Текст книги "200 тысяч маленьких удовольствий"

День третий

Семен Филиппович открыл глаза – неестественно знакомый-чужой потолок. Он несколько раз моргнул, настраивая фокус. Эмоции вяло сменяли друг друга. Состояние отчужденности и полного опустошения безмятежно властвовало в проснувшемся хозяине. Голова начинала болеть – Семен Филиппович расстроился, сушняк дико истязал его входящие полости – он захотел пива, спина уже совсем затекла – нужно было подняться. Медленно, осторожно – боль должна поспать еще немного. Огляделся. Увиденная картина со скоростью пять килобайт в секунду от глазных нервов, преобразовываясь в нечто, отождествленное с реальностью, поступала в мозг, а там и до разума недалеко. Кровать – очень знакомая, где-то он ее видел. Рядом кто-то спал, укрытый одеялом с головой, кто-то очень большой. В зеркале, что напротив, он увидел себя в трусиках в цветочек – «хорош, стервец». Шкаф, ковер, две тумбочки, бра у изголовья… Up-grade… Скорость обрабатываемой информации увеличилась на несколько порядков, Семена Филипповича осенило мгновенно.

– День сурка, – с ужасом прошептал он. – А-а-а… – очень тихо прокричал он иссушенным горлом.

Теперь он точно знал, где находится. Точно знал, что нельзя шуметь, что нужно очень быстро и очень тихо свалить отсюда.

– Га, – на выдохе прохрипел Семен Филиппович, ошарашенный таким мистическим поворотом судьбы, закрыв входную дверь гостеприимной квартиры дважды любимой женщины.

– Верую, – немного подумав, сказал он.

Глубоко вдохнул, почесал затылок, упал на колени, перекрестился, поклонился, стукнул лбом в пол, попал в плевок, разогнулся, красиво выругался, рукавом вытер плевок со лба, поднялся на ноги, отряхнул колени, застегнул ширинку, выдохнул.

Чтобы не тратить время зря на то, чтобы выскочить из подъезда, оглядеться, снова подняться, Семен Филиппович сразу направился к двери Федора, соображая, как бы грамотнее начать разговор.

Федор пил пиво.

«Ага, – подметил про себя Семен Филиппович, – сходится».

– Ну как, Федор, поживаешь? – нарочито уверенно начал он, наливая себе кружку пива. – Голова – не-а, не болит? То-то. Пить надо меньше, это я тебе точно скажу. Не надо, Федор, – прерывая жестом открывшего было рот собутыльника, – не надо мне говорить – зачем я познакомился с такой толстухой, зачем дарил шампанское, цветы, на коленях ползал, жениться предлагал, денег обещал, любовью здесь на ковре… Шутил я. Переклинило меня что-то, захотелось чего-нибудь эдакого. А теперь все – баста, срулю я отсюда сейчас. Чтобы не дай бог еще раз увидеть эту корову. У Петра как раз есть свободная квартира, к нему пойду.

– Ты чего, колдырь?! – не выдержал вконец Федор. – Совсем до чертиков допился. Ты чего несешь?

Семен Филиппович подошел к Федору поближе и с недоверием пристально посмотрел ему в глаза:

– Федь, а ты совсем плохой. Ты уж сдерживай себя, так и до белой горячки недалеко…

– Да ты ее, по-моему, уже подцепил. Пил, пил… И подцепил. Ты чего мне позавчерашний день рассказываешь, который я тебе вчера рассказывал? Не дай бог эту корову увидеть вновь, видите ли. Вчера тоже самое трепал. А что взамен?

– Федь, Федь погоди. Так я чего, второй раз уже с толстухой того?

– Я бы сказал – вторую ночь, а сколько уж там раз – это одному трезвому богу известно.

Семен Филиппович вдруг перестал верить в чудеса.

– Федь, ты для меня как летописец, – уже заискивающе продолжал он. – Расскажи, что я вчера еще выкинул. Я помню, как мы в квартире Петра водки выпили…

– Что ж ты мне тогда сказки рассказываешь, будто вчерашнего дня и не было?

– Да я, – замялся Семен Филиппович, – мне как будто почудилось что-то, ну в общем клина поймал я.

– То-то я вижу – понесло куда-то братца Кролика. Ладно, рассказываю: пошли мы потом ко мне, чтобы я приоделся поприличней к ресторану. У меня еще вмазали.

– А надо было?

– Ты сам сказал «надо, Федя, надо». Потом я пошел в спальню переодеться. Буквально две минуты был, возвращаюсь, а ты в обнимку с мамонтихой сидишь, милуетесь. В ресторан втроем поехали. Гуляли на широкую ногу – и музыку, и выпивку, и кушанья. Раз десять наверное выпили за невинно убиенную тещу, за камни, которыми забросают ее хрупкое тело, чтобы были они пухом… Посидели, надо сказать, хорошо. Не без скандала конечно. Официантка там была, обслуживала нас, вот ты ее и схватил за задницу, ну, потрогал хорошо – задница что надо. Официантка ничего, а вот твоя взревновала. В обществе она совсем себя не умеет вести – крик непомерный устроила. Тебе прямо неудобно перед людями за нее стало, конфузная ситуация. Тарелку черной икры для нее заказал! В доказательство любви, вот оно как. Только когда все съела, успокоилась. Шумная баба, нечего сказать. А потом и мне, кажется, пару подобрали. Ну дальше все чинно, мирно, по-людски.

– Ага, значит, сам-то толком тоже дальше не помнишь?

– Ну да. Сколько можно, не железная память-то. Слава богу, у себя дома проснулся, а не где-нибудь в подворотне.

– Ладно, – подвел черту официальным тоном Семен Филиппович. – Принимая во внимание сложившиеся обстоятельства, я считаю, что достаточно глупо было бы мне ждать пришествия слонов. Жду тебя вечером у Петра. А ты пока подумай, чего это нам сегодня культурного натворить.

– Хорошо, хорошо. Ты про фото не забудь и деньги прихвати, половину суммы – аванс.

Семен Филиппович ворвался ураганом домой.

– Здорово, мать, давай с тобой шары гонять, – скаламбурил он, приветствуя тещу.

– Где рыба, алкаш? – обрадовалась в ответ Клавдия Лаврентьевна.

– Ладно. Пойду с женой поздороваюсь, – нежно прошел мимо тещи он.

Семен Филиппович листал семейный фотоальбом. На него смотрели счастливые лица его друзей, родственников, детей – еще совсем юных, милых, послушных, добрых – таких, какими все они бывают в детстве. Вот он с женой, еще совсем молодой на юге – упитанный, загорелый и уверенный в себе. А вот он на рыбалке у костра в компании друзей. А здесь он у родильного дома встречает с цветами свою жену со вторым ребенком. А вот… В душу нахлынула ностальгия. Вся тяжесть прожитых лет легла на его плечи – как неумолимо жестоко, безвозвратно течет время. А ведь жить-то надо было начинать двадцать лет назад, когда еще душа полна задора и огня, а не сейчас делать робкие попытки изменить себя, свою душу, изначально не веря в успех.

– Ничего, ты сможешь, – подбодрил себя вслух Семен Филиппович. – Не вышло раньше – сделаю сейчас. Время есть, деньги тоже. Я смогу.

Он с силой захлопнул альбом, отогнав от себя сентиментальную тоску по ушедшему прошлому.

Жена Семена Филипповича на кухне варила макароны.

– Слушай-ка, дорогая, а где это у нас фотографии моей любимой тещи?

– Так ты ж их сжег! Все до единой.

– Эка напасть. Поторопился это я.

– Мне очень приятно, что в последнее время ты стал уделять значительно больше внимания маме. Я слышала, как ты сегодня с ней здоровался.

– Обещаю, в ее следующий день рождения куплю цветов. А кстати, где мой дипломат, запертый на ключ?

– А он сломался, – неожиданно вынырнула Клавдия Лаврентьевна. – Я с него только пыль смахнула, а он взял да и сломался.

– Мой дипломат сломался, – упавшим голосом произнес печально Семен Филиппович. – Покажите мне его, дайте взглянуть на него в последний раз.

В углу, замаскированный газетами, лежал дипломат – оскверненный, раскуроченный пилкой для ногтей, вилкой, ножиком, отверткой, стамеской, молотком, монтировкой, топором.

Семен Филиппович тяжело вздохнул.

– Сохраню его как память… Ввиду представленных мне доказательств и аргументов вандализма, – переключился он, – постановляю: вычесть из ближайшей пенсии Клавдии Лаврентьевны рыночную стоимость дипломата.

Клавдия Лаврентьевна неестественно побледнела.

– Таков суровый приговор, – продолжал Семен Филиппович. – Но, учитывая былые заслуги перед нашей семьей, трудовой стаж, скромность и обаяние подсудимой, предлагаю изменить меру пресечения на выполнение одной моей в сущности пустяковой просьбы. Ничего такого. Как, Клавдия Лаврентьевна? Согласны ли вы с такой постановкой вопроса? Или же вы готовы поставить на кон свою пенсию?

– Му, – неопределенно промычала теща, ожидая насилия. Ах, эта пенсия по праву и по заслугам, за нее она на все согласна.

– Я сегодня просматривал наш семейный фотоальбом и к своему удивлению и разочарованию я не обнаружил вашей фотографии. Такая интересная и интеллигентная женщина. Эту несправедливость я и хочу исправить. Клавдия Лаврентьевна, прошу вас, попозируйте мне. Наденьте ваше лучшее платье.

– Мне, право, неловко. Как-то все неожиданно, – для приличия поломалась Клавдия Лаврентьевна.

Семен Филиппович не пожалел пленки – и профиль, и анфас, дальний план, ближний… Теперь надо успеть в срочную проявку, чтобы к вечеру фото были готовы. Он уже был в ботинках, как его пронзила глобальная идея: вот оно – все же как порой он может мыслить широко и вдохновенно! Семен Филиппович знал, где у тещи находится тайник, в котором хранятся весьма интересные вещицы – портрет Сталина, пачка презервативов, нож разделочный, с запекшейся кровью на лезвии (достался от первого мужа, исчезнувшего таинственным образом), фото любовника – заводчика коз, самодельная соломенная кукла с иголкой в заднице (в последнее время Семена Филипповича стал одолевать геморрой), а также ряд не отправленных по назначению доносов и документы. Воспользовавшись отсутствием Клавдии Лаврентьевны, Семен Филиппович бессовестно залез в святая святых тещи. На этот раз ему нужен был ее паспорт.

Вечером Семен Филиппович передал пакет с фотографиями, подробным описанием мест тусовок тещи, деньгами Федору.

– Вот, смотри. Вся необходимая информация и аванс. Только чтоб наверняка. Да, чуть не забыл, – спохватился он, доставая помятый лист с фото Клавдии Лаврентьевны, вырванный из паспорта, из кармана брюк. – Боялся, вдруг фото не получится или пленка засветится. Подстраховался.

– Ты сама находчивость, – восхитился сообразительностью друга Федор. – Ну, какие планы на сегодня?

– Да вот, не хотелось бы сильно напиваться. Так, культурно пивка в каком-нибудь баре, девчонок снять, а там как получится.

– Одобряю. Тогда пойдем на улицу, а то засиделись мы дома. А пакет с информацией оставлю пока здесь, на обратном пути заберу.

Домой возвращались под хмельком, за полночь, с двумя девицами, с которыми они на удивление легко нашли общий язык. Девицы, в меру симпатичные, не задумываясь, приняли приглашение друзей зайти к ним домой на кофе с коньком. Семен Филиппович ошалел от перспективы.

«Вот это круто, вот это класс! Девки молодые, красивые повелись на меня. А я еще того, еще силен, так-то вот. Да, пошла, пошла карта. Вот она, жизнь-то», – думалось ему.

– Ну, девчонки, – зайдя в квартиру, обратился к спутницам Семен Филиппович, – чувствуйте себя как дома. Сейчас мы устроим праздник.

Пили друзья уже изрядно, не забывая о своих девушках. Семен Филиппович тамадил – наливал часто и много, он где-то вычитал, что при алкогольном опьянении риск случайных половых связей становится гораздо выше.

– Богини! Право богини! – восхищался девушками Семен Филиппович. – Ангелы!

– Архангелы, – брякнул захмелевший Федор, подтверждающий репутацию эрудированного товарища.

Забавно пьяный Семен Филиппович вопросительно посмотрел на друга… Мгновеньем позже Федор вновь вторил комплименты, а через полчаса пытался склонить доморощенных богинь к групповому сексу.

День четвертый

Как обычно, Семен Филиппович проснулся в разбитом состоянии. Голова гудела ужасно. Он обнаружил себя в зале на полу у дивана, в штанах с вывернутыми карманами и в рубашке, порванной сзади. Федор спал на кухне, тоже на полу, на животе в какой-то луже.

Часом позже.

– Во ведьмы. Нет, ну надо же, а ведь на путных походили. Прошмандовки! Шлюхи! Найду – изнасилую, – распылялся Семен Филиппович, вышагивая по обчищенной квартире. – Унесли все что можно. Вот оно – ни стыда, ни совести. Клофелинщицы хреновы. Ну я вам дам, попадитесь мне…

Федор молча страдал, сидя на диване.

– Нечего сказать – хороший улов, – никак не мог угомониться Семен Филиппович. – И деньги, и технику, и, кстати замечу, аванс – это ж за мою любимую тещу, за ее упокой, во как. Благо, что фото ее оставили.

– Что делать-то будем? – проснулся Федор.

– Опохмелиться надо. Башка раскалывается. Эх, наскрести бы на бутылочку…

– Хорошо бы. А ментов будем вызывать?

– Федор, Федор, ты чего несешь? Какие менты? Ты в какой стране живешь? Повезет – сами найдем. А Петру я компенсирую его потери.

– Ну, как знаешь. Мне бы домой зайти, переодеться, а то выгляжу как свинья.

Выпив по бутылке пива, друзья разошлись – Федор домой, Семен Филиппович по проторенной дороге в камеру хранения. В шесть часов договорились встретиться.

Федор не пришел ни в шесть, ни в семь, ни в восемь. Семен Филиппович напивался в одиночку. Он решил, что друг кинул его – поменял на другую компанию. Потому он не стал ему звонить, узнавать, в чем дело – чего тут непонятного, все и так ясно. Ну и хрен с ним.

Федор же, находящийся в последние дни в прострации, совсем потерял счет времени. Заняв у приятеля денег, он шел домой с тремя бутылками пива. Пиво холодное с воблой. М-м-м… Федор предвкушал, и оттого в душе его пели песнь соловьи.

Дома его ждал сюрприз. Куда делись те соловьи и радужное настроение? Осталась лишь одна жена со скалкой. Через полчаса от души отутюженный Федор зализывал свои раны. На него настучала одна из лучших подруг его жены. Он недоумевал – как это она в таких подробностях знает некоторые очень личные моменты прошедших дней. Федор, конечно же, пошел в отказку, мол – враки, не было такого, где свидетели? За что получил дополнительную порцию тумаков. Федор держался как партизан – до последнего. Вот только зря. Одна единственная улика, беспечно оставленная повторно неудовлетворенной, и Федор был прижат к стене. Отвертеться он не мог. Как оказалось, в ресторане, где они квасили ранее с Семеном, Федор, в состоянии алкогольного опьянения, попросту не узнал подруги своей жены и закрутил с ней отчаянный роман. Подруга приняла «все как есть» – хавчик, мужик – все на халяву, выжала из Федора все что могла и отвезла его домой. А через день с чистой совестью рассказала обо всем его жене, оставшись при этом лучшей и преданной подругой.

Федор горевал, запертый в кладовке.

А Семен Филиппович в сильном подпитии шарился по городу дабы развеять тоску-печаль. Он обошел уже четыре кабака в поисках приличной компании, но все напрасно, одиночество не покидало его. Приняв в каждом понемногу, он успокоился, почувствовав себя уже не таким одиноким.

– Действительно, чего это я? Пошли вы все на хрен. Пойду домой и закажу проститутку. Лучше двух, с двумя-то у меня никогда не было.

На такси Семен Филиппович пожадничал, решил пройтись пешком. На полпути его самого нашла компания малолеток. Отоварили его на славу и деньги все забрали, что в кармане оставались – благо немного. Домой он добрался еле живой и сразу завалился спать. А проститутки? Да ну их к черту!

Так и закончился этот день его жизни.

День пятый

Целый день проболел. Никуда не ходил, спиртного не пил. Сидел в кресле, ходил по комнате. Мнительно и торопливо размышлял о фортуне, амбициях, неудачах, о высоких материях, любви и свинстве. От Федора никаких вестей. Сам звонить ему не стал – обойдется. Позвонил лишь домой, отмазаться – на работе запарка, домой не придет. Ближе к вечеру Семен Филиппович сходил за коньяком. Выпил полбутылки, больше не смог. Уснул в горьких думах.

Федора отправили за город на дачу на исправительные работы.

День шестой

Стало значительно легче. Семен Филиппович толком не мог понять отчего, но с души будто бы камень свалился, исчез тот якорь, державший его все это время в какой-то глухой яме. Он даже стал мурлыкать что-то незамысловатое себе под нос, готовя яичницу. Правда, тело еще побаливало, напоминая о недавней встрече с малолетними отморозками. Но ничего, это пройдет, благо лицо не сильно пострадало. Можно сказать, что ему в какой-то степени повезло.

К вечеру, допив коньяк, оставшийся со вчерашнего дня, он решил, что пора становиться человеком большого полета, а все мелкое, сиюминутное оставить за бортом. Хотелось бы, конечно, тещу удушить, но это подождет пока, всю жизнь ведь ждал. Пора, пора себя показать во всей красе.

В одиннадцать часов вечера Семен Филиппович с тысячей долларов в кармане стоял перед дверьми одного из самых пафосных казино города. Вот где светская тусовка, здесь обозначено место бомонда. Сейчас он зайдет и сделает это – слава, почет, женщины, деньги, знакомства – все будет в его руках.

Минуту спустя Семен Филиппович стоял в сторонке с ущемленным достоинством, зло матерясь – его не пропустил фейс-контроль. Охранник-амбал мягко, но точно послал его, указав на дверь – «закрытая вечеринка».

«Твари, недоноски, ублюдки хреновы. Костюм им мой не понравился, не выгляжу я на сто тысяч долларов. Демократия называется, равенство. Ну, мы еще посмотрим, кто кого. Вы еще узнаете, кто такой Семен Филиппович. Молиться на него будете, ниц падать».

С бутылкой коньяка он вернулся домой. Пил из горла. С ней и уснул.

День седьмой

Во сне Семен Филиппович сумел извлечь некоторые уроки из дня вчерашнего. Поэтому, проснувшись, он выпил лишь грамм пятьдесят для разгона и принял здоровый образ жизни. Побрился, сходил в душ, отгоняя вторичную сонливость и уже обозначенное контуром похмелье, запихнул в себя пару бутербродов и две таблетки цитрамона. Теперь он был готов к походу по магазинам.

Он долго решался войти в яркий, нарядный, модный и, наверное, очень дорогой магазин одежды с таинственным названием «Бутик вдохновенный». Продавцы-консультанты, завидев мужлана в поношенном костюме времен гэдээровского бума, собирались было прогнать вонючку поганой метлой, но, приметив в его руках деньги, полюбили его всем сердцем.

В щегольской обновочке от Кардена, костюм плюс рубашка, Семена Филипповича отправили в парикмахерскую. Цирюльники, по фирменным пакетам со звучным названием, куда хозяйственный Семен Филиппович определил свои старые шмотки, приняли пришедшего как бога, возлюбив его. Как всегда, богу уготовили самое дорогое и продвинутое.

В салоне красоты его вылизали окончательно. После педикюра, по тактичному совету девушки, выполняющей тяжкий труд по зачистке ногтей, Семен Филиппович отправился за новой обувью и носками.

Носочки – шик, за пятьдесят баксов, туфли из крокодильей кожи радовали глаза Семена Филипповича. Ему как-то было не по себе. Он решил сходить на рынок за продуктами, заодно пообтереться и привыкнуть к новому имиджу.

На рынке Семен Филиппович встретил Клавдию Лаврентьевну, толкающуюся проникновенно в очереди за мышьяком. Занятая любимым делом теща не заметила зятя, а быть может, попросту не узнала его. В любом случае Семен Филиппович поспешил ретироваться с глаз долой, дав себе зарок не кушать дома всякой всячины.

Вечером прикинутый Семен Филиппович с двадцатью тысячами в кармане более-менее уверенно шел к дверям казино, где вчера… К черту вчера – сегодня он будет лучшим. Конечно же, он не собирался ставить все деньги, это так, для фарса. Максимум тысячу, да и то это уже чересчур. Он предполагал выиграть, а потом играть на выигранные деньги и снова выиграть. Администрация казино любезно предоставила девушку-экскурсовода любознательному Семену Филипповичу, впервые попавшему в столь почтенное заведение, объяснить основные правила, показать, где столы рулетки, где играют в покер, где в игровые автоматы и где бесплатный бар для игроков. «Бесплатный бар» – отметил для себя Семен Филиппович.

В три часа ночи, услужливый охранник с Семеном Филипповичем подмышкой, нализавшимся как свинья, вышел из дверей казино. Семена Филипповича аккуратно впихнули в бесплатное такси для игроков. Всю дорогу до дома он что-то пел, мычал, бессвязно матерился, ругал жулье, заполняя паузы боевым кличем гордого варяга.

Семен Филиппович проигрался в пух и прах.

День восьмой

Снова красивый Семен Филиппович, прилизанный и при галстуке, с тридцатью тысячами, рассованными по карманам, стоял перед дверьми казино. Еще одну тысячу, свернутую трубочкой (в рулончик), он запихнул в потайной карман трусов, на всякий случай. Теперь он точно знал, как выиграть…

День девятый

Его кто-то тряс за плечо. Семен Филиппович зашевелился.

– Ну что, Сема, поссать хочешь? – услышал он ласковый голос мента.

Семен Филиппович медленно разлепил веки. Увиденная им картина, разбудила в нем старые, далеко ушедшие воспоминания. Он сразу определился где находится – ни дать ни взять в трезвяке. Стояла чинная и умиротворяющая тишина как в старые добрые времена. Семен Филиппович приподнялся на локоточки. У кровати его находились сандалии, поношенные и на пару размеров меньше – его сандалии. Его гардероб также состоял из трусов в горошек и растянутой, жестко пахнущей майки до колен. Семен Филиппович смиренно, опустив голову, пошел в сортир.

В это самое время в служебном помещении, в раздевалке, рядовой Скамейка, засветившийся в одном из анекдотов о мужеложстве, примерял костюмчик с ботиночками, доставшимися ему с барского стола как никому не нужные остатки.

– Пиерре Сардин, – прочел эрудированный Скамейка. – Оно дерьмо, конечно, дешевое, майор хорошее не отдал бы. Но все-таки – инпортное.

Семен Филиппович имел аудиенцию у майора Ништячкина.

– Ну что ж вы так, Семен Филиппович, вроде бы серьезный, взрослый человек, нарушаете правопорядок. Сотрудника милиции оскорбили. Нанесли телесное повреждение рядовому Скамейке (досталось случайно при дележке).

Семен Филиппович грустно опустил глаза.

– Товарищ майор, видит бог, не хотел я. Уж не знаю, как это получилось, не специально, а скорее случайно.

– Ну, ладно. Покаялся перед богом – значит исправился, – как-то быстро простил Ништячкин. – Оплатите штраф за оказанные нами услуги и ступайте с миром.

– Товарищ майор, – начал аккуратно Семен Филиппович, – мне кажется, что на мне не мои трусы и майка тоже не моя. (В трусах, обнаружив потайной карман, вскрыли даже швы под резинку – прим. автора.)

– Это вы, милый мой, напились так, что и сами ничего не помните. Вот именно в таком, не побоюсь этого слова, прелестном виде вас и доставили к нам в четыре часа утра. Не сомневайтесь, это ваши трусики. Это еще что! Вот, к примеру, по телевизору сегодня в новостях показывали: один бизнесмен, вроде приличный человек, ханыгой оказался, в казино одном приличном отлил прямо на игральный аппарат. Мол, туалет был закрыт – пьянь бескультурная. Напиваются и нарушают этот, как его… Порядок. Накрыли его коллеги наши, сидит голубчик, раскаивается. Вот какие неприятности подстерегают граждан, злоупотребляющих алкоголем.

– А еще на мне костюм был дорогой, за две тысячи долларов и туфли за шестьсот из крокодильей кожи, – не унимался Семен Филиппович.

– Не может быть! – вывалил глаза Ништячкин. – Эка, оплошал я. Скамейка-то везунчик, оказывается… А, – опомнился майор, – это я о своем. У нас неожиданно как-то рядовой Скамейка счастливый лотерейный билет вытащил, делиться не хочет гад. А костюмчика вашего дорогого мы не видели и туфель тоже. Кстати, у нас и свидетели есть – случайные прохожие, человек десять, не меньше.

– В четыре часа утра?

– Ага. А теперь, простите меня, пожалуйста, – срочное дело, – извинился милый Ништячкин, связываясь по интеркому с дежурным.

– Дежурный. Со Скамейки глаз не спускать, никуда не выпускать. Он кое-какие вещички мои захапал, падлюка.

Семен Филиппович учтиво ждал. Дождавшись, когда майор закончит, он продолжил выяснять для себя обстоятельства.

– Я почему о трусах вспомнил – там карманчик был потайной, а в нем тысяча долларов.

– Елки-палки, – как бы ругнулся Ништячкин. – У-у-у, – задрав голову, завыл по-волчьи он, – крысы на корабле. Извините, Семен Филиппович, я сейчас, дела, знаете ли.

Майор, сложив складку на лбу, прильнул к интеркому.

– Капитан. Что? Здравия желаю? Подох бы ты, сука ядреная.11
  Выражение прорвавшееся сквозь цензуру.


[Закрыть] Что же ты, уважаемый мною сотрудник милиции, вводишь в заблуждение свое начальство? Что? Ею ты будешь… Дорогой ты мой человек, ну разве так можно? Любезнейший мой друг, верни мне мою долю сполна, и я ни на мгновенье не усомнюсь в твоей преданности и честности, так как для сотрудника милиции, по моему разумению, дело чести и благородства превыше всего. Ты до сих пор не понимаешь, о чем речь?22
  Все слова монолога были намеренно заменены.


[Закрыть] – Ништячкин поднатужился, вновь непривычно наморщив покатый лоб, долго выбирая правильные выражения, сказанные вслух при Семене Филипповиче. – Речь идет о пятистах свистках пришедших к нам сегодня, о которых ты мне имел честь доложить. А по ведомости их, оказывается, тысяча. Неувязочка получается. Да у меня и свидетель есть! Да! Может письменно подтвердить. Что же ты, капитанская харя*, собака ты эдакая*, сотрудников наших без свистков оставляешь?! Чем же они будут преступления предотвращать? То-то. Вышла. Весь комплект свистков мне на стол. Чего?! Проститутки? Субботник? Сегодня? Уже здесь? Ха! – мгновенно воскрес Ништячкин. – Буду, буду. Рассмотрим дело в надлежащей форме.

Бросив трубку, Ништячкин удовлетворенно вздохнул.

– Вот видите, дел невпроворот. Нет, трусиков ваших мы не видели, это точно. Ну все, ступайте с миром, и не обижайте более Скамейку – ну, если попадется он вам в какой-нибудь подворотне – он у нас такой нежный.

Семену Филипповичу под расписку выдали засаленное трико с оттянутыми коленками и заплатанную рубашку с коротким рукавом классического покроя. Таким красивым он и вернулся в свое временное прибежище – квартиру Петра. Сбросив с себя одеяние, определенное сразу же в пакет с мусором, кроме трико и рубашки, которые он должен был вернуть (кто знает, кому они завтра будут служить верой и правдой), Семен Филиппович забрался в душ смыть с себя всю ту мерзость, которой он успел пропитаться за сегодняшний день.

Проснувшись вечером, Семен Филиппович удивился самому себе. Он не был угнетен потерей огромных денег, проигранных в казино, безапелляционно беспредельным ограблением сотрудниками милиции, загадочным попаданием в края того самого вытрезвителя. Его не посетила депрессия, ранее бывшая его единственно верной подругой, не покидавшая его ни на мгновенье. Не было того унизительного состояния укора, сожаления, что он опять что-то сделал не так. К своим не совсем удачливым приключениям, быть может впервые за последние десять-пятнадцать лет, Семен Филиппович отнесся по-философски: казино есть казино, там обычно проигрывают; в трезвяке всегда обчищают; огромные количества халявной выпивки частенько приводят к потере памяти. Надев на себя свой старенький костюм, он отправился в вытрезвитель, с ранее заначенной суммой, относительно символической, но весьма дееспособной, оплатить услуги и возвратить вонючие шмотки, выданные ему под расписку.

По дороге ему пришла оригинальная идея оставить записку майору Ништячкину, пусть тот напряжет свой мощный мозговой аппарат.

Завершив все формальности, Семен Филиппович наваял записку игривого содержания: «Многоуважаемый товарищ майор. Из одного носка одного из ваших клиентов было изъято пятьсот новеньких свистков, о чем Вам не было доложено Вашими верными сотрудниками. Сознательный гражданин и доброжелатель. Привет нежному Скамейке». Оставив записку дежурному со словами «дело срочное и денежное», Семен Филиппович, не зарекаясь, вышел из вытрезвителя.

Смеркалось. Город уже зажегся своими точечными фонарями. Семен Филиппович не спеша побрел к вокзалу. Торопиться, в общем-то, было не куда. Из окон апартаментов Ништячкина звучала какая-то музыка, довольные гортанные звуки сытых боровов, «нежный смех» дешевых проституток, работающих сегодня не за деньги и не за доброе слово, а за просто так.

– У-у-у, – до него донесся знакомый волчий вой – записка нашла своего адресата.

«Сняв со счета» в камере хранения десять тысяч, Семен Филиппович, умудренный опытом, поймав такси отправился домой. По дороге приспичило заехать в магазин. Опять расходы… Купил бурбон – никогда не пробовал – и то, с чем его пьют – закуску. Хотелось развеять тоску – тоску вселенскую, засевшую камнем в его душе, нажраться, нажраться так, чтобы было весело, был праздник, чтобы, проснувшись утром, было не жаль потраченных денег, своей опухшей головы и своей репутации, явившейся новым качеством нового человека – его. Оптимизм, зародившийся в нем час назад первыми неуверенными ростками, исчез бесследно, оставив за собой лишь вялую, пожухшую листву. В голове была полнейшая пустота, никаких эмоций, ничего. Что делать-то дальше, куда двигаться, в каком направлении? Все, чего бы он ни пожелал, разбивалось о какую-то невидимую преграду, на мельчайшие осколки, оставляя лишь боль, знакомую и ненавистную. Как долго он мечтал о больших деньгах, и вот они здесь, в его руках – а мир не пал к его ногам, все совсем наоборот. Этот парадокс Семен Филиппович принять не мог. Ни грамма удовольствия, удивительно. Даже тещу замочить не удалось. Будто бы сглазил кто его. Точно-точно – теща и сглазила, ведьма. Сразу явственно вспомнился тещин глаз, торчащий под дверью, на который он пытался наступить. Вот она разгадка-то! Так, так… Ура! Все, дело в шляпе! Ну и что у нас от сглаза? Семен Филиппович знал лишь одно средство, он, правда, им никогда не пользовался, но люди говорят, что верняк, стопроцентная гарантия. Семен Филиппович налил стакан бурбона: «То ли щас его выпить, то ли после? Не, после. Сначала дело». Встав в центр кухни, он опустился на колени. Посмотрев недоверчиво в потолок, прочистив горло, он кратко и выразительно пустил по взгляду свою речь:

– Господи, спаси меня от сглаза и замочи мою тещу. Имя у ней – Клавдия Лаврентьевна. Аз есмь раб твой – Семен.

Трижды перекрестившись, Семен Филиппович поднялся, упершись взглядом в наполненный стакан. «Сейчас и подмаслим», – подумал он, довольный своей идеей:

– Ну, – со стаканом в руке обратился вслух туда же Семен Филиппович, – твое здоровье, господи. Кха! – крякнул он, залпом осушив стакан. – Тоже мне, еще бурбоном обозвали – самогон паленый. Сколько денег зря потратил. О! – тут же переключился он. Достав из кармана пачку зеленых купюр, Семен Филиппович тщательно перекрестил и ее, а потом и себя для надежности.

Зазвонил телефон.

– Федор! – радостно воскликнул разогретый Семен Филиппович, подбегая к телефону.

– Але.

– Але. Семочка это ты? – услышал он молодой и чарующий женский голос. «Семочка» – у Семена Филипповича на душе стало жарко.

– Э-э, м-м. Да, да. Это я, – разволновался он, не представляя, кто же это может быть.

– Надеюсь, ты меня узнал? Это Ксения, – на всякий случай нежно произнес женский голос, дабы не случилось казуса.