Текст книги "Робинзон Крузо"

Глава седьмая
Козочка

Да, единственное, что было у него в избытке, – это время. Зато все остальное – порох, пули – следовало беречь. Но понял Робинзон это не сразу. Он ежедневно выходил на охоту и стрелял любую птицу, годящуюся в пищу. Стрелок он был неважный и, прежде чем добыть дичь на обед, тратил немало зарядов. Подсчитав свои запасы, Робинзон ужаснулся. Их хватило бы при такой расточительности на месяц-другой, не больше. А потом предстояло питаться лишь плодами с деревьев и корешками трав. Так недолго превратиться в настоящего дикаря.

Осматривая окрестности острова, Робинзон нередко забредал достаточно далеко и даже оставался ночевать там, где его застала быстро упавшая темнота. Прикорнув под деревом или просто на песке, он нисколько не опасался нападения дикого зверя, которых, как он убедился, здесь не было, и тем более людей: остров был необитаем. Как‑то Робинзон, преодолевая цепь высоких холмов, отделяющих побережье от сердцевины острова, оказался над крутым обрывом. Внизу расстилалась просторная долина, на которой паслось стадо диких коз. Пугливые эти животные не видели Робинзона, стоявшего высоко над ними на скале, и спокойно щипали сочную траву. Первым же выстрелом он убил козу. Остальные брызнули в разные стороны и мгновенно скрылись в ближних зарослях. Спустившись вниз, Робинзон увидел маленькую белую козочку, которая смирно стояла около убитой матери. И когда Робинзон взвалил тушу козы на спину и понес ее домой, козочка побежала следом. Так они и добрались до его убежища. Козочка доверчиво терлась о ноги Робинзона и жалобно блеяла.

– Ты голодна? – спросил Робинзон. – Но чем же тебя кормить, малышка? У меня нет молока.

В этот момент ему и пришла в голову мысль отловить несколько коз, приручить их и доить. «Непременно устрою загон», – решил он.

Но чем же сейчас насытить козочку? Робинзон размочил в воде найденные на утонувшем корабле сухари и поставил перед ней миску с этой кашицей. К его удивлению, малышка принялась с жадностью уплетать незнакомую еду. Так у Робинзона появился еще один бессловесный дружок.

Глава восьмая
Попугай

Как ни странно, но жизнь на необитаемом острове постепенно налаживалась. И все же иногда Робинзона охватывала острая тоска по прошлой жизни, по людям. Как же ему хотелось услышать свое имя, вылетевшее из человеческих уст! Имя, которым его звали родные, друзья, соседи. Но беднягу окружали только звуки природы. Шелест ветра. Шум прибоя. Шорох песка и скрип камешков под ногами. Гортанные крики птиц. И тогда у него невольно вырывались горестные слова: «Ах, Робин, Робин! Бедный Робин Крузо!»

В тот день Робинзон Крузо отправился в путешествие вдоль берега моря. Он собирался подыскать подходящее местечко для загона, где много травы и можно держать стадо коз. Прогулка оказалась очень приятной. Правда, солнце пекло нещадно. Однако сделанный из козьей шкуры зонтик защищал его от солнечных лучей. К тому же он старался держаться в тени, которой щедро делились густые кроны деревьев.

Долгая прогулка утомила Робинзона. Он отыскал тенистое местечко под разлапистым деревом и с наслаждением растянулся на мягкой траве. Знойный воздух был недвижим. Неуловимый звук звенящей тишины, казалось, закладывал уши. Глаза Робинзона сомкнулись сами собой, и его охватила сладкая дрема. «Ах, Робин, Робин. Бедный Робин…» – бормотал он, засыпая. И снова снились ему далекая Англия, уютный дом, где он сидел у камина в кругу своих родных.

Сколько времени он проспал? Час? Два? Вдруг его разбудил чей‑то скрипучий голос.

– Робин! Бедный Робин! – раздалось над головой.

Робинзон Крузо вскочил и в испуге стал оглядываться. Никого! Наверное, приснилось. Но, встревоженный, он уже не мог успокоиться и стал обшаривать кусты, держа наготове ружье.

– Ах, Робин, Робин! – снова донесся до него откуда‑ то сверху жалостливый голос.

И тут Робинзон Крузо заметил в густой зелени попугая. Он топорщил яркие перья и прищелкивал костяным клювом, вновь и вновь картаво приговаривая:

– Р-робин! Ах, Ррр-робин!

Сам не зная почему, Робинзон Крузо протянул руку и позвал:

– Попка! Иди ко мне!

И пестрая птица доверчиво слетела с ветки и уселась ему на плечо, с любопытством заглядывая в глаза.

Осторожно, стараясь не спугнуть попугая, Робинзон Крузо подхватил свою сумку и поспешил обратно к своему убежищу. Кажется, у него появился новый товарищ и – о чудо, ниспосланное небом! – собеседник.

Глава девятая
Столы и стулья

В углу ограды у Робинзона лежала груда досок – остатки обшивки корабля. Пора было приниматься за обустройство дома. Конечно, странно было бы называть нелепую палатку домом, но Робинзон уже привык к этому. Он так и думал: «Пора домой» или «Вот я и дома».

Первым делом он принялся мастерить стул, вернее, трехногую табуретку. Это представлялось ему самым легким. Но все оказалось не так‑то просто. Прошла неделя, прежде чем изделие приняло более или менее знакомую форму и надежную устойчивость. Но, почувствовав уверенность, Робинзон теперь принялся за стол. Потом соорудил и полки.

Дело наладилось. Теперь он взялся за домашнюю утварь и всяческие орудия труда. Вместо круглой миски у Робинзона получилось небольшое корытце. Но и его он выжигал и долбил дня четыре. Зато деревянную лопату он так ловко выстрогал, что и сам залюбовался. А вот с тачкой пришлось повозиться основательно. Труднее всего было круглить колеса. Деревяшки все время раскалывались, пока не нашлось какое‑то крепкое дерево, ствол которого напоминал скорее железный столб. Однако терпения Робинзону было не занимать. Он выиграл спор с железным деревом, набив мозоли на ладонях. Зато колеса получились на славу. Теперь, устраивая подземное хранилище для своих запасов, он уже не выносил землю в парусиновом лоскуте, а выкатывал на груженной доверху тележке.

Но обнаружилась новая беда. Земляной потолок подвала начал проседать и готов был вот-вот обвалиться. Струйки земли просачивались сквозь трещины. Надо было подпереть чем‑нибудь ненадежный свод. Робинзон размышлял недолго. Он подпер потолок деревянными столбами, протянув поверху каждого крест-накрест широкие доски. Получился даже не подвал, а просторный зал с торжественной колоннадой. Робинзон перенес сюда свои припасы, упакованные в свежесколоченные ящики или в набитые битком полотняные узелки и мешочки. Устроил несколько маленьких полочек, чтобы то из провизии, что могло намокнуть, поднять повыше от земляного пола. В этой пещере он частенько ночевал, чувствуя себя здесь в безопасности. Здесь же он и заполнял время от времени страницы своего дневника.

Но именно в связи с этим появилась еще одна надобность. На острове начинало темнеть в семь часов, и Робинзон вынужден был ложиться спать непривычно рано. Но ни свечей, ни воску у него не было. Значит, нужно сделать какой‑нибудь светильник. Решение пришло быстро. Он вылепил из глины небольшую плошку, обжег на солнце. Благо, оно здесь палило нещадно, будто желая расплавить землю. Плошку он наполнил козьим жиром и опустил туда обрывок старой пеньковой веревки. Огонек на кончике пеньки был слабым и робким. Но даже при таком неверном свете Робинзон мог теперь читать или писать свой дневник, в котором записывал все, что происходило с ним за день.

Хозяйство Робинзона росло и ширилось. Теперь он уже с полным основанием мог говорить: «Мой дом».

Глава десятая
Ячменное зернышко

Как‑то, перебирая вещи, принесенные с потерпевшего крушение корабля, Робинзон наткнулся на небольшой мешочек с ячменными зернами. Угол мешочка был проеден крысами, все зерно высыпалось, и осталось всего несколько зернышек. Он вспомнил, что на борту корабля была любимая матросами птичка, это и был, вероятно, ее корм. Недолго думая, Робинзон вышел из дома и прямо тут же вытряхнул мешочек.

«Зашью, – рассуждал он, – и насыплю туда порох». Он так и сделал да и забыл думать о той горстке зерен, что высыпал на утоптанную площадку перед домом. А тут зарядили дожди. Робинзон на целый месяц превратился в затворника. Сооруженный им из козлиных шкур зонтик не спасал от ливня, бьющего струями, как хлыстом. Пришлось пережидать непогоду под крышей. Впрочем, это не доставляло ему больших неприятностей. Ведь на полке над столом стояли книги с корабля, среди которых была Библия в потертом кожаном переплете. И Робинзон с удовольствием читал страницу за страницей. Но вот дожди кончились, и опять пришли знойные дни, когда распаленное солнце, казалось, ни на миг не хотело окунаться в море.

Робинзон вышел наружу и обомлел. Прямо перед его домом тянулись из земли несколько зеленых стебельков. Что это за растение вдруг выросло прямо перед порогом? Осторожно ступая, Робинзон на всякий случай обошел ростки стороной. Каково же было его удивление, когда всего через несколько дней под благодатным солнцем и в щадящей тени от ближней скалы ростки заколосились. Тут он и вспомнил о нескольких ячменных зернышках.

И в тот же миг почему‑то подумал, что уже давно не ел хлеба. И ему неожиданно припомнился кисловатый запах теста в квашне, а потом и жаркий вкус свежеиспеченного каравая. Робинзон присел на корточки и любовно погладил шершавые колоски.

– Это подарок неба! – прошептал он.

Вскоре ячмень созрел, но зерен оказалось так мало, что глупо было толочь их в муку – намелется горстка! А еще глупее сварить ложечку каши и съесть в один присест.

Робинзон давно смирился с тем, что придется провести на острове годы и годы, а то и всю жизнь. Значит, времени у него много. А здесь, под ежегодным жарким солнцем, стоящим в зените, можно, кажется, собирать урожай каждые три месяца. И он снова посадил собранные зерна, только теперь аккуратно вскопав грядку, огородив ее небольшим частоколом и, на всякий случай, накинув сетку от птиц.

А тем временем принялся ладить ступку, чтобы размалывать, а точнее, толочь зерно, и складывать небольшую печь. Для тепла она ему была пока не нужна, а вот выпекать в ней хлеб будет сподручно!

Выдолбить камень для ступки ему было не под силу. И тогда он приспособил под ступку большую колоду из твердого дерева. Углубление в нем пришлось выжигать. Много возни было и с печью. Вернее, с очагом, выложенным по краю хорошо обожженными четырехугольными плитами.

Какой же восторг вызвала первая, кривоватая, испачканная в золе лепешка! Настоящий хлеб!

– Как же я мог не ценить это восхитительное кушанье в моей прошлой жизни! – восклицал Робинзон, отламывая кусочек за кусочком от пресноватой лепешки и старательно ссыпая на ладонь драгоценные крошки.

Дневник

16 апреля. Давно я не трогал страниц своего дневника. Все дни заняты были обустройством моего одинокого быта. И вот на днях чуть было не пропали все труды мои, не рухнуло все дело рук моих. Да и сам я чудом остался жив.

Третьего дня случилось землетрясение! Но расскажу по порядку. Я спал в своей пещере, когда мне прямо на голову посыпалась земля. Не успел я опомниться, как затрещали и рухнули два столба, поддерживавшие потолок. Остальные столбы качались и скрипели. Я выскочил наружу. Земля под ногами у меня ходила, будто палуба корабля в шторм. Деревья скрипели, высокие гибкие пальмы раскачивались и кланялись чуть ли не до земли. Три сильных толчка один за другим сотрясли все вокруг за несколько минут. Я не удержался на ногах, упал и покатился к корням кряжистого дуба. И это меня спасло. С ужасающим грохотом откололась и рухнула вниз целая вершина ближней скалы. Обломки камней упали дождем, усеяв все вокруг. Несколько острых осколков впилось прямо надо мной в ствол дуба.

Океан всколыхнулся. Гигантские волны обрушивались на берег. Ничего подобного я раньше не видел. Мой казавшийся таким мирным и тихим остров просто взбесился. Я видел, как с соседних холмов неслись стада диких коз. Чайки с криками носились низко над потемневшей водой. Но стихия как внезапно вскипела, так же неожиданно и успокоилась. Хлынул дождь. Он зарядил надолго. Вот уже неделю я не выходил из дома. Но сегодня, кажется, солнце ласково, и день обещает быть ясным.

В душе у меня наступил мир. Странно, неужели я смирился с мыслью навсегда остаться здесь?

Глава одиннадцатая
Первая неудача

Все удавалось Робинзону. Но ничто не приносило счастья. День и ночь он мечтал вырваться отсюда и добраться до благословенной Англии, услышать голоса родных, увидеть их лица, обнять. И он решил сделать лодку.

Эта затея казалась ему не такой уж безумной. Давно как‑то читал он о том, как делают свои пироги дикари. Эти их лодки-долбленки, сделанные из цельного ствола дерева, оказываются такими прочными и устойчивыми, что позволяют им пересекать моря, переплывать с острова на остров и даже на материк.

