Текст книги "Умница Эллиот"

– Черт, Шапиро! И что мне теперь прикажете посылать жёнам этих несчастных? Мешки с руками и ногами?!

Я замечаю Соленто, в недоумении высунувшего свой итальянский нос из-за куста папоротника. Похоже, на этот раз, его неисправный желудок спас ему жизнь.

Я интересуюсь у Ахерна, все ли с ним в порядке, на что он мне орёт, что у него напрочь заложило ухо. И пока он пытался всевозможными усилиями его пробить, а Аблин бродил по местности и просматривая номер на очередной конечности, тяжко вздыхал, я отправился на поиски Бучеса. На встречу мне, тяжело ковыляя со стороны рощи, попался Брайнт, с его головы ручейком струилась кровь. Я спросил его, не встречал ли он Бучеса, на что он кричит, что с момента взрыва его не видел. Похоже ему тоже хорошенько ударило по ушам, потому что он вопил так, что волосы дыбом вставали. Он направляется к Ахерну, и вопит, какие дальнейшие указания, тот в ответ вопит, что он и не подозревает. Он сидит в ошметках бывшего отряда повышенного реагирования и ни черта не слышит, кроме свиста. Но кое какие идеи есть. В общем, я зашагал оттуда как можно быстрее, потому что их разговор напоминал, скорее, какую-то адскую оперу.

Несколько минут бродил я по окрестным кустам и звал друга, пока, наконец, не услышал, как он сам меня тихо зовёт. Я побежал на голос, и обнаружил его за кустом дикого шиповника, лежащего в глубокой болотистой луже. Он держал голову над поверхностью воды, чтоб не захлебнуться, из последних сил тужился, а вода вокруг него была красная. Я отволок его как можно дальше от лужи, и поинтересовался, как у него дела. Из брюха у него выпирало два больших осколка.

– Плохи похоже, Эл. И имя моё меня не спасло, чувствую, что нашпигован этим дерьмо с ног до головы, все тело режет.

– Ничего, все будет ок, дружище, – говорю, – в этот самый момент Ахерн пытается вызвать вертолёты через задницу Брайнта, то ещё зрелище. Оглохли они оба, будь здоров!

Бучес прыснул, как сумасшедший, но от этого только потерял сознание. Всегда хочу, как лучше, а получается сикось-накось.

Через пару минут прибыли спасательные вертолёты, а с ними и генерал Кендалл, оказалось, что мы с ними разминулись. И в то время, как мы направлялись сюда, они втроём уже топали по направлению к американской базе. А по прибытии, Кендалл сразу подрядил нам в помощь несколько вертушек. Так что задница Брайнта тут не при чем. Правда, военные медики позднее прогнозировали ему, что низкочастотные звуки теперь будут сопровождать его всю оставшуюся жизнь. То приходить, то уходить. Такова доля того, кто три дня подряд таскал в своих внутренностях неисправную рацию. Удостоился порции облучения, или что-то, типа того.

Соленто рекомендовали есть больше мучного, оно способствует запорам, а затем его переформировали в горячую точку, за неимением там опытного стрелка, ну а Ахерн теперь получил статус контуженного, первой степени, ему в уши установили слуховые аппараты, и все теперь держались от него на безопасном расстоянии, дабы тоже не лишиться слуха, потому что орал он, будь здоров.

Капитан Хейз с двумя еврейскими рейнджерами канули в безвестность на просторах Вьетнамских джунглей. Сколько людей не было за все то время послано на их поиски, каждый раз пропадали и те, кто пытался их найти. Эта загадка, после Бермудского треугольника, впоследствии стала самой обсуждаемой темой человечества. Но что-то подсказывает мне, что капитан Хейз тот ещё старый вождь.

Ладно, вытащили в общем нас из всей этой заварушки, и засунули прямиком в старый задрипанный мотельчик, стоящий где-то на задворках за госпиталем, где лежал Бучес. Нам заявили, что мы проживем там как минимум с неделю, прежде чем правительство решит, в какую жопу мира нас закинуть на этот раз.

