Текст книги "Умница Эллиот"

Я глянул на табличку и поразился. Там значилось всего три доллара. Мне стало жалко бедного индейца.

– Слушайте, почему бы вам просто не дать пострелять ему за ту цену, что у вас на табличке нарисована? – влезаю я.– Почему надо быть таким мудаком?

После таких слов даже индеец взглянул на меня, как на какую-то барракуду, Уилтон со смеха упал под прилавок, а мексиканец повернулся ко мне с такой рожей, будто в штанах у него рой муравьев обосновался.

– Слушай, говнюк, тебе чего а? Стрелять будешь, так плати, нет, так катись отсюда к черту, я тут сам разберусь. Ты думаешь, я просто так дам этому верзиле пушку?! Да я только отвернусь, и он прострелит мне задницу, как пить дать! У этих чертей в юбках на нас с давних пор зуб, всем это известно. Потому как испанские завоеватели, что в прошлом им житья не давали – наши предки!

– Совершенно неверное суждение, – томно возражает индеец.

– Да, ты так считаешь, вождь?

– Это муть какая-то, – вставил я.

– Правда? – злобно спрашивает мексиканец.– А ты кто, матерью Терезой будешь, или Че Геварой заделался? В общем, я гляжу, вы тут все в одном чане варитесь, так что обслуживать я вас не намерен, можете катиться к чертовой бабушке!

Только он отвернулся к стене, чтоб развешать очередной трофей для победителей, как Уилтон, вдрызг пьяный, вышкрябывается вдруг из-под лавки, и не успел я ничего сказать или сделать, как этот деятель искусства вдруг натягивает тетиву на своем индейском луке, и пускает стрелу точно в зад этому мексиканскому расисту!

В общем, далее события развевались не самым удачным образом, потому что праздник очень скоро превратился в полный хаос. На безумные вопли мексиканца, из ресторана поблизости вывалилась та самая бригада, которая соорудила жалкое подобие Святого Антония. Мексиканец вопит на чем свет стоит, пытается выдернуть из задницы стрелу и орет, что индеец покусился на его жизнь. Короче, эта команда ринулась вылавливать индейца, причем, не виновного по всем пунктам. Затем команда испанских завоевателей, что закрепляли парадное шествие, увидели, что белые притесняют индейца, и вышли вперед на его защиту. Точнее, выбежали вперед на лошадях, паля в воздух холостыми выстрелами, и дав индейцу фору скрыться от преследователей. Вскоре архитекторы посбрасывали с лошадей всю эту конную рать, и начался кровопролитный кулачный бой. Но на этом все только начиналось. Вскоре индеец привел свой клан улюлюкающих цветных юбок, и мексиканцы восприняли это как военный вызов. Индейцы притулили свои задницы за фонтаном и стреляли со своих луков, мексикашки же кидали им в ответ бутылки, банки и прочее барахло из-за своих лотков. В общем, зрелище было еще то – белые тумасили испанцев, индейцы воевали с мексиканцами, а посреди всей этой кутерьмы сновали мирные чернокожие и пытались всех подряд разнять, только они попусту время тратили, по правде говоря. То и дело кто-нибудь из них удостаивался хорошего тумака по башке, или смачной стрелы в зад. И под весь этот балаган небо над набережной вдруг разразилось громовыми залпами, окрасилось тысячью фейрверков. На минуту вся эта кровавая резня прервалась, и вся площадь подняла головы полюбоваться салютами. Но потом будто вспомнили, чем они здесь занимаются, собственно говоря, и бойня возобновилась. И длилась до тех пор, пока на Волк Ривер не прибыла целая гвардия полицейских и не начала дубасить всю эту военную рать дубинками. Кто бы мог подумать, что одна выпущенная стрела может превратить праздник в кромешное месиво!

Мы с Уилтоном за все это время даже с места не двинулись, стояли, как вкопанные, посреди всего этого краха, разинув рты. Когда полицейские всех разняли и более менее все улеглось, они подошли к мексикашке брать показания. И я только сообразил, что Уилтон продолжает держать в руках лук, как ни в чем не бывало. Я шепчу, чтоб он его, идиот, спрятал, но один из полицейских, похоже, заметил его, и уже направлялся к нам.