Предстояло найти подходящее дерево. Робинзон обошел с топором окрестности и в конце концов отыскал нужное ему. Это был огромнейший, может, и столетний, кедр. Много дней ушло, прежде чем Робинзон свалил дерево. Очистив его от ветвей, он отделил от ствола самую толстую часть длиной метра три. На это ушел месяц. Теперь предстояло придать колоде форму лодки и выдолбить ее внутри. Выжигать огнем, как это делают иногда туземцы, он не решился – можно сжечь будущую лодку дотла. Не сидеть же над ней дни и ночи напролет! Пришлось орудовать сначала топором, а потом молотком и стамеской. Три месяца день за днем Робинзон приходил к своей лодке и долбил, долбил. И вот перед ним лежала на земле чудесная пирога. Она смело могла поднять человек двадцать пять, а значит, и весь груз, который понадобится в долгом плавании.

Оставался, казалось, пустяк – спустить лодку на воду. И тут Робинзон понял всю гибельность своей глупой затеи. До берега было метров сто. И такую лодку донести могла бы целая орава, а Робинзон был один. Но он не унывал. Пригорок, на котором стояла лодка, был чуть выше уровня воды в океане. Значит, нужно устроить гладкий склон, по которому это чудесное судно само соскользнет в волны океана.

И Робинзон, не колеблясь ни минуты, принялся за дело. Он копал и копал, устраивая пологий спуск. Слежавшаяся земля не поддавалась деревянной лопате, и Робинзон иногда к концу дня успевал снять лишь крохотный слой почвы. Многих трудов стоило ему это сражение, и все же он победил! Теперь лодка стояла на вершине холма перед крутым склоном. Оставалось только подтолкнуть ее. Но это как раз и оказалось ему не под силу. Тяжелая пирога словно приросла к месту. Даже пошевелить ее не удавалось.

Однако не так‑то просто было заставить Робинзона отступить. Если нельзя лодку подтянуть к воде, так пусть вода придет к ней! И он решил прокопать от берега до лодки канал. Сгоряча он и начал было копать. Но когда прикинул, сколько времени потратит на эту работу, испугался. Ведь канал должен быть достаточно широк и глубок, чтобы лодка свободно плыла по нему. А на такую работу уйдет не менее десяти лет!

Пришлось отказаться от этой безнадежной попытки. Но еще несколько лет Робинзон навещал свою несбывшуюся мечту и наблюдал, как под дождями превращалась она в гниль и труху. Трава и кусты прорастали сквозь разваливавшуюся лодку, скрывая ее под своей буйной зеленью.

Но и эта неудача пошла на пользу. Робинзон понял, что глупо приниматься за работу, не рассчитав, хватит ли сил довести ее до конца.

Дневник

4 мая. Опять неудача! Вчера ловил рыбу и не поймал ни одной съедобной. Удочку я сделал сам. Это оказалось очень просто. Срезал в лесу гибкий прут, леску свил из волокон старой пеньковой веревки. Правда, крючков у меня не было. Впрочем, они и не понадобились. Рыба здесь такая доверчивая и жадная, что ловится на кусочек жареной козлятины, привязанной к леске. Ухватив добычу, эти подводные хищники ни за что ее не выпустят, хоть поднимай их в воздух высоко над водой.

Обычно таким способом я ловил достаточно рыбы и сушил или вялил ее на солнце. Но вчера я поймал, представьте себе, маленького дельфина! Конечно же, я его отпустил. Уплывая, дельфиненок еще долго высовывался из воды, словно благодарил меня.

Записываю этот забавный случай, чтобы не казалось, будто я тут только тружусь с утра до вечера, не успевая даже поскучать на солнышке у воды или повеселиться.

Да, совсем забыл. На прошлой неделе я нашел на берегу большую черепаху. Странно, но до сих пор я не видел ни одной, хотя они на моем острове совсем не редкость. Впрочем, я узнал об этом позже, когда обходил остров вокруг. Побывав на той его стороне, я встретил их великое множество.

А эту черепаху я решил съесть на обед. Прошу не судить меня строго. Здесь, на острове, я все‑таки вел дикий образ жизни и ел всякую живность. Не то вряд ли мне удалось бы выжить. Тут, уверяю вас, не попадаются на каждом шагу ни овощные базары, ни мясные лавки. Жареная черепаха оказалась на редкость вкусной. Может быть, оттого, что до сих пор я питался только козлятиной и пойманными в силки птицами.

Глава двенадцатая
Молочная ферма

Шел одиннадцатый год заточения на необитаемом острове. Для козочки Робинзона это была целая жизнь. Она выросла, состарилась и умерла. «Хорошо бы завести и другую», – подумывал Робинзон. Но поймать козленка ему не удавалось, хотя не раз он подстреливал взрослого козла или козу. Однако и охота скоро могла прекратиться. Совсем истощился его скудный запас пороха и дроби.