И поверьте мне, уже через пару дней я всей душой хотел вновь вернуться в джунгли на эту бойню с узкоглазыми, потому что капризы глухого Ахерна могли кого угодно с ума свести. По такому случаю я даже специально сходил на местный рынок и приобрёл себе парочку бируш, потому что не горел желанием лишиться слуха ещё до выхода со службы. Мы ютились бок о бок в тесной комнатенке, где только и умещались, что одна узкая кровать и один засаленный матрас, который очень любезно и с большой охотой уступил мне Ахерн.

Через пару дней мой ловкий ход потерпел фиаско. Ахерн обнаружил у меня в ушах эти треклятые бируши, когда предложил спуститься вниз на завтрак, а я ответил, что уже ходил писать. После того, как этот леший вылил на меня очередную порцию своего оглушительного бранья, следовал безоговорочный приказ капитуляции ушных затычек. По мнению Ахерна, я поступал очень неуважительно по отношению к старшему по званию. Не хотел я огорчать его лишний раз, и объяснять, что старшие по званию в этот самый момент времени бороздят просторы джунглей с автоматами в руках, а мы просто горстка неудачников, в услугах которых более не нуждаются, и он по сути мне больше не приходится сержантом. Но я просто молча выбросил свою последнюю надежду на лучшую жизнь в здешний ржавый бассейн, прям через окно.

Ещё через пару дней мы решили навестить нашего товарища в госпитале. Приходим мы, значит, туда, с утра пораньше, а лечащий врач Бучеса, узкоглазый лысый мужчина в годах, отводит нас в сторонку и сообщает, что дела его плохи.

– Но вы ведь ставили хорошие прогнозы! – говорю я, – вы говорили, что операция прошла удачно.

– Так и было, – кивает головой доктор, – операция и правда прошла на ура.

– Тогда что с ним, черт побери?! – рычит Ахерн.

– Видите ли, вчера утром он решил сделать первые шаги, но задалось все не самым удачным образом. Какой-то ночной санитар пролил под его кушеткой воду во время мытья полов. Он подскользнулся, упал и размозжил лоб о кафельные плитки.

– Он жив? – чуть ли не плачу я.

– Скажу так, – был ответ врача, – он жив, только благодаря нашим аппаратам искусственного жизнеобеспечения. На данный момент он в реанимации, в глубокой коме. Насколько долго это все затянется, к сожалению, никто не знает.

– Никто не знает?! – возопил Ахерн. – К сожалению?! Вы серьёзно, а?! Наш народ спасает ваши жалкие задницы, а вы бассейны устраиваете у них под койками! Это ваша благодарность?! Черт возьми, да это чистой воды геноцид!

Ахерн бы распинался ещё до вечера, если б я на силу не выволок его из госпиталя. Он потрясал кулаками, брызжел слюной и бранился на всех и вся – на врача, на глупых санитаров и даже на перепуганных медсестёр. В общем, совсем слетел с катушек. Я предложил ему пойти съесть немного креветок и успокоиться. Мой план сработал. Он немного вышел из состояния шока и что-то мурлыча себе под нос, поплелся за мной в местную забегаловку, словно голодный податливый котик.

Спустя двое суток нас в срочном порядке переправили в Вашингтон, на церемонию награждения. Я удостоился высшей военной награды сша – медали Почета, за выдающиеся храбрость и отвагу, проявленные с риском для жизни. А еще нам с Ахерном прилепили на грудь по серебряной звезде и вручили коробочку с пурпурным сердцем для Бучеса, так как в данный момент сам он получить свою награду был не в состоянии. Ахерн до того растрогался, что пока он со слезами на глазах распинался и благодарил высшие органы за оказанную ему честь, весь зал с добрых полчаса искал, что бы такое засунуть в уши, чтоб не оглохнуть.

А после всей этой кутерьмы нас ждал неожиданный сюрприз. А точнее – поездка в Филадельфию. Меня напару с этим ирландским детиной переправляли на тамошний морской военный авиазавод, так сказать, дожимать срок службы. И на следующий день после награждения, мы, двое южан, перекочевали на север с нашими скудными пожитками – всего по чемодану на брата.

