаете – не дам. Только учтите, обещать и не сделать – не получится. С того света вас достану!

Последние слова ведьма совершенно неожиданно произнесла жутким громовым голосом, настолько ужасающим, что появившаяся у всех троих мысль обещать и не сделать – что уж говорить, ведьма как в воду глядела – тут же пропала, как будто её и не было.

– Обещаем, бабушка, вот те зуб… крест, даём, – проговорили все трое нестройным хором.

– Вы крестом-то не клянитесь, чай, некрещёные, Перуну молитесь. Да и Яриле, причём последнему – чаще. Но поверю вам – вижу, что поняли. Так вот, много лет назад украло Чудище у меня ожерелье. С тех пор оно его при себе постоянно носит. Обещаете принести ожерелье – помогу вам.

Богатыри тут же закивали головами и дали честное слово ожерелье принести – всё равно выживание Чудища после общения с богатырями никакими планами не предусматривалось, так что снятие с мёртвого Чудища ожерелья проблемой не выглядело.

– Ну что ж, хорошо, – проговорила ведьма. – Теперь слушайте. В башню к Чудищу вы проникнуть не сможете – он там жуткую нечисть держит, какую – даже я не знаю. Нечисть эта, как только кто-то к башне приблизится, благим матом вопить начинает. А Чудище, как услышит – тут же реагирует.

– И пусть реагирует! Нешто мы с ним не справимся? – запальчиво крикнул Алёша Попович. – С драконами сражались, что нам Чудище какое-то?

– Ты, добрый молодец, молодой ещё и неопытный. Потому драконов всех уже порешили, а Чудище – нет ещё, что оно сильно умнее их будет. С Чудищем меча недостаточно. С ним думать надо, – и ведьма выразительно постучала кулаком по лбу.

– А чудищ разных что, мало поубивали? – спросил Добрыня Никитич. – Встречались мы по обмену опытом с одним – забыл, как звали, на западе жил, на острове, говорил не по-нашему – он какое-то чудище убил.

– Беовульф, что ли? – осведомилась ведьма. – Знавала я это чудище, Грендель его звали. Редкой глупости было существо. Тупое и жадное. Наше-то поумнее будет.

– И что же ты нам посоветуешь? – спросил Добрыня, одновременно дав пинка Алёше Поповичу, чтобы заткнулся и не говорил глупостей.

– Надо вам его из башни выманить – а как он выйдет, так его и ловите. Потом можете лезть в башню и девку оттуда вытаскивать.

– А как выманивать-то?

– Чудище это мерзкое, добры молодцы, искусство любит – статуи разные, картинки, бранзулетки. Оно и ожерелье-то у меня спёрло для коллекции. Вот на это и выманивайте. Раздобудьте что-нибудь такое поуродливее, а потом найдите купца, который подобным хламом торгует, и предложите ему купить. Он-то сразу Чудищу доложит…

– Почему же это хлам, бабушка? – спросил Добрыня.

– Потому как фигачат чёрт знает что! Смотреть невозможно! То ли дело раньше идолов мастерили…

– Идолы – это я понимаю – искусство…. – поддержал старуху Илья.

Бабка, однако, не обратила на сказанное Ильёй никакого внимания:

– Сейчас я немного поколдую, в блюдо волшебное посмотрю и скажу вам, к какому купцу идти надо – чтобы наверняка.

Кряхтя, она поднялась, взяла клюку и двинулась в избушку. Богатыри последовали за ней.

Изнутри дом ведьмы выглядел как типичное жилище человека, практикующего чёрную магию. Состоял он из одной горницы, которая в последний раз убиралась, видимо, ещё во времена Рюрика, а возможно, даже и при Гостомысле. По стенам были развешаны пучки трав, а на полках лежали прочие необходимые принадлежности магической деятельности типа дохлых крыс, высушенных языков повешенных и волос девственниц. В углу стояло несколько бутылей, содержимое которых, судя по цвету, было не чем иным, как кровью разной степени тухлости. В дальнем углу за грудами мусора виднелась небольшая печь, служившая хозяйке ещё и спальным местом. Заслонка была отодвинута, и виднелся стоящий в печи котёл, в котором, судя по запаху, нашли последнее пристанище дружинники галицкого князя Ярослава, прозванного современниками Осмомыслом.

Порывшись в куче мусора, ведьма выудила большое блюдо, покрытое толстым слоем пыли. Когда она протёрла его подолом юбки, блюдо заблестело, и богатыри с удивлением поняли, что оно золотое. Поставив блюдо на табуретку, ведьма налила в него воды из кадки, взяла с полки небольшую коробочку и высыпала из неё в блюдо серый порошок. Потом, обернувшись к богатырям, сказала:

– Чтобы я вас, всех троих, не видела и не слышала!

Замечание это было лишним – окружающая обстановка так впечатлила богатырей, что они прижались к стене и не отсвечивали. Не то, чтобы они ведьм не видали – и не только видали, даже во время командировок в Европу принимали участие в сожжении нескольких таких на кострах, но при процессе колдовства присутствовали впервые.

Наклонившись над блюдом, ведьма внимательно всмотрелась в воду и сделала несколько круговых движений руками. В избушке потемнело. Ведьма начала говорить на непонятном языке, голос её становился сильнее и сильнее, Добрыня Никитич даже подумал, что она вполне могла бы заменить дьяка, который еженедельно объявлял на рыночной площади Киева, кому князь приказал отрубить голову в ближайшие выходные. Вдруг ведьму стало окутывать облако тьмы, богатыри совсем перестали видеть, что происходит в центре горницы, и только слышали доносившиеся из облака непонятные слова. Ведьма говорила всё быстрее, вдруг издалека раздался заунывный вопль, услышав который, богатыри ещё крепче прижались к стене. В центре тёмного облака на мгновение вспыхнул яркий свет, раздался громкий крик «Мать твою!», темнота спала, и богатыри увидели ведьму и лежащего рядом с ней на полу странно одетого мужчину. Поглядев на него, ведьма ужаснулась:

– Тьфу ты, чёрт, вот он, склероз – падежи в заклинании перепутала!