– Лук ваш? – спрашивает.

Я сказал, что нет, Уилтон, наоборот кивнул. Полицейский приподнял бровь.

– Он его обменял на тетрис, – говорю я.

Полицейский посмотрел на мексикашку, которому в этот момент бинтовали задницу и снова на нас.

– Это вы двое массовые беспорядки учиняете? – подозрительно спрашивает он.

Уилтон лишь головой мотнул, а у самого глаза разъезжаются, такой он бухущий. Я же наоборот, как можно тщательней старался скрыть результаты скрещенных пульке и писко, но меня тоже штормило не по детски. В этот момент я заметил семенящего к нам мистера Дьюка. Он подбежал к нам и шепнул, что надо мотать скорее удочки с этой проклятой набережной. Мы с Уилтоном заметили, что он какой-то очень уж суетливый и возбужденный, похоже, тоже что-то начудил. И тут к нам подходит второй, чернокожий полицейский.

– Сэр? – окликает он мистера Дьюка.

– Да-да! – громче, чем того надо, орет мистер Дьюк.

Чернокожий полицейский кивнул своему приятелю, который вертел в руках лук Уилтона, и подозрительно так косится на мистера Дьюка. В этот момент мы заметили, как невдалеке, на постаменте, резную статую Антония Падуанского охватили языки пламени.

– Сэр, что все это значит? – вопрошает полицейский.

– Вы о чем? – пискнул мистер Дьюк.

– Сэр, я арестовываю вас в связи с порчей и нанесением вреда государственному имуществу!

– Я не понимаю, в чем же я таком провинился?!

Теперь, когда я все умудрился сопоставить, до меня, наконец, дошло. Похоже, наш невинный мистер Дьюк решил под шумок разделаться с ужасным двойником Антония.

Полицейский показал рукой в сторону пожираемой огнем статуи.

– Когда я вас заметил, вы как раз поджигали это произведение искусства, – мистер Дьюк на это фыркнул.– Я вас окликнул, но вы предпочли меня игнорить, и бросились с места преступления. Однако бегаете вы так медленно, что я успел пешим шагом вас вычислить. Да что там говорить – марадер из вас никакой, слишком стары вы для этого дерьма.

Тут еще тот, первый полицейский, сообщает второму, что, похоже, это мы продырявили мексикашке зад.

– Но вы не можете нас обвинять, он ведь сам кричал, что это сделал индеец! – говорю я.

– На показаниях он вспомнил, что у индейца лука со стрелами вроде как не было, – отвечает полицейский.

– Тьфу ты! – восклицает мистер Дьюк.– Ладно я, но как вы, черти, можете обвинять этих славных ребят в нанесении тяжких телесных повреждений?! Я знаю их прекрасно – они и мухи не обидят, ей богу!

После этой тирады, белый полицейский подходит совсем уж вплотную к Уилтону, так, что у Уилтона глаза в кучку сгреблись, затем принюхивается и выносит вердикт:

– Да эта школота еще и пьяная. Сделаю заметку в протоколе.– И он, насвистывая, что-то нацарапал у себя в блокноте, затем строго глянул на мистера Дьюка.– Да вы трое все вдрызг пьяные, вы помимо поджогов, еще и спаиванием подростков занимаетесь?!

Короче, упекли нас в каталажку городского полицейского участка по трем пунктам: поджег, покушение и совращение малолетних. А данный день Святого Антония вскоре вошел в историю, и был зафиксирован, как «крупнейший гражданский межрасовый конфликт в Техасе». Вот так мы, собственно, сумели внести свою лепту в историю нашей цивилизации.

Наутро за нами явились мама с мисс Хуанитой и внесли за нас залог. Есть пословица: «Хорошо то, что хорошо кончается». Однако, это не про нас. В итоге все свелось к тому, что мистер Дьюк получил четыре тысячи часов общественных работ, Уилтон на столько же домашний арест, а я… Мне было семнадцать, я уже окончил школу, поэтому меня ждал военно-медицинский центр Форт Сэм Хьюстон. Так я попал прямиком в Пятую армию Соединенных штатов.

