Текст книги "Женщина четвертой категории"

За кустами, у самой стенки, из торчащего на уровне моей талии крана била холодная вода. Рядом стоял почти намыленный бомж. Клочья пены мало что закрывали – даже подслеповатая бабка догадалась бы, что мужик голый. А в двух шагах от бомжа дико хохотала Лягусик и тыкала в него пальчиком. Брызки воды летели на нее, но она была совершенно невменяема, взвизгивала и еще что-то сквозь хохот приговаривала.

Я схватила Лягусика в охапку и поволокла прочь. К счастью, подвальная дверь была рядом, и никто из жильцов нас не заметил. Минуты две спустя она вдруг перестала хохотать, захлопала глазами, взгляд сделался чуточку осмысленнее, и наконец раздался тихий, робкий трогательный голосок:

– Ой, а что это такое было?..

Тогда только до меня дошло, что бедная девочка испытала сильное потрясение, и хорошо еще, что все кончилось обычной истерикой.

Я с большим трудом успокоила Лягусика. Я объяснила ей, что именно этот бомж – какой-то редкий, неслыханный экземпляр, может, даже вовсе инопланетянин, устроенный не так, как нормальные люди. И даже хорошо, что он, испуганный визгом и хохотом, сбежал как был, прикрытый лишь клочьями пены! Лягусик выслушала и возразила: что-то этакое время от времени описывается в дамских романах, но там голый герой, стоит ему только обнажиться, вызывает у героини-девственницы бурный восторг, и дальше уже начинается море страсти, тут же, в кустах возле крана, Лягусик никакого восторга в себе не обнаружила.

Тут я ничего сказать не могла – вот если бы потребовалась цитата из Яши Квасильевой, я бы ответила с блеском. А дамские романы – не мое дело.

Я отвлеклась? Ой, честное слово, отвлеклась! Прямо как Яша Квасильева! Она тоже вдруг начинает вспоминать какую-нибудь историю, которая случилась с ее свекровью сорок лет назад, и вспоминает целых шесть страниц, так что, когда вдруг появляется очередной труп, не сразу понимаешь, откуда это он свалился.

Так вот, непонятная бомжиха услышала слово «помыть», подпрыгнула и замахала руками. То ли обрадовалась, то ли переполошилась – я так и не поняла. Однако время было уже очень позднее.

– Лясенька, солнышко, ты ложись спать, а я нашу гостью помою, – ласково сказала я. Лягусик – добрая душа, чувствительное сердце, но если ее сейчас удастся уложить, то она утром, проснувшись, и не вспомнит, что вечером собиралась кого-то облагодетельствовать.

– А ты, Люстрочка, сама справишься?

Я прямо умилилась. Лягусик так трогательно проявляет свою заботу обо мне! Каждый раз, когда я зимним утром, которое на самом деле еще ночь, надеваю ватник, валенки и беру свою знаменитую лопату, она тоже сквозь сон спрашивает, справлюсь ли я без ее помощи. Я не хочу ее огорчать – ведь помощница из нее никакая. И бодро отвечаю, что работы там – на полчаса, не больше. Лягусик кротко улыбается и спит дальше.

– Справлюсь, конечно. Только это нужно проделать на улице, у крана, чтобы вшей в душевой не натрясти. Пойдем, крошка! – это уже относилось к бомжихе. Она явно не понимала, и тогда я рушительно взяла ее за руку и потащила из подвала.

Во дворе я развернула ее лицом к помойке.

– А теперь звездуй отсюда, пока рожа цела! Ща у меня метлой огребешь! Ходют тут всякие!

И для надежности я еще дала нашей гостье пинка под зад. Бомжиха так и полетела вперед. Потом я побродила по двору, ожидая, пока угомонится Лягусик, а в голове опять образовались непонятные залежи картофельных очистков.

Могла ли администрация кафе, которому Наталья подрядилась чистить картошку, прислать киллера? Убийство теперь – не такое уж дорогое удовольствие, можно нанять человечка и за двести долларов, но какие такие счеты у Натальи с владельцами кафешки, если они на двести долларов не поскупились? Нет, это – не вариант.

Ничего не придумав, я легла спать.

