Текст книги "Сладостное забвение"

– Утопить в алкоголе.

И мы выпили.

Глава шестнадцатая

Не вижу в космосе ничего настолько же многообещающего, как вид с вершины колеса обозрения.

– Элвин Брукс Уайт[48]48
  Американский писатель и эссеист (1899–1985). Цитата из произведения «Точки моего компаса» (1962).


[Закрыть] –

Елена

Вторая бутылка пива теплой лужей свернулась в моем животе, и голова начинала кружиться.

Я слегка захмелела и решила перейти на воду. Никогда не пила много на людях: алкоголь развязывал язык, и я боялась того, что скажу или сделаю. Что если я вдруг сболтну лишнего? Милашка Абелли и алкоголь несовместимы. А я боялась взять и резко нырнуть в этот мир, показав всем свое настоящее «я», и не была уверена, что давний страх когда-нибудь вообще пропадет. Когда тебя с детства воспитывают определенным образом и хвалят за отыгранную роль, выбраться из фальшивой оболочки становится почти невозможно.

Адриана мою точку зрения явно не разделяла, поскольку была уже очень и очень пьяна. К счастью, в такие минуты она делалась нехарактерно тихой и только ела больше и менее аккуратно, чем в трезвом состоянии.

Вскоре приехали и остальные гости, так что ресторан почти полностью заполнился. Руссо сидели с Руссо, а Абелли, конечно, предпочитали Абелли, за исключением Адрианы, которая устроилась рядом с Николасом, вместе с его дядюшками и их женами. Я знала, что мать Николаса умерла, когда он был подростком, а отец погиб во время разборки, устроенной Занетти в подконтрольном им ночном клубе.

Это было местью: отец Николаса нагрел семью Занетти в бизнесе, что неудивительно.

Было странно сидеть за столом без Адрианы, но ей предстояло стать Руссо меньше чем через две недели. К горлу подкатил ком.

Я сидела возле Тони, пребывающим в хорошем настроении. Правда, правая рука брата была забинтована, и он постоянно просил меня налить ему чего-нибудь выпить, передать соль или разрезать стейк. И просил каждый раз с таким воодушевлением, словно ему даже нравилось новое «нездоровое» состояние. Я начинала сочувствовать Дженни, вне зависимости от ее списка измен.

Родители, бабуля, Доминик и Бенито тоже сидели с нами. Беседа шла ровно и монотонно, мужчины разговаривали о работе – папа́ владел множеством различных заведений: от стрип-клубов до прачечных (хотя последние были, вероятно, лишь ширмой для упаковки и распространения наркотиков) – или о ставках в нелегальных боях.

Кстати, Джианна повелевала светскими беседами, заставляя Абелли общаться с Руссо и наоборот. Она выглядела как Барби. Розовое платье с тонкими бретельками, высокий хвост и легкий розовый макияж. Она была харизматичной и независимой – теперь, когда я считала, что она спала с Николасом, я обращала на нее больше внимания, чем следовало. И мысль казалась действительно захватывающей: ведь Джианна знала, что такое – спать с ним. Впрочем, чем больше я об этом думала, тем сильнее во мне разгоралось новое чувство: волна чего-то неприятного.

Зависть.

Да, точно.

Меня не только привлекал Николас, я еще и ревновала его к женщинам, с которыми он занимался сексом.

Я невольно застонала.

Все за столом повернулись ко мне, вилки с десертом застыли по пути ко ртам.

– Несварение? – предположила бабуля.

– Ага, – не подумав, брякнула я, отодвигая стул. – Мне бы в туалет. – Я не осознала, что сморозила, пока не отошла от стола и не услышала за спиной сдавленный смех брата и кузенов. Мужчины.

Я успела приоткрыть дверь в уборную сантиметров на пять, а потом до меня донеслось мое собственное имя, сказанное громким женским голосом, который не заглушил шум воды из-под крана и в бачке унитаза.

– Эй, я имею в виду, что она, может, и известна как Милашка Абелли, но это просто потому, что она милуется с кучей мужчин.

Рот наполнился горечью.