Ужин накануне моего отъезда протекал в мрачном молчании. Только мистер Дьюк раз обмолвился, что завтра ему предстоит вычищать дерьмо из клеток с рыжими волками в местном зоопарке.

– А знаете, это животное очень редкое! В каком-то смысле я буду рад находиться так близко к нему и поизучать его самостоятельно. Этот вид волков практически вымер, осталось лишь четырнадцать особей, представьте себе!

В таком ключе мистер Дьюк распространялся весь остаток ужина. Но на этот раз, это всех только радовало и все слушали его с таким нарочитым любопытством, будто им и правда было интересно. Но как никак, лучше очередная лекция мистера Дьюка, чем ужин в напряженном молчании.

С вечера мы с мамой собрали вещи, а мисс Хуанита приготовила мне прощальный паек из своей мексиканской кухни, включающий в себя три блюда. В девять утра за мной заехал один сержант из части, и повез меня в Форт Сэм. По пути я съел паек мисс Хуаниты, только вскоре об этом сильно пожалел. Едва мы только прибыли в часть, я сразу же ринулся искать здешний сортир.

– Тостер, ты куда это намылился? – вдруг спрашивает сержант. Его фамилия была Ахерн, он был ирландских корней. Рослый детина, футов все пять, наверное.

А я переминаюсь с ноги на ногу и чувствую, что вот-вот все из меня брызнет наружу.

– Мне в туалет очень надо.

– Сержант.

– Чего?

– Здесь к человеку обращаются по званию, рядовой Тостер. Это тебе не театр, черт возьми.

– Хорошо.. То есть, так точно, сержант. Будьте добры, скажите, где здесь торчок?!

Сержант Ахерн только ноздри раздул, и руки в бока уткнул.

– Черт побери, Тостер! Неужели ты не мог справить свои дела дома?! Это твой первый день, тебя ждет туча гребанных дел – медкомиссия, психолог, знакомство с ротой и штабным сержантом. А ты тут по прибытии сраную эстафету устраиваешь! Быстро пулей в казармы, торчок найдешь по нюху! Помни, зарекомендуешь себя засранцем, до конца армии им и останешься, так что даю тебе ровно десять минут, понес свою задницу!

Я рванул как сумасшедший к длинным амбарным постройкам, которые звались казармами. Там я и правда очень быстро нашел армейский туалет по запаху, аромат там можно было учуять уже с улицы! Пока я переводил дух, сидя в торчке и кленя мексиканскую кухню, я услышал, как в соседней кабине кого-то промывает еще получше меня. Сделал я, значит, свое дело, шарю рукой, а бумагой здесь и не пахнет, тогда я набрался смелости и говорю:

– Слушай, у тебя там бумаги случайно нету? У меня в кабинке пусто.

Тут что-то зашуршало, и в щели снизу появилась какая-то листовка.

– Меня тоже обделили бумагой, – говорит парень из соседней кабинки. – Похоже, на всех ее здесь не запасешься. Держи этот военный буклет, их у меня в кармане целый ворох, на призывном пункте в Джексоне сдуру понабрал, теперь оказалось не зря, у них тут дефицит бумаги.

На моем буклете была такая надпись: « Не ударь в грязь лицом – сражайся за свою родину!» Я поблагодарил его от души и хорошенько подтерся.

Вышли мы, значит, из кабинок и познакомились уже в нейтральной обстановке. Я узнал, что зовут его Чиди Бучес, он прибыл на автобусе аж с самого мексиканского залива, и по дороге упиточил бабулину уху, только она ему боком вышла. Точнее, не совсем боком. В общем, славный парень был этот Бучес.

Сержант Ахерн меня чуть не убил. Налетел на меня, как зверь, видите ли, я ходил на полчаса дольше, чем он приказывал.

– Сэр, там в туалетах совсем нету бумаги! – оправдывался я.

Тот только отмахнулся. Мы шли по направлению к небольшому двухэтажному зданию.

– И что же, ты засранец, сидел там полчаса, и ждал, когда она упадет с неба?!

– Да нет.

Оставшуюся часть пути Ахерн посматривал на меня изподлобья, и когда наконец дошли, он все же не удержался.

– Так чем же ты все– таки вытерся?

Но говорить сержанту, что я подтерся военными буклетами, то же самое, что убить парикмахера его же ножницами.