Утром по хорошей погоде, оставив Лягусика смотреть сладкие сны, я вышла помахать метлой и встретила Агнессу Софокловну с болонкой. Очевидно, у всех старушек – свои странности. Вот Натальина матушка – царица Клеопатра, а от Агнессы Софокловны я ни разу не слышала матерного слова. Тем не менее всегда можно понять, что она имеет в виду.

Я проводила ее на пустырь, а сама пошла к помойке. Там можно найти немало интересного. Я вот однажды выкопала из контейнера почти новую зимнюю курточку для моего Лягусика.

У помойки лежал на кирпичной приступочке толстенький томик с парочкой на обложке. Я обрадовалась – эту серию Лягусик больше всего любит. Она уже прочитала «Искру страсти», «Огонь страсти», «Пламя страсти», «Факел страсти», «Вспышку страсти», «Жар страсти», а теперь мне повезло – какая-то добрая душа вынесла на помойку «Пожар страсти».

Я отряхнула находку и поспешила обрадовать Лягусика, но столкнулась с Агнессой Софокловной.

– Люстрочка, детка, у меня ручку в ванной заедает, – пожаловалась старушка.

В прошлый раз я ей приклеила отлетевшую кафелину и получила банку растворимого кофе, где еще оставалось больше трети. Так что стоило подняться со старушкой на четвертый этаж и подергать ручку.

В Юльке иногда просыпается телепатия. Обычно она реагирует на деньги. Несколько раз бывало – как с Натальей расплатятся за заказ, так тут же к ней летит рыдающая Юлька, умоляя о политическом убежище. Причем знать об этом Юлька не могла, она действительно угадывала.

Вот и сейчас, стоило мне отвинтить ручку, раздался телефонный звонок.

– Детка, не поверишь, но это тебя.

Я взяла трубку.

– Люстрель, кошмар! – завопила Юлька. – Это не тот бык!

– То есть как – не тот?

– Этот – просто бык, а ей нужен этот, Осирис, что ли?

– Ну и где я ей возьму Осириса?

– Она говорит, он там на стенке!

– Как на стенке?!?

Среди всякого хлама, который нуждается в реставрации, у Натальи был хлам, так сказать, не имеющий исторической ценности. Она съездила в Египет и привезла оттуда прорву сувениров. Разумеется, большую часть этого добра прихватизировала бабка Клеопатра, но кое-что осталось. Например, кусок папируса, на котором в две краски, черную и красную, действительно был изображен рогатый бык, окруженный всякими выкрутасами и загогулинами.

Наталья поместила его в рамочку и повесила над диваном, а размером он был с половину газетного листа, не больше.

Я беззвучно прокляла дурную бабку Клеопатру, из-за которой перлась через пол-Москвы с идиотской гипсовой фигурой за плечами.

– Люстрель, умоляю! Она меня выгонит, если ей сию минуту не будет этот траханный бык! Она совсем озверела… ой! Ваше величество, доброе утро!

Я подумала, что старуха их здорово вышколила. И вообще надо бы показать бабку Клеопатру Яше Квасильевой, это же настоящий персонаж из ее романа. Глядишь, бабка и пригодится.

Юлька меж тем лебезила перед старухой, очевидно, делая вид, что телефонная трубка в ее руке – не трубка, а так, непонятно что. Старуха басом приказывала бросить кого-то из придворных в бассейн с крокодилами, а Юлька обещала сделать это сию минуту, вот только позавтракает.

– Люстрель? Я тебя умоляю! Привези этого быка ну хоть под бюст! Я по гроб жизни!..

– По гроб жизни – это слишком много, а мне бы рублей тридцать. Я ночью того быка тащила, чуть не сдохла, теперь – этого…

– Нет проблем! Так через час под бюстом?

Тридцать рублей на дороге не валяются. Я согласилась. И пошла доделывать дверную ручку.

– Не хотела бы я дожить до исторических галлюцинаций, – глядя, как я управляюсь с отверткой, задумчиво сказала Агнесса Софокловна. – Люстрочка, ты представляешь меня в образе царицы Савской? Или королевы Марго?

– Вам это не грозит, – ответила я. – А у нее, если верить Наталье, всегда была мания величия.

– У нее, деточка, комплекс неполноценности был, – поправила умная старушка. – Вот она и компенсирует. Чего-то она от жизни недополучила.