Голос принадлежал одной из Руссо. Валентина. Жена кузена Николаса, хотя я и не знала, кого именно. Высокая, статная, с резкими сицилийскими чертами лица. Сложно пройти мимо или забыть.

– Ты ревнуешь, потому что Рикардо весь вечер на нее пялится, – ответила ее собеседница. По голосу похоже на Джемму, кузину Николаса. Она примерно моего возраста, может, чуть помладше, шатенка с карими глазами. Мы разговаривали всего раз, но она показалась мне симпатичной.

– Наплевать, что делает Рикардо. У меня есть Эдди, – возразила Валентина, и я услышала шорох, как будто кто-то копался в сумочке, а затем воцарилась тишина. Вероятно, Валентина поправляла макияж. – У нее любовника убили, между прочим. Какой-то парень из Статен-Айленда.

– Они и твоего пристрелят, если ты не прекратишь трепаться, – сказала Джемма.

Валентина фыркнула.

– Мы с Рикардо редко спим. Что он вообще хочет от меня?

– Прекрати. Не хочу слышать о тебе, моем брате и сексе в одном предложении.

– Ну и ладно, монашка.

Я тихо закрыла дверь. Я и не предполагала, что мое прозвище столь широко известно, пока не встретила Руссо. Интересно, все ли так считали? Мол, Милашка Абелли была легкого поведения и очаровательно себя при этом вела?

У меня свело живот. Что обо мне думают другие, меня не волновало, но сплетни задели сильнее, чем хотелось бы. Человек погиб, потому что я по глупости с ним переспала, а теперь я сохла по жениху родной сестры. Комментарий прошелся по больному месту.

Валентина и Джемма выпорхнули из туалета в облаке свеженанесенных духов и даже не заметили меня.

Я прислонилась к стене и дала прошлому всплыть в памяти.

Мы встретились в парке развлечений.

Ласковый ветерок, солнце и смех, доносящийся с колеса обозрения над моей головой. Запахи пирожных, попкорна и сахарной ваты. Таким представляла я парк развлечений, который встретил меня пустотой, схожей с фальшивой улыбкой Милашки Абелли. Ничего кроме снега, бетона и свиста холодного ветра.

Он работал охранником в торговом центре неподалеку в придачу к еще двум работам на полставки: ему нужно было прокормить мать и сестру. Наверняка теперь они едва сводили концы с концами, оплакивая сына и брата. Ужасная правда состояла в том, что я даже не знала его имени. Я отказалась называть свое, в итоге он усмехнулся и заявил, что не раскроет своего, пока я не представлюсь ему первой.

Сейчас он уже никому ничего не скажет.

Он был светловолосым, харизматичным и легким на подъем. Я и не знала, что можно быть настолько беспечным, именно это меня по-своему очаровало. Но, увы, я крепко завязла в совершенно ином мире. Мире, который оборвал его жизнь.

Самым горьким было то, что чувство вины начинало исчезать, как пейзаж в зеркале заднего вида уезжающей машины.

Я запрокинула голову и покрутила кольцо на среднем пальце. Он подарил колечко в качестве шутки, однако оно стало символом моего обещания: искупить ошибку. И я не собиралась снимать презент, пока не сдержу слово.

По коже пробежали мурашки. Я ощутила чье-то присутствие.

Повернув голову, обнаружила в коридоре Николаса: руки в карманах и ленивый взгляд, скользнувший по моему лицу.

– А я уж думал, ты никогда не снимешь розовый. – Низкий голос коснулся моих ушей и звук отразился от пустого коридора, заставив поежиться.

«…никогда не снимешь розовый». Мозг тотчас все опошлил, вообразив, как Руссо смотрит на меня, а я стою перед ним без одежды. Грудь напряглась, жаркая волна прочертила тропинку между ног. Я сглотнула и напомнила себе, что надо дышать.

Я редко носила черное, но сегодня была в вызывающем настроении. Возможно, именно потому, что знала: он будет здесь, а мне нужна вся сила, которую придает людям черный. Я хотела притвориться, что его не существует. До сих пор Николас видел меня только в белом и розовом: неудивительно, что чаще всего он смотрел на меня, как на глупую девчонку. Оно и к лучшему. Если бы он ответил взаимностью, за этим бы последовал невообразимый хаос, а я не собиралась становиться причиной очередного скандала. Больше никогда.