– Носком, – соврал я.

Сержант фыркнул и кивнул головой.

– Впрочем, как всегда.

Не знаю, что бы это могло значить.

Намотался я за свой первый день с лихвой. Сначала я полдня проходил медкомиссию, а это не из самых приятных занятий в армии США. Там с тошнотворной дотошностью обозревали каждый сантиметр твоего тела, проверяли зрение, зубы, все ходы и выходы, и в конечном итоге делали пометку в заключении, что ты немощное и непригодное к жизни существо, однако для армии ты и таким сойдешь.

Затем психолог. Женщина в годах без перерыва совала мне под нос синие кляксы, в которых я непременно должен был увидеть какой-нибудь предмет, но я постоянно промазывал и называл совсем не то.

– Дом, – говорю я.

– Нет, дубень, это два дерева, а посреди елка.

Какого дьявола?! И дальше в таком же духе.

Потом усадила она меня на скамейку и начала молоточком постукивать по коленям, и спрашивает, больно, или нет. Я решил над ней подшутить и говорю, что больно, хотя это было не так. И говорил ей до тех пор, пока она не вызлилась.

– Молодой человек, вам не может быть больно, этот молоток резиновый, будь он неладен!

– Если вы это знаете, тогда зачем пристаете и задаете глупые вопросы? – парировал я в ответ.

В моей врачебной карточке стояла пометка: « признаки импульсивного расстройства».

– Какого хрена?! – возмущается Ахерн, просматривая часом спустя этот псих-доклад.– Ты что, решил в психи записаться?! Я, конечно, слышал, по какой причине ты сюда залетел, но стрельба из лука, даже по чьим-то задницам, еще никого не делала психом, что ты ей там наплел?

Вскоре я имел честь познакомиться со своей ротой и нашим штабным сержантом, Джошем Вебером. Этот пожилой человек, в отличие от сержанта Ахерна, еще сохранил в себе немного отзывчивости и человечности. Зато это с лихвой покрывалось его разрушающей нечеловечной рассеянностью. Вот смотришь на него, и даже жалость берет, что этот милейший человек забыл здесь, в казармах. Ростом он также был далеко не с Ахерна, а едва доставал ему до груди. Пока он представлял меня взводу солдат, то наплел с короб разной требухи, видимо анкеты разных солдат сплелись в его мозгу воедино.

– Рядовые, – начал он, расплывшись в улыбке.– Этот молодой человек, Уильям Тростер…

– Элиот Тостер, сэр, – перебил я.

Он прервался и поглядел на меня так, словно вместо меня увидел здоровенную муху в фуражке и форме.

– Что-что, простите?

– Я говорю, сержант, что я Элиот. И не Тростер, а Тостер.

Тут по роте прокатился еле заметный шепот и смешки. Сержант Вебер озадаченно на меня смотрел.

– Неужели и правда Тостер? Прям как хлебоделку?

– Так точно сэр.

– Может мне тебя у себя в кабинете разместить? Каждое утро свежие тосты! – он бросил взгляд на ребят из роты, гадая, произведет ли шутка эффект, и те заржали, как лошади.

– Сэр, а может вам разыскать еще одного Тостера, и мы поставим их в столовой, чтоб и солдатам хватало? – крикнул кто-то из ребят.

И все снова заржали.

В тот момент я очень пожалел, что у меня при себе нет Хааса и его лука. Я лишь стоял и делал вид, что меня вовсе не задевают их тупые говенные шуточки. Наконец сержант утихомирил ребят, и, напустив нарочито строгий вид, продолжил свой бред. Разговор зашел о том, откуда я родом, и на удивление мне, выяснилось, что из Сан-Диего.

– Нет, сэр, Сан-Антонио.– снова перебил я.

Сержант Вебер отмахнулся и пожал плечами.

– Все один хрен, святая приставка впереди есть, и ладно!

Все снова заржали, а я уже начинал чувствовать себя клоуном.

– И еще, – тут сержант впервые сделался серьезным, что меня несказанно обрадовало, и продолжал.– Этот рядовой вам не просто солдат, а бывший капрал, уже имел два выезда во Вьетнам, так что и отношение у вас к нему должно быть соответственное.

