Текст книги "Анатомия любви"

11

Стены класса были обшиты черным шлифованным деревом. Воздух здесь пах опилками и жидкостью для бальзамирования. Книжные полки закрывали всю заднюю стену от пола до потолка. Хейзел попыталась хоть одним глазком взглянуть на их содержимое, прежде чем занять свое место, – она узнала целый ряд разных изданий «Трактата доктора Бичема», каждое из которых было толще предыдущего, но, помимо этого, там имелись и книги на французском, немецком и итальянском. А некоторые названия были написаны на языках, которые Хейзел даже не узнала. Одна книга была обтянута коричневой кожей, которая, как с дрожью поняла Хейзел, вполне могла быть человеческой.

Вдоль стен класса стояли банки с образцами, которые уже успели привлечь внимание других парней, собирающихся обучаться у доктора Бичема: тела животных и человеческие органы, залитые мутной желтоватой жидкостью, целый набор челюстей с оскаленными зубами. Хейзел заметила банку с двумя крохотными человеческими зародышами, не больше ее ладошки, сросшимися головами. Здесь были ампутированные руки и ноги, а также целый ряд мутно-серых мозгов, размером от грецкого ореха до разбухшего грейпфрута. А еще на высокой полке наверху стены мрачной галереей расположились черепа, не меньше дюжины, в основном с необычными деформациями, все в различной степени сохранности.

Над ними свисал с потолка скелет громадного морского существа в идеальной сохранности, собранный с анатомической точностью. Казалось, обитатель глубин все еще плывет в невидимом течении. Хейзел так потрясла необычная обстановка класса, что она не замечала доктора Бичема, стоявшего на кафедре, до тех пор, пока тот не прокашлялся негромко, разминая пальцы в поскрипывающих перчатках из черной кожи.

Другие студенты оказались так же застигнуты врасплох, как и Хейзел – все немедленно расселись по своим местам.

Доктор Бичем стоял там, пока в классе не стало тихо, медленно переводя взгляд с одного студента на другого. Когда взгляд Бичема остановился на Хейзел, она почувствовала, как внезапно зачесалась под шляпой голова. Шпильки, которыми они с Йоной закрепили ее волосы, оказались неожиданно острыми. Прежде чем примерить на себя одежду Джорджа, Хейзел воображала, что в ней будет свободнее, чем в ее собственном корсете, турнюре и юбках. Но теперь, сидя в мужских штанах не по размеру и в рубашке с воротником под подбородок, чувствуя, как промокает от пота плотная ткань под мышками, она определенно ощущала жуткий дискомфорт.

Взгляд Бичема опустился на парту Хейзел, к ее потрепанному экземпляру «Трактата Бичема», с разваливающимся переплетом и обложкой в коричневых пятнах. Он неодобрительно покачал головой, оценив внешний вид книги, но затем милосердно перевел взгляд на следующего студента, парня, которому вряд ли было больше пятнадцати, потому что тот пока не смог отрастить даже маленьких бачков.

– Добро пожаловать, – наконец произнес доктор Бичем. – Прежде чем мы в самом деле начнем, должен сделать небольшое замечание, основанное на личных наблюдениях. Есть многие – возможно, не в этом конкретном классе, но в разных гостиных Лондона, Эдинбурга и Парижа, – кто полагает, что своей высокой должностью в университете и Анатомическом обществе я обязан своему деду. Смею вас заверить, я ничем не обязан кумовству.

Бичем замолк, ожидая желающих бросить ему вызов.

Желающих не было. Да и кто бы осмелился? Определенно, решила Хейзел, ни один из тех, кто видел его демонстрацию в анатомическом театре, кто оценил скорость его скальпеля и использование этого… эфириума. Самый старший Бичем скончался бы от восторга, увидев, насколько успела развиться хирургия с тех пор, как он умер.

Невероятно прямо держа спину, доктор Бичем продолжил вступительную речь. Он говорил и в то же время поправлял швы на своих черных кожаных перчатках.

– Предупреждаю, что курс, на который вы записываетесь, не из легких. Вам придется нелегко физически. Вам придется нелегко интеллектуально. Вы столкнетесь со странными, пугающими вещами. Медицина сейчас на пороге великих перемен, и я, конечно, вместе со своими учениками, намереваюсь помочь ей перешагнуть этот порог. Мы будем учиться началам анатомии, философии, базовым хирургическим методам. Основам аптекарского дела. По окончании моего курса вы будете готовы к сдаче Королевского экзамена на звание врача, который проводится перед Рождеством. Сдав его, вы получите право заниматься лечебным делом в любой части империи Его Величества. Сфера медицины беспощадна. Было бы ошибкой не упомянуть о том, что за время обучения я терял не одного ученика, и теперь, смею надеяться, обладаю достаточным опытом, чтобы, посмотрев на вас сейчас, сразу сказать, кому не хватит сил закончить курс. – Он замолк. Студенты беспокойно заерзали на своих местах. – Вы запятнаете руки кровью. Некоторым из вас может показаться, что кровь пятнает и ваши души.

Из-за кафедры доктор Бичем достал кролика. Живого кролика, который совершенно спокойно взирал на студентов, очевидно, ничуть не встревоженный тем, что его подняли на обозрение перед целым классом. Раздались смешки, к которым присоединилась и Хейзел. Бичем поднял бровь и прижал кролика к груди, почесывая его длинными пальцами.

– Все это к тому, – произнес он, – что, если вы хотите покинуть этот класс сейчас, я не затаю на вас зла. На самом деле я считаю, что человек, знающий себя, безусловно мудр. Путь в медицину тернист. Будет ложью уверять, что я не потерял ни одного пациента за семестр. – Он вытащил из кармана маленький скальпель и продолжил, разглядывая лезвие. – Из-за воспаления. Из-за осложнений. Из-за неверного движения лезвия. Как-то раз даже… – Он посадил кролика на кафедру. Тот слегка подпрыгнул, но тут же затих под рукой Бичема… – от шока.

И тут доктор Бичем вонзил скальпель в кролика. Хейзел судорожно вздохнула, но, к счастью, ее заглушили другие вздохи. Бичем вытащил платок и промокнул кровь, брызнувшую ему на лоб.

– Повторяю, если вы хотите покинуть этот класс, сделайте это сейчас. – Парень, сидящий рядом с Хейзел, казалось, вот-вот потеряет сознание. Он выскочил из-за парты и бросился прочь. – Еще кто-нибудь? Нет? Хорошо.

Бичем достал из-за кафедры небольшой латунный колокольчик, позвонил, и тут же появился ассистент в фартуке с коробкой кроликов – к счастью, уже мертвых. Кроликов раздали студентам, вместе со скальпелями, которыми, судя по виду, активно пользовались уже немало лет. Хейзел соскребла коричневатое пятнышко засохшей крови с ручки своего.

– Всем вам выдали по кролику, – сказал Бичем. – Я взял на себя смелость убить их для вас. Наш курс начинается с анатомии, но пока больше людей не примется нарушать законы Его Величества, человеческие тела будут в ограниченном доступе, не говоря уже об их солидной стоимости. Так что на первый раз – кролик. Вашей задачей будет найти и назвать основные органы: мозг, сердце, желудок, легкие, мочевой пузырь, печень, селезенку, толстую кишку, тонкую кишку.

Он написал название каждой части тела мелом на доске за спиной и подчеркнул их.

Хейзел посмотрела на тушку своего кролика, худого, жилистого, с пятнистым, коричневым мехом. Его запах напомнил ей о кухне после возвращения с охоты отца с Джорджем. Затем подняла взгляд на доктора Бичема, который проявлял явные признаки нетерпения.

– Чего вы ждете? – обратился он к студентам. – Приступайте!

Суматоха началась сразу же, стоило парням вокруг Хейзел воткнуть скальпели в тушки и попытаться выпотрошить их. Хейзел на мгновение замерла, разглядывая свой экземпляр. Она не поднимала нож, пока не составила полную картину разрезов, которые ей придется сделать, – чем меньше, тем лучше. А затем принялась резать.

– Готово. То есть готово, сэр.

Парни рядом с Хейзел недоверчиво посмотрели на нее. Все они вспотели от усилий.

Доктор Бичем оторвал взгляд от газеты, которую читал за своим столом в начале класса.

– Все органы, – напомнил он. – Не только тот, что написан на доске первым.

– Я знаю, сэр. Здесь все.

Бичем поднялся и медленно пошел к столу Хейзел, на котором она разложила требуемые органы ровными рядами, сбоку от выпотрошенной кроличьей тушки.

– Мозг, сердце, желудок, легкие, мочевой пузырь, печень, селезенка, толстая кишка, тонкая кишка, – повторила Хейзел, указывая на них по порядку.

Бичем моргнул, не веря своим глазам.

– Как ваше имя, молодой человек?

У Хейзел пересохло во рту.

– Джордж. Джордж Хейзелтон, сэр.

– Хейзелтон. Хейзелтон, что-то не припоминаю такой фамилии. Ваш отец врач?

– Нет, сэр. Он служит на флоте Его Величества. Но он всегда интересовался естественными науками, а мне повезло учиться по его книгам.

– Его книги.

– Да. На самом деле больше всего мне пригодилась книга вашего деда. «Трактат доктора Бичема».

Доктор Бичем улыбнулся.

– Это мне хорошо знакомо. Лучшего учебника вам было и не найти. Класс, положите скальпели. Мистер Хейзелтон превзошел всех вас. – Он наклонился, разглядывая то, что осталось от кролика Хейзел. – Могу сказать, за те годы, что я читаю этот курс, ни одному студенту не удалось вскрыть тушку так быстро и аккуратно. Браво.

Парень рядом с Хейзел громко закашлял.

– Шаркун, – кашлянул он еще раз.

Студенты вокруг рассмеялись. Хейзел провела достаточно времени со своими братьями, чтобы понять: ее обвинили в подхалимаже. У раскашлявшегося соседа на лице было несколько крупных родинок и длинные баки, возможно, призванные отвести от них внимание.

– Довольно, мистер Трапп.

Трапп закатил глаза, стоило доктору Бичему направиться к своему столу.

– А теперь предлагаю всем нам догнать мистера Хейзелтона, – заявил Бичем, начиная схематично рисовать освежеванного кролика на доске.

Хейзел почувствовала, как что-то влажное и холодное ударило ее по шее сзади.

Кроличье сердце, все еще сочащееся кровью, упало на пол у ее ног. Дружки Траппа рассмеялись, а сам он гадко усмехнулся. Хейзел почувствовала, как липкая влага стекает по шее под рубашку.

Щеки пылали, но она, старательно не отводя взгляд от шутника, наклонилась и подняла кроличье сердце с пола. Все так же не отводя взгляд, она сильно сжала сердце в кулаке.

Смех стих, и Хейзел продолжила слушать лекцию доктора Бичема, настолько довольная собой, что даже не обращала внимания на неприятную липкость от крови и плоти на руках.

7 октября 1817 года

Генри-стрит, дом № 2

Бат

Моя дорогая Хейзел,

После чудовищно длинной поездки – погода была кошмарная, просто кошмарная – мы прибыли в Бат. Благодаря здешнему воздуху Перси уже стало лучше, но в целях профилактики я как можно скорее отведу его на горячие источники. Кто знает, какие болезни мог он подхватить во время нашей поездки? Мы проведем здесь несколько месяцев, а затем отправимся в лондонские апартаменты, где, я надеюсь, встретимся с тобой. Я выразила лорду Алмонту надежду на то, что Бернард сделает предложение в течение года, поэтому постарайся приехать в Лондон уже помолвленной.

Твоя мать, леди Лавиния Синнетт

Постскриптум: надеюсь, твое состояние улучшилось. Пожалуйста, напиши, если тебе станет хуже.

12

Недели проносились перед Хейзел в бешеном калейдоскопе. И пусть то, что она в детстве целые дни проводила на полу отцовского кабинета в компании экземпляра «Трактата доктора Бичема», с самого начала дало ей преимущество перед остальными студентами, вскоре очевидной стала необходимость впитывать до капли все, что давалось на занятиях, чтобы у нее появилась надежда сдать экзамен на врача.

Она старалась писать как можно быстрее, чтобы не упускать ничего из лекций доктора Бичема, в которых говорилось обо всем, от лимфатической системы и строения скелета до использования пиявок в современном кровопускании; и доктор нередко напоминал им, что курс будет все сложнее, особенно когда им покажут вскрытие человеческого тела. Главной частью курса, за которую студенты платили деньги, было именно это – возможность наблюдать, как профессионал проводит показательное вскрытие тела. Хейзел точно не знала, являлась ли источником материала для вскрытий публичная казнь или деятельность воскресителей. Джордж был похоронен на фамильном кладбище неподалеку от Хоторндена, поэтому у семьи Хейзел никогда не возникало проблем с орудующими в самом сердце Старого города шайками, которые шатались с лопатами по погостам ночью, выкапывая недавно погребенные тела.

Сначала Хейзел боялась, что ее маскировка будет раскрыта, что специалисты по человеческому телу раскусят ее – в шляпе не по размеру и брюках, которые даже Йоне не удалось хоть чуть-чуть подогнать по фигуре, – и поймут, кто она такая: юная девушка в одежде брата. Но в классе было сумрачно, свет шел от факелов и свечей, а ее соседи по классу не отрывались от тетрадей, отчаянно торопясь успеть записать слова Бичема, и поэтому никто не уделял ей особого внимания.

То есть никто, кроме Траппа, парня с родинками и ухмылкой как у кабана, готового наброситься в любой момент. Когда всем стало очевидно, что Хейзел (а точнее, Джордж Хейзелтон) – лучший студент класса, Трапп начал использовать малейшую возможность сделать ей пакость. Как-то утром Хейзел обнаружила, что вместо чернил у нее в чернильнице кровь. Следующим был кусочек мозга, пришпиленный перочинным ножом к ее парте. Но и Траппу не хватало сил, чтобы по-настоящему усложнить Хейзел жизнь, ведь нужно было сосредоточиться на освоении материала.

На горизонте маячил экзамен, но была и еще одна, более близкая угроза: несмотря на показное радушие в начале занятий, Бичем фанатично отсеивал тех, кто хоть немного отставал от класса. На второй день один из парней забыл перо, и его вышвырнули прочь. На четвертый день без всяких церемоний выпроводили еще двоих студентов, которые не смогли назвать главные системы тела.

– Вы, там! В голубом жилете. Назовите симптомы римской лихорадки, Plaga Romanus. Также известной как «лихорадка каменщиков» или просто «зараза»! – прокричал Бичем вопрос одному из студентов на прошлой неделе.

Парень побелел от ужаса. Хейзел подумалось, что именно такое выражение лица могло быть у несчастного, который заметил несущегося к нему на полной скорости льва.

– Э… эм… ну, лихорадка? – пропищал парень.

Трапп хихикнул. Доктор Бичем ждал ответа студента, ожидающе подняв бровь. Тот отчаянно оглядел класс в надежде на помощь. Не получив ее, невезучий парень встал со своего места, отвесил низкий поклон доктору и выскочил из зала.

Когда начался второй месяц занятий, в классе – когда-то переполненном студентами, пинавшими и толкавшими друг друга в сражениях за место на партах, – осталась всего дюжина студентов.

Бичема, похоже, такое положение вещей вполне устраивало.

– Доброе утро, – заявил он, с улыбкой заходя в класс. – Остались самые сливки. Нет никаких сомнений, что кому-то из вас удастся стать отличными врачами.

Прикрывшись полями шляпы, Хейзел не стала сдерживать улыбку.

Бичем провел очередную лекцию (о составлении сломанных костей и лечении растянутых связок), а когда студенты стали собирать свои записи, поднял руку, прося остаться на местах.

– Завтра нас ждет кое-что новое. Прошлым вечером на Грассмаркет-сквер было повешение – какой-то нищенки-убийцы – и нам посчастливилось получить тело. – Студенты взволнованно зашептались. Трапп радостно пихнул соседа в бок. – И, хотя обычно занятие по вскрытию человека я провожу чуть позже, появление свежего мяса не согласуется ни с одним расписанием!

Слишком переполненная нетерпением, чтобы спать ночью, на следующее утро Хейзел пришла в класс почти на час раньше и увидела, что он пуст. Кафедру доктора Бичема заменил длинный стол. Хейзел приготовила свое перо и промокашку и принялась ждать. Постепенно начали прибывать другие студенты, и хоть некоторые вежливо ей улыбались, большинство просто не обращало на нее внимания. За десять минут до предполагаемого начала занятия через боковую дверь в класс вошли два ассистента, которые несли нечто объемное, накрытое простыней. Они осторожно опустили его на стол и откинули простыню.

Это был он. Труп человека. Женщины, которой могло быть и пятьдесят, и чуть больше тридцати – трудно было сказать. На висках у нее вились седые волосы, лицо с грубыми чертами выглядело одутловатым и вместе с тем безмятежным. Бичем сказал, что она была убийцей, но ничто в ее внешности не наводило на мысль о том, что она могла убить. Она лежала здесь – странная, обнаженная, чужеродная фигура, ждущая вскрытия, словно последнего наказания за свои грехи.

С улицы в класс влетел перезвон церковных колоколов, возвещающий о начале нового часа: урок должен был уже начаться. Но Бичем, который каждое утро появлялся еще до прихода Хейзел, так и не появился. Студенты начали беспокойно вертеться на стульях.

– Может быть, это проверка, – предположил Гилберт Берджесс, нервный парень с шапкой соломенных кудрей, который все никак не мог запомнить кости руки. – Может, предполагается, что это мы будем делать вскрытие. А док за нами наблюдает откуда-то! Хочет проверить, что мы сделаем!

Трапп втянул воздух сквозь зубы.

– А может, предполагается, что ты набьешь свои толстые щеки ватой, Берджесс.

Берджесс тихо скользнул на свое место.

Хейзел откашлялась.

– По крайней мере, щеки Берджесса всем видно. А вот есть ли нос под твоими оспинами, Трапп?

Ее слова рассмешили даже дружков Траппа, и тому пришлось сильно пихнуть одного из них под ребра. Берджесс подарил Хейзел робкую, благодарную улыбку.

– Эй, – рявкнул Трапп на Берджесса, – повезло, что тебя защищает этот смазливый мальчик. Надел пальто с подкладкой и вообразил себя джентльменом, да, Хейзелтон?

– Ага, – ответила Хейзел как можно развязнее. – Так и есть. И дамам оно, похоже, нравится.

Тут уже рассмеялся Берджесс, причем в полный голос. Трапп отступил, закатив глаза.

Казалось, им и в самом деле нужно что-то сделать. Часы отсчитали сначала десять минут, затем пятнадцать. Хейзел совсем было собралась отправиться в канцелярию Анатомического общества в конце квартала и спросить, не задерживается ли доктор Бичем, когда распахнулась задняя дверь. Но за ней оказался вовсе не доктор Бичем. Хейзел узнала этого человека по фигуре, приметному плащу и трости, мерно постукивающей по деревянному полу, еще до того, как увидела повязку, скрывающую один глаз.

– Доброе утро, – произнес голос, похожий на шуршание мокрого гравия.

Доктор Стрейн прошел в начало класса и встал перед столом с обнаженным телом. Его здоровый глаз остановился на Хейзел. Ее представляли ему как Хейзел. Он знал, кто она. Она попыталась спрятаться за воротником рубашки Джорджа. Затем вознесла быструю молитву любому божеству, готовому слушать, чтобы ее маскировка не была раскрыта.

Доктор Стрейн поднял скальпель и вздернул бровь.

– Что ж, приступим.

13

– Женская анатомия, – заговорил доктор Стрейн, глядя прямо на Хейзел, – это странный зверь. Эта женщина – повешенная вчера, в одиннадцать часов, на Грассмаркет-сквер, за убийство одного из постояльцев ее гостиницы. На вид она слишком мала и слаба, чтобы совершить что-то подобное.

Несколько парней в классе рассмеялись. Но не Хейзел.

Доктор Стрейн вытер скальпель о камзол.

– Мое имя, – представился он, – доктор Эдмунд Стрейн. Я буду вести анатомическую часть вашего курса, начиная с сегодняшнего занятия. Доктор Бичем, человек известный, с хорошими связями, предпочитает оставлять эту часть курса мне. Как вы могли уже заметить, Бичем не из тех, кто любит пачкать руки. – Стрейн поднял одну руку, изобразив, что надевает перчатку. – К тому же представьте, как нелегко втиснуть занятия со студентами в расписание, если оно забито приглашениями на чай и выдачей автографов. Но неважно. Как я уже сказал, пришло вам время изучать анатомию.

Трапп усмехнулся.

– Мы и так уже неплохо поизучали анатомию, – сказал он.

Доктор Стрейн почти улыбнулся.

– Нет, – возразил он. – Вы изучали теорию. Доктор Бичем – великолепный терапевт и одаренный ученый. Но, боюсь, Бичем так и не смог овладеть хирургическим искусством в той же мере, что и я. Да, это искусство, мистер Трапп, понимание, что тело – это в равной степени плоть и сосуд для бессмертной души, умение почувствовать его под ножом… – Здоровый глаз Стрейна затянуло задумчивой дымкой, но тут он тряхнул головой и снова уставился на студентов. – Да, еще, доктор Бичем так привык к уютным гостиным лордов и джентльменов, что не желает портить костюм трупной вонью, – с усмешкой выдал он. – Все это к тому, что дважды в неделю, по вторникам и четвергам, я буду читать вам лекции по анатомии. Доктор Бичем на своих занятиях будет рассказывать о способах лечения и лекарственных средствах. Будьте готовы к тому, что меня не так просто впечатлить, как моего уважаемого коллегу. И уверяю вас, то, что я дам в лекциях, является неотъемлемой частью врачебного экзамена в конце семестра. Поэтому обращаюсь к тем, у кого есть хоть малейшая надежда на успех: будьте очень внимательны.

Без дальнейших церемоний доктор Стрейн воткнул скальпель в тело мертвой женщины на столе и сделал разрез от грудины до пупка.

В классе всегда чувствовался отчетливый душок: засохшей крови, железа, загадочных жидкостей для консервации, налитых в банки с образцами, которые выстроились вдоль стен. Но после первого же разреза Стрейна в воздух поднялась волна ужасной вони. Нескольких студентов заметно тошнило, но Хейзел удалось сглотнуть желчь, подступившую к горлу.

– Вы, там, – позвал Стрейн Гилберта Берджесса, ткнув в его сторону измазанным в крови скальпелем. – Имя.

– Гилберт Берджесс, сэр, – ответил тот. Парень определенно позеленел.

– Сколько камер в сердце, Гилберт Берджесс?

Берджесс вздрогнул. Хейзел была уверена, что, если бы спрашивал Бичем, он бы ответил без запинки. Но что-то в Стрейне – то ли повязка, то ли плащ, то ли сурово сжатый рот – наводило ужас.

– Э-э… шесть, сэр? – даже не сказал, а скорее пискнул Берджесс.

Стрейн стукнул тростью об пол с такой силой, что тот содрогнулся.

– Кто знает? Поднимайте руки, не стесняйтесь. Вы, там.

Он указал прямо на Хейзел, которая с удивлением смотрела на собственную руку, без всякого ее участия взметнувшуюся вверх.

– Джордж, – тихо сказала она. – Джордж Хейзелтон, сэр. Ответ – четыре, сэр. Правое предсердие, левое предсердие, правый желудочек и левый желудочек.

– Верно, – процедил Стрейн сквозь стиснутые зубы. – Что ж, продолжайте, мистер Хейзелтон. Назовите четыре клапана сердца.

Хейзел прикрыла глаза и постаралась припомнить схему со страниц «Трактата доктора Бичема».

– Аортальный клапан, сэр. Трикуспидальный клапан. Легочный клапан и… и митральный клапан. – Она улыбнулась, чувствуя, как облегчение затапливает тело.

– Очень хорошо, мистер Хейзелтон, – спокойно произнес Стрейн, хотя в тоне его слышалась насмешка. – Пожалуйста, встаньте и пройдите в начало класса.

Ноги Хейзел повиновались, и она вышла в начало класса и остановилась так близко к Стрейну, что почувствовала идущий от того запах портвейна и чего-то кислого вроде испортившихся лимонов.

– Доставайте сердце, мистер Хейзелтон.

Хейзел тяжело сглотнула, задержала дыхание и выполнила приказ, стараясь не смотреть на лицо женщины, в чьем теле копалась ее рука. Наконец она вытащила сердце, которое оказалось тяжелее, чем она ожидала, и было покрыто холодной вязкой слизью.

– А теперь, – сказал Стрейн, – покажите нам клапаны, которые только что назвали.

Хейзел взглянула на сердце, этот незнакомый кусочек плоти черно-фиолетового цвета. Оно имело странную форму, несимметричную, было толще с одной стороны, к тому же половина была закрыта какой-то толстой белесой бляшкой. Все это настолько не походило на аккуратную картинку из учебника Хейзел, что она с уверенностью не могла сказать даже, где тут верхняя часть.

– Не могу, сэр, – призналась она наконец.

– Вы не можете? – переспросил Стрейн с неприятными нотками в голосе. – Но вы ведь так уверенно называли их с места!

– На самом деле оно выглядит совсем по-другому, сэр.

– Где желчный пузырь, мистер Хейзелтон?

Хейзел вгляделась в мешанину органов перед собой. Красные и пурпурные, раздутые, прижатые друг к другу, все они казались странными и незнакомыми. Вот это желудок, его она узнала… а это толстая кишка. И легкие. А вот более мелкие органы словно потерялись в море гниющей плоти, раздутой от газов разложения. У Хейзел все поплыло перед глазами и дыхание перехватило.

– Не могу сказать точно, сэр.

– Тогда давайте что-нибудь попроще? Печень.

Хейзел заставила себя посмотреть на вскрытый живот трупа, но в том месте, где, по ее мнению, должна была находиться печень, оказалось что-то другое – возможно, тонкая кишка? – и больше ничего даже близко похожего. Она стояла, молча уставившись вниз, пока по классу не прокатилась волна смешков. Внезапно ее накрыло осознанием, что все смотрят на нее.

– Я не знаю, – наконец тихо произнесла она.

– Садитесь, мистер Хейзелтон.

Щеки Хейзел пылали, когда она шла на место.

– Пусть это будет всем вам уроком, – провозгласил Стрейн, не сводя глаз с Хейзел. – То, что вы читаете в книгах, поможет вам пустить пыль в глаза на занятиях, но мало чем сможет помочь в настоящей работе с телом. Вы полагаете, что и оперировать будете по рисункам из книг, мистер Хейзелтон?

– Нет, сэр, – пробормотала Хейзел.

Стрейн скривил тонкие губы. Оставшуюся часть лекции он на Хейзел не смотрел. К тому времени, как село солнце и Стрейн все-таки отпустил их, у Хейзел голова раскалывалась от необходимости писать достаточно быстро, чтобы поспевать за его диктовкой. Хейзел взяла тетрадь и встала, собираясь идти домой и мечтая о ванне, которую Йона наверняка приготовила для нее в Хоторндене.

– Мистер Хейзелтон, – из сумрака окликнул ее голос Стрейна, – пожалуйста, задержитесь на минуту.

Сердце Хейзел пустилось вскачь. Берджесс кинул на нее сочувствующий взгляд, однако сам постарался как можно быстрее скрыться, чтобы Стрейн не успел и его попросить остаться. Хейзел постаралась как можно сильнее прикрыть лицо воротником камзола и шляпой. За все то время, что она изображала Джорджа, никто не раскусил ее обман. (Трапп, называвший ее «смазливым мальчиком», был ближе всего к разгадке, и даже от этого у нее волосы на затылке вставали дыбом.) Но Стрейн видел ее тогда, в Алмонт-хаус. Их даже представили друг другу. И что-то в его ледяном взгляде давало Хейзел понять, что он не забыл ее лицо.

– Вы держите меня за дурака? – проговорил он медленно, катая каждый слог на языке, стоило Хейзел подойти так близко, как она осмелилась.

– Сэр? – пискнула она.

– Вы, – повторил он, – держите меня за дурака? – Голос его звучал мягко.

– Нет, сэр… конечно нет, – удалось выдавить Хейзел.

– Я не любитель маскарадов, мистер Хейзелтон. Такое легкомыслие могут позволить себе лишь богачи и аристократы, которым нечем больше заняться, кроме как тратить время, развлекаясь всякой чепухой до полного саморазрушения. Некоторым из нас приходится зарабатывать на жизнь, мистер Хейзелтон, зарабатывать усердно, собственными усилиями, изобретательностью и, – тут он коснулся рукой повязки на глазу, – самоотдачей. Я занимаюсь преподаванием не потому, что мне нравится прореживать стадо хнычущих тупиц, желающих поиграть в докторов, и не потому, что меня радует необходимость год за годом разжевывать им основные принципы анатомии. Я преподаю ради денег, мистер Хейзелтон, а еще потому, что считаю своим долгом хоть чему-то научить людей, которые на самом деле будут работать в моем городе.

– Сэр…

– Давайте отбросим маски, мисс Синнетт. Если вы, по вашему утверждению, не считаете меня дураком, тогда будьте любезны объяснить, с чего вы взяли, что сможете так легко обвести меня вокруг пальца? – У Хейзел кровь застыла в жилах. Она медленно подняла руки и сняла цилиндр брата, открыв заколотые шпильками волосы. – Уверен, для вас это веселая игра.

Тут Хейзел заговорила, не отводя глаз от цилиндра.

– Сэр, мне действительно жаль, что я пошла на этот обман, но, уверяю вас, для меня это никогда не было игрой. Я на самом деле хочу изучать анатомию и правда собираюсь стать хирургом.

– Ха!

От смеха Стрейна качнулся скелет морского чудища под потолком, но в его взгляде не было ни капли веселья.

Хейзел вспыхнула.

– Если вы считаете, что я не способна ничему научиться только потому, что я женщина…

Стрейн перебил ее очередным пренебрежительным смешком.

– Так вы все-таки держите меня за дурака, мисс Синнетт. О, какая жалость. А я-то надеялся, что вы умнее. Нет, в отличие от некоторых из моих узко мыслящих коллег я бы не стал отказывать женщинам, имеющим склонность к учебе, в возможности изучать естественные науки и строение тела. Да, в целом мозг у женщин меньше, они более подвержены истерии и эмоциям и менее склонны к здравым рассуждениям. Но нет никаких причин полагать, что среди женского пола нет ни одного представителя, способного к обучению.

Так, значит, у нее есть шанс! Может, это своего рода оливковая ветвь?[7]7
  Знак примирения.


[Закрыть] Может, есть хоть малейшая вероятность, что Стрейн считает Хейзел таким исключением? Возможно, если она избавится от этого костюма и попросит прощения, ей позволят продолжить обучение. Она открыла было рот, чтобы начать извиняться, но не успела произнести ни слова, как Стрейн продолжил.

– Нет, я отказываюсь учить женщин по другой причине: не хочу тратить свое время и силы на дилетантов. В мире нет места, где женщина могла бы работать врачом, мисс Синнетт, как бы печально это ни было. Одно из преимуществ взросления без защиты привилегий в том, что ты очень быстро расстаешься с иллюзиями и мечтами. Ни один госпиталь не наймет женщину-хирурга, как и ни один университет. Полагаю, что не найдется и пациентов, желающих лечь под нож к женщине. И вот вы приходите сюда, изображая, что вы вовсе не племянница виконта Алмонта и не дочь лорда, что вы не собираетесь замуж за равного вам по положению богатого бездельника и не посвятите себя продолжению его рода и организации званых ужинов. Я не прав, мисс Синнетт?

Хейзел не знала, что сказать. Он по-прежнему не сводил с нее взгляда. Лицо его не выражало ни капли сочувствия или понимания, лишь жестокость, смешанную с чем-то отдаленно похожим на жалость.

– Может быть, вы и посещали эти занятия с добрыми намерениями. Может быть, вы говорили себе, что это не игра, и даже сами верили в это. Но я не стану тратить время на тех учеников, что никогда не станут докторами, вне зависимости от их пола. К несчастью для вас, мисс Синнетт, вам препятствует именно ваш пол. Хотя сдается мне, что и ваш интеллект тоже мог бы стать непреодолимым препятствием. Я не желаю больше видеть вас на моих занятиях.

Хейзел почувствовала, как глаза наливаются слезами. Она постаралась удержать их, но ничего не вышло. Глаза покраснели, и слеза покатилась по щеке.