Текст книги "Ваша честь"

Глава седьмая

Кажется, что-то я пропустила.

– И я сказала себе: Тина, он…

Тина, ее зовут Тина.

– Какого подмастерья?

– Ученика цирюльника, – Тина понизила голос. – Думаю, почему бы ее сиятельство допустила его в наш дом?

Наверное, она говорила о Дамиане, подумала я. Но что странного? Вряд ли графиня собирала местечковые сплетни, хотя как знать.

– Милая госпожа, вам стоит омыться, – теперь Тина почти шептала. – Не знаю, что удумала ее сиятельство, но колдун – плохой знак. – Пальцы-лоб. – Я добавлю в ванну благословенной воды. Она смоет дурной глаз колдуна.

Во все времена люди бежали от неизвестного, с раздражением подумала я. Жгли на костре невинных рыжих женщин, пытались поймать от привитого соседа халявный вай-фай. Было бы так все плохо, никто не взял бы этого паренька в обучение, и уж тем более доктор не прибегал бы к услугам господина Бака. А взгляд?..

– Колдунов не существует, – не слишком уверенно возразила я.

– Вы не видели, как человек обращается в птицу, – а вот Тина была совершенно уверена в своих словах и напугана. – Вы не видели, как он гасит огонь одним движением руки.

– А ты видела? – насмешливо поинтересовалась я. С улицы донеслись загадочные громкие крики, но наш разговор в комнате меня сейчас занимал больше.

– Видела, милая госпожа. Именно так все и было. Он погасил пламя, обратился в птицу. И все, кто был на площади, онемели от ужаса, только королевский стражник не растерялся и выстрелил в колдуна. Он так и упал на площадь – уже человеком. Не ушел от своей судьбы.

Если все было так, как она говорила, то мне стоило тоже задуматься, что мне грозило. Дамиан не взял с меня платы – хорошо это или плохо? Кольцо, конечно, забрали, но кто, и как быть с тем, что…

– Но он ученик цирюльника, – сказала я мне прекрасно известное, – значит, он не колдун. Кто бы взял в его в ученики?

– У господина Бака доброе сердце, – вздохнула Тина. – И он верит, что Дамиан не унаследовал проклятье отца. Но колдуны, они же такие.

Какие – такие, поморщилась я. Мне грозила какая-то опасность, но почему? Графине выгодно посадить меня на трон. Еще как ей это выгодно – так, что она решила подстраховаться и выпустить из меня драгоценную кровь для того, чтобы я потом все не испортила. Может быть, не в ее власти указывать, кто придет вместе с доктором? Колдовство здесь реально и оно передается по наследству? Нет, тогда бы и Дамиана давно отправили на костер, значит, у них есть веские доказательства – боже, какая же чушь! – что не каждый потомок колдуна колдун тоже? Это проявляется, это не скрыть?

Или все еще хуже, и оба – и доктор, и сам господин Бак – отлично знают, на что способен подмастерье, более того, это знает и графиня, и визит должен был что-то изменить в моей жизни?

Об этом мне было рано задумываться. Но опыт – опыт заставлял меня анализировать все, что я видела и что слышала. И сейчас у меня не было ни видеозаписей, ни результатов экспертиз, ни протоколов осмотра – даже проклятых свидетелей, которых я так ненавидела, не было. И с тоской я подумала, что уже не увижу тот судебный процесс, о котором втайне мечтали все судьи. Процесс без показаний свидетелей – участие их оставалось предусмотрено всеми законами, несмотря на то, что в людях с их предвзятостью и заблуждениями уже никто не нуждался. Показания свидетелей, те самые, порождающие судебные ошибки. Я уже никогда не войду в зал суда, где все, чем я буду руководствоваться, это наука. Бесстрастная, логичная, не дающая никаких осечек.

Добро пожаловать во времена «слово и дело», мрачно хмыкнула я. Но колдуны – кто это? Почему надо их опасаться?