Боже, насколько нужно быть старым и слепым, чтоб не заметить того, что похоже все заметили. Я был как раз тут самый младший и у меня подгузники еще не просохли для таких высших чинов. Тут я только рот открыл, а он уже продолжает.

– Да-да, не удивляйтесь. Такое случается, и основной причиной понижения по званию становится нарушение порядка в обществе, неприемлимое поведение, оскорбление властей или же преступление любой степени тяжести. Так что перед вами живой пример, почему всего вышеперечисленного делать нельзя, если в планах у вас блестящая военная карьера.

На этот раз насмешка на лицах ребят сменилась любопытством, и все внимание было обращено на меня. Не могу точно сказать, почему я решил в тот момент промолчать, возможно, потому что хотел насолить сержанту Веберу, а может, просто хотелось, чтоб здешние ребята мне благоволили, а не заставляли в ближайшие месяцы чистить казенные туалеты.

В общем, так потекла своим чередом моя новая армейская жизнь. Все разнообразие наших будней включало в себя боевые подготовки на полигоне, а именно: стрельба из автоматов, ползание по земле, сидение в окопах, а также висение на турнике, во всех позах и ракурсах. Также учили, как активировать и обезвреживать бомбу, ну и всякое такое прочее. Скучать там не приходилось. По выходным имелось два варианта провождения времени. Если у меня не выпадало наряда, то бишь дежурства, я мог в воскресенье навестить маму, обычно мы ходили куда-нибудь погулять или посидеть в кафе. Кушать стряпню мисс Хуаниты перед поездкой в Форт Сэм я больше не собирался.

Еще весьма приятное обстоятельство – Чиди Бучес, паренек из казенного туалета, был в одном со мной взводе. Как то вечером, после отбоя, он спросил меня, правда ли, что я уже воевал и ходил в капралах.

– Это все лажа, – отвечаю я.– Я впервые нахожусь в подобном месте. А у сержанта Вебера вместо мозгов каша.

– Черт! Вот дерьмо. Тебе лучше сознаться сразу, а то если вдруг это всплывет, не сладко тебе придется, дружище.

– Посмотрим, – говорю.– Подумаешь, немого приукрасили. Мне это пока только на руку, Буч.

Бучес только усмехнулся и откинулся на нары, что-то там насвистывая.

– Ну гляди, я тебя предупреждал.

Во время следующего моего наряда я начищал до блеска кастрюли и прочую утварь на нашей барачной кухне. Со мной находилось еще пара ребят из других взводов. Один чистил картофель, что-то напевая под нос, другой, вместо порученной ему наточки ножей, пытался поймать по радио нужную ему станцию. Тут нашу идиллию подпорчивает вломившийся на кухню сержант Ахерн. Лицо его при этом было суровей обычного, если это вообще себе можно представить. Все тут же заработали вдесятеро раз быстрее.

– Тостер! – брызжет он слюной.– Какого дьявола, Тостер!

Я совсем опешил, и спрашиваю, что, собственно случилось.

– Это в твою маниакальную бошку взбрело подтирать свой зад военными буклетами?!

Я аж опешил, откуда это он узнал. А те двое оторвались от своих занятий и в недоумении уставились на сержанта.

– Нет, сэр, не я.– соврал я.

– Правда чтоли?! А мне казалось, это ты так усердно жаловался на отсутствие бумаги, разве нет?! – орет Ахерн.– Сегодня при общей выгрузке мусора, случайно обнаружили использованные кем-то в целях нужды пару военных буклетов. Ты будешь отрицать дальше, или мне вести тебя к штаб-сержанту Веберу?

– Хорошо, так точно, это я сэр.

Сержант немного даже вздрогнул оттого, как я быстро сдался, и продолжал:

– Значит вы, рядовой Тостер, не отрицаете, что своими грязными действиями вы нанесли величайшее оскорбление всей армии США?

– Не думаю, сэр. Просто армия США сама о своих солдатах не особо пекется.

– Рядовой, мы идем с вами к сержанту Веберу!

– Слушайте, сэр, – вмешался вдруг парнишка, что настраивал радио.– Вы бы с капралом полегче, он ведь слегка того, ну, контуженный. Думаю, два Вьетнама пройти не всем по силам.

– ЧТООООООО?!! – возопил Ахерн.

И так, мы прибыли в кабинет Вебера. И на всю пылкую тираду Ахерна, старик только прыснул со смеху, и гоготал, как конь, еще с полчаса, пока Ахерн пытался осознать, что именно не так он объяснил.

– Сэр, но вы ведь осознаете всю серьезность содеянных рядовым действий? – спрашивает контуженный Ахерн.

Видит бог, сержант Вебер отчаянно хотел принять серьезное выражение лица, но каждый раз его снова распирало, как сумасшедшего.

– Сэр, вы же понимаете, что все это огромное правонарушение? – не унимался Ахерн.– Этот молодой человек сначала произвел свои грязные махинации, а затем с чего-то возомнил себя капралом!

Наконец, вытерев слезы и немного успокоившись, сержант Вебер вынес приговор.

– Думаю, это моя вина, Ахерн. Двумя неделями ранее я с чего-то решил, что это тот самый капрал, которого собирались к нам перевести, а затем передумали, и закинули в Форт Льюис.

– Но у него ведь молоко еще с губ не обсохло!

– Да-да, виноват. Но я уверен, со временем парнишка бы сам мне во всем сознался.

– Черта лысого он бы сознался! – взревел Ахерн.

Теперь у вас сложилось примерное представление о том, какими разными были эти два человека.

– Слушайте, сержант, вы просто обязаны прописать Тостеру какое-нибудь наказание за все это безобразие!

Вебер немного подумал и снисходительно мне улыбнулся.

– Хорошо. Я переговорю с врачебным кампусом. Если что, работенка для тебя найдется, Тостер. Только старайся больше не злить сержанта Ахерна. Сержант Ахерн, советую посетить контору и распорядиться о закупке бумаги.

Тот лишь в ответ что-то проскрипел, стиснув зубы.

Медицинский комплекс располагался прямо на территории военной базы, совсем недалеко от казарм. И вся моя задача состояла в том, чтобы в назначенный день посетить ожоговое отделение и побыть макетом для практикантов и их изощренных фантазий. Надеюсь, сержант Ахерн не такой прям уж изверг, чтоб просить их поджигать меня по настоящему.

Прибыл я в назначенное место. Им была огромная аудитория. Часть студентов сидела на скамьях, которые уходили в конец зала и упирались в потолок, а другая часть, практиканты в белых медицинских халатах, носились в самом низу, под предводительством своего куратора и суетились с обгоревшими макетами так, будто это и впрямь были настоящие люди. Я тогда потихоньку прошел вперед и неуклюже попытался дать о себе знать. И кол мне в зад, если на учебных кушетках лежали не настоящие, обгоревшие в бою солдаты! Страшно на них было смотреть – у кого-то половина лица, не лицо, а сплошное мясо, у кого-то восемьдесят процентов поверхности тела в ярко-розовых рваных ожогах. И все эти несчастные стонут, ревут и молят о спасении. И вот уж чего в голове у меня не может уложиться, так это какого лешего я вообще забыл на этом кладбище? Я про себя представляю, как Ахерн ухмыляется, думая, в каком обществе мне приходится коротать время.

– Вы рядовой Тостер? – какая-то тучная рыжеволосая дамочка в халате тянет меня за рукав и ведет куда-то.– Вас мне должен был прислать сержант Вебер?

– Так точно, – отвечаю.– А что мне здесь поручено делать, если не секрет?

Рыжеволосая кураторша подводит меня к пустой койке и велит мне улечься и оголить торс.

– Тебе надо только лежать, охать, вздыхать, и как можно реалистичней пусть все это будет, прибавь драматизма, дружок, – она швыряет мне пару каких-то липких ярко-красных слепков и велит равномерно распределить по телу.

Один такой я присобачил к лицу, другой умостил на грудь, а третий, хорошенько подумал и решил у себя на голове разместить, будто опалил скальп. Она же велела мне прибавить драматизма. Лежу и подвываю, будто и правда контуженный. И тут к моей койке подходит самая прекрасная в мире девушка, ангел, не меньше! Светлые волосы до пояса, томные зеленые глаза.

