Текст книги "Потусторонняя мораль"

Потусторонняя Мораль

Семья Граморт прибыла в родовое имение на следующий день после смерти ее владелицы – матери мистера Аланда Граморта. Его супруга – Лилиан, была беременна вторым ребенком; первому – Девину, уже исполнилось семь лет. Это был светловолосый и задумчивый ребенок, с волнующим взглядом пронзительных глаз миндально-желтого цвета.

Первое, что бросилось в глаза приезжим, только они ступили за ворота – это бескрайние просторы земельных владений, теперь так радушно, но слегка официально приветствовавшие их. Девин, казалось, не был так впечатлен увиденным, как его родители.

– Нда-а-а, скука смертельная,– проворчал он угрюмо, серьезно склонив голову. – Мам, а Ник и Макс смогут ко мне сюда приезжать?– сказал он, уже ожидая соглашения.

Его же вовсе не последовало, так как теперь взор мистера и миссис Граморт был устремлен на огромный особняк, и, несомненно, на его верхнюю – чердачную часть; отчего же ее, думаете вы? Оттого что именно там – как сообщили, таинственным образом умерла мадам Беатрис Луиза Граморт. Старуха была древней и в последние годы жизни увядала от немощной скованности движений. Бо´льшую часть времени она проводила в постели своей комнаты, ибо слабость ее ног не оставляла ей иного выбора. Голос ее был огрубевше – хриплым, но при этом бессильно – тихим, так, что когда она звала себе в помощь сиделку, это рассыпающееся эхо ее голоса отображалось от всех углов и этажей дома жутким многоточием. В такие мгновения, сиделка Энн Краутер, мирно посиживающая подальше от дальней комнаты старухи, глубоко вдыхала воздух и еще медленнее его испускала, закрывая глаза и молясь Богу, чтобы он сжалился над своей страдалицей и забрал ее в Царство Небесное поскорее.

Однако, хоть и была старуха обездвиженной, но жизнестойкости ее, как бы ни от этого, лишь прибавлялось; умирать она и не думала.

Говорили, что раньше с ней в комнате жил кот; поговаривали, что не простой это кот был. Гости часто слышали, как мадам Граморт с ним общается, поверяет ему свои горести и тот ей советует, мурлычет – как рассказывает. Но пробил его час, пришел в последний раз проститься с хозяйкой и больше не возвращался. Кто говорит, что видел его в нескольких милях задавленным, а кто предположил, что тот почувствовал скорую кончину хозяйки, и, уединившись, с горя подох.

Но те, кто со старухой были давно и близко знакомы, намекали, что именно кот наделял ее некоторой силой, связующей с жизнью. Однако мало кто верил сим небылицам, поскольку даже уникальные способности кота не уберегли хозяйку от кончины.

Между нашим отступлением, семейство Граморт – и близко не ведающее сих уточнений, заинтересованно размышляло о возможности сдачи некоторой части помещения в аренду. Не мудрено предположить, что именно той ее части, которая заключала в себе покойную.

Аланд Граморт, никогда не отличавшийся предрасположенностью к суевериям, и думать не думал отдавать часть своей матери; однако Лилиан безотступно настаивала жить как можно дальше от «Дальней комнаты» – в прямо противоположном крыле дома. Единственное препятствие, которого избежать было нельзя – это смежного коридора и лестницы, ведущей в холл и расположенной вблизи комнаты, ознаменуемой теперь нами «Покойной».

Мистер и миссис Граморт заняли спальню в самом конце коридора, так как там уже была размещена двуспальная кровать. Комната же Девина была расположена между спальней родителей и кладовкой, которая граничила, в свою очередь, с «Покойной».

День уже был на грани вечера, когда семья решила очертить вылазкой здешние окрестности. Девин и отец спокойно спустились в переднюю, пока Лилиан подбирала удобный для себя костюм. Нерасторопная по своей натуре, она ненароком заставила себя долго ожидать. Лилиан спустилась вниз уже при свете зажженных канделябр, описывающих по сторонам переднюю. Она была слегка встревожена приглушенной тягостью освещения, не предвещающего ничего хорошего. Аланд тоже стоял посреди зала, в растерянности запустив руки в брючные карманы и взволнованно уткнув взгляд в повешенную напротив картину,– на портрет мадам Беатрис более ранних лет, где она словно на что-то оборачивается, вглядываясь в темноту, сидя в своем роскошном, но, трудно не заметить – траурном платье; она словно вглядывается за осязаемую стену, куда-то вглубь; при обороте ее левая рука слегка соскальзывает в платье между коленей. Что хотел передать этим автор, тоже необъяснимо.

Девин в это время задумчиво выглядывал за большое панорамное окно.

– Нам нужно зажечь нормальный свет, Аланд,– взволнованно заявила Лилиан.– Только не могу найти включатели,– опомнилась она, оборачиваясь в поисках хоть одного.

– Здесь их нет, и не было никогда, сколько я себя здесь помню,– слегка опечаленно, но сохраняя уверенную осанку, сказал Аланд.

– Значит, пора бы навести здесь порядок, и провести освещение!– сказала Лилиан, в замешательстве оглядывая потолок, который был совершенно пустынный.

– Вряд ли выйдет, Лилиан,– тише проговорил Аланд, встревожено усаживаясь за обеденный стол, на край стула.

– Не нужно говорить загадками, ты же знаешь, как я боюсь темноты, тем более сейчас, после случившегося..– сказала Лилиан, обеспокоенно повышая голос. – Завтра же с утра, мы поедим искать толкового электромеханика,– заверила Лилиан. – Пойдемте, мальчики, на воздух, а то тут он еще и спертый!

Не дожидаясь реакции, Лилиан проследовала к парадной двери – как к облегчению,– где день давно сгустил краски сумерками. И никакого постороннего движения в пределах участка – совершенное затишье и приволье.

Лилиан, по инерции, взглянула на дом, просматривая справа налево все окна. Внезапно ей повидился тусклый мерцающий огонек, в круглом чердачном окошке, под навесом крыши. Лилиан передернуло от страха, но она сумела сдержать нашедшую дрожь, так как в этот момент муж и сын выходили из дома.

Затем она еще раз, с замиранием дыхания, взглянула на верхнее окно, но перемена ожидаемого – окно теперь не выдавало мерцания – невольно отразилась на ее лице, обеспокоив Аланда; он неспешно обошел ее сзади, горячо обвив руками внушительных объемов живот.

– Лила, милая, ты что-то увидела, что тебя встревожило?– ласково-утешающим голосом поинтересовался муж.

– Нет-нет, все в полном порядке, мне показалось..– взволнованней ответила Лилиан, от неведения мужа ею увиденного.

Девин в это время отбежал подальше от дома, в безграничной радости от безмерной обширности владений. Затем он, забывшись, добежал до ворот и беззаботно обернулся взглянуть на родителей, с чем его взгляд, так на них и не сфокусировавшийся, плавно поднялся на верхнее окно под крышей дома. Девин замер в беспамятстве, изумленно приоткрыв рот. Его зрачки как будто гипнотически расширились. Он чувствовал сопутствующее приближение родителей, но внимательность была отключена неосознанным притяжением его глаз к чердачному окну. Как только родители подошли, – а было темно и они не видели его в этот момент,– Девин пришел в себя, переключаясь как ни в чем не бывало на общество семьи. Все последовали за громадные, туго отворяющиеся ворота, способные поддаться только при одновременном открывании двух створок. Сразу за воротами раскинулась длинная проселочная дорога по обе стороны, за которой высилась густая дубовая роща.. Довольно скорбным и неприветливым местом показалась она Лилиан, что нашло в ней неприятный отклик, взыгравшийся чувством грусти, переросшей в смутные опасения. На ум невольно находили мысли о совершенной отчужденности их места жительства от, и не намечавшихся в этих краях – домов-соседей. И действительно: по округе их дома, на несколько миль простиралась степь.

Было решено идти по дороге в левую сторону, где вдалеке виднелись многочисленные огоньки, неустанно подмигивающие и погасающие. Мистеру и миссис Граморт не терпелось побывать на наслышанных вечерних ярмарках, проходящих в самом центре городка. Им также хотелось повстречать людей, знакомых с матерью Аланда, которые были с ней в момент ее смерти. Так как городок был деревенского типа и к тому же малонаселенный, все и все друг о друге знали. Аланд, выросший в порядках оных мест, почти сразу поразмыслил, что все местные наверняка прослышаны об их приезде и соберутся сегодня в самом людном месте – на площади рыночного типа – в каком то из двух кабаков, чтобы обсудить свежие вести.