И надо ли?

– Принеси мне поесть, – попросила я. – И… мне пора готовиться к вечеру?

Тина рассматривала меня так, словно впервые видела, но потом кивнула и вышла.

Вздохнув, я села в кресло и начала разглядывать повязку на руке. Мне было о чем подумать: что меня ждет, как мне себя вести… Было очевидно, что чем дальше, тем больше во мне прорывается судья Еремина, что не есть хорошо. Мне следует помнить, что девица должна держать глазки долу и не отсвечивать, украшать ее должны скромность и куча побрякушек, что танцы мне, если не изменяет память, не грозят – в эти времена танцы были привилегией короля и придворных, некий спектакль, остальные просто любовались и старались не умереть при этом от скуки. Хотя о чем я – у меня же больная нога. Я хромоножка. Меня точно никто и никогда не вынудит танцевать! Повезет, и придворный доктор найдет меня в некондиции, мать мою – Йоланды – сочтут не слишком хорошим примером того, сколько наследников трона должно доживать до половой зрелости, откопают какие-нибудь дефекты у отца…

Деревенская жизнь? Так ли уж оно будет плохо? В своем имении я могу понемногу превращать отсталость в цивилизованный островок, по идее, я там царь и бог, никто не мне указ? Сделать медицинский пункт, хоть какой-никакой, знаний на минимум у меня хватит, это программа средней школы и игры «Зарница», не говоря уже о курсе, который я прослушала, когда училась в автошколе, и массы, непостижимой массы прочитанных мной заключений экспертов. Можно научить детей грамоте. Элементарно облегчить жизнь себе и другим и научиться правильно хранить запасы, чтобы не умирать с голоду. Я знаю, как их хранить?.. Конечно, нет, но обязательно что-нибудь вспомню.

Это если крестьяне сами меня не зарежут, грустно подумала я. Благими намерениями, как известно, дорога вымощена прямиком в ад.

И если… Мне стало очень неуютно .

Если женщины тут имеют право владеть недвижимостью. Землей. Никто не сказал, что это так – да, никто, и вполне вероятно, что и не скажет, потому что для них это нонсенс. Я ничего пока об этом мире не знаю. Может быть, владеть любой собственностью здесь могут только мужчины или вдовы. Это раз. Два – кто сказал, что у меня есть имение? В самом деле, я точно знаю, что у меня есть мать, и она может владеть всем семейным имуществом. А может, есть брат, может быть, не один.

Нужно выяснить, что дозволено женщинам. Потому что вариантов было множество, и лишь некоторые из них мне представлялись приемлемыми. Возможно, у девушки два пути: замужество или… женских монастырей нет, никакого «или» нет тоже, и это очень, очень скверный знак, если говорить о положении женщин. Чаще всего так бывает там, где женщин воспринимают чуть лучше домашнего скота. Даже Всем Святым им служить не дозволено.

С другой стороны, женщины вполне свободно общаются с незнакомыми мужчинами, и даже без обязательного присутствия другой женщины. Это обнадеживало, но не слишком. Доктор может быть вообще не «мужчиной» в общем смысле этого слова, и цирюльник туда же. И подмастерье. Докторами ведь были большей частью простолюдины, неблагородное это занятие. Кажется, до сих пор в Британии хирург не считается доктором, или я не успела за своим родным миром, так быстро меняющимся?

Как здесь все устроено? Как узнать? Расспрашивать прислугу? Прикинуться потерявшей память? Сейчас я отыскать ответы на свои вопросы не могла, тем более, что и анализировала я с трудом. Надо поесть что-нибудь, утомленно подумала я, мне нужно восполнить силы после варварства, которое надо мной учинили, да где эта Тина? За смертью ее посылать!

И стоило мне о ней вспомнить, она наконец вернулась с подносом, полном еды.

Завтрак мой состоял из вина, которое, вопреки ожиданию, не ударило в голову, вполне аппетитных булок, кусков безвкусного жирного мяса, овощей – что-то похожее внешне на спаржу, только кислее, и надо признать, все это было сытным, если не обращать внимания на вкус. Тина смотрела на то, как я ем, кусая губы – не то чтобы она противно демонстрировала недовольство и всячески давала понять, что я должна «сама догадаться», нет, она занималась своими делами, но нет-нет, да и поглядывала на меня, но я понимала, что могу только предложить ей доесть, что осталось.

Я предложила, когда закончила завтракать. Но Тина сначала завершила подготовку моей ванны – несмотря на то, что я была считай что раздета, без всякий условностей в комнату зашли два мужика, поставили ведра с водой, Тина постелила прямо в ванну большую простынь, и только тогда я ее остановила, сказав, что вода должна немного остыть. Я действительно опасалась, что слишком горячая ванна откроет кровотечение в моей руке.

И пока Тина ела – не с моего стола, она переместилась в уголочек, к кушетке, я так поняла, она провела на этой кушетке всю ночь, – я постепенно осознавала, что в этом мире будет самым кошмарным.

Скука. Боже мой, вот этого я не вынесу. Скука – встал, поел, посидел, поел, посидел, потом лег спать. Ни книг – а учат ли здесь женщин грамоте? Если они даже в монастырь не могут уйти, читают ли они хотя бы писания? – ни прогулок, да и ехать некуда, просто некуда, в самом деле, может, попытаться стать компаньонкой – или как это называется – какой-нибудь придворной матроны? Вести ее хозяйство, если это мне позволят с учетом титула, заниматься хоть чем-то кроме еды и сна. Можно шить, но я ненавижу это занятие. Можно…

Тина доела, встала, быстро помолилась – да, можно еще ходить в церковь, но тоже не хочется, и это если здесь женщины допущены до таких святых мест, – и, как и обещала, побросала в воду какие-то травы, которые она достала из небольшой шкатулочки, стоящей на столике у стены, противоположной кровати. Я всмотрелась – там же было и что-то вроде нашего иконостаса, только никаких изображений святых, просто тоненькие длинные, сантиметров десять, золотые и серебряные палочки на подставочках, украшенные камнями, но расположены они были не хаотично.

С помощью Тины я забралась в ванну и вытянула как могла ноги. В процессе я смогла оценить и фигуру Йоланды – шикарная. Узкая кость, что немаловажно, и конституция ближе к астенической. Длинные ноги, узкие бедра. Мускулы были выражены достаточно слабо, что меня не удивило – вряд ли женщины здесь знали хоть какие-то физические упражнения. А мне и этого будет ой как не хватать…

Тина обмотала меня простыней, подлила пахнущую травами воду. Раненную руку я держала высоко, так, чтобы не намочить повязку. Услуги Тины оказались очень кстати – я могла не заморачиваться, как вымыть голову, все сделала она, и, надо сказать, на уровне отличных салонов. Она не использовала мыло, но что-то вроде маски нанесла, и пока моя шевелюра впитывала – интересно, что, но явно результативно – Тина мягко протирала меня, я не сопротивлялась. Ванна расслабляла, мысли утекали, на глаза набежали слезы – запоздалое принятие, кто я и что я была и есть теперь, и как было хорошо, что капли воды маскировали минуту моей слабости…

Я почти что обречена. Как ни крути, эти двадцать лет будут самыми ужасными в моей жизни.

Глава восьмая

Время текло как-то вязко. Слишком вязко, а может, это мне требовалась перезагрузка всего и вся.

Я выбралась из ванны, закутанная в еще одну простыню, как я надеялась, чистую, Тина усадила меня в кресло и принялась расчесывать волосы. Для многих – не жизнь, а мечта, но я даже обычный гигиенический маникюр в салоне переносила с трудом. Сорок минут! А окрашивание? Однажды я подписалась на модный «шатуш» и за четыре часа прокляла все на свете… Скука, скука!

– Тина? – окликнула я. – Как ты думаешь, чем я могу здесь заняться?

Она от неожиданности чуть не уронила гребень.

– Церковь? – попыталась я пояснить. – Благотворительность? М-м… я имею в виду: ходить на службу Всем Святым? Помогать обездоленным?

– Милая госпожа, это дело монахов, – удивленно проговорила Тина, и по ее тону я поняла, что сказала нечто немыслимое. – Да, Хакке мне рассказывал, что в деревнях и имениях господа устраивают Святые Дни, и тогда все, кто нуждается, может прийти и получить помощь, но… – Она осторожно и чудовищно медленно расчесывала мои пряди. – В Вельдериге ведь никто не голодает. Святой Орден заботится об этом, если у кого наступает крайняя нужда.

И хорошо это или плохо?

– Шить? – упиралась я. Кого мне было еще расспрашивать? – Играть на музыкальных инструментах?

– Милая госпожа умеет играть?

Хороший вопрос. В точку. Вот теперь Тина уронила гребень, наклонилась, подняла, и что мыла мне голову, что нет – как чесала, так и продолжала, но я решила не заострять на этом внимание.

– Нет, Тина, не умею…

– Шить не пристало благородной даме, ежели она не бедна, – наставительно и даже, кажется, укоризненно сказала Тина. – А играть – то пусть скоморохи играют.

– И что мне делать? – проворчала я, с трудом скрыв раздражение.

Нормальный человек из моего времени спросил бы – а что я делала в деревне. Разумеется, я все равно не ответила бы, но Тина загадочно протянула «м-м-м» и ничего не сказала.

Так все-таки, чем мне заниматься? Сидеть, наверное, на балконе, как Йоланда сидела в тот момент, когда в ее тело попала Анастасия Еремина, а потом по расписанию – есть, спать и причесываться. Господи, в моем мире в стародавние времена женщины были хоть чем-то заняты! Да что там, уже в эпоху Екатерины Великой женщины могли быть признанными учеными, а уж права быть монахинями, благотворительницами, да и просто вести хозяйство их никто никогда не лишал!

Я усмехнулась: что я там говорила, что мне повезло? Да лучше бы я попала в служанку! Не потому ли доктор и цирюльник, а также Дамиан, сочли меня умалишенной, потому что я наплела себе перспективы, сравнимые разве что с привычными мне «вот выйду замуж в Париж» и «дождусь, когда придет письмо из Хогвартса, ну и что, что мне тридцать, почта где-то потеряла его»?

– Я закончила, милая госпожа, – проговорила Тина и пошла к сундуку.

Видимо, мне предстояло наконец-то одеться.

Я знала, конечно, что это был долгий процесс, но даже не представляла, до какой степени! Сперва мы сменили – снова! – рубашку, и эта новая была куда тоньше прежней. Я бы сказала, что это был батист – но точнее понять я попросту не успела, потому что на нее почти сразу надели другую, почти такую же, но плотнее. И тоже белую.

А потом был корсет, по счастью, заканчивавшийся под грудью, а не заходящий на нее. И вот тут я возблагодарила и местные небеса, и местную моду: пытаясь сделать меня немного менее худой, нежели я была, корсет этот Тина не то что не затянула – он почти что болтался на мне. Да я счастливица! Если бы мне досталось тело пышечки, а мода требовала бы худобы и изящества, я бы тут же и задохнулась от попыток превратить меня в инстадиву. Что там постоянно ставили в упрек моим современницам – фильтры, грудь, бедра, брови? Вся красота веками перемещается с одной части тела на другую. Куда мы в этом десятилетии поставим акцент?

Затем последовала светло-коричневая юбка – похоже, из плотного шелка, но я бы не поручилась. Вискоза, как вариант, но откуда бы ей тут взяться, одернула я себя. Шелк или еще какая-то похожая на него местная ткань. Мне в прямом смысле этого слова придавали вес – я спрогнозировала еще килограмма три и приуныла.

Тина помогла мне сесть в кресло и натянула на меня бледно-розовые чулки. Тоже словно шелковые, плотные, и подвязала их широкими лентами прямо над коленями. До поясов и резинок тут пока не додумались, так что опытным путем выбрали самое подходящее место. По крайней мере, оттуда ничего не сползет.

А вот туфли мне очень понравились. Тряпочные… снова шелковые? – они были мягкими и ощущались практически тапками. Я вспомнила, как несчастные служанки разнашивали обувь для господ, и снова посчитала, что в теле аристократки я везунчик. Да, определиться с собственной судьбой мне было сложновато.

Затем меня снова поставили на ноги – в этот момент я почувствовала себя куклой – и надели еще одну юбку, бежево-золотистого шелка, вышитую спереди золотистыми же цветами и листьями. Она жутко, до раздражения шуршала при каждом моем движении, и я старалась шевелиться как можно меньше – так меня бесил этот звук, почти как пенопластом по стеклу.

За юбкой последовала – я подавила нервный смешок – еще одна юбка. Конца и края тряпочкам не видать. В очередной раз юбка шелковая, но ткань была очень плотной, из такой, подумала я, вполне можно сшить добротный плащ или куртку. Шоколадного, очень красивого, на мой взгляд, цвета, она вся была расшита золотыми листьями и оказалась ужасно тяжелой. Не знаю, сколько килограмм она весила – пять? Семь? Как я буду в ней двигаться? Меня словно тянуло к земле, и делать перерасчеты собственного веса в одежде уже не хотелось. Спереди эта юбка не сходилась, оставляя видимым приличный кусок нижней, и мало того, надев ее на меня, Тина ловко принялась закалывать ткань по бокам, так что вскоре я уже толком не могла опустить руки. Зато нижнюю юбку стало видно гораздо лучше.

Но это было еще не все. Закончив с нижней частью моего наряда, Тина надела на меня что-то вроде легкой короткой рубашки – из той же ткани, что и верхняя из моих нижних юбок. От этой конструкции я скрипнула зубами. Я всегда ненавидела сложные многослойные наряды – принцип «капусты» предполагает комфорт, то есть то, о чем здесь можно благополучно забыть. Пока я проходила пять стадий принятия неизбежного, Тина принесла воротник – широкий, кружевной, жесткий и чудовищно неудобный, и у меня моментально зачесались и шея, и грудь. Но меня, конечно, не спрашивали, и возражения по поводу придворной моды слушать бы тоже никто не стал. Случай с доктором показал мне наглядно и даже нательно, что этот мир к прогрессивным взглядам не готов и договариваться здесь бесперспективно.

И уже когда я решила, что с меня хватит, Тина оглядела меня критически и надела на меня что-то вроде куртки из того же шоколадного шелка, что и верхняя юбка. Куртка была так же вышита и такая же почти что тяжелая, с отвратительно жесткими манжетами, от которых прогнозируемо зачесались запястья.

Я начала считать до ста. Старый метод успокоиться превратился в счет до двухсот, потом до пятисот, потом я просто плюнула. Тина расправила мне рукава с прорезями и принялась вытаскивать в них рукава рубашки. Вышло, наверное, даже красиво, но все это заняло едва ли не час, а Тина была педантична.

Я поняла, чем тут в основном занимались дамы. Два с половиной часа из всего светового дня можно было смело выкидывать. Те самые два с половиной часа, которые средний житель крупного города тратит в день на дорогу от дома до работы и обратно.

И когда я осмелилась предположить, что мои мучения на сегодня закончились, Тина усадила меня в кресло прямо перед столиком, извинилась и вышла, пообещав скоро вернуться. Я сидела с прямой спиной, пытаясь как-то приноровиться и устроиться поудобнее, тело мое в корсете болталось как яйцо в скорлупе, я заподозрила, что чесались аристократки вовсе не от вшей, а от проклятых манжет и воротников, затем я едва не застонала, подумав, что будет, когда мне приспичит по насущным делам. Невесты в туалете ресторана с подружками и распахнутой дверью? Вот теперь это даже и не смешно! Тина вернулась, но не одна, а с высоким тощим господином, который нес в руках большую и сразу мне не понравившуюся шкатулку. Вопросов я никаких не задавала: судя по поведению Тины, все происходящее было для нее рутиной, и мои расспросы выглядели бы крайне странно. Так что я просто сидела и ждала – и да, это был парикмахер, и мне предстоял еще один этап «прихорашивания».

В детстве бабушка заплетала мне две косички и подвязывала их «корзиночкой». Прическу эту я искренне ненавидела, но кто будет спрашивать младшеклассницу? Те мои ежедневные муки были просто ничем по сравнению с тем, что меня ждало в этом мире.

Меня расчесывали, заплетали, завивали, затем волосы взбивали, закалывали, опять завивали – и я чувствовала омерзительный запах паленых волос. Мне хотелось этого горе-куафера убить, но когда я представила, что меня не отпустят и не задержат за особо тяжкое, а просто вздохнут и приведут нового, и тот начнет все сначала – сдержалась. Все равно волосы уже не спасти, но второй раз эту процедуру я в прямом смысле боялась не пережить. Пока меня мучили шатушем, в руках у меня был хотя бы смартфон.

Наконец все было готово – я сидела и боялась в это поверить. Тина подала мне зеркало – оказывается, здесь есть зеркала! Я разглядывала глядящую на меня худенькую глазастую девушку и думала, что в мое время она бы могла быть моделью. Причем не просто вешалкой для платьев, а той, которая становится лицом люксовых брендов на долгие годы. Волосы мои спереди и сзади собрали в высокий пучок, а пряди по бокам завили, и те вислыми ушами спаниеля обрамляли теперь мое лицо.

И только тогда настало время драгоценностей. Проводив парикмахера, Тина подавала мне их буквально с благоговением, и я ее понимала. Я не любила никогда такой стиль, но признавала – для тех, кому нравится подобное, они были красивы.

И, вне всяких сомнений, они были очень, очень, очень дорогими.

И увесистыми.

Бедные мои уши! Я чуть не застонала, когда надела сережки. Нет – серьги. Грозди прихотливых золотых цветов, тяжелые до такой степени, что у меня начала болеть голова. Колье хотя бы болталось на шее, но мочки! Если я забудусь и тряхну головой, останусь, пожалуй, не только хромой, но и одноухой…

Затем я сменила «повседневные» кольца на «парадные», и теперь я была готова к визиту в королевский дворец.

Мне было тяжело, неудобно и очень душно. День сегодня вообще был жаркий, солнце шпарило лучами в каменный город, раскаляя его до легкой дымки, мне казалось, что это марево висит над крышами и чуть дрожит. И я вообразила, что я просто в судейской мантии, и сделала шаг. Я и плюс как минимум десять чужих килограмм. Беременной ходить мне было намного легче.

Расправить плечи, голову держать прямо. Серьги при каждом движении угрожающе раскачивались, одежда шуршала. Голову держать прямо! Если совсем невмоготу, закрыть глаза. Но запахи, звуки, нога и грудь, к счастью, не так уж и сдавленная корсетом, мешали – или напоминали, что надо быть осторожнее и больше молчать. Когда я прибуду в королевский дворец, у меня будет время осмотреться и понять, как стоит вести себя благовоспитанной высокородной девице.

А пока я впервые в своей новой жизни вышла за пределы комнаты, где почти уже начала чувствовать себя как дома. И взирала на эти пределы с любопытством.

За этими пределами меня что-то ждало, хорошее же или плохое. Увы, но последнее вероятнее.