– Боже, вы только не волнуйтесь, скоро вас подлечат! Бедняга, вы так стонете, вам сильно больно? – взволнованно лопочет она.

Тут до меня дошло, что, похоже, девушку никто не просветил на счет всего этого театра и она изрядно напугана. И мне тогда ничего не оставалось, как продолжать ей подыгрывать. Я лежу и постанываю в такт раненным соседям.

– Сейчас медсестра принесет все необходимое, и я вас подлатаю, – щебечет она.

Видно, что она практикантка, и, похоже, впервые вживую этим занимается. Правда, с фальшивомонетчиком. На ее карточке значится Селли Селфорд, очень красивое имя. Тут она мнется, ищет взглядом заплутавшую медсестру, и по видимому, чтобы чем-то на время меня занять, интересуется, как я получил такие обширные ожоги.

– Горел в танке, – чуть приоткрыв губы, прошептал я. Я великолепный актер, черт подери!

Девушка ахнула, и с ужасом стала рассматривать мой «содранный» обгоревший скальп.

– Странно. Здесь что-то липкое.. Вам раны чем-то смазывали?

Я качаю головой. Похоже, мой спектакль вот-вот раскроется. Тут приходит медсестра с медикаментами, а с ней и рыжая кураторша. Вторая внимательно следит за врачебными махинациями девушки.

– Сейчас я наложу вам антисептическую повязку, будет немного больно, – говорит девушка, и дрожащими руками накладывает на меня бинты. Затем поворачивается к кураторше и спрашивает:

– А голову чем покрывать?

И после этих слов меня ждал разрушающий фиаско. Эта кураторша подходит к моей голове и одним движением сдирает с меня липкий макет.

– Вот уж чего напридумывал, фантазер! Может еще на задницу надо было налепить?

Здесь мне ничего не оставалось, как сесть на койке и виновато улыбнуться моему ангелу-спасителю. В ответ девушка только зло на меня посмотрела, скрестив на груди руки.

– Вы что, не могли предупредить? – обратилась она к кураторше.

– Дорогая, у этого выдумщика гольный скальп на голове был, уж могла бы сама догадаться, что при таком раскладе он и до больницы бы не дотянул!

Девушка покраснела и бросила взгляд на стонущих солдат.

– Ну а из этих мне никого не перепадет? – спрашивает она.

– Боюсь, что нет, – покачала головой кураторша.– эти сегодня все нарасхват. Поэтому тебе на подмогу и прислали этого сумасброда.

– Если хотите, я могу себя поджечь, а потом вы мной займетесь, – сострил я.

– Балда.– улыбнулась девушка.

– Слушай, ты не сходишь со мной в кино в воскресенье? – выпалил я. – Как насчет того, чтоб сходить в Ацтек? Говорят, он здесь типа достопримечательности, только мне сходить не с кем.

Девушка как-то странно на меня глянула, и мне уже казалось, что она откажется, но к моему удивлению, она кивнула.

– Окей. Тогда в воскресенье встречаемся у моего общежития. После обеда я свободна.

Она подмигнула мне, и взяв сундук с медикаментами, ушла к своему куратору. На полпути она обернулась и одарила меня самой лучезарной улыбкой на свете. Я был счастлив, как никогда. Хоть в чем то сержанту Ахерну я остался благодарен – моему знакомству с прекраснейшим созданием.

К женскому корпусу общежития я прибыл в воскресенье к двум часам дня. Видимо Селли меня уже давно дожидалась, потому что сидела на скамейке и читала книгу. Я наклонился и прочитал название: Джон Фанте – « Мечты на Банкер-Хилле».

– Он классный, – только и сказал я.

Селли оторвалась от чтения и улыбнулась.

– Это правда! Обожаю Джона Фанте, он такой прямой и остроумный!

В кино мы прибыли часам к четырем. Показывали «Счастлив с девушкой» с Элвисом Пресли в главной роли и мы взяли билеты на этот сеанс. Романтический мюзикл, было сказано на афише, то, что надо. Практически весь фильм мы заливались от смеха и от кока-колы, которую пили, соответственно. Я даже воспользовался такой непринужденной обстановкой и немного позволил себе распустить руки. А Селли похоже, даже не заметила, что я преспокойненько устроил у нее на плечах свою руку. После сеанса мы спустились в кафетерий перекусить. И произошло следующее, болтаем мы значит без умолку, я интересуюсь, понравился ли ей фильм, а неподалеку от нас в это время орудует шваброй какой-то старый уборщик. И пока мы разговаривали, он подбирался все ближе и ближе, и вот он уже около нас, и в какой-то момент залез прям под стол, и просит Селли задрать ноги, видите ли, ему в этом месте полы помыть приспичило. А Селли не дернется и вопросительно на меня глядит. Тогда этот шустрый старикан сам берет инициативу, точнее Селлины ноги, и задирает их вверх, как мачту, так что всему кафе открываются на обозрение ее фиолетовые трусики. Селли завизжала, а я подскочил, вытащил за шиворот этого старика, и спрашиваю, что это он себе позволяет. А это – вы не поверите кто! – мой старый знакомый, мистер Дьюк, собственной персоной!

Мы с ним обнялись, а Селли, поправляя платье, чертыхалась, на чем свет стоит.

– Мистер Дьюк, вы ведь за волками в зоопарке присматривали! – говорю я.

– Так и было, – отвечает он.– Я ведь хотел поизучать этих тварей, но все пошло не по плану. Однажды я просто забыл закрыть после себя клетку, и все это волчье отродье сбежало из зоопарка! Теперь меня обвиняют еще и в пропаже четырнадцати последних рыжих волков, потому, видите ли, что ученые теперь не восстановят ихнию популяцию. Теперь вот, устроился сюда, мыть полы. Неплохая работенка, знай только, что ходи, да задирай… заливай воду, и ходи со шваброй взад-вперед.

Тут к нам откуда-то с глубины зала подплывает человек, судя по всему, администратор кафе, и интересуется, все ли у нас в порядке.

– Проблемы? – обращается он ко мне.– С вашего столика несколько минут назад доносились громкие крики.

– Все нормально, – отвечаю я.

– Маленькое недоразумение, Диккинс, все уже уладили, – успокоил его мистер Дьюк.

– У тебя таких недоразумений каждый день по пятьдесят штук, старый извращенец, – фыркает этот Дикинс, затем глядит на слегка еще обескураженную Селли и уточняет, – мадам, у вас точно все впорядке?

Селли кивнула. Затем он обращается к мистеру Дьюку:

– Веди себя, как порядочный человек, Дьюк. Мне надоели вечные жалобы от народа, а постоянные клиенты, с твоим переводом, давно уже сюда не ходят. Не в том ты уже возрасте, чтоб молоденьким девочкам юбки задирать, черт возьми!

С этими словами он отошел, а мистер Дьюк зарделся, как свекла и повернулся к Селли.

– Ради бога, вы уж простите старика, это правда было недоразумение, а совсем не то, про что он сейчас говорил!

Селли кивнула и слегка улыбнулась, но было заметно, что ей все еще неловко. Но, несмотря на все заверения, что-то подсказывало мне, что старикашка Дьюк еще тот плут.

Ладно, сели мы значит за стол, Дьюк сказал, что у него есть право взять себе небольшой перекур, и заказал нам по пинте пива. Я же заказал Селли клубничный коктейль. Сидели мы, общались, и тут вдруг по телевизору прерывается музыкальная передача и на экране возникает президент соединенных штатов Линдон Джонсон, собственной персоной! Он вещает какую-то дружественную речь, обращенную к северовьетнамским коммунистам, с просьбой прекратить боевые действия на юге Вьетнама, в обмен на экономическую поддержу США. Как выяснилось, речь эта была уже десятидневной давности и просто прокручивалась в данный момент в горячих новостях по всем штатам. На экране появилась молодая диктор.

– И так, судя по всему ситуация набирает отрицательные обороты масштабного характера. Только что стало известно, что северовьетнамское руководство отклонило предложение нашего мирного президента о предложенной взаимовыгоде, с таким пылом произнесенное недавно в университете Балтимора, и корейские партизаны все еще враждебно настроены на любые переговоры со странами-союзниками Южного Вьетнама. По всей стране, начиная со вчерашнего дня, прокатилась череда митингов и протестов.