Тут и пришла в голову Робинзону отличная мысль – постараться отловить пару коз и молодого козла. Они дадут потомство, и получится настоящее стадо. Тогда он будет обеспечен не только мясом, но и молоком, и шкурами. А последнее тоже было кстати. Рубашки и камзол, что когда‑то были привезены с затонувшего корабля, постепенно превратились в лохмотья, а то и истлели прямо на плечах.

Недолго думая, Робинзон принялся строить ловушки. На том месте, где обычно паслись козы, он вырыл глубокую яму, прикрыл ее сплетенной из лиан крышкой и насыпал сверху хлебные крошки. Теперь у него было достаточно хлеба – недалеко от дома простиралось хорошо вспаханное хлебное поле. Несколько раз взрослые козы попадались в эту западню, но стоило Робинзону приподнять плетенку, как пленницы выпрыгивали и пускались наутек. Лишь когда в яму свалились трое козлят, их удалось, сначала связав, вытащить наружу.

Теперь надо было устроить прочный загон. Прежде всего он начал поиски подходящего места, где было бы достаточно травы и свежая пресная вода. Такое место нашлось совсем недалеко на полянке, в тени высокой скалы. Но загон должен был быть просторным, рассчитанным не только на трех молодых козочек. Робинзон предполагал развести большое стадо, а для этого требовалось не полениться и огородить весь просторный луг с мелкими прозрачными ручейками.

– Ничего, ничего, – приговаривал он, сбрасывая на траву охапки вырубленных кольев, – и года не пройдет, как к моим козлятам прибавится дюжина таких же чудесных попрыгуний.

Он почти угадал – спустя полтора года в загоне блеяли двенадцать коз, не считая козлят. Теперь у него был постоянный запас козьего мяса и молока. А козлята так приручились, что их уже не надо было держать в загоне. Они, словно собачки, ходили за Робинзоном по пятам.

Надо было видеть эту забавную картину. Впереди шел странно одетый длинноволосый человек. На голове у него была напялена высокая остроконечная шапка из козьего меха. Камзол и короткие штаны, сшитые из шкуры длинношерстого козла, блестели на солнце. А над головой этот человек держал огромный зонтик, обтянутый тоже козлиной шкурой мехом наружу, чтобы при сильном дожде потоки воды не застаивались, а тут же стекали вниз. Спасал зонтик и от нещадно палившего солнца. И вот за этим на первый взгляд забавным чучелом доверчиво семенили блеющие белые и пестрые козлята с едва пробивающимися упрямыми рожками. У ног этого широко шагавшего человека вилась и чуть постаревшая собака. Она, конечно, считала себя его главным другом. И была права.

Дневник

19 июля. Мне что‑то нездоровится. Так зябко, будто на улице наша английская зима со слякотью и сыростью. На самом деле у нас тепло, летнее жаркое солнце. Но озноб не проходит. Мой пес явно обеспокоен. Он впервые видит хозяина хворающим и старается развеселить меня. Виляет хвостом, повизгивает, лижет языком в нос.

А я страшно боюсь расхвораться. Ведь у меня нет ни лекарств, ни сиделки. Головная боль не оставляет. Ночь почти не спал. Меня лихорадило, бросало то в жар, то в холод. Весь день пролежал в постели. Ни есть, ни пить не хотелось. Да если бы и появилось такое желание, я не смог бы исполнить его. В моей пещере уже не было ни капли воды, ни крошки пищи.

Опять трясла лихорадка.

Мне вдруг представилось, что болезнь послана мне в наказание. Словно кто‑то огненный, спустившийся с неба вещает: «Помни, что все испытания, посланные тебе, не случайны! Только искреннее раскаяние спасет тебя!» Я вдруг вспомнил, что Провидение было ко мне благосклонно. Весь экипаж нашего затонувшего корабля погиб. В живых остался только я. Так как же я смел унывать, ступив на берег этого острова! Случившееся со мной я полагал ужасным несчастьем, а на самом деле ведь это было спасение!

И будто по мановению чьей‑то руки я почувствовал, как силы возвращаются ко мне. Наутро, немного освеженный сном, я поднялся. Боясь, что приступ лихорадки может повториться, я вышел наружу и принес плошку воды и кусок вяленого мяса. И опять заснул глубоким сном. Только к вечеру мне стало намного легче. И я с удовольствием подкрепился печеными черепашьими яйцами…

Эта запись в дневнике была последней. Нет, нет, Робинзон был жив и чувствовал себя прекрасно. Просто кончились чернила, а делать их из какого‑нибудь древесного сока он так и не научился.

Впрочем, это его нисколько не расстраивало. Вскоре начались такие события, что Робинзону уже было не до дневника.