Не отходя от стены, я приподняла подол платья, чтобы продемонстрировать ярко-розовые туфли.

Губы Николаса тронул призрак улыбки, но он провел по своей губе большим пальцем и стер ее, а потом спрятал руку в карман. В самом низу живота закружились бабочки. Если я когда-нибудь и собиралась материться – всерьез материться, – то только с одной целью: описать, насколько Руссо красив. Он заслуживал непристойного эпитета, иначе никто бы не понял глубины ситуации.

– А как ты понимаешь прозвище Милашка Абелли? – задумчиво спросила я. Мне нужно знать, считала ли меня шлюхой вся Коза ностра. Жить в неведении не в моем стиле, даже если правда была горькой.

Он вскинул бровь, держа дистанцию в несколько метров.

– Ты хочешь, чтобы я это сказал?

Я медленно кивнула, закусив губу.

«Насколько все плохо?»

Глаза Николаса сверкнули в мрачном недоумении, смешанном с толикой злобы.

– Легко: одна из самых аппетитных задниц Нью-Йорка.

Я моргнула. Сглотнула. Издала мычащий звук, чтобы замаскировать сбившееся дыхание. Это ведь просто интерпретация прозвища, а вовсе не обязательно личное мнение Николаса, верно? Однако я не смогла избавиться от ощущения тянущей тяжести в животе. Платье вдруг стало слишком неудобным и тесным.

Я оттолкнулась от стены и пошла Николасу навстречу. Атмосфера в ресторане искрила. Мне вдруг стало интересно, было ли это обычной реакцией двух взрывоопасных сил, или мое увлечение настолько впиталось в кожу, что воздух в присутствии Руссо загустевал.

Выдохнув с эмоцией, которую можно было принять за облегчение, я сказала:

– Не так плохо, как я предполагала. – Я замерла, стоя перед ним на расстоянии вытянутой руки. Теперь меня наполняло чувство собственной значимости, словно на меня обратил внимание самый популярный мальчик школы.

Прошлое до сих пор не отпускало меня, поэтому настоящее казалось простым, а набраться смелости было легко. Я шагнула еще ближе и провела пальцем по краю пуговицы на его пиджаке.

В голосе Николаса таилось множество загадочных и притягательных оттенков. Этот конкретный оттенок был более грубым и совершенно невеселым.

– Ты так быстро все забыла? Сперва подумай, а уж потом говори.

Почему-то его требовательная, властная натура только заставляла кровь приливать к моим щекам. Николас легко раздавал людям приказы и ожидал незамедлительного повиновения. Вероятно, в детстве его кормили с серебряной ложки.

– У меня были причины полагать, что ты скажешь кое-что другое. – Я протолкнула пуговицу в петлю, расстегнув его пиджак, Николас наблюдал за мной, и каждый сантиметр кожи жгло, как будто я стояла близко к огню.

– Я бы послушал твои надуманные причины. – Судя по тону, ему было неинтересно.

– А что, кстати, ты хотел? – Я распахнула пиджак, обнажив черный жилет, облегающий торс. – Проведать решил?

Его слова были пропитаны ядом.

– Твоя сестра пьяна – и ты ее в этом поддержала.

– Ах, у меня проблемы? – Я запустила руку в карман жилета и достала сигарету, зная, что она там будет. Я видела, как Николас засовывал ее в рот или катал между пальцами, будто пытался бросить курить. – Посоветуйся с моим отцом. Я Абелли, а не Руссо. – Я развернулась, чтобы уйти, но он схватил меня за руку.

– Ты не пойдешь на улицу одна.

– Почему? И я не буду одна – там есть персонал ресторана. – Я попыталась стряхнуть его руку, но без особого успеха.

Николас помрачнел, глядя на кольцо: может, хотел стащить его с моего пальца? Я сжала кулак, готовая к тому, что Руссо может и правда попробовать. Когда его хватка ослабла, я высвободила запястье и направилась к черному выходу.

