Текст книги "Ваша честь"

Глава третья

Женщина встала, закрыла окно, и в комнате стало душно, тепло и тихо. Я оказалась замкнута в каменных гулких стенах, на жестком стуле, с хромой ногой и с перспективами, которые не радовали совершенно.

Отбор невест. Здесь его называли так. То, о чем когда-то читала в монографиях я, называлось похоже – смотр.

Популярная забава у византийских и русских царей, один Иван Грозный из них чего стоил… хотя еще в моей памяти отпечаталась история первого Романова и несчастной Марии Хлоповой. И это лишь то, что проходило официально, то, на что съезжались посмотреть со всех концов. Казалось бы, все просто: коронованный властелин, невесты, красота, чувства, но не было там никаких чувств. Хроники сохранили, как несчастных представляли душевнобольными, эпилептичками, развратницами, воровками. Как вытряхивали грязное белье поколений, рушили судьбы, губили людей – на кону была будущая царица, фигура в те времена безвольная и незначимая, до тех, разумеется, пор, пока за ее спиной тенью не вставал тот, кому нужна была власть.

Мне нужна власть?

Не там, где она одна сплошная угроза. Там, где я ничего не знаю и узнать ни от кого не могу так, чтобы не вызвать никаких подозрений.

– И когда начнется этот отбор?

Неправильный был вопрос, но, казалось, служанка уже приняла то, что я – Йоланда – в этом доме недавно.

– Завтра к вечеру, милая госпожа.

Она хлопотала: открыла сундук, начала перебирать какие-то вещи. Интересно, здесь ведь должна быть куча вшей и других насекомых… блох, подумала я, но прислушалась к своим ощущениям: вроде бы я не чесалась. Привычка? Судя по историческим фактам, нет, к подобному невозможно привыкнуть. Хотя читала я как-то про комаров и прочий подобный гнус и что местные считают, что тут главное перетерпеть. А потом привыкнешь – и укусы чесаться не будут.

А еще я читала, что голого человека в тайге в сезон комары могут полностью выпить часа за два. Кажется. Или нет, за два – половину человека, значит, всего целиком – за четыре, но через два часа это уже не будет иметь никакого значения.

– Ветки свирры! – воскликнула служанка. – Какая роскошь! Милая госпожа, вы позволите взять одну? Малыш Юннеке расчесал себе тельце до крови! Я положу ему в кроватку.

– Бери сколько хочешь, – охотно разрешила я и подумала, что служанка себе на уме. Какой вывод я могу сделать из ее слов? Вшей, по крайней мере, у меня нет, и пусть Йоланда была нелюбимой дочерью, бракованной уродкой, от которой поспешили избавиться, видимо, сразу после того, как она заполучила свою хромоту, а было ей тогда мало лет, раз уже после родилась ее ныне умершая сестра, – несмотря на все это, она была всем обеспечена, в том числе и украшениями, и дорогими средствами местной загадочной гигиены…

– Да благословят вас Все Святые, милая моя госпожа! – обрадовалась служанка и проворно сунула веточку за пазуху платья.

– Расскажи мне, – попросила я. – Все решили, что я могу просто исполнить дочерний долг.

Принято ли здесь говорить о любви к родителям?

– Как вы знаете, госпожа, его высочество наследный принц Арье должен выбрать себе жену, – подумав, сказала служанка. – Никто не знает, что он за человек: он так же, как вы, воспитывался в дальних краях, а его брат не вынес лихорадки. И злые языки говорят, что он выберет деревенскую девку… – Пальцы, лоб. – Да простят меня Все Святые за то, что язык мой повернулся так сказать о милой госпоже.

Она забормотала какую-то молитву, а я отстраненно подумала, что у меня тоже не так уж и много шансов дожить до результатов отбора. Что здесь – вершки, корешки, костоправы с повивальными бабками. Если кто-то возьмет и отправит меня в полет с лестницы – а сомнительно, чтобы у Йоланды достало сил на сопротивление и бегство – никто меня не соберет так, как было. Или мне накапают в алкогольное пойло какой-то яд. Принцу явно не интересно ее прихрамывающее величество, но соперница есть соперница, конкурентку следует устранить.

