Текст книги "Наследница тамплиеров"

Глава седьмая

Анюта уложила Феденьку и уселась перед телевизором. Не так много выпадало ей спокойных минут, чтобы просто посидеть без суеты и лишних мыслей.

На экране был американский дом, светлый и просторный, не то что квартирка, окна которой выходили в мрачный переулок. По экрану ходили улыбчивые американские женщины и плечистые американские мужчины, у каждого на лбу было написано: «Надежен, как каменная стена». На полу и в саду играли чистенькие, жизнерадостные и беспроблемные дети, с которыми не случалось двухдневного запора, как недавно у Феденьки.

Анюте хотелось в этот мир. Сюжет сериала ее не интересовал, она просто наслаждалась картинками.

Одновременно она занималась арифметикой.

Двухеврики стали размножаться чаще, в день появлялось по шесть, а то и по восемь новеньких монет. Как это у них получалось – Анюта думать не желала. Но если в день прибавляется целых шестнадцать евро, то в месяц вообще образуется гигантская сумма – четыреста восемьдесят евро, а в два месяца – чуть ли не тысяча! Очень приятно думать, что сделать с такими деньгами…

Деньги в Анютиной голове были увязаны с возвращением Виталика. И она при мысли, что беглый муж увидит ее нарядную, со свежим маникюром, только что из парикмахерской и с брюликами в ушах, испытывала сладкое волнение.

Завибрировал мобильник. Анюта поднесла аппарат к уху и услышала странные вопли с другой планеты. Звонила Леся, причем звонила из какой-то глуши, ревела в три ручья и, кажется, просилась в гости.

Анюта попыталась отказать, но подружка была невменяема.

Она ждала Лесю минут сорок, уже стала носом клевать. Когда подружка заявилась, первым делом потребовала в долг триста рублей. Оказалось – ехала на «бомбиле», да и с «бомбилой» повезло – в такое время их на шоссе редко встретишь.

Анюта, конечно, дала деньги, Леся спустилась вниз, заплатила шоферу, вернулась и начала бурно рассказывать свои похождения с самого начала. Анюта ничего не поняла – какие лошади, какой лимонад, какая Берладка и какой идиот-братец?

А было вот что. На берегу Берладки Аскольд чмокнул Лесю в щеку – как бы от избытка чувств. Крышу у девушки снесло напрочь.

Когда они вернулись на конюшню, Лео и Митенька отсутствовали – поехали прокатиться. Зато ждали новые гости – еще одна семья с детьми-подростками, и Аскольд, согнав Лесю с вороного мерина, занялся новыми клиентами. Она издали следила за ним, а в мечтах уже ехала в загс, причем шлейф белого платья накрывал конский круп и волочился по земле.

Лео и Митенька вернулись. Кузен был сердит – на тряской рыси он, не сразу поняв, как всадник должен облегчаться, кое-что себе отбил. Лео же была довольна и весела. Прадед, полагая отдать ее замуж за мужчину из старой и богатой семьи с правильными традициями, аристократа в таком немыслимом поколении, что уже давно нет нужды корчить из себя знатную особу, охотно давал деньги на уроки верховой езды и дорогое снаряжение.

Не желая больше оставаться на конюшне, Митенька позвал кузину в «ауди». Но она отказалась ехать домой. Ей хотелось остаться до вечера. Слово за слово – Митенька, оплатив ее конную прогулку, усадил Лео в «ауди», и они уехали, Леся осталась. Она проторчала во дворе усадьбы шесть часов, издали любуясь Аскольдом. Добрая Таисья Артуровна покормила ее, однако остаться ночевать не предложила. Потом Ричард Арнольдович сообщил, что по выходным последний автобус на Протасов уходит в семь вечера, так что нужно торопиться.

Аскольд и Милана были заняты – приехали серьезные клиенты на двух машинах и пожелали двухчасовой гонки по лесной трассе. Аскольд успел лишь наскоро попрощаться и еще раз чмокнуть в щеку. Надя и Таисья Артуровна готовили гостевые комнаты, протирали полы, меняли постельное белье. Они пригласили Лесю бывать почаще и на том с ней расстались. Пришлось идти к автобусу в одиночестве. До остановки было около километра, Леся успела на автобус, но, как выяснилось, не на тот – ее повезли мимо Сакрая куда-то в сторону Бережинки. Замечтавшись, она не сразу поняла, что произошло.

Где она потом блуждала – осталось мрачной и слезоточивой тайной. Анюта, плохо знавшая окрестности Протасова, поскольку они не вписывались в ее картину мироздания, так и не поняла ее маршрута. Поняла только, что подружка основательно заблудилась, а автобусы субботним вечером отчего-то вообще не ходили. В довершение беды новые леггинсы во время конной прогулки треснули промеж ног, да так, что Леся самостоятельно бы не справилась с починкой.

Но зато Леся, отпившись горячим чаем, сообщила, что выходит замуж. И так расписала жениха, что Анюта впала в недоумение: не мог этот прекрасный блондин клюнуть на Лесю!

А Леся вспоминала два поцелуя, и в голове у нее делался кавардак. Это же были первые в ее жизни мужские поцелуи!

Она осталась ночевать у Анюты, потом провела у нее все утро, потом наконец соблаговолила позвонить родителям и ушла выслушивать заунывный родительский бред.

Анюта же, выпроводив ее, полезла в духовку – смотреть, сколько монет прибавилось.

А не прибавилось ни одной!

Пересчитав всю кучку трижды, Анюта поняла, что стряслась величайшая в мире беда. Не желая верить, что счастье кончилось, она три дня подряд проверяла содержимое сковородки по пять раз на дню. Но оно действительно кончилось. Осознав это, Анюта разревелась.

Потом она вытерла слезы и стала думать.

Железная хватка Анюты была такова, что если она ставила перед собой одну-единственную цель и вцеплялась в нее когтями и зубами, то цель давалась в руки. Правда, ненадолго. Так было с подружками, которые бросали Анюту ради своих парней; они могли бы сохранить с ней приятную женскую дружбу, но обиженная Анюта, повоевав, отступала резко и решительно, вплоть до стирания номера в телефонной памяти. Так получилось и с мужем.

Сейчас она желала иметь валюту. Страстно желала. Настолько страстно, что пару дней спустя твердо решила идти к Борису Семеновичу и выполнить все, о чем он попросит, пройти и через жар, и через головокружения, и через боль в висках, но заполучить еще монеты и все начать сначала!

Борис Семенович думал о том же и приказал референту встряхнуть как следует Лесю – пусть идет к подружке и хоть палками гонит ее в «Инари». Митеньке же было не до Леси – у него завязался роман с Лео! Конечно, иностранка не желала сразу пускать его в постель, как протасовские дамы, но она явственно заигрывала. И Митенька старался соответствовать. Он сводил Лео в «Монте-Кристо», в «Черную курицу», даже в боулинг, где опозорился подчистую, а она стала звездой зала. Все это требовало денег, и референт с нетерпением ждал, когда Лео оформят на работу в операционный зал, чтобы у нее было поменьше свободного времени. В зале, к тому же, она была более доступна – и риска встретиться с Кречетом, заглядывавшим в дорогие кафе, почти не оставалось. А Кречета он побаивался. Митенька ведь был не дурак – понимал, что байкер тоже положил глаз на девушку.

Ссориться с работодателем он тоже побаивался и стал названивать Лесе. А у той возник бешеный конфликт с родителями. Ей потребовалась куча денег на парикмахерскую, маникюр и педикюр, резиновые сапоги, подходящие для верховой езды штаны и всякое иное добро, необходимое для романа с Аскольдом.

– Устройся на работу и заработай! – сказали родители.

– Да-а?! Так это когда будет?!

Леся имела в виду – пока устроится, пока получит первую зарплату, лето кончится, может, даже осень кончится, и поездки на конюшню потеряют смысл.

Так что и Леся искала кузена. Она была готова мыть полы в «Трансинвесте», но только чтобы взяли туда сразу.

Они встретились.

– Ну? – спросил Митенька.

– Я приведу ее! Сегодня же приведу!

– И вбей в ее дурную головушку, что ссориться с Успенским не надо!

– Вобью! Митенька… я в прогаре…

– Опять?!

– Митенька…

– Притащи сюда дуреху, тогда поговорим.

– Митенька, а меня в «Трансинвест» или в «Инари» нельзя устроить? Уборщицей хотя бы…

– Да лучше я тебе буду из своего кармана зарплату платить! Чем потом за тобой кашу расхлебывать! Ты ведь даже пыль с подоконника стереть не сумеешь! Вспомни, как ты в «Авалоне» опозорилась! И посмотри на себя! В таком прикиде только на Красноармейской возле «Мажестик-отеля» стоять, заманивать пьяных немцев! На тебя же пальцами показывают! Ты по улице идешь – а люди оглядываются и ржут!

– Все так ходят! Все!

– Все весят сорок пять кило! А ты – центнер!

Тут Митенька явно загнул – весу в Лесе было всего семьдесят шесть килограммов. Но после вылазки на конюшню Лео сказала ему:

– Неужели у твоей сестры нет матери, чтобы одеть ее по-человечески?

Обиженная Леся сбежала – и с этого побега началась полоса удач.

Во-первых, полчаса спустя в «Инари» пришла Анюта. Получилось, как будто Леся ее уговорила. Во-вторых, на Речной она встретила Милану, и та, поздоровавшись, пригласила приезжать на конюшню почаще.

– Мы тебя вспоминали, – сказала Милана. – Колька удивлялся – как так вышло, что он твоего телефона не взял? Я сейчас в парк, Кольку сменить, он там с Рыжиком и с Манюнькой. Давай телефон скорее!

Леся, обалдев от счастья, продиктовала телефон и вслед за Миланой поспешила к парку Коммунаров. Но, не дойдя, услышала писк рингтона.

– Лесь, это я, Аскольд. Милашка с лошадьми останется, а я вот думаю, где бы перекусить. Ты далеко?

Земля ушла из-под ног, душа воспарила!

– Да тут я, перехожу Кирпичную!

– Ты на углу Кирпичной и Парковой? Стой, никуда не иди, я сейчас буду.

Пока Леся купалась в райском блаженстве, а Лео стажерствовала в операционном зале, Борис Семенович ласково разговаривал с Анютой.

– Тебе нужно было с самого начала рассказать, что тебя испугало, – говорил он. – Ты что, думаешь, я зверь какой-то? Во-первых, давай договоримся. Я знаю, что у тебя финансовые трудности. Я повышаю тебе плату за сеанс – будешь за полчаса работы получать три тысячи. Подумай – три тысячи! А во-вторых, я хочу показать тебя доктору. Он сюда придет, и ты с ним поговоришь, все ему расскажешь. Он очень опытный психотерапевт. Больше у тебя не будет болеть голова. Держи аванс!

Анюта молча взяла деньги. А Борис Семенович стал звонить референту. Тот околачивался в зале возле окошечка, за которым сидела Лео. Получив приказ искать и притащить Ромуальда, он с большой неохотой покинул операционный зал.

Алина, которой за подготовку стажера даже выписали премию, нехорошо посмотрела ему вслед. Она понимала, что вокруг молодой и красивой Лео будут крутиться здешние мужчины, но на то они и мужчины, их можно отшить, так что болтовню Лео с референтом она расценивала как маленькое предательство. Живя по законам чисто женского коллектива, она и не могла думать иначе. Но цену Митеньке труженицы операционного зала знали, между собой называя его «не пришей кобыле хвост». Чем он при Успенском занимается – никто не понимал. Вот если бы сюда к Лео явился Кречет – страсти бы вскипели нешуточные. Митенька был – так, непонятно что в загадочной должности референта, к его внешности привыкли, но Кречет был ярким мужчиной, рядом с которым мужья сотрудниц казались скучными и некрасивыми.

Ромуальд по паспорту числился Романом Ивановичем Ширинкиным. Он не раз собирался поменять фамилию, но на это требовались деньги, а с деньгами у него были сложные отношения. С одной стороны, он, действительно владея техникой эриксоновского гипноза, мог избавить собеседника от кошелька. С другой – его за такие таланты несколько раз крепко побили, так что он опасался безобразничать. В последних уцелевших эзотерических заведениях Протасова эту его особенность знали и на порог бы его не пустили. Так что он пошел в почтальоны. График его устраивал – он любил по ночам читать книжки, и выход на работу в шесть утра его не слишком обременял. Тем более – прошли времена, когда почтальоны таскали неподъемные сумки.

Митенька отыскал Ромуальда во дворе девятиэтажки в Холмах, где тот снимал комнату. Ромуальд, тащивший из магазина провиант, увидел Митеньку издали, попытался сбежать, был изловлен, но разговор получится дурацкий: гипнотизер не поверил ни единому слову референта.

Пока Митенька убалтывал Ромуальда, оставшаяся без присмотра Леся сидела с Аскольдом в кафе «Мадагаскар». К ним присоединилась Надя, приехавшая в Протасов, чтобы решить проблемы с фининспекцией, и там, в «Мадагаскаре», случилось истинное чудо: Леся два с половиной часа подряд говорила чистую правду. Она рассказала все, что знала, об «Инари», о деятельности двоюродного брата, об Успенском и о подружке Анюте, которая зачем-то была очень нужна Успенскому. Ее слушали очень внимательно. Потом пригласили почаще бывать в «Конном дворе».

Леся чувствовала себя райской птицей, крылатой феей и почти что невестой в белом кринолине.

А Лео, завершив рабочий день, очень удивилась, что ее не встречает Митенька. Она позвонила референту, и тот горестно сообщил ей, что застрял в Холмах, выполняя поручение господина Успенского.

– Холмы – это где? – спросила Лео. Спросила потому, что прадед с небес подсказал: поручение может оказаться по нашей части.

– Это спальный район, за железной дорогой.

– А, кажется, знаю. Ты скоро оттуда выберешься?

– Понятия не имею! Я должен поговорить с одним козлом и доставить его к Успенскому, но он брыкается.

На самом деле Ромуальд не брыкался – он просто успел забежать в свое жилище и запереть дверь. Продовольствие он принес, выходить до шести утра ему было незачем.

– Что за козел? Может, я с ним справлюсь?

– Ну… ну, просто козел…

– Давай я к тебе подъеду. Холмы, а дальше?..

– Проспект Гагарина, в самом начале… Там на углу такое, вроде шедевра современной архитектуры… ну, кошмар из стекла и бетона! Его ни с чем не спутаешь! От него – «китайская стенка», в ней проезды. Нужен тот, где рядом аптека. А во дворе я тебя встречу.

– Хорошо, беру такси и еду.

Ромуальд жил в Холмах не просто так – он снимал комнату у давней приятельницы, которая много с него не брала, зато заставляла выслушивать долгие и слезливые исповеди. В самом деле, три развода – хороший повод, чтобы чувствовать себя несчастной. Он догадывался, к чему клонит женщина, но был совершенно не готов к законному браку. И, кстати, никогда не был готов.

Дело в том, что Ширинкин считал себя подарком для любой мыслящей женщины. Ему было пятьдесят два года, и тетки за тридцать для него просто не существовали. О том, что для молодых женщин сам он, низенький, плешивый и почти нищий, не существовал – он, кажется, не догадывался.

Референт объяснил Лео, что должен выманить гипнотизера из крепости и доставить к Успенскому.

– Я думала, что в «Инари» есть какие-то специалисты, – сказала она. – Там же опытные дамы. Они должны владеть техниками суггестии.

– Должны! Они только карты раскидывать умеют – на пиковых королей в казенном доме. Ничем они не владеют, – признался Митенька. – А нам нужен специалист.

– Успенский думает, что кто-то из подчиненных его обманывает?

– Не то чтобы подчиненный… Нужно одного человечка исследовать, одну дурочку…

– Успенский держит в «Трансинвесте» дурочку?

– Да нет, она иногда его личные поручения выполняет. Ну вот, что-то она делает… Нужно понять, что именно делает. А этот козел умеет заставить людей говорить о прошлом.

Про техники погружения Лео знала – в байкерской тусовке всякие мастера попадаются и всякие разговоры ведутся.

– Значит, он вон там живет? Один?

Митенька уже успел поговорить с кем-то из соседей Ромуальда.

– С какой-то бабой.

О том, что Ромуальд всего-навсего снимает комнату, источник информации не знал. Добавилась и еще одна особенность коллективного соседского сознания: все, где наблюдаются отношения между разнополыми существами, непременно сводить к сексу.

– Баба дома?

– Кто ее знает… Лео, ты умная – как бы его оттуда выманить?

– Где стоит его машина?

Тут Лео дала маху – ей казалось, что у такого человека, специалиста по психологическим трюкам, должна быть машина. Она не учла, что специалист имел скверную репутацию, о чем особо постарались Успенский и его приятели-бизнесмены.

– Да ты что! Машина! Почему не вертолет?

Лео задумалась.

– Давай-ка я попробую к нему прорваться. В какой квартире он живет?

– В восемнадцатой.

– Подожди здесь.

Лео и звонила, и стучала, и громким голосом врала, будто она из социальной службы. Ромуальд не откликался, и она уже стала сердиться.

Всякая молодая и красивая женщина, уверенная в себе и практически не знающая страха, в ярости страшна. Ромуальду удалось разозлить Лео, а довершила эту беду женщина, что сдавала ему комнату.

Она вышла из лифта и довольно сурово спросила Лео, что ей тут надо. При этом женщина, поставив на пол пестрый магазинный пакет, достала из сумки ключ, и Лео поняла, что она и есть та самая баба.

Женщина Лео не понравилась: протасовская мода на леггинсы и при них – платьица на ладонь выше колена, была непонятна девушке, прибывшей из другого мира. Опять же – есть бодрые старушки, которые развлекаются, одеваясь, как девчонки, но тут – угрюмая тетка лет сорока пяти, которую развлечь могут разве что похороны бывшего супруга.

– Что надо, что надо! – передразнила Лео женщину. – К мужу своему пришла!

Интонации Лео позаимствовала в поселке под названием Ясково, в двадцати километрах от Ключевска. Нарочно ходила там по рынку и слушала, как перекликаются торговки.

– Какому еще мужу?

– К Ромке!

Великое дело – ревность. Ромуальдовой квартирной хозяйке и в голову не стукнуло, что квартирант не мог бы уболтать молодую красивую женщину. Рассудок отключился, остались только эмоции.

– Это с чего это он вдруг твой муж?!

– А с того, что я от него ребенка жду!

Импровизация оказалась гениальной.

– А шла бы ты отсюда!..

Квартирная хозяйка покрыла Лео блистательным матом в три слоя с полировкой. Лео слушала, стараясь запомнить. Иностранцу, живущему в России, очень это может пригодиться. Затем квартирная хозяйка ворвалась в свое жилище, а Лео отошла в сторонку и достала смартфон.

– Митя, ты там далеко? Встань у самых дверей!

– А что?

– Увидишь!

Ярость квартирной хозяйки была для Лео – как надпись на двери большими буквами: «Здесь живет женщина, которая положила глаз на квартиранта».

Оставалось надеяться, что скандал будет настоящим, бурным и роковым.

Двадцать минут спустя дверь восемнадцатой квартиры отворилась, и оттуда гордо вышел невысокий плешивый мужичок с сумкой на плече.

– И можешь не возвращаться! – крикнула вслед незримая женщина.

– Дура! – ответил мужичок.

Лео благоразумно, услышав скрежет замка, отступила за угол, где в закутке благоухал мусоропровод. Когда мужичок вошел в лифт, она поскакала вниз по лестнице. Мало ли какое побоище учинят Ромуальд с референтом – так нужно вовремя вмешаться.

Митенька перехватил Ромуальда на выходе из подъезда и снова принялся объяснять, что все недоразумения – в глубоком прошлом, начинается новая жизнь и можно срубить бабла. Лео уже знала это выражение. Она внимательно слушала перебранку и даже зауважала Митеньку – он довольно ловко укрощал Ромуальда. Видно, тому и впрямь некуда было податься – он позволил усадить себя в красную «ауди». В последний миг туда забралась и Лео.

– Подвезешь? – спросила она референта.

– Не вопрос.

Ромуальд уразумел наконец, что он действительно нужен Успенскому, и начал торговаться. Лео молчала, вылавливая из диалога то, что ей могло бы пригодиться.

Она поняла главное – эксперименты с Икскюльской плитой дали кое-какие жалкие результаты, но для дальнейших достижений требовалась помощь женщины с необычными способностями, и эта женщина могла действовать лишь в состоянии транса, после которого ничего не помнила. Теперь, кровь из носу, нужно было попасть на сеанс погружения.

Встречи с Успенским Ромуальд побаивался, поэтому Митенька сперва повез его на служебную квартиру. Эту однокомнатную квартиру Борис Семенович снимал для своих мужских шалостей, рассудив, что ездить в городские и даже загородные гостиницы с молодыми шалавами – чревато, всегда найдется добрая душа, чтобы обо всем доложить супруге. Там же всегда могли остановиться иногородние деловые партнеры, которые тоже, сбежав от семейного очага, не желали огласки своих подвигов. У референта на всякий случай был ключ от этой квартиры.

Там в Ромуальда влили стакан дорогого коньяка и, разорив холодильник, соорудили ему закуску почище, чем в ресторане.

Лео, поняв все, что хотела понять, засобиралась домой.

– Я отвез бы тебя, но этот козел… – шепотом сказал ей в прихожей Митенька.

– Не волнуйся, я сама найду дорогу. Но знаешь что? Как бы мне посмотреть на козла, когда он будет проделывать свои штуки?

Референт задумался. Лео поняла – ищет возможность вежливо увильнуть. Отказать-то неловко – кто бы ему еще выманил Ромуальда из квартиры?

– Ты подумай, ладно? Ну, до завтра!

Чмокнув референта в щеку, она убежала.

Радость била через край – вот-вот удастся приблизиться к Икскюльской плите! Прадед был бы доволен. А если его догадка подтвердится – так и в самой плите больше не будет особой необходимости, во всяком случае – каждый день.

До съемной квартиры было недалеко – четыре квартала. Но Лео не попала туда. Ей позвонил Кречет.

– Ну так ты берешь «Валькирию»? – спросил он.

– Беру, конечно. Только нужно договориться насчет гаража. Не могу же я держать ее на дворе.

– Да уж…

Огненно-красный байк был отменной приманкой для подростков, ищущих приключений на свою задницу.

– А ты не хочешь держать ее в нашем гараже? – спросил Кречет. Он имел в виду приспособленный под гараж ангар, принадлежавший «Часовому». Ангар был на сигнализации, да еще территория фирмы особо охранялась.

– А ты можешь договориться?

– Могу.

– Тогда спроси Цыгана, как ему деньги переводить. Или он хочет наличными?

Эта особая привычка русских платить за крупные покупки наличными сперва очень озадачила Лео. Она понимала, что русские бегают от налогов и, возможно, полиции, однако толстая пачка денег все еще казалась ей какой-то ненастоящей.

– Можем съездить туда, спросишь сама.

Лео невольно улыбнулась: ей нравилось, что Кречет ищет встреч. И она помнила, что испытала, когда они вместе носились по ночным дорогам. Оставалось только понять, что делать с этим мужчиной дальше. Потому что странным был бы роман, в котором женщина ловит кайф со своим мужчиной только во время быстрой езды…

– Сейчас еще не поздно? – спросила она.

– Ты что?

– Там же маленький ребенок.

– Ребенка не разбудим. Куда за тобой заехать?

– Погоди, я еще должна дойти до дома и переодеться.

Переодеваясь, Лео по внезапному порыву души сменила нижнее белье. Она обычно покупала белое, но перед отъездом в Россию набрела на замечательный черный гарнитур, дорогой, но сказочно прекрасный. Вот его-то она и обновила.

Ей казалось забавным знать, что под курточкой-бомбером из тонкой кожи и черными джинсами на ней – такая умопомрачительная роскошь.

И невольно вспомнился тамплиерский герб – два всадника на одной лошади, тесно прижавшиеся друг к другу. Вряд ли тамплиеры оставили потомство, но если вдруг кто-то из них махнул рукой на обет целомудрия, как ранее весь орден махнул рукой на обет нестяжательства, то Лео была несомненным потомком этого блудного тамплиера.