– Быка Осириса… – буркнула я.

– Тоже не исключено.

Старушка так усмехнулась, что мне сделалось неловко. Мы с ней явно подразумевали под «быком Осирисом» совершенно разные вещи. Но заводить светскую беседу было некогда – да и мое чувство хорошего вкуса против такой беседы протестовало. Прикиньте – за круглым столиком на одной ноге сидят, попивая кофеек, с одной стороны – чистенькая старушка в черных нитяных перчатках и в кружевной наколке, а с другой – тетка в сером и грязном дворницком халате, с брезентовыми рукавицами за поясом и метлой у бедра.

Поэтому я приняла в вознаграждение за ручку десять рублей и поспешила к себе в подвал – переодеваться и завтракать.

Казалось бы, что могла успеть Лягусик, пока я спозаранку махала метлой и бегала к Агнессе Софокловне? Разве что почитать в кроватке дамский роман и почистить зубы. Ан нет. Когда я вернулась, она мазала бутерброд очередному бомжу. Уж как она его подобрала, не вылезая из подвала и, возможно, из постели – я не поняла.

Бомж был мелкий и шустрый, как таракан. Я эту публику знаю – только успевай бить по рукам. Но этого я стукнуть не успела. Когда я, подсунув Лягусику почти новый дамский роман «Пожар страсти», выволокла это приобретение за шиворот и вернулась, оказалось – пропала сахарница.

Сахарница у нас была большая, из граненого стекла, в виде довольно высокого ведерка. Как бомж ухитрился ее на себе спрятать – уму непостижимо. Я высказалась в том смысле, что неплохо бы отдать бомжа какому-нибудь сексуальному маньяку, вооруженному для этой цели ржавым якорем. К сожалению, Лягусик еще не провалилась с головой в «Пожар страсти» и услышала мою гневную реплику.

– Ему эта сахарница нужнее, чем нам! Он ее продаст, а деньги пропьет! – убежденно и радостно сказала Лягусик.

– Если успеет… – буркнула я.

Просто я знаю, куда именно приносят бомжи свою добычу, чтобы обменять на стакан самопальной водки. Это не старый добрый самогон – это такая химическая субстанция, которой даже канализационные трубы промывать опасно – может разъесть. А они – пьют, и ни хрена!

Если сейчас же побежать туда с метлой, то я еще имею шанс отбить сахарницу.

Но что важнее – сахарница или убийство?

Неизвестно, сколько времени я потрачу на спасение сахарницы. За это самое время бабка Клеопатра, не дождавшись быка, вполне может выставить Юльку за дверь, и бедная баба поедет к какой-нибудь давней подружке – плакать и жаловаться на непутевого мужика. Ее след затеряется, и я не смогу ее расспросить о картофельных очистках…

А как бы поступила Яша Квасильева?

Я задала себе этот суровый вопрос и сама же немедленно ответила, Яша отправилась бы расследовать преступление, даже если бы у нее сперли фамильные бриллианты! Бриллианты она и новые купит, а вот если пренебречь преступлением – творческий процесс застопорится. А мы ведь так привыкли, что трижды в месяц на прилавке появляется ее новая книга! Нет, Яша нас не подводит – и мы должны вдохновляться ее образом, а не гоняться за вороватыми бомжами.

Я переоделась, вывела Лягусика во двор на лавочку, потому что в такую погоду лучше читать любовные романы на свежем воздухе, и пошла в Натальину квартиру за быком на папирусе.

Хорошо, что я заготовила бумажных полосок на несколько таких визитов. Быка я нашла сразу, сняла его и сунула в пакет, а потом стала проводить обыск на свой лад. Коротенький такой обыск – и по методике, которой ни один мент не знает.

Дело в том, что мужчины обращают внимание на отдельно взятые вещи, а нужно видеть их взаимосвязь. Тем более – когда речь идет о женских вещах. Скажем, если в сумке у женщины в летнее время лежит один носок и валяется на дне кучка троллейбусных билетов и отработанная за один день десятиразовая карточка метро, что это значит? По отдельности – то, что женщина – неряха. А вместе – она потратила целый жаркий летний день на поиски новых босоножек, объездила двадцать магазинов, устала, как собака, и безумно зла на продавщиц, которые не позволяют мерить дорогую обувь на босу ногу.

У Натальи было место, где на видном месте валялась если не вся целиком разгадка этого преступления, то по крайней мере половина разгадки. Посторонние называли его «бардак», но я знала – это всего-навсего рабочий угол. Там имелось все – от бронзовых накладок для старинного комода до запчастей к мумии фараона. Этюдники, художественные альбомы, постаменты, плоскогубцы, палитры, скелеты стульев, малярные кисти, пружины от диванов, полотнища кожи, китайские вазы с драконами, гипсовые статуэтки – все это составляло композицию, которую даже крутой атеист назвал бы «Конец света».

Я хотела всего-навсего исследовать верхний слой. Когда я спускала быка со шкафа на пол, мне было не до изысканий, а теперь я могла хотя бы окинуть взглядом эти шесть квадратных метров Апокалипсиса.

Сверху лежала газета – обыкновенная рекламная газета, которая, скорее всего, прикрывала незаконченное творение от пыли. Я подняла ее и обнаружила толстенную книжищу «Старая Москва». Там же лежал другой том – «Московский архив». И еще какие-то дореволюционные издания на ту же тему. Я взяла современный альбомчик про Оружейную палату и перелистала. Меня поразило количество посуды, которая там скопилась за века. Вот ведь несправедливость – одним пуды себебра, а у других последнюю сахарницу сперли! Возможно, Наталья готовилась реставрировать что-то историческое и собирала материал. Именно готовилась – потому что на поверхности никакой сломанной ендовы или покалеченного сундука я не обнаружила. Или же Наталья уже выполнила заказ – но что же это был за жуткий заказ, если после него осталось два больших мешка картофельных очистков?

Я осторожно сняла верхний пласт книг, и на пол покатились какие-то бусины. Я успела поймать одну и увидела довольно криво обточенный кусочек бирюзы, а настоящей или фальшивой – одному аллаху ведомо.

Дело в том, что несколько лет назад Наталья получила дружеский заказ на экспертизу. Одной ее подружке предложили бусы из самой что ни на есть настоящей бирюзы с черными прожилками. Наталья аккуратно сняла с нитки одну бусину, взяла ее плоскогубцами и в присутствии подруги, а также моем, поместила над пламенем свечи. Через пару секунд мы ощутили совершенно химический запах – вонь плавящейся пластмассы.

Стоп! Не эта ли химия примерещилась мне в связи с очистками?

Я взяла камушек плоскогубцами, нашла свечу и повторила эксперимент.

Вонь была, но не та. Я, как дворник, разбираюсь в оттенках всяких сомнительных ароматов и ни за что не спутаю горящую пластмассу, скажем, с горящей резиной. Очистки навели меня на воспоминания о совершенно ином запахе… впрочем, он еще незримо витал в квартире…

Я, шевеля ноздрями, как милицейская собака, стала обходить все углы и нашла бутыль из толстого стекла, примерно на двадцать литров. Впрочем, бутыль была пуста. Теоретически рассуждая, следовало бы отправить ее на экспертизу…

Только не это, подумала я, никаких экспертиз! Яша Квасильева ни с какими лабораториями не связывается – значит, и мне тоже нельзя! Меня выгонят из клуба в три шеи, если узнают, что я вела исследование не теми методами, которые так восхищают нас в романах Квасильевой.

Тут пробили настенные часы, и я поняла, что Юлька вот-вот выйдет к бюсту и начнет меня ожидать. Бросив следствие на полпути, я кинулась бежать, и хорошо еще, что успела прилепить на дверь фальшивую полоску.

Конечно же, я опоздала. Под бюстом никого не было.

Бедная Юлька, не дождавшись, отправилась непонятно куда.

Нет, подумала я, понятно, куда! У нее же была большая сумка. Выезжая за быком, сумку она оставила там, где ночевала, – у бабки Клеопатры. Значит, она едет сейчас именно туда – к египетской царице.

Адрес царицы я знала – несколько раз Наталья отправляла меня туда отвезти продовольствие.

Надо отдать Наталье должное – она очень хорошо поселила матушку, в трех шагах от метро. Правда, когда Лидия Анатольевна спятила и стала Клеопатрой, это потеряло значение – старуха наотрез отказывалась спускаться под землю без сопровождения жрецов и рабов с опахалами. Но возить ей продовольствие было несложно.

Я вышла из метро, перешла под землей Проспект Мира, свернула налево и сразу за гостиницей нырнула между домами. Длинной дом под номером сто восемьдесят два имел под двести квартир, мне требовалась сто двадцать первая, на втором этаже, окнами во двор. Это тоже имело свое преимущество – когда Клеопатра решала обратиться к народу, днем ей внимали разве что младенцы и бабульки, а вот если бы она выставилась в окошке, выходящем на проспект, там бы собралась немалая толпа.

В подъезде было целых два кодовых замка – жильцы береглись от террора. Хорошо, что с моего последнего визита цифры кодов не поменялись. Я поднялась на второй этаж и позвонила.

Клеопатра в бытность свою Лидией Анатольевной освоила такую технику, как магнитофон, и странным образом, пребывая в Древнем Египте, от этого технического нонсенса и не думала отказываться. Как и от электрической плиты, впрочем. Поэтому, услышав звонок в дверь, она могла в любое время суток врубить торжественный марш из оперы «Аида» – откуда, кстати, и позаимствовала всякие детали клеопатровского прикида. Так что я ждала музыки, но марша не было – была тишина.

Мне пришлось минут десять звонить в дверь, прежде чем я догадалась ее толкнуть. Замок оказался не заперт.

– Ваше царское величество! – заорала я и громко хлопнула дверью. – Клеопатра Анатольевна! Вы где?

В ответ – молчание. Сказать, что мне стало страшно, – это не сказать ничего. Только вчера в квартире Натальи меня встретила точь-в-точь такая зловещая тишина…

«Зловещая – это хорошо, – подумала я, – даже Яша Квасильева не постыдилась бы этого слова!»

– Ваше царское величество! Ваше сиятельство! Ваше высокопревосходительство! – я перебирала титулы наугад, надеясь, что хоть один подойдет к Древнему Египту. – Отзовитесь!

Но ни звука не доносилось из квартиры. Я пересекла прихожую, сунула нос в комнату и обалдела. Хорошо, что вовремя вспомнила: в таких случаях Яша Квасильева оглашает криком окрестности. Ну, я обрадовалась и тоже огласила!

В комнате был кавардак – шкаф открыт, постельное белье вперемешку с книгами, посудой и псевдоегипетскими древностями – на полу, здесь же – гора кассет с древнеегипетской музыкой, сдернутая со стола скатерть и диванные подушки. Но самое страшное было не это.

У окна, под самым подоконником лежала, разбросав руки, Юлька. Ковер, на котором оказалась ее голова, был залит яркой бордовой жидкостью.

Глава третья

Кажется, я все же чему-то научилась. Вот, скажем, оглашать криком окрестности. Или вовремя заканчивать главу. Но у Яши Квасильевой в романах меньше двадцати глав не бывает – так что же, мне предстоит обнаружить еще восемнадцать покойников?!?

Нет, конечно же, нет, кто я такая, чтобы равняться с самой Квасильевой? Она – гениальная писательница, неслыханным чутьем угадавшая, что нужно женщинам в метро, а я – так, дворник из подвала. Конечно, я могу попытаться… не более того…

Ну-ка, что делает Яша, когда обнаруживает очередной труп? Сперва она радуется – ей есть, о чем писать дальше. А потом все-таки зовет на помощь. Поэтому я поспешила к телефону.

Великая штука – условный рефлекс. От дворника требуется – что? Первым делом звонить в милицию. И я, прежде чем обратиться в «скорую помощь», вызвала ментов. Они примчались довольно быстро и прежде всего обвинили меня в убийстве Юльки.

Эти их приколы я знаю не первый день. Квасильевой-то хорошо – полковник Запердолин отдал приказ не трогать ее и не материть, каких бы дел она ни натворила. А насчет меня он такого приказа не давал.

Я уперлась кулаками в бока и заорала на ментов, как на бомжей. К счастью, наша домуправша Мухоморовна, хотя и приняла меня на работу без формальностей, выдала что-то вроде ксивы. Этот документ в красных корочках меня не раз выручал – он свидетельствовал, что я действительно дворник, а дворнику многое позволено. Даже если бы я в своем сером халате, с брезентовыми рукавицами за поясом и при метле, вывезла Юлькин труп на тачке и протащила его через всю Москву, никто и слова бы не сказал. Меня бы просто в упор не видели. Поэтому ксиву я всегда таскаю с собой.

Менты загнали меня в угол и допрашивали уже по существу, когда приехала «скорая», я услышала лязг носилок и нервный голос:

– Капельницу не задирай так, быстро течет.

Распихав ментов, я кинулась в коридор. Юльку выносили из квартиры, но не ногами вперед, а головой. И тут я от всей души огласила криком окрестности, даже не пришлось вспоминать, как это делает Яша Квасильева.

Двое мужиков, тащивших носилки с прикрытой одеялом Юлькой, остановились, замер и третий, что шел сбоку с пластиковым мешком в руках, от которого тянулась тоненькая прозрачная трубка, уходившая под одеяло.

– Она жива!!! – завопила я.

– Скорее нет, чем да, – раздраженно бросил доктор, медики опомнились и исчезли на лестнице.

– Итак, Юлия Курослепова должна была приехать на станцию метро «Китай-город» за быком Осирисом… – оперативник прочитал последнюю фразу в блокноте. – Блин, за каким быком?!

У меня на радостях вся возня с египетской говядиной слиплась в один ком.

– Вот за этим, – я ткнула пальцем в рогатую скульптуру, стоявшую у дивана.

– ЗА ЭТИМ? Вы чего городите? Да его автокраном не поднимешь!

– Да нет же, я его за плечо закинула и пошла…

– Как это – за плечо закинула?!

Тут я немного оклемалась и поняла, почему мент вот-вот назовет меня сумасшедшей. Просто Юлька, а может, царица Клеопатра сняли с быка веревочные лямки, и теперь было совершенно непончятно, как я тащила эту гипсовую дуру. Но когда же это было?..

– Ой, нет, я другого быка принесла!

– Так. Другого. НУ?!? Где он, другой бык?!? – зарычал мент.

– В пакете!

Пакет я прислонила к стенке и не сразу его нашла. А когда вытащила оттуда застекленное произведение искусства, то немного обалдела.

– Бык, говорите? – вмешался коллега допрашивавшего меня мента. – Я бы скорее назвал ЭТО коровой.

Непостижимым образом в пакете оказалась картина, изображавшая голую бабу. И не абы какую, а на фоне восходящего солнца. Неизвестная натурщица была хороша статной, несовременной красотой и чем-то смахивала на грудастую Юльку. Пышный бюст, тяжелые бедра, полные ноги, но кожа белая-белая, сияющая, а по плечам рассыпан каскад рыжих роскошных волос. Лицо же простецкое, с полными щеками, носом-картошкой, не слишком выразительными голубыми глазами и крупным ртом. Таких дам любил изображать Кустодиев.

– Да нет же, это был бык на папирусе… – пробормотала я. – Большой такой, черный, Осирис, мать его!

– Осирис, мать его и Сет высокомудрый! – раздалось с лестницы, и в квартиру торжественно вошла египетская царица Клеопатра. – Аменхотеп, Бубастис, Радамес!

Она была в полном царственном уборе – на голове жестяная миска, обверченная чучелом змеи, на шее круглый воротник из старых бус и брошек, далее нечто прозрачное. И еще парик!

Этот парик я сразу узнала!

Как-то у нас в доме одна женщина сдала квартиру троим молодым людям приятной наружности. Естественно, получила она от них только задаток. Когда скопился долг за восемь месяцев, эта дура наконец-то решила принять меры. Дурой я ее считаю потому, что ее родная сестрица торгует на Измайловском рынке, где всегда можно нанять для такого случая бригаду вышибал. И незачем было ждать целых восемь месяцев.

Здоровые бугаи явились внезапно, как тридцать три богатыря из морских вод, и стали снимать дверь с петель. Перепуганные должники попрыгали в окошко, и больше их никто не видел. Я присутствовала при взломе квартиры на правах дворника, вооруженная метлой, чтобы при необьходимости выпроводить и бугаев.

Мы ворвались и остолбенели – на стенах висели какие-то несуразные клетчатые штаны, и другие – пегие, в белых пятнах, и третьи, кружевные, с алыми поцелуйчиками, и фрак из кухонной клеенки, и головные уборы в виде старого сапога гармошкой и кепки-аэродрома площадью в полтора квадратных метра…

Только теперь стало ясно, что квартиру снимало трио клоунов. Настоящих, из цирка!

Стали делить добычу. Бугаи за труды взяли совсем хороший си-ди-плеер. Квартировладелице достался музыкальный центр. Мне перепал электрочайник с условием – произвести генеральную уборку. Я долго думала, как быть с клоунским прикидом. Наконец увязала все в узел и отволокла в ближайший дом культуры – авось в каком драмкружке пригодится. Но вот клоунские парики я в узел не сунула – они были такие страшные, что я пожалела детей. Как нарочно, меня с узлом перехватила Наталья, и я ей всю эту поэму рассказала. Она проявила интерес к засаленным и спутанным парикам, я отвела ее к помойке и нарочно вытащила один пострашнее.

– Вот! – воскликнула она. – Это же прическа Клеопатры!

Насколько мне известно, она два дня вымачивала эту хреновину в жидкости для чистки канализации, потом мыла и полоскала раз этак семь, потом кое-как расчесала и отвезла к матушке.

Вот именно поверх этого страшилища и была надета жестяная миска со змеиным чучелом.

– Здрасьте! – растерянно сказал главный мент. – Тут у вас нашли раненую женщину…

Он задумался, подыскивая слова для описания Юльки, и тут его взгляд упал на картину с голой красавицей.

– Вот такую!

– Такую? – переспросила царица Клеопатра. – И где лежала крошка Хармиана, укушенная нильским скорпионом? Что отразилось на ее челе? И скорпиона вы куда девали?

– Какой скорпион?! – возмутился мент. – Огнестрельное проникающее ранение…

– А я вам говорю, что скорпион, назначенный египетской царице, чтоб смерть Антония не пережить! – отрубила Клеопатра. – Она должна была его проверить, довольно ли в нем яда, чтобы сразу, не ведая страданий, умереть!

– Следственный эксперимент, что ли? – удивился тот мент, что назвал голую тетку коровой.

– Где Хармиана? Скорпиона дайте, я поднесу его к своей груди! – и царица Клеопатра бодро рванула прозрачную ткань ниже воротника, желая показать, куда именно вопьется скорпион зубами, или хвостом, или чем он там орудует.

Вот тут я отвлекусь, потому что Яша Квасильева всегда так делает.

Менты – тоже мужики. Наша управдомша Таракановна провела бурную молодость, и иногда, за чашкой отнюдь не чая, вспоминает, как за ней успешно ухаживали по очереди все наши участковые. И даже фотографии показывает. Ничего не скажешь – орлы! Во всех подробностях! Поэтому я знаю, что нормальный здоровый мент редко скрывается бегством от красивой женщины, когда ей придет фантазия несколько расширить свое декольте. По крайней мере, еще лет тридцать назад именно так и было. То ли менты измельчали, то ли царица Клеопатра была недостаточно хороша собой… Впрочем, для шестидесяти девяти лет она еще неплохо сохранилась.

В общем, они выскочили на лестницу, а когда она последовала за ними, умоляя вернуть скорпиона, вымелись во двор.

– Ваше величество, мадам! – обратилась я к ней. – Ради Аменхотепа – не ходите за ними! Козлы они, и ничего больше! Суки, волки позорные, век свободки не видать!

– Да? – и Клеопатра, подумав, величественно проплыла в комнату. А попробуй не проплыви величественно, когда в тебе весу под полтора центнера!

– Здесь римляне прошли? Уже ворвались и разорили эту пирамиду? – осведомилась она, глядя на кавардак.

– Прошли, прошли, и смылись, на хрен… Да! – тут я вспомнила свою промашку с папирусным быком. – И вашего быка с собою взяли! Еще, наверно, прихватили слама, и, видимо, пропало рыжевье, и бабки тоже…

– Бабки?! – тут царица Клеопатра, решительно расфутболивая свое имущество, поплыла к шкафу и сунула руку под стопку случайно уцелевшего белья. – Нет, бабки целы!

Тут в дверь постучали.

Полагая, что это менты опомнились и вернулись, я пошла открывать. На пороге стоял мужчина, который был бы счастлив, если бы его назвали худощавым. Он был даже не тощий, он был… Ну, посмотрите на свою тень в профиль примерно в девятом часу вечера, поставьте эту тень вертикально, согните ее сверху, чтобы получилась перерастающая в горбик сутулость…

Впридачу гость был лыс и горбонос.

– Госпожа Клеопатра дома? – осведомился этот крайне унылый тип. – Скажите – фараон Эхнатон пришел. На минутку.

Я вытаращилась на этого Эхнатона – вот уж точно! Только не живьем, а Эхнатонова мумия!

Очевидно, старуха услышала знакомый голос и выглянула из комнаты. Гость невольно заметил кавардак.

– Что случилось в пирамиде? – спросил он. – Татаро-монгольское иго мимо пробегало?

Царица Клеопатра только рукой махнула, развернулась и захлопнула за собой дверь.

– Тут ее родственницу тяжело ранили, – шепотом сказала я, потому что на самом деле мужик не производил впечатления чокнутого. – У нее родственница ночевала, Лидия Анатольевна куда-то выходила, а в это время вошел убийца и выстрелил… И все в доме перерыл…

– Но надеюсь, мои деньги целы? – сквасив преотвратную рожу, спросил Эхнатон.

– Ка… какие деньги?

Я чуть не подавилась. По моему разумению, старуха напрочь забыла, что в природе есть рубли и копейки. Продовольствием ее снабжали Наталья и другая родня, они же, очевидно, платили за квартиру, а египетской царице оставалось только питаться трижды в день и мастерить себе кошмарные воротники.

Видимо, слух у Клеопатры был, как у молоденькой. Дверь опять отворилась.

– Из-за сестерциев твоих сегодня погибла Хармиана, скорпион пропал, не раздражай меня!

Дверь захлопнулась.

– В самом деле, ей сейчас не до вас. Видите, всю квартиру разгромили. Попозже загляните, – посоветовала я, потому что совершенно не хотела быть свидетельницей скандала. Надо же, деньги! Как у него хватило ума доверить египетской царице деньги?!?

К моему удивлению, мумия фараона не стала настаивать.

– Это вы правильно сказали. Попозже зайду.

И Эхнатон неторопливо отбыл.

Царица Клеопатра выглянула в прихожую.

– Ей-богу, не до него… – сказала она почти по-человечески. – Ну что за день…

Я поняла, что даже если фараоновы деньги не пропали, старуха будет делать вид, будто убийца, забравший какие-то ее сбережения, унес и эту сумму.

– А большие деньги-то? – с состраданием спросила я.

– Да десять тысяч, на ремонт брала, мне унитаз меняли в пирамиде и новый покупать пришлось бачок, еще окно – а то зимою дуло…

Практичность египетской царицы меня потрясла. Это что же – выжившая из ума старуха затеяла ремонт? И даже благополучно довела его до конца?

Пока я изумлялась, Клеопатра, кряхтя, стала собирать раскиданные вещи. Любопытное у тетки помешательство, что Юльку ранили – ей по барабану, а вот диванные подушки нужно расправить и обратно положить…

Но я не психиатр, разгадывать такие загадки не умею. И, поскольку старуха больше не обращала на меня внимания, я тихонько покинула сто двадцать первую квартиру.

Оказалось, менты ждали меня внизу, чтобы завершить допрос. Я рассказала все, что знала о Юльке, даже попыталась вычислить, кем Юльке приходится Клеопатра, но запуталась бесповоротно. Вот Яше Квасильевой хорошо – она всегда помнит, кто кому кем приходится. Даже если в особняк приезжает двадцать человек гостей, она каждому хоть страничку, а посвятит, и обязательно все родственные связи так нарисует, что просто сердце радуется, и потом еще два-три раза обязательно читателю напомнит, кто из этих граждан откуда взялся. Даже если ей приходится выбирать, о чем сейчас писать, о преступлении или о гостях, она всегда первым делом напишет про гостей и про тех животных, которых гости непременно привезли с собой. А я вот с одной-единственной Юлькой – и то запуталась. Нет, далеко мне до гения…