Этот доисторический завод находился за чертой города, и стоял на полевых просторах с первой мировой войны, ни мало, ни много, с полвека. Чтоб вы понимали, насколько он был древний, поясню. Если как следует расшатать стену в своей комнате, то можно будет беспрепятственно очутиться в комнате соседа.

Администрация завода особо не считалась с нашими предпочтениями и медалями на военной форме, и выделила нам в качестве жилища комнатенку, размером три на два метра, которая считалась у них за коммуналку. Как мы поняли, эта характеристика должна была нас успокоить. Но мы не сразу смирились с совместным существованием длиною в девять месяцев, это было не так уж просто. Потому что Ахерн теперь напоминал разочоровавшуюся в жизни женщину средних лет, и соответственно все его капризы здорово разноображивали мои скучные заводские будни. Благо же, слух его, к нашему прибытию на завод, заметно поправился, благодаря радиоволнам и физиотерапии. Больше всего меня мое существование подрывала невесть откуда взявшаяся Фингер – на голове рыжая копна сена, над глазами – фиолетовые тени, неимоверно больших размеров грудь – вся ее внешность буквально кричала о ее знатном происхождении. Ума не приложу, зачем она понадобилась Ахерну, но не допекал его лишний раз вопросами. Он называл ее парашютисткой, хотя, по сути, никакая она вовсе и не парашютистка, а только их изготавливает.

В общем, обжималась эта парочка круглые сутки, везде и всюду, даже при мне, напрочь игнорируя мое присутствие. Если Ахерн не исполнял свои рабочие обязанности, то в стельку напивался или мусолил эту рыжую бестию. Похоже, все остатки своей совести он беспардонно оставил за оградой завода в день нашего прибытия.

И вот однажды, на своем первом заслуженном выходном, довелось мне побывать в самом городе. А случилось все так. Время уже было что-то около пяти, когда я уселся на наш допотопный диван первой мировой, с кружкой чая, как вдруг услышал в коридоре знакомый ворох пошлятских шуточек, а вслед за этим приторное хихиканье Фингер. И только я осознал, что этот сгусток обжиманий и трений сейчас вновь оккупирует нашу комнату, как дверь с треском открывается, и эта сладкая парочка заваливается к нам, и начинает обтирать все углы и поверхности, которые только возможно. Я же, прикрываясь первым, что схватил со стола, а именно, «Филадельфия Инкьюрер», делал вид, что мне безумно нравятся газеты.

Через некоторое время Ахерн, как бы, между прочим, обнаруживает мое тело, сидящее на диване, и оставив Фингер на журнальном столике, подходит ко мне, упирая руки в бока.

– Тостер, сегодня чудесная погода, шел бы ты немного развеялся, а то дыру скоро протрешь в этой старой колымаге, она и без тебя много притерпела.

Я чуть выглянул из-за газеты, а этот черт дергает бровями и взглядом делает мне какие-то знаки в сторону Фингер.

– Можете делать свои дела, на меня не обращайте внимания. Я вам не помешаю, – говорю я.

– Он что, совсем того? – спрашивает Фингер.

– Я всегда подозревал, но и не думал, что настолько все запущено, – сказал Ахерн, ухватившись за виски, – слушай, болван, иди проветри свою задницу.

Тут он видит, что я продолжаю сидеть на жопе ровно, выхватывает у меня газету и просмотрев ту страницу, которую я якобы читал, усмехнулся и показал Фингер.

– А наш парень, оказывается, очень интересуется поддержаными холодильниками, – язвительно ухмыльнулся он, а затем громко, так, что казалось, сейчас стены нашего ветхого убежища сложатся одна на другую, – ТОСТЕР, СЕЙЧАС ЖЕ ВЗЯЛ СВОЮ ЗАДНИЦУ И ПОЕХАЛ РАЗВЛЕКСЯ, А ЗАОДНО И НАМ С МИСС ФИНГЕР ДАЛ РАЗВЛЕЧЬСЯ!! ЭТО ПРИКАЗ!

– Ну сразу бы так, – говорю я.

В общем, погодка и в самом деле была что надо, несмотря на то, что уже декабрь был на носу. В город и обратно возил лишь один единственный маршрутный автобус и только раз в день. И когда я добрался до остановки, то как раз посчастливилось его застать.

В город братской любви я прибыл через какие-то двадцать минут, и стоя на остановке у вьезда в город, раздумывал, куда же податься. Тут я заметил довольно интересную личность. Один бородач, в потресканной старой кожанке, сидел в огромной картонной коробке, высунув наружу полуголые ноги в засаленных кроссовках без шнурков. Я поинтересовался, не будет ли он так добр облегчить мне маршрут и подсказать, какие достопримечательности можно посетить у них в Филадельфии. Но этот прохвост был не так то прост. Он согласился написать мне подробный путеводитель в обмен на мою почетную медаль Почета. Что ж, я поразмышлял и решил, что от куска бесполезного железа мне толку никакого, а вот город посмотреть было бы в самый раз. И не особо канетелясь, променял медаль на календарь с Мэрилин Монро, где на полуголой актрисе этот леший начиркал мне довольно внушительный список. А потом он ломанул от меня так, что потерял по дороге свои вековые кроссовки и бежал босиком до самого перекрестка, пока не скрылся за поворотом. Видимо счел, что я задумаю вернуть свою медаль обратно, дурачина.

Ладно, первым пунктом этот дикий нацарапал Зал Независимости. С полчаса я еще щурился, пытаясь разобрать его каракули на мятом календаре. А прохожие, особенно старушки, проходя мимо, очень строго так на меня поглядывали. Наверное думали, что я из тех извращенцев, что развешивают себе над кроватями плакаты звезд в купальниках.

Я прошелся до главной местной достопримечательности, до Зала Независимости, где в позапрошлом веке была принята декларация независимости, а затем и конституция США. Поглядев на Зал, я прошел до небольшого павильона, где располагался главный символ независимости – Колокол Свободы. В павильоне я был совершенно один, что радовало. Я мог спокойно беспрепятственно рассмотреть большую знаменитую трещину, которая, согласно истории, напечатанной в небольшой рамке, образовалась во время первого пробного удара. Обойдя вокруг, я прочел надпись, которая гласила: " И объявите свободу на земле всем жителям ее». Книга Левит 25.10

Порассуждая над библейской фразой, я огляделся и недолго думая ударил в колокол, что, как оказалось в последствии, делать было строго запрещено. Звон был такой оглушительный, что не исключалась вероятность раскола и самого стеклянного павильона, а я думал, что лишусь слуха вслед за Ахерном. Увидев в окно двух полицейских, которые во весь дух уже мчались ко мне от Зала Конгресса, я пулей вылетел с павильона и припустил что было мочи, на ходу просматривая задрипанный календарь с Мерилин. Следующим пунктом шел дом-музей Бетси Росс, знаменитой швеи, которая, согласно легенде, сшила первый американский флаг. Это здание находилось неподалеку от Зала Независимости, поэтому я немного сменил курс, обогнул вокруг фонтана и рванул в обратную сторону, полностью игнорируя свистки и приказы полицейских остановиться.

Набегался я будь здоров. Мне удалось очень технично обдурить двух дубоголовых полицаев, юркнув за большой стенд с американским флагом у входа в музей. Особо то там и смотреть было нечего – только что сам ткацкий станок, с надписью «не прикасаться», большой макет первого флага в стеклянной раме с аналогичной надписью» не трогать, не лизать, не стучать» и фото этой самой Бетси со своим вышитым детищем, тоже в стеклянной рамке с похожими указаниями, в общем – скукотища.

Далее, удостоверившись, что полицейские убрались, откуда пришли, я пешим ходом добрел до церкви Христа, постоял там немного в проходе, перед алтарем, поблагодарив Иисуса за чудесное спасение на войне. Потом, мне почему-то захотелось оставить массивный крест тетушки Хуаниты, я достал его из кармана и положил на алтарь. А пастор этой церкви, который все это время за мной наблюдал, потряс пальцем и с улыбкой мне объяснил, что оставлять прихожанам что либо в церкви строго запрещено. Я тогда взял крест и повесил этому доброму старичку на шею. Раз в церкви оставлять запрещалось, то почему бы не одарить этой прекрасной вещью самого пастора. Он провожал меня долгим пристальным взглядом, сгорбившись под тяжестью железного креста.

Третьим пунктом в списке значится Аллея Элфорта, и я иду прогуливаться по старинной улице восемнадцатого века, редким сохранившимся примером района рабочего класса. Раньше здесь проживали кузнецы, стеклодувы и мебельщики. Затем шел Морской музей. Я с большим интересом глянул на бронепалубный крейсер «Олимпия» и парусник «Мошулу».

Когда я вышел с последнего, на улице крупными хлопьями валил снег. За мое прибывание в музее нападал уже прилично и продолжал набирать обороты. Я шел и ловил на язык снежинки, до того мне было весело. А вел я себя, как слабоумный от того, что отродясь еще снега не видел за всю свою жизнь, там, откуда я родом, его не бывает.

В общем, пока я добрел до последнего пункта, который как раз значился на купальных трусиках Мерилин, разыгрался настоящий снегопад, снега было уже по голень. Главный городской парк был до краев полон жизнерадостных, счастливых людей. Народ лепил снеговиков, перекидывался снежками, куралесил по озеру на коньках. Я так до конца и не понял, радуются ли они таким образом первому снегу, или в северных штатах люди мыслят более позитивно. У нас в Техасе если временами и стукает жителей град по головам, то те только ворчат и проклинают зимний сезон. Не знаю, в чем уж тут разница, ну да ладно.

Атмосфера заражающего веселья захватила меня, и я решил присоединиться к играющим. Слепил большой липкий ком и запустил в какого-то парня. Только, по обыкновению не подрасчитал, и провалился он ему прямо за шиворот. И только я открыл рот, чтоб извиниться, как мне туда куча снега набилась – прилетела ответка. В общем, как я понял, меня в игру не приняли. Да и к тому же стало изрядно холодать и я уже который раз ловил себя на мыслях о еде. У меня проснулся волчий аппетит и я побрел разыскивать какое-нибудь заведение. Набрел вскоре на одно такое, прям тут же, в парке. С экстравагантным названьицем – «Танцуй твист и кричи»!

Твист я танцевать не хотел, да и кричать особо тоже, но если там есть хоть кой хрен, напоминающий еду, то почему бы и нет, черт возьми.

Народу в заведении было не протолкнуться. Имелся лишь один полусвободный столик, за которым сидела кудрявая блондинка, и я понтересовался, можно ли присесть с другой стороны стола. Она поглядела на меня, как на дурака и молча кивнула. А я плюхнулся на стул и стал пролистывать меню на уровне голодных инстинктов древних людей, страницы так и мелькали. Наконец, остановив свой выбор на итальянских спагетти с тефтелями, я подозвал бармена. А заодно поинтересовался, что можно у них такое выпить, чтоб расслабиться после тяжелого дня, но чтоб позднее без последствий добраться до места жительства. Он сказал, что один бокальчик красного не помешает. Тогда, из чувства солидарности, я попросил принести второй бокал для моей соседки, на что она отказалась. Эта девица без конца курила какие-то тонкие белые сигаретки, дымила, как паровоз.

– Теперь я понимаю, почему вы сидите тут одна, – сказал я сквозь облако дыма, – очень умно.

Та только кинула на меня злобный взгляд, и стряхнула мне на ботинки горсть пепла. Тогда я интересуюсь, почему зал забит под завязку, и ее глаза вдруг округлились.

– А как же иначе? Сегодня здесь выступает сам Чабби Чекер.

– Что?! – опешил я.– Сам Чабби Чекер?! Хорош врать!

– Это правда, придурок.

– Это мы еще посмотрим.

Девица только глаза закатила и руки скрестила. А глядя, как я уплетаю свои спагетти, она не раз мне напоминала, что здесь приличное заведение. А я ответил, что раз здесь все дымят, как в каком-то кавбойском салуне, то слово «прилично» тут не уместно, за что я удостоился очередной горсти пепла на край своего ботинка.

Ладно, в то время, как я сытый и довольный, отодвинул пустую тарелку на край стола, на сцене уже начали появляться какие-то люди, настраивать аппаратуру и микрофон. В дальнем углу цепочкой выстроился оркестр трубачей. А вскоре на сцене, собственной персоной, возник и сам Чабби Чекер! Я просто не верил своим глазам. Сам популяризатор твиста выступал здесь сегодня.

– Это и правда Чекер, ты видишь его?! – спросил я у соседки.– Удачно однако я заглянул в ваш занюханный кабачок.

– Слушай, может тебе сигаретку дать, чтоб ты заткнулся?! – взъерипенилась она.

– Неа, я с ментолом не курю, это для девченок. Ты не отвлекайся, а то представление пропустишь, – говорю я.

Она только выругалась и схватив бокал, который я неосмотрительно отставил на середину стола, самым наглым образом допила остатки моего красного. Но мне уже было все равно, я во все глаза глядел на сцену, Чабби Чекер взял микрофон, и пожелал всем доброго вечера. После приветствия и продолжительной овации, началось что-то совсем несуразное. Этот Чекер начал нести какую-то околесицу, и сегодняшнее выступление стало принимать для меня совершенно новый оборот.

– Сегодня будет не совсем обычное выступление, дамы и господа, – начал Чекер, – сегодня мы устроим показательный номер с двумя желающими из зала. Итак… кто хочет выйти ко мне на сцену и станцевать озорной твист?! Есть желающие?

Не знаю, то ли половина моей винной порции дали о себе знать, то ли моя угрюмая соседка по столу и правда была фанаткой твиста, но прыгала она и трясла рукой, как сумасшедшая. Я аж удивился. От кого, от кого, но от нее никак не ожидал такого неистового желания танцевать.

– Очень хорошо, – поманил ее к себе рукой Чекер, – но мне нужен партнер для девушки, для лучшей картины. Раз больше нет желающих, может вы поддержите свою даму, молодой человек?

Я не сразу осознал, что Чекер смотрит на меня, растянув свой рот в широкой белозубой улыбке. На всякий случай я глянул через плечо, но сзади сидела лишь одна тучная дама и какой-то хипстер с зелеными волосами. Навряд ли кто либо из этой парочки претендовал на звание танцора.

– Да-да, ты, парень, – указал на меня пальцем Чекер, – я вижу он не может свыкнуться с тем, что он чертов счастливчик. Поднимайся к нам, ну скорее же!

Да уж. Если бы в горле не стоял тугой ком, а колени не тряслись по дороге на сцену, может я бы еще мог на минутку внушить себе, что я счастливчик. Но танцевать при полном зале, да еще с этой фурией, помешанной на ментоле, я далеко не горел желанием.

Взобрался я на сцену и втиснулся между этой парочкой. А Чекер вдруг просит нас представиться в микрофон. И полностью игнорируя тот факт, что я стоял к нему первый, эта наглая девица перегнулась через меня и промурлыкала свое имя. Иззи Бред ее звали.

– Так, слушаем вас, молодой человек. Как ваше имя? – говорит Чекер, ткнув мне микрофоном прямо в нос.

– Это обязательно? – пробубнил я в микрофон.

Тогда Чабби Чекер убрал на безопасное расстояние микрофон и поднеся свое лицо вплотную к моему, прошипел мне в ухо:

– Сейчас же, дубина, представляйся чертовой публике, или тебя заставит это сделать мой секьюрити Нед.

После этого заявления он снова натянул свою белозубую улыбку, и улыбнувшись, помахал залу.

– Стесняется, парень, чтож, со всеми бывает!

Этот самого Неда я приметил за кулисами. И видок у этого чернокожего верзилы в темных очках оставлял желать лучшего. От греха подальше я произнес свое имя.

Ладно, с первым пунктом мы разобрались. И далее, после жидких оваций, Чекер объявляет вдруг, что нам сейчас предстоит самим станцевать твист. Он лишь покажет несколько движений. Он принял боксерскую позу и велел нам повторить. Одну ногу нужно было выдвинуть вперед, а руки согнуть в локтях.