– Ты не пойдешь на улицу, где тусуются работники с кухни.

Так… Значит, я должна относиться к нему как к будущему родственнику?

– Николас, покомандуй кем-нибудь еще… – Я замолчала, и сердце замедлилось, словно его окунули в патоку. Николас держал меня за хвост, как за поводок, не давая сделать ни шагу. Дыхание сбилось, когда он прижался к моей спине. Так тепло, так хорошо, я бы застонала, если бы у меня были силы.

Чуть потянув меня за волосы, он наклонил мою голову набок, и его губы коснулись впадинки за моим ухом.

– Только попробуй еще раз сказать мне, что делать.

Шея – моя самая чувствительная часть, не считая очевидного. По коже забегали мурашки. Угрожающий тон буквально прошил мой затылок, затем – позвоночник, а потом спустился между ног. Спина рефлекторно выгнулась.

– Ты не пойдешь одна на улицу. И не будешь проводить время в компании кухонных работников.

Смежив веки, с затуманенной головой, я не сразу осознала его слова. Моргнула, пытаясь прочистить мозги.

– У тебя есть зажигалка? – Я намеревалась выскочить на улицу, нравилось Николасу это или нет. Вопрос предполагал, что я приглашала его с собой, хотя и без понятия, почему. Этот момент уже и так ясно доказал: я не могу общаться с Руссо как с будущим членом семьи.

Он положил ладонь мне на талию и подтолкнул вперед. Вероятно, я даже не заметила, как он отпустил мои волосы.

Когда он распахнул дверь, моего лица коснулся влажный августовский воздух, и я помедлила.

Николас держал дверь приоткрытой, прислонившись к деревянному полотну спиной и убрав руку в карман. Его взгляд подернулся чем-то жарким, похоже, раздражением. Он не хотел торчать со мной на улице.

Милашка Абелли подумала бы о чувствах своего спутника. Но при нем я не обязана быть ею.

Я вышла наружу, чтобы покурить с Николасом Руссо.

Глава семнадцатая

Самые лучшие и прекраснейшие вещи в этом мире нельзя увидеть или даже потрогать – их нужно почувствовать сердцем.

– Хелен Адамс Келлер[49]49
  Американская писательница и активистка (1880–1968). В раннем детстве, после перенесенной болезни, девочка лишилась зрения и слуха. Позже американский педагог Энн Салливан (1866–1936) стала наставницей Хелен и во многом помогла своей подопечной. Цитата взята из автобиографии «История моей жизни», опубликованной в виде книги в 1903 году.


[Закрыть] –

Елена

Прошлое в моем сердце всегда обрамлял ореол обаятельной простоты, но это еще не означало, что я не способна оценить сложную красоту настоящего. Городские постройки тянулись к небу, в загрязненном воздухе не было видно звезд, но магия человечности продолжала жить, несмотря ни на что. В мире таилось столько хорошего, что я не понимала, как блондинка с телеканала новостей может всегда говорить только о плохом.

В самом переулке никого не было: кухонный персонал уже разошелся. Визг колес, автомобильные гудки и полицейские сирены раздавались почти непрерывно, но на заднем плане их заглушали плавные и мелодичные переливы саксофона.

Стуча каблуками по асфальту, я сделала несколько шагов по направлению к музыке. Суровая реальность заключалась в том, что мне не светило принести в этот мир чарующую историю любви. Честно говоря, я потому и заставила себя любить только печальные финалы: ведь я знала, что мой тоже будет из их числа.

Обнаженную спину обдало теплом, в воздухе повисло волнительное предвкушение. Я повернулась. Николас стоял напротив меня, так близко, что мне пришлось задрать голову, чтобы взглянуть ему в глаза. Он взял у меня из рук сигарету, положил в мои губы, и завораживающий отблеск пламени вспыхнул между нами одновременно с щелчком зажигалки «Зиппо», украшенной тузами пик по бокам.

– Больше ты курить не будешь, поэтому смакуй.

Я улыбнулась и, когда он поджег сигарету, медленно затянулась, чтобы не закашляться и не показаться глупым новичком. А потом я фыркнула.