В вечерние часы, в полях гулял промозглый ветер, что не было учтено в наборе одежды нашим путниками и уже очень скоро – на полпути – все почувствовали невыносимый холод, в результате чего были вынуждены сплоченнее тесниться друг к дружке; Аланд и Лилиан загораживали собой Девина. Ветер бил их с таким запалом по содрогающимся и подающимся вперед спинам, что холод крепко завяз в их телах. Аланд был уверен, что они давно должны были миновать рощу, однако огни мелькали все так же далеко, а деревья, казалось, еще тяжелее нависли над ними, словно поглощая в себя идущих. Лилиан в недоумении и нетерпении оглянулась на дом. То, что она увидела, сдавилось в ее горле тихим возгласом ужаса, преходящим в сдавленный визг: дом нисколько не удалялся..! Но даже не это так испугало ее: в доме, во всех окнах горел свет и свет этот явно не исходил от электричества; и только в чердачном окне его не было..

–Мама!– начал, было, Девин, оборачиваясь к ней.

Но мать, всеобъятая ужасом их положения, удержала его за плечи руками, сильнее прижав к себе; глаза отблеснули призрачные мреющие огоньки. Она не могла вымолвить ни слова.

Так они прошли еще некоторое расстояние, вылившееся им, в общей сложности, в час ходьбы. Теперь их объял кромешный мрак. Тут они заметили, что далекие блики огней, ориентировавшие их по пути – исчезли. Всех охватил тихий ужас; Лилиан запаниковала первой, так как ей начало казаться, что дорога начала спускаться вниз и она чаще стала оступаться, якобы цепляясь ногами за какие-то острые камни. Аланд, до сих пор сохранявший бдительность и поддерживающий общее спокойствие, предположил – сославшись на плохую видимость, что, возможно, они несколько отклонились от дороги. Доверившись памяти детства, он припомнил, что ранее здесь находилось нагромождение, куда сгружали окружной хлам, этим же объяснив «острые камни».

– Нет, дальше я ни шагу не сделаю! – запаниковала Лилиан, встревожено пресекая шаг и переминаясь с ноги на ногу. – Мы потеряли направление, разве ты не видишь, Аланд? – не отступалась она, дав призадуматься и главу семьи.

– А ну-ка, Девин, что ты на это скажешь? Будем бояться и сдаваться, или искать и находить?– сказал он ободрительно веселым тоном.

Но тотчас, с предельным ужасом Аланд понял, что совершенно не видит жену и сына. Он обернулся несколько раз, но черная темнота сгустилась слепой видимостью.

– Лилиан, где ты? Лилиан, Девин!– кричал он, чаще оглядываясь и пытаясь прислушаться к звукам, чтобы определить и отследить их нахождение.

Тщетно. Вдруг, вдалеке, он уловил томно и блекло плывущий по воздуху, маленький огонек.

– Аланд… Быстрее! Мы тебя ждем..!– послышался тихий, завлекающе-манящий голос, искаженно-водянистого подобия голоса жены.

В тот же миг огонек завис на месте, а затем стал отдаляться от Аланда, вглубь простирающегося неизвестного – медленной поступью незримого.

–Постойте, я сейчас!..– кричал брошенный, спотыкаясь и догоняя уменьшающуюся точку света.

Но огонек устремлялся все дальше вглубь. По неясным причинам Аланд стал все чаще спотыкаться и падать, словно цепляясь за какие-то длинные и продолговатые камни, которые теперь были разбросаны повсюду. Фантасмагория ужаса всецело объяла его, как только непроглядная ночь рассеялась сплошным туманом в полуночной роще дубов, куда его завел огонек. Неожиданно, он уловил движение, но увиденное ему показалось крайне странным, так как теперь эта светящаяся точка замерла на уровне земли, нерасторопно и бесшумно удаляясь. Аланд не мог определить ни протяженность рощи, ни того, в какой ее точке он находится: деревья высились сплошной стеной вокруг, лишая всякой надежды. Папоротник, разросшийся до небывалых размеров буквально на его глазах, по мере продвижения вперед, казался зловещим в лунном свечении. Внезапно, откуда-то справа, отдаленно, донесся шелестящий звук молниеносно-надвигающегося бега, словно некто несся прямо на него. У Аланда замерло сердце, он пригнулся к земле, спрятавшись за куст папоротника и прикрыв голову обеими руками; он был готов мириться с роком неизбежного. Однако в считанные минуты до свершения чего-то непоправимого, он решил отползти и укрыться на более безопасном расстоянии; с невообразимым ужасом он понимает, что продвинулся не более чем на сантиметр. Теперь папоротник стал во много раз выше Аланда, а деревья выдались исполински бесконечными подпорами ночному небу. Засим, быстро подстроившись под свой нынешний рост, он укрылся под опавшим листком дуба, и, точно недобитая птица, поданная к обедне, его затрусило от ужаса своего, совершенно беспомощного положения. Шелест со стороны притих; воцарилась волнительная и жуткая тишина. Мгновение спустя послышался еле слышимое, мягкое и вкрадчивое шелестение, там, за деревом, рядом с притаившимся. Вновь тишина. Аланд настороженно прислушался, предвидя возможно последние мгновения своей жизни. Как бы не доверял он своим ушам, однако сейчас не был уверен в том, что худшее миновало,– ведь выжидающая тишина может таить в себе самые непредсказуемые неожиданности. Выжидающая пауза. Аланд не мог поверить своим глазам: какое-то существо пыталось пролезть к нему под лист, заглядывая своей волосистой черной головкой. Аланд тотчас определил, что это и есть та самая «опасность», грозившая ему, и тогда он, с устрашающим криком, выкатился боком из укрытия. Поднявшись, Аланд присмотрелся к налетчику, с тревогой осознав, что это всего лишь муравей с него ростом. Мысли.. но разве мог муравей бежать так же быстро, как.. Не успела мысль прийти к заключению своего рассуждения, как что-то темное и огромное, спрыгнув или отпрыгнув от дерева – Аланд уже не различал – кинулось прямо на него. В момент столкновения Аланд различил лишь злобно вспыхнувшие, дикие желтые глаза, от вида которых он впал в бессознательное…

Очнулся Аланд уже на чердаке своего дома, тогда, когда ночь еще властвовала над днем. Ветви голых деревьев за окном тихо скрежетали по стеклу, как вздымающиеся руки в мольбе о помощи. Взгляд Аланда пронесся на темный угол – справа от себя. Он попытался вглядеться в бездонную темноту, явно скрывавшую за собой нечто. Аланд зачарованно прищурился, фокусируя привыкший к темноте глаз на дальнюю точку и машинально протянул туда руку. В самый неожиданный момент, стол перед окном заиграл медленный ритм, выказываясь роялем, с которого медленно сползло черное шелковое полотно. Незримое начало плавно и уверенно перескакивать с клавиши на клавишу. Из темного угла сверкнули призрачные желтые глаза и канули в неизвестность. Аланд прижался к двери, поспешно нащупывая ее ручку дрожащей рукой. Две свечи, закрепленные по бокам рояля, синхронно зажглись. Все действия чередовались в ритме скерцо. Взявшаяся из ниоткуда, призрачная дымка заполонила все помещение, распространившись от потолка и густо оседая над полом. Доныне свежий воздух, приобрел запах могильной сырости, с жутким душком разложения. Когда Аланд уже не ожидал увидеть ничего более жуткого и когда взгляд его был притуплен к медленно расплывающемуся туману – над клавишами рояля ему померещился фантазм бледных рук, застывших в оцепенении. За окном промелькнул темный силуэт, едва ли различенный Аландом..

– К-кто вы..?– с трудом вытеснил из себя страждущий.

С этими словами, позади Аланда, и прямо сквозь него, пролетела нотная тетрадь, располагаясь на своем обычном месте. Страницы задребезжали диким перелистыванием, словно бы открывая ответ на заданный вопрос, вот-вот придущий в исполнение. Фантасмагория рук неожиданно и резко рванула по клавишам, издав мертвецки неслаженный звук – «Та-дам», после чего вмиг захлопнулась, с последовавшим послезвучием сыгранного.

От кошмарного видения у Аланда подкосились ноги. Внезапно объявилась безжизненно бледная голова незримого, нависшая над своими руками, вздернутыми вверх. Последним остатком здравого разума, Аланд понимает, что́ ему может грозить, и, не дожидаясь завершения «концерта», буквально на четвереньках выползает из злополучной комнаты; только лишь он оказывается за дверью и еще не успев ее захлопнуть, раздается звучный щелчок хребтов и он встречает – сквозь дверь – взгляд покойника: с зажмуренными и вдавленными в череп, глазами. Аланд издает душераздирающий вопль; как только призрак аннигилируется, он отползает от двери на четвереньках, не в состоянии подняться. Затем, поднявшись с опорой о стенку, Аланд бегло прощупывает дверь в свою спальню; распахивает дверь, замечая, что кровать не застлана, а смятые простыни наспех отброшены, освещаемые лишь полуночным светилом, украдкой заглядывавшим в окно. Он был до того потрясен и напуган, что ему начало мерещиться, как двери в коридоре поочередно открываются, тихо поскрипывая и выпуская незримое на свободу.

– Девин!..– исподволь срывается у Аланда из пересохшего горла. – Девин, папа идет!– добавляет он встревоженней и тише, чтобы не выдать своего нахождения потусторонней силе, завладевшей домом.

Половицы скрипят, сопровождая его крадущиеся шаги. Аланд стремительно распахивает дверь в спальню сына, и тот же час до него доносится малоотчетливое дыхание, или, вероятнее – посапывание. Он бесшумно подходит к кровати, с облегчением вздохнув; внезапно, тишину прорезает хриплый крик доносящийся из «Покойной» комнаты,– что-то вроде: – «Вернулась, маленькая моя.. иди ко мне..! Мне было та’к одиноко…». На последнем сказанном слове, голос резко оборвался, словно заподозрив присутствие постороннего. Аланд мгновенно бросил взволнованный взгляд на кровать, подсознательно уразумев, что там лежит вовсе не Девин, а затаившаяся опасность, которую, по-видимому и подзывал к себе огрубевший покойнический голос. Тогда Аланд еще быстрее и незаметнее скрывается за дверь, вновь проносясь в свою спальню. Представ в двери, с опущенной головой – под предлогом невыразимого ужаса, сковавшего, впрочем, все движения,– он замечает, что кто-то лежит в его кровати. Аланд, без раздумий, накидывается на налетчика и осквернителя своих покоев, стаскивая все постельное; рывок оказался сильным, и нечто с глухим звуком ударилось об пол. Внезапно, до растерянного и напуганного Аланда доходит, что у его ног, скорчившись от боли, лежит жена.

– Лилиан, как же хорошо, что это ты! всего лишь ты…– облегченно промолвил Аланд, в порыве забытья, горячо прижимая родное существо, спасшее его от безумия.

Он мигом припал губами к ее лицу, ощутив на ее лбу теплую жидкость. Когда до Аланда дошло, что произошло, и что он натворил, он приподнял Лилиан, легонько тряся, облокотив на себя и придерживая ее голову. Теперь он вновь стал уязвим и предоставлен дому, оставшись без поддержки. Стены словно вытесняли чужеродное дыхание и слежку. Между тем светалось, но только сейчас, оглядевшись, до него дошло, что на самом деле – он в своей квартире, и – что получается – сам находился в бреду от сна; причем, сознавая это, его взгляд был уткнут на свою полосатую пижаму. Он сидел как мальчик, предоставленный глазам иллюзорных свидетелей фантазмического воображения сна. Еще он успел заметить, что у жены был плоский живот, но при этом его ноги все испещрены свежими, диковинного изгиба, продолговатыми царапинами. А как же Девин? Эта мысль приводила его ум в замешательство в минуты вызова скорой помощи.

Он все так же сидел на полу, и, склонившись, разглядывал окружающее себя, дожидаясь врачей, которые приехали очень быстро, в то время как замешательство Аланда усиливалось. Его рассудок пошатнулся, что подтверждалось отсутствующим взглядом. Разум, от большой испещренности фрагментов сна, хватался за одну догадку, но упускал иную, возобновляя замкнутую цепь бессвязных соображений. Мозг вскипал, но желание во всем разобраться лишь увеличивалось, давая силы терпению. Раздалось два прямых и звучных звонка в дверь. И, так как жену Аланда уже увезли, то кто бы решился сейчас, в шесть утра, к нему прийти? Он в неведении смотрел на входную дверь. «Но не могли же это вернуться врачи?– пытался рассудить по уму Аланд. А если же это они, и пришли сообщить что-то важное о Лилиан?» Ну, нет!.. Его тоже можно понять! Хватит с него на сегодня догадок; позже он и сам их наберет и все узнает! Но, однако, эта неудовлетворенная тишина стен.. она была прозрачной к любому дыханию мысли извне, не желая теперь посодействовать покою своего владельца. Усевшись в свое любимое кресло и взглянув на оконный цветок,– напомнивший своей раскидистостью – папоротник из сна,– стены донесли до него чье-то присутствие, подтверждаясь еле слышным скрежетом в дверь; что-то очень тихо поскабливало ее внизу. Тишину прорезал телефонный звонок и Аланд с силой въелся пальцами в подлокотники, напряженно вдавливаясь в кресло. Звуки от двери и телефонного звонка, зазвучавшие в унисон, разорвали наполы́ его хрупкое спокойствие, спровоцировав паранойяльную панику. Если бы он сейчас ответил на телефонный рев, другой – что у двери, сразу бы понял, что хозяин дома,– а кто этот «другой», и зачем он пришел? Но, повиновавшись необъяснимому притяжению,– вряд ли он сознавал свой выбор,– Аланд еле волоча ватные ноги, поплелся открывать дверь, обдумывая с каждым шагом непредсказуемость поджидающего за ней.

У двери его ожидал огромный черный кот, с подозрительными глазами едва ли не человеческой прозорливости…

– Сэр, Ваш Фантом выскочил.! Он долго Вас тут дожидался. А я проходила мимо и решила, что нужно вам сказать,– проговорила старушка, спрятанная за открытой дверью.

– М-мой кот? Разве у меня был..– растерянно пробормотал Аланд, при этом всматриваясь в жутковатого кота с потусторонним цветом глаз.

– Ваш, конечно же, Аланд.! Кажется, Вам пытаются дозвониться..?– сообщила женщина, указав длинным пальцем руки через дверь. – Дай Бог, свидимся,– непонятно с каким намеком добавила она, сменяя улыбчивую гримасу – холодной проницательностью, фактически убирав опущенными уголками «скупых» губ, все морщины со лба и глаз и помолодев лет на двадцать.

В тусклых, некогда ясных голубых глазах заявилась отчужденная несговорчивость. Вслед за тем, она как-то неестественно-кукольно развернулась и.. поплыла! по коридору – в совершенно прямом смысле – оторвавшись от пола несколькими сантиметрами. Аланд это сразу заметил, так как полы ее халата, при движении, оставались неподвижны. Телефон продолжал неустанно звонить; обороты между гудками стали сменяться быстрее, а громкость гудка увеличивалась, пока в его ушах не задребезжал гул колокола, который бил прямо по его голове; вскоре гул вселился в голову и отразился сводящей с ума, потусторонней головной болью.

Из последних сил он дотянулся до трубки и ослабшим голосом, как у натерпевшегося человека, с облегчением произнес, падая на стул:

– Кто беспокоит?..

– Что беспокоит… Аланд… что беспокоит… тебя?..– сухо шептал хриплый, безжизненный голос в трубке. – Ты все еще думаешь, что сон тебе снился?…

Аланд беззвучно уложил трубку на постамент; его глаза безумно забегали по комнате, силясь отметить истинность и реальность окружающего его.

–Фантом, Фантом! – позвал он кота.

Но кот не объявился.

–Кс-с, кс-с-с!– прибегнув в ключевому призывному.

В поисках, он замечает поблескивание глаз под своим диваном; направив фонарик в ту сторону, два глаза выделились в темноте злобным желтым огоньком, отстраняясь вглубь.

– Фантом, котик, я тебя не обижу,– заискивающе завлекал его Аланд, тормоша рукой по полу.

Реакция животного оказалась соответствующей взгляду: он злобно зашипел – точно дикий,– и нескольким бойкими ударами лапы оцарапал до крови руку хозяина. «В него как дьявол вселился!– откликнулось реакцией мысли у Аланда.»

– Кот не убежит,– сказал он, как бы прерывая цепочку мыслей о нем.– Нужно скорее позвонить в больницу!– дал он себе беспрекословный приказ.

Аланд подошел к столу, но телефона там уже не было. Электрическая передергивающая дрожь проскользнула по его избитому страхом, телу. Другого вида связи у него не было, а значит и … выбора тоже.

«Как это возможно?– недоумевал Аланд, с чем его сердце, в смутном осознании сей несуразицы, начало воспроизводить паузы, пропуская ритм.»

Он без раздумий вышел из своей квартиры, забыв затворить дверь в порыве устремления и отрешенности недоумением.

Не долго думая, он отчетисто простучал в соседнюю дверь. Его общий, истрепанный вид, выдавал его помешательство и изведенность. Глаза в упор никого не видели,– он увяз в паутине своих мыслей. Спрашивая у соседа про телефон, чтобы от него позвонить, он паранойяльно оглядывался и снова притуплял взгляд чуть выше головы соседа. Каждый раз перед его носом – с объяснениями или без – захлопывали дверь.

Так, пройдя по коридору с десяток квартир, дверь под номером 36, открылась в его угасающей надежде обличием той старухи, которую сегодня ему уже довелось узнать. И только в этот раз он смотрел прямо в лицо, пока по его спине пробегали мурашки. Все, что он сумел вытеснить на вдохе, это:

– Могу я от Вас позвонить?

Женщина притянула его за руку в квартиру и щелчком закрыла дверь на замок, с некоторой опаской взглянув в дверной глазок. Полусогбенность старушки, говорила о ее медленной угасании, но проворность ее ловких движений отстаивала ее право на впечатляющую жизнестойкость; ее глазки «ходили» быстро, сверкали при разговоре часто, словно что-то ее крайне интересовало в Аланде. Однокомнатная квартирка была уставлена всяким старьем. Запах квартиры пожилой женщины более всего удивил Аланда,– он отсутствовал!

Старушка уселась в кресло-качалку, перед этим указав Аланду на телефон. Аланд набрал номер и в его голове дико зазвонил телефон; он не мог понять в чем дело; не мог различить голос в трубке, который ответил преждевременно его набору номера. Сообщив о постороннем звонке старушке, но не услышав отклика, он подошел кресло-качалке; она продолжала раскачиваться, но старушки в ней не было. Звон в ушах усиливался. Аланд стал напугано озираться, как в бреду. Ноги его еле донесли до двери, все отнимаясь и подкашиваясь. Подергав дверную ручку, он облегченно – вздохнув и взглотнув воздух – припомнил, что старуха ее заперла. Переступив через порог, голоса в его голове воссоединились со звонком еще одного телефона, и, кажется, именно его. Чертовщина! От переполнившего страха, Аланд как будто растворялся во всем, что касалось его одного и происходящего, отчего был абстрагирован от реальности. Он налег всем телом на дверь, и распластав по ней руки, на которые истомлено припала голова; с дрожью безумца, в поту, его глаза вращались кругами, ни на чем конкретно не фокусируясь. Его зубы отбивали безнадежную и невыносимую дробь. Очень близко – за его спиной, прослышался скрип. Обожжено оглянувшись, руки сами, неконтролируемо, потянулись к ручке и вмиг впустили его в квартиру. То, что Аланд застал своими глазами, показалось невозможным: телефон, вновь покоился на столе! Он кинулся к нему, вцепляясь руками. Пронизывающий крик задребезжал клокочущей вибрацией от ладони. Нечто в мягкой шерсти, спрыгивая со стола, но оставляя все так же лежать на нем свой безразмерный хвост, помчалось аспидно-объемной тенью по пространству его комнаты; добежало и выпрыгнуло сквозь окно, с ушераздирающим шумом разбивания стекла, при этом оставшегося совершенно целым. Это «нечто» очень стремительно уносилось уже черным пятном вдали, однако хвост все еще находился в руках Аланда – как нить к разгадке.

..Он потянул за него, ожидая, что тот натянется, но хвосту, казалось, нет меры длинны – он остался висеть ненатянутой веревкой. Аланд без раздумий,– таких бесполезных для его настоящей реальности,– двинулся следом, но окно ему пришлось открыть. Был третий этаж, однако только лишь Аланд к нему подошел, как увидел дорожку от самого его окна, ведущую в ту самую дубовую рощу, ноне сияющую в солнечных лучах и с мелодичным пением птиц. Сказочно красиво! Сделав шаг в мягкую землю, породившую призрачные красоты благоухающей рощи, он все так же оставался при своем росте; былая зловещесть пропала.

Аланд шел, строго придерживаясь пролегающего хвоста. Спустя короткий промежуток умеренной ходьбы, он как будто начал различать посторонний, приглушенный шорох, слышимый то поблизости, то откуда-то издалека. Вскоре тропинка резко свернула налево и Аланду пришлось пробираться сквозь трущобы сплетенных ветвей и кустарников. Солнечность видений преобразовалась лучистой туманностью. Ноги ищущего вывели его на ту же дорогу, которой он ходил с семьей во сне. Аланд в предостережении и испуге огляделся,– не стоит ли где поблизости дом? Но глазами его так и не отметил. Хвост разместился прямо по центру дороги – ровной прямой. Аландом был уловлен запах болотной сырости; мягкий ветер крепчал прохладой; светло-голубое небо переходило в несвоевременное помрачнение, которое, настигая Аланда черной ночью, приближалось слишком неестественно быстро. Навстречу ему мчалась какая-то машина, которая была уже близко, но появление которой им отслежено не было. Машина пронеслась мимо, мелькнув двумя до боли знакомыми лицами на передних сиденьях. От этого в глазах у Аланда помутилось, словно что-то сыпучее утекало сквозь его пальцы, что-то, чего он мысленно не готов был потерять. Отойдя на обочину – отвести дух,– голова его шла кругом,– он вновь устремил взгляд на машину, уже скрывавшуюся за деревьями. Взору явился расплывчатый мираж чего-то огражденного и белеющего вдали. Аланд перекрестился и буквально побежал дальше по дороге, отметив себе небольшое изменение,– теперь хвост, за который он держался, стал одубевшим и неподатливым, и, местами, из него стали вылазить комья шерсти и отслаивающейся кожи с коричневой запекшейся кровью. Не испытывая более желания за него держаться, он побежал рядом. Не заставило себя ждать то самое нагромождение, о котором он уже припоминал жене в своем сне. Оно расположилось с правой стороны от обочины дороги. Когда Аланд его проходил, то прочуял дивный запах, который был источаем из необыкновенного скопища всяческих архаичных вещиц. Аланду стало интересно слегка осмотреть обнаруженное. Но, вдруг, он заприметил, как хвост усиленно натянулся и по нему зашлась некая энергия, от чего он стал судорожно содрогаться по сторонам от себя. Тучи теперь сгрудились и замерли прямо над головой Аланда. Однако он взял на себя смелость все-таки заглянуть на нагромождение. Можно было подумать, что хвосту была неприемлема его вольность отклонения от пути, и, только Аландом был сделан шаг в ту сторону, как тот – со всего маху – ожаривает его по ногам – как шамберьером. Аланд взревел от нестерпимой боли; его ноги задрожали мучительной неустойчивостью и он припал коленями к земле, упираясь в нее головой и беспомощно зажимая руками лодыжки, из которых бежала кровь. Никакие усилия не в силах были поставить Аланда на ноги: ранение было глубоким. Сделав свое первое предупреждение, хвост преспокойно лежал, изредка похлопывая землю удовлетворительным плеском. Оправившись от мучительной боли, Аланд взглянул на навал, внезапно уткнув взор на изорванную картину у самого подножия. Выглядывавшая ее часть, из-под груды иного старья, взыгралась отголоском в памяти: то был прорисованный подол траурного платья. В жутком подозрении на то, что все происходившее было не сном и картина эта висела в доме его матери, у него промелькнуло: «Возможно, жена и сын тоже существуют!». От неожиданной догадки, Аланд хотел было вскочить на́ ноги и сделав неаккуратный рывок, его пронзила неистовая боль, да такая, что по всему телу прошлось острое послеболие. Поскольку идти он не мог, то превозмогая боль, полз подле хвоста на четвереньках.