Хотя, конечно же, все зависит от их критериев – они ведь могли быть совсем не такими, какими мне представлялись. Вдруг хромота здесь – преимущество? Ну мало ли… метка богов? Личный фетиш будущего жениха? Нет, ведь мать Йоланды считает ее уродкой. К лучшему, значит, для меня моя кривая нога, меня сбросят со счетов? Очень вряд ли. Не так важно, кого выберет царь, или не царь, принц, суть не в этом, а в том, настолько мощные силы стоят за чьим-то тщедушным тельцем.

Я ощутила острейшее раздражение на собственное незнание. Как, как прикажете работать в условиях, когда тебе неизвестны правила?

Я перевела взгляд на служанку. Сколько же у тебя, милая, было детей в твоем счастливом браке с незнакомым мне Хакке, и насколько тебя еще хватит? А я? Королевы ведь тоже мерли от родов как мухи…

– Его величество слаб здоровьем еще с войны, – зачем-то сказала служанка и посмотрела на меня… Нет, так не пойдет. Не нравится мне такой взгляд.

– А что там, на площади, происходит? – перевела разговор я, не желая, чтобы моя собеседница сочла мои расспросы слишком… неуместно подробными. Я пока что боялась спрашивать слишком много, не понимая, что я точно должна знать, а о чем нормально оказаться не в курсе.

– Городской суд, – улыбнулась служанка и вернулась к своим делам.

Видимо, она должна была перетряхнуть весь сундук – это было вполне логично: я тоже время от времени перекладывала все вещи в шкафах и комодах. Тем более, что здесь с глажкой точно было куда сложнее, чем там, куда мне уже никогда не вернуться. Это было кстати: я могла спокойно подумать, а заодно рассмотреть, что тут носят.

Носили, как я быстро поняла, рубашки, платья и юбки – ну и, конечно, чулки. Очень короткие, кажется, едва выше колен. Платья все были очень похожего кроя – как в «Трех мушкетерах», да, очень удобное сравнение, решила я. И если бы я могла поблагодарить художника по костюмам, я бы обязательно это сделала! Но увы, вряд ли мне теперь представится эта возможность. Да, платья были схожими, только темными. В основном разных оттенков коричневого и зеленого. Одно было серым, а вот красного или кирпичного цвета не было вообще. Интересно… Но ничего мне не дает. Одежда – последнее, чем стоит сейчас заморачиваться.

Но мысли не хотели соскакивать с простой и понятной темы.

Рубашки все были белыми, и их было неожиданно много. Длинные, мне показалось, до щиколоток, если не до самого пола, они все были похожи одна на другую – возможно, подумала я, их полагалось часто менять? В этом был смысл: здесь вряд ли принят ежедневный душ, а в его отсутствие единственный способ сохранить приемлемую чистоту – это менять одежду, хотя бы нижнюю. И кстати, вдруг сообразила я, от моей служанки потом совсем не пахло.

Что ж, это было неплохо – по крайней мере утверждение, что в средние века от всех несло потом и немытым телом, не соответствовало реальности. При том, что о чистоте здесь представления были очень своеобразными. Из того, что я успела увидеть – мало успела, выводы делать рано – это какой-то странный, параллельный нашему мир, но история и развитие общества везде должно идти одинаково.

Впрочем, мне еще повезло. Хотя бы здесь уже есть одежда и нахожусь я в каменном доме, а не в пещере, закутанная в шкуры, сидящая у грозящего угаснуть костра. Но можно ли говорить о каком-то везении, когда в одночасье ты лишился всего, что имел, и получил непонятную жизнь в непонятном мире? Вместе с квестом «останься в живых», и это касается не только отбора…

Здесь такая антисанитария, что половина из тех, о ком я успела узнать, мертвы, кто от, как говорили раньше, антонова огня, или, если более привычно, от сепсиса, кто от болезней. А король вряд ли был ранен на поле боя… Вот сейчас я жива и здорова и чувствую себя хорошо, возможно, лишь потому, что еще не растеряла деревенское детство на камнях загаженной городской мостовой. И я поняла наконец, чем тут пахнет – именно тем, о чем я в первую минуту и подумала, да, в европейских городах я видела уцелевшие туалеты, из которых раньше все падало прямо на улицу, в желобы, а потом закономерно стекало в реку, откуда брали воду – и мне всегда было интересно, да вот только руки так и не дошли узнать, были ли законы, требовавшие брать воду для питья выше города по течению. Зато я знала, что обычно воду эту брали не в реке, а в колодцах, их рыли в любом, даже стоящем на берегу озера или реки городе. Как раз потому, что вода в них, как правило, все же не заражалась фекалиями. Если, разумеется, не случалось паводка, а тогда – тогда эпидемия.

И по той же причине воду в то время не пили. Супы и похлебки ели, а пили или вино, или пиво – и то, и другое, я читала, было отвратительным по качеству и слабоалкогольным. Делали сидр – из всего, но чаще из яблок. Тоже совсем некрепкий, зато точно не зараженный и безопасный. Вот и эта мутная жидкость в графине должна быть разбавленным вином. Отвратительное, должно быть, пойло, но что делать, если жить без воды нельзя, а пить воду как она есть – считанные дни до мучительной смерти?

Что-то там еще было скверного в это время с едой? Соль есть, но она безумно дорогая… или так только там, где нет моря? Есть море здесь? Не факт, не факт. Приправы скудны и по большей части это травы вроде той же петрушки, перца нет или он не каждому по карману. Но это мелочи, к еде можно привыкнуть, есть вещи хуже, чем паршивая еда. Голод, регулярные неурожаи, и да, зимой холод такой, что временами захочется сдохнуть. Временами – с октября по апрель, потому что вряд ли здесь аналог нашего Кипра… Об образовании можно забыть. О том, что будет квалифицированная медицинская помощь, конечно же, тоже. О том, как мне быть, когда это юное тело напомнит о тех проблемах, которые существуют у каждой женщины с досадной периодичностью… не буду думать пока. Решу. Это, наверное, будет самым простым: использовать то, что придумано за сотню лет до тебя и еще никому не пришло в голову в это время.

Наверное, можно озолотиться… Или взойти на костер. Кто их знает.

Погружаться в воспоминания было спокойно. Исторические факты были чем-то, что связывало меня с близким и дорогим, с тем, чего у меня больше не было: моей жизнью успешной состоявшейся женщины, отличного специалиста, уважаемого человека, хорошей, смею надеяться, матери. Так что мне делать, бежать? Куда, и есть ли шанс у меня затеряться?

Допустим, Йоланду никто здесь не знает – что пока что является гипотезой и требует подтверждения. Можно выйти под покровом ночи, пойти в трактир, найти первого же крестьянина, кто уезжает из города, и напроситься к нему в служанки… но даже в моей голове план выглядел так себе. Начиная с моей хромоты – кому нужна хромающая служанка? – и заканчивая полнейшим отсутствием знания мной здешних реалий. И пусть меня даже наймут. Прикажут приготовить завтрак. Я понятия не имею, что здесь едят и как это принято подавать и готовить! И что сколько стоит. Я даже, пожалуй, вот так сходу и с дровяной плитой уже не управлюсь… и это просто готовка. А что я буду делать с одеждой? А если мне велят взнуздать – или как это называется? – лошадь? Я вообще-то боюсь лошадей…

Нет, бегство – неудачная мысль. Меня выгонят в первый же день, и какая тогда ждет меня участь – кабацкой девки? И есть ли разница, умереть от невежества лекаря городского или же деревенского? Или ты госпожа, или тебе везет так, как, без сомнения, повезло этой моей служанке, в противном случае твоя судьба крайне незавидна… как ни крути.

А я не то, ни другое. Я непонятно кто… и хотела бы я знать, чем же я так сильно прогневала в прошлой жизни какие-то высшие силы.

Высшие силы, за эту мысль я уцепилась. Здесь есть монастыри?

– Лучше бы я ушла в монастырь, – тут же проверила я свою версию. Служанка обернулась и рассмеялась.

– Милая госпожа, послушником? – Я нахмурилась. – Совсем как королева Элинор? Ох, я так любила эту легенду! Но ей удалось три года прожить мальчиком, прежде чем ее разоблачили!

– Куда мне до королевы, – пробормотала я, разрешая себе сделать еще один – преждевременный, но, похоже, весьма правильный – вывод. Здесь нет женских монастырей, иначе зачем королеве, какие бы причины у нее для этого ни были, выдавать себя за монашка? – Да, я тоже любила эту легенду…

У меня нет вариантов? Кроме как пока покориться и попробовать выжить. Завтра к вечеру…

Глава четвертая

Выжить. Не самая простая задача. В книгах, которые изредка мне попадались, все было до удивления просто – почти как в незатейливой игре, за которыми я коротала время в полетах. «Спаси рыбку»… Меня ожидало участие в шоу «Последний герой», причем весьма антиутопичном.

Выжить. Задача номер один. Мария Хлопова всего лишь заболела расстройством желудка – я горько усмехнулась, покосившись на графин. Мне хотелось пить, но воспоминание о судьбе несчастной девушки комом встало в горле.

Чаю хотелось просто до одури. И странно, вроде бы я должна мучиться без кофе, но нет, про него я почти забыла. А вот чай – чего бы я сейчас не отдала за чашку да хоть поганого «Липтона»! Только нет здесь чая, даже самого дрянного. Но должны быть травы, да и фрукты. Я, конечно, не смогу заставить слуг кипятить пустую воду – дохлый номер, не поймут, даже будь я королевой. Но будь я королевой с такими претензиями, может быть, не поволокут на костер, только не слишком ли это большая жертва – здоровье в обмен на спокойную жизнь?

Но вот бросить в воду травы или фрукты, и получится что-то вроде компота, морса или узвара… небольшая, но приемлемая страховка от фатальной дизентерии. Эту мысль стоило обдумать, но после.

Мне не давала покоя случайно пришедшая на память несчастная Мария Хлопова. Она прошла смотр невест, и это не понравилось некоторым знатным людям, у которых были свои понимания о влиянии на престол. Мария пустячно захворала, и ее никто ни о чем не спрашивал – только раз осмотрели врачи, чьи диагнозы те самые влиятельные люди тотчас переврали и изложили царю так, как им было угодно, и объявили девицу «к царской радости неугодной», и царь – а что царь, царь такая же марионетка, Марии дважды не повезло – покорно согласился отправить бедняжку по ссылкам на долгие семь лет. И даже после того, как заговор был раскрыт, после того, как ушлые деятели легко отделались по тем временам – кто отправился в вотчины, кто в монастырь, и так будучи человеком несветским, – мать царя опять прогнула властелина под свои капризы: нет и нет, чем-то ей Хлопова не угодила. Победившая всех соперниц Мария прожила еще десять лет и мирно почила все там же, в далеких ссылках. Впрочем, гораздо ближе к Москве, чем была отправлена изначально…

Хорошо, подумала я, примеряя перспективы к себе. Марию мне было искренне жаль, но такой вариант – со ссылкой – меня бы устроил. Но мне мало было отпущенных семнадцати лет, и Мария все-таки была, судя по всему, вполне здорова. А вот что со здоровьем у Йоланды – я не слишком представляла, и совсем не факт, что если меня куда-нибудь запрут, я поживу там сколько-нибудь долго.

Люди все-таки жадные до всего, что касается их лично. Особенно жизни – и если учесть, что судья Анастасия Еремина прожила бы еще приблизительно двадцать лет, столько ли мне и здесь отмерено?..

Однако оставим Россию. Византийский правитель из всего многообразия потенциальных императриц выбрал себе поэтессу Кассию. Та оказалась не промах и «уязвила императора словом» – замечательно, и жила своей жизнью, но то ли у жениха выбор был, то ли он по натуре был довольно сговорчив. Уязвить я могла, но не сократило бы мне это отведенные неизвестными силами дни? Кто знает, не укажут ли мне за это на плаху?

А Марфа Собакина, третья супруга Ивана Грозного, прожила после свадьбы недели две… А если обратиться к истории стран Европы? Анна Клевская, которую по портрету Генрих Восьмой посчитал красавицей, а по факту ужаснулся и шарахнулся, словно от прокаженной? Да, такой вариант меня тоже мог бы устроить, пусть придворные творят с королем что хотят, мне бы лучше забиться в тень и просидеть там все эти годы.

Хотя зачем мне такая жизнь? Моя деятельная натура еще не успела устать от многообразия, новых людей, обычаев, мест, но это там – там, где всего десять часов, и ты на другом краю света, и оставшиеся в занесенной снегом Москве знакомые смотрят фотографии пляжа с белым песком и поникшими от жары пальмами. Здесь поездка в соседний город превращается в событие жизни…

У меня была привычка забираться в огромное кресло, поджимать под себя ноги, раскладывать на столе материалы предстоящего слушания и заниматься их изучением. Сейчас я этого была лишена, служанка не поняла бы такой привычки.

Стоп, подумала я и даже потерла рукой глаза и лоб. На минуточку – стоп. У меня, похоже, кончились варианты и воспоминания хоть каких-то подробностей отборов царских невест, но зато у меня был гнев матери Йоланды – и этот гнев можно было считать за факт. Она так обозлилась на строптивую дочь, что надавала ей пощечин и потребовала вести себя в кои-то веки прилично, и если правда то, что я помню, а медики непременно должны осматривать всех невест, то у меня есть отличный шанс сойти с дистанции, не дожидаясь, пока меня решат устранить. Наверняка не самыми приятными методами.

Итак, если первый этап – это оценка – господи, как коровы на рынке! – невесты медиками и кем-то еще, то меня могут отправить домой из-за кривой ноги. Стоит на это надеяться? Наверное, нет, потому что рожать наследников кривая нога еще никому не мешала. В России, тогда еще на Руси, обращали внимание на плодовитость женщин в семьях невест, но тут это может не считаться за плюс. Первый этап по моему состоянию я могу и пройти, почему бы и нет. Я опять покосилась на служанку, которая торчала задом из сундука, не ворует она оттуда что-нибудь, интересно? Она не хотела такой участи прежней своей госпоже, но и мне она тоже ее не желает. Поверим. Поверим и сделаем так, чтобы доктора определенно посчитали меня… недостойной его высочества.

Моя мать – мать Йоланды – не знала собственную дочь, которую вышвырнула как некондиционный товар в сельскую глушь. За это спасибо. И, судя по всему, здесь нет никого, кто мог бы заинтересоваться странностями в ранее абсолютно адекватном поведении Йоланды. Столько лет я наблюдала, как подсудимые корчат из себя душевнобольных, что должна была чему-нибудь научиться. У меня преимущество – здесь точно не умеют диагностировать заболевания психики так, как там, где я жила раньше.

Но я не успела выработать стратегию поведения, поняла только, что мой истерический смех вызвал тогда правильную, нужную мне реакцию у матери Йоланды. Пусть даже я получу еще несколько оплеух, если такова цена двадцати лет жизни. Рискну, понадеявшись на то, что в худшем случае меня отправят на церковное покаяние, потому что, если судить по истории, сумасшедшие дома должны появиться намного позже.

Я услышала в коридоре шаги, приглушенные голоса, а потом отворилась дверь и на пороге возникла графиня. За ее спиной маячили двое мужчин, и я насторожилась.

– Пошла вон, – коротко бросила мать Йоланды служанке, и та подчинилась, успев бросить на меня озабоченный взгляд. – Осмотрите ее, – обратилась она теперь уже к одному из мужчин – высокому, похожему на половинку ободранного козла, и тот с готовностью затряс головой.

Бородка у мужика тоже была козлиной. В коридоре появился третий мужик, по виду сущий бандит, но лишь по виду. Кому как не мне было знать, что самые большие сроки получают те люди, на которых никто никогда бы и не подумал, и что бежать без оглядки стоит от незнакомца, которому хочется отдать все, что у тебя есть – и руку, и сердце, и банковский счет, а бывает, что крайне добропорядочный, уважаемый, обласканный академиями разных стран гражданин интересуется не счетами, а именно что руками… И прячет их в двух шагах от районного управления внутренних дел в темной воде закованной в камень речки.

Графиня закрыла дверь, и я осталась один на один с – докторами? Кого еще могли прислать для осмотра? Вероятно, это люди от короля, подумала я и спросила себя: а что будет, если они найдут меня немного не первой свежести?

Одеты доктора были – конечно! Здесь явно не в почете были яркие тона! – в темное. Короткие штаны до колен и что-то вроде стеганых курток, из-под которой у козлообразного выглядывал белый воротник. У других и того не было… хотя нет – было, но тоже темное. У них тут траур?

Я встретилась взглядом с козлообразным мужиком. Его помощник, совсем еще молодой парень, поставил на пол деревянный сундук наподобие тех, какими во времена моей юности обзаводились сантехники. Я не хотела даже гадать, какие там у них инструменты, но, пока доктор смотрел на меня, я демонстративно стащила с пальца один из перстней и показала ему.

Это было неплохое решение. Доктор стал странно задумчив. Должно быть, перстень немало стоил, и я поспешила закрепить впечатление.

– Я дам вам этот перстень, если вы скажете при дворе, что я уже недевственна, – заявила я, и доктор опешил так, что затряс бородой точь-в-точь как козел. Идеальное сходство.

– Ме-ме, – неуверенно начал он, и я даже глаза прикрыла, чтобы иллюзия была абсолютной. – Ме-ме… меня прислала ее сиятельство, ваше сиятельство, как вы себя чувствуете?

Я надела перстень обратно на палец.

– Ужасно, – призналась я. Отчего-то мне стало весело, хотя я и предположила, что это первый предвестник серьезного срыва. – Меня бросает то в жар, то в холод, иногда я не могу подняться с постели, сплю урывками, просыпаюсь и долго потом не могу заснуть, я не могу есть, не хочу пить, – вранье, я уже давно хочу пить, – меня раздражают звуки.

Этого мало, с досадой подумала я. Но, кажется, доктора и без того смутила моя откровенность.

– У вас… – проблеял он, но я решила, что ему рановато ставить диагноз.

– Я забываю, как прошел мой день. Я не помню людей, которых видела, и что я им говорила. Я роняю предметы, ночами я не чувствую рук. Меня бьет озноб, даже когда тепло, и если я все-таки сплю, то чувствую, что задыхаюсь. И меня пугают клоуны.

Клоуном, конечно, была сейчас я сама. И говорила, что приходило мне в голову, понимая, что это не болезни появились в последние времена, а наука сообразила их диагностировать как нечто, что подлежало лечению. Все неврологические заболевания я могла в этой эпохе исключить смело, но притвориться психованной дамочкой сходу мне мешало именно правдоподобие. Я же не бухгалтер Берлага, в конце-то концов…

Доктор важно покивал.

– Да-да-да, ее сиятельство так и сказала. Приступайте, господин Бак.

Грозного вида мужик согласно кивнул и повернулся сперва к помощнику, а я задумалась: этот паренек медик или его подручный? Чей это кофр, или как его верно назвать? Паренек принялся доставать из кофра подозрительной чистоты инструменты, и меня пугал не столько их вид, сколько то, что со мной собираются делать.

Не зарезать, это понятно, но – обречь на заражение крови, похоже на то.

– Поднимите рукав, ваше сиятельство, – пророкотал господин Бак, и я вцепилась в подлокотники кресла.

Кровопускание и клизма – такой же символ медицины, как в мое время – чаша, змея и красный крест. И клистир я бы выбрала с большей охотой, потому что меньше всего я хочу умереть не то чтобы рано, но очень мучительно.

Я подумала про Джорджа Вашингтона – того самого. Светило политики скончалось от рвения докторов, лишившись за пару суток половины всей крови. Я опять вспомнила про комаров и тайгу и позволила себе нервно хохотнуть.

Помогло, но не полностью. Доктор уставился на меня с изумлением, но паренек все так же бесстрастно выкладывал прямо на стол инструменты моей предстоящей пытки. Я же снова сняла кольцо, протянула его теперь уже господину Баку.

– Нет-нет, ваше сиятельство, за услуги цирюльника ее сиятельство уже расплатилась.

Я плачу тебе, чтобы ты не резал меня, идиот!

Инструменты, похожие на щипцы, опасную бритву и металлические емкости, конечно, ополоснули. Но этого было мало даже с учетом того, что их – маловероятно! – могли протереть спиртом. Я не могла вспомнить, как именно пускали несчастным кровь, но подозревала, что резали вену, и как после этого не истечь кровью совсем?

Сохранила ли история имена и количество жертв коновальского произвола? У меня под рукой больше нет «Гугла», и мне этого уже не узнать.

– Возьмите это, – приказала я сквозь зубы и бросила перстень цирюльнику, что примечательно, тот ловко поймал трофей, – и уберите от меня все это! – я ткнула пальцем в сторону стола. – Я буду кричать и скажу, что вы втроем воспользовались положением и хотели подвергнуть меня бесчестью. Мало того, что я графиня, я еще и должна завтра предстать на отборе перед самим королем.

В моем плачевном положении были плюсы, и я не могла их не использовать. Шантаж? Всего-то словами, и на войне хороши все средства, а я в самом прямом смысле сейчас сражалась за свою жизнь.

Мысль, что меня начнут кромсать грязными, нестерильными ножами, приводила меня в ужас. И вот теперь я начала чувствовать панику, смешанную с омерзением.

– Вы еще не передумали стать врачом, Дамиан? – спросил доктор у паренька. – Что же, тогда вот вам явный пример кипения крови. Она будет сопротивляться, держите ее.