– Что здесь смешного?

С легкой улыбкой я ответила:

– Ты.

Задумчиво глядя на меня, он взял сигарету и поднес к своим губам.

Я наклонила голову набок, наблюдая.

– Я теперь могу звать тебя fratello?[50]50
  Брат. (итал.).


[Закрыть] – Без понятия, почему я это сказала, но слова вырвались так же легко, как воздух. Никотин курсировал по венам и развязывал язык.

Не отводя глаз, Николас выдохнул облако дыма над моей головой. Мы стояли так близко, что его рукав касался моей руки. Его присутствие абсолютно уничтожало меня. Ничто из этого не ощущалось «семейным».

Николас протянул мне сигарету.

– Нет. – То было явно окончательное «нет». С таким не спорят.

– Почему? Ты же им и будешь.

На скулах Николаса заиграли желваки.

– Я буду твоим cognato[51]51
  Зять. (итал.).


[Закрыть], а не братом.

– А какая разница? Ты неплохо справляешься с братской гиперопекой.

Похоже, он был совершенно не впечатлен и не собирался продолжать разговор.

– Можешь звать меня sorella[52]52
  Сестра. (итал.).


[Закрыть]. Наверное, наличие сестры поможет тебе понять, что мир не крутится вокруг тебя.

Николас хмыкнул, но звучало все так, словно он хотел меня придушить.

– Кури сигарету и заткнись.

Я отвернулась, чтобы спрятать румянец возмущения, покрывший щеки, и отошла на пару шагов. Легкий стук каблуков показался мне гипнотическим в сочетании с саксофонной музыкой. Наверное, никотин в крови смешивался с алкоголем. А может, я была просто пьяна этим мужчиной.

Снова развернувшись, я смерила его взглядом.

– Тебе вовсе не обязательно со мной нянчиться, ты в курсе? Обычно на меня не набрасываются больше одного раза в неделю.

Николас прислонился к двери и саркастично сверкнул глазами.

– Только по одному разу?

– Только по одному, – с улыбкой повторила я.

– Я тебе не нянька.

– А очень на то похоже.

Взгляд Николаса потемнел. Не знаю, почему я продолжала тыкать его метафорической палкой, но обычно наличествующий у меня словесный фильтр исчез вместе с последней саксофонной нотой.

Тон у него был сухой и грубый.

– Продолжай болтать в том же духе – и я, конечно, на тебя наброшусь.

Николас вряд ли вкладывал в свою фразу сексуальный намек, но, к сожалению, я услышала именно это. Я поднесла сигарету к губам и затянулась. Наши глаза встретились сквозь пелену дыма.

– Обязательно скажу следующему, кто ко мне полезет, что на меня может набрасываться только cognato. – В переулке повис такой осязаемый неприличный подтекст, что даже случайный прохожий его бы заметил. Я сохранила задумчивое выражение лица, пусть сердце в груди и танцевало конгу. – Хотя у тебя наверняка заканчиваются методы разрушения чужих жизней.

– Это называется репертуар, Елена. Я могу повторяться.

– Хм… И что у нас далее в программе?

– А на кого нападают? – Голос Николаса был скучающий, можно подумать, мы говорили о погоде, притом раз этак в третий за последние полчаса.

Я пожала плечами.

– На меня.

Теперь его взгляд стал холоден, а тон безразличен.

– Сегодня мы оставим нападающего истекать кровью.

Полагаю, он не преувеличивал.

– Ну… вечер с тобой был бы неполным без кровопролития. – Я сделала паузу. – Хотя во время прошлого семейного ужина ты неплохо справился.

На губах Руссо появилась легкая, но хищная улыбка.

– Ты права.

В моем животе вспорхнули бабочки. Вот за эту озорную, лукавую улыбку женщины и любят плохих мальчиков.

Cazzo.

Мне не хватало воздуха.

Я наклонилась и потушила сигарету об асфальт, прежде чем выбросить в ресторанную мусорку. Переулок и так завален обертками и окурками, я не хотела вносить сюда свою лепту.

Николас посматривал на меня, прислонившись к двери. Я встала перед ним в ожидании. Он протянул мне телефон.