– Затем, тщательно тремся полотенцем, – заявляет он.

И я, как полный кретин, стал оглядываться по всем закоулкам сцены в поисках полотенца, но это оказалось лишь названием очередного танцевального движения.

– Парень, чего размечтался, мы крутим бедрами! – орет мне Чекер.– И колени согни, будь добр!

В общем, еле поспевал я вклиниться в их сумасшедший ритм с боксерскими полотенцами и согнутыми бедрами. Смотрелся я на сцене, как и полагалось – по всем стандартам идиотизма.

Тут еще выяснилось, что я неправильно вращаю стопами, они должны жить отдельной танцевальной жизнью, как объяснил мне Чекер, только я ни черта не понял, что он имеет ввиду.

– Вращай ими, будто тушишь сигарету! Телом нагибайся спереди назад и из стороны в сторону!

А я и сигаретки в своей жизни ни разу не попробовал, поэтому даже не подозревал, как тушаться эти сигаретные бычки. Зато это блестяще удавалось проделывать ментоловой королеве. А мои вращения телом и того оставляли желать лучшего – я напоминал скорее пьяницу, чем танцора твиста. В общем – совсем беда!

Я был несказанно рад, когда Чекер объявил таймаут, и я избавился наконец от своего публичного позора. Но отдыхать было некогда. Чекер снова объявил танцы, только на этот раз мы должны будем проделать весь этот ад вдвоем и под музыку. Не успел я еще смахнуть с себя первый пот, как Чекер подает знак оркестру, а сам сверкая пятками, убегает куда-то за кулисы, предоставляя нас самим себе.

Оркестр загудел знаменитый «Твист» и Иззи дала мне знак начинать. Она танцевала отлично, это каждый подтвердит, а вот я большей частью времени просто обезьяничал у нее, потому что ни черта не разобрался в этих полотенцах и окурках. Да и какой нормальный человек в состоянии будет разобрать всю эту чепуху! В то время, как Иззи вытиралась полотенцем, я пытался потушить невидимый окурок, когда она начинала раскачиваться всем телом, я принимал боксерскую позу. Я был безнадежен.

И наконец, наше феерическое завершение всего этого балагана. Иззи делает мне какие-то знаки, и не успеваю я толком ничего сообразить, как эта безумная девица разгоняется и несется ко мне с другого конца сцены. Я еле успеваю подхватить ее на лету, и пока она висит надо мной, расставив руки ласточкой и лучезарно улыбаясь, меня начинает заносить по всей сцене, затем на всем ходу мы врезаемся в бархатный красный занавес и под громкие овации приземляемся за кулисами, прям перед носом самого Чабби Чекера.

– Какого черта ты вытворяешь? – спрашиваю я Иззи Бред.– Зачем нужно было на меня кидаться?

А эта девица тем временем рвет и мечет, пытаясь выпутаться из шторы. Наконец, выбравшись, вся лохматая и раскрасневшаяся, она сопит, как вол и утыкает руки в бока.

– Это называется поддержка, идиот! Такой танцевальный прием в твисте!

Чекер только тяжко вздохнул и потащил нас обратно на сцену, при том, что я все еще был завернут в штору, словно гусеница. Наподдав мне в спину кулаком, чтоб я поклонился зрителям, он объявил во всеуслышанье новость, еще более ужасающую, чем все то, что было до нее.

– Леди и джентельмены! Рад вам представить двух моих новоиспеченных протеже! С этого дня эти двое молодых людей удостоились чести стать частью нашей команды и сопровождать меня по моему месячному туру в моем родном штате Пенсильвания! Похлопайте этим счастливчикам!

Я не мог поверить своим ушам! Я – танцор самого Чабби Чекера! Этот сноб видимо совсем уже отчаялся, раз набирает себе в танцоры людей, вроде меня.

И вот мы, значит, раскланялись. И кланялись так еще минут пять, пока не сообразили, что Чабби Чекер уже давно куда-то слинял. Потом, по идее, под звук оваций, должен был закрыться занавес. Но я в него был замотан, поэтому к нам просто подошёл тот самый чернокожий верзила и оттащил нас за кулисы.

Провел он нас в небольшую комнатенку, где Чекер раскачивался на стуле, вздыхал и разминал себе виски. Увидев нас, он лишь закатил глаза. Вся его лучезарность и наигранная весёлость вмиг куда-то испарились.

– Танцуешь неплохо, – бросил он Иззи, – А тебе, горилла неуклюжая, не помешает поработать над поддержкой.

Как вы поняли, это было адресовано мне.

– Изначально, идея вызвать на сцену добровольцев зародилась из жуткого желания отлить. Но пока я был в туалете, меня вдруг осенило. Музыка моя уже до черта всем надоела, чтобы привлечь большую аудиторию, нужно что-то новое. Например, подтанцовка. Я не могу всю жизнь довольствоваться такими захудалыми забегаловками, вроде этой. Мне просто необходимо сменить имидж, люди уже устали смотреть на старпера, крутящего бёдрами, нужны сопляки вроде вас. Я организую большой тур, и восстановлю свое имя, а вы мне в этом поможете.

– Слушайте, – говорю, – я бы рад помочь. Но что до танцев, тут я полный профан и вашу миссию только подпорчу. Тем более что моё начальство навряд ли одобрит мне гастроли.

– Я уже увидел, что ты та ещё бестолочь, но на поиски танцоров у меня нет времени. Где ты работаешь, парень?

– Прохожу службу на военном авиазаводе за городом.

– Ааа, значит вояка. Мне не составит особого труда переговорить с твоим начальством.

Пока он просвещал нас насчёт того, что через три дня мы должны дать фору лучшим хореографам страны, я лишь ломал голову над тем, как он собирается уговорить МОЕ начальство.

В общем, вот так началась моя звёздная карьера. Последний автобус с города я давно уже профукал, поэтому до завода мне пришлось ехать на такси. Иззи Брэд напросилась со мной, потому что её технический институт был на другом конце города. Я, правда, почти сразу об этом пожалел, потому что, судя по её маниакальным разглагольствованиям, эта девица уже обзавелась звёздной болезнью.

– Наконец я со спокойной душой смогу бросить учёбу, – светясь от счастья, говорила она, – и заняться чем-то по настоящему стоящим. Это ведь цель всей моей жизни!

– Целью твоей жизни было выплясывать за спиной у Чабби Чекера? – искренне недоумевал я.

– Нет, придурок, сцена! Я просто рождена для сцены, всегда это знала. И вот появилась такая возможность выбиться в люди. Моя мать была балериной, а бабушка играла в театре. Я тоже пыталась танцевать балет, но там я смотрюсь примерно так же, как ты, когда танцуешь твист.

На этой приятной ноте, уронив мне на ботинки очередную горсть пепла, она вышла из машины.

– И не забудь к пятнице отработать поддержку, увалень!

Приехал я на завод уже что-то около одиннадцати, и застал Ахерна в дурном расположении духа. Он сидел на диване с бутылкой пива и на моё приветствие только еле слышно хмыкнул.

– Где тебя носит столько времени, черт побери?! – накинулся он на меня. – Ты на время глядишь хоть иногда, идиот?!

– Но сержант, вы же сами приказали мне убрать подальше отсюда свою задницу! – недоумевал я.

– Я тебе уже давно не сержант, я не могу тебе ни черта приказывать! Мне что предложишь делать одному в этой дыре? Пропержывать диван, времен первой мировой, без конца лакать пиво и смотреть этот бестолковый «Бананаз»?!

– Не так уж и плохо, не прибедняйтесь. Не за что не догадаетесь, кого я сегодня видел!

– Да хоть самого Франкенштейна, мне насрать.

– Лучше, – говорю, – я сегодня был на концерте у самого Чабби Чекера! И даже умудрился выступить!

И для достоверности я даже немного станцевал для него твист, но, судя по тому, что Ахерн смотрел на меня, как на самого отъявленного таракана, получилось, как обычно.

– Я теперь протеже самого Чабби Чекера, можете себе представить сержант! Отправляюсь с ним в тур через три дня, буду танцевать твист!