– Список. Напиши прямо сейчас.

Я нахмурилась, глядя на мобильный, потом на Николаса.

Он выглядел серьезным, а мое влечение, если честно, выходило из-под контроля и жгло кожу электрическим током, лишая способности спорить. Я взяла телефон и отошла в сторону. Думать, находясь столь близко к нему, я бы точно не смогла.

Открыв «Заметки», я написала размер платья Адрианы, а также ее размер обуви и даже лифчика. Руссо смахивал на человека, который не стесняется подобных деталей. Когда дело дошло до хобби и увлечений сестры, я не удержалась.

 
Актерское мастерство.
Культовые ужастики.
Садоводство.
Не ты.
 

Я улыбнулась, но вдруг телефон звякнул, и моя улыбка тотчас угасла.

Я уставилась на экран.

С кем я вообще сейчас разговаривала? С Бенито?

В сообщении была фотография обнаженной женщины. Светлые волосы, кокетливый взгляд, большая грудь.

Дженни.

Я посмотрела на Николаса, но он просто ждал, когда я закончу. Я показала ему экран телефона. Руссо еще секунду смотрел мне в глаза, потом бросил взгляд на мобильный и даже не моргнул.

– Это девушка Тони, – обвинительным тоном сказала я.

– Неужели?

Сложно понять, развлекал Николаса этот факт или раздражал. Трудно догадаться, правда ли он не знал, кто на фото, или прикидывался дурачком. Он настолько часто получал снимки голых девиц, что перестал их различать? Во мне вспыхнула злость.

– Хватит спать с ней, – процедила я.

Вот теперь это точно его развлекало, хоть и не в хорошем смысле.

Я стиснула телефон в руке.

– Как-то все неправильно.

Николас пожал плечами.

– Зуб за зуб.

Я помедлила.

– У тебя нет подруги. – «У тебя есть невеста». Но для мужчины в нашем мире это мало что значило.

– Была.

«Упс».

Грудь стеснило. Складывалась крайне неприятная ситуация.

Я вздохнула, пытаясь сложить в голове цельную картину.

– Вы что, спите с девушками друг друга… в отместку?

Мой собеседник ничего не ответил и, вероятно, не собирался.

– Он же любит ее, Николас!

На его лице застыла ледяная маска.

– А ты ведь у нас все знаешь о любви, верно? Может, еще и по личному опыту?

«Что?»

Я прищурилась. Я не понимала, что он имел в виду, но была слишком сердита, чтобы размышлять о чем-то еще.

– Ты женишься на его сестре, поэтому теперь все иначе, – выпалила я, понимая, что не собираюсь вставать на его сторону.

Николас расхохотался, но я сообразила: ему не нравится, когда я не с ним заодно. Уж не думал ли он, что я его поддержу?

Внезапная мысль всплыла в голове, быстро став резкой потребностью узнать ответ на тут же сорвавшийся с губ вопрос:

– Ты будешь верен Адриане? – Сердце сбилось на неловкий ритм. Это самый провокационный вопрос, который я когда-либо в жизни задавала, и на языке буквально остался привкус сожаления о сказанном.

Николас недовольно нахмурился и поймал мой взгляд, голос его был бархатистым и низким:

– А она ожидает от мужа верности?

Нет, разумеется!

Ни одна женщина в нашем мире не надеялась на такое – особенно когда мужчины регулярно посещали стрип-клубы по работе. Деньги и власть развращали их, а девчонки вроде Дженни прыгали богатым и привлекательным парням на шею. Именно поэтому я и не хотела такого красивого мужа, как Руссо. Ему бы даже не пришлось стараться, чтобы изменить мне: измена сама сядет к нему на колени.

Я ошеломленно потрясла головой.

– Ты виляешь. Ответь на вопрос. – Может, если он озвучит все вслух, докажет свою вероломность и нечестность, то я сумею избавиться от собственной одержимости. Меня его ответ заинтриговал сильнее, чем заинтересовал бы сестру.

Николас оттолкнулся от двери.

– Нет. Сначала я тебя выслушаю.

Мой тон был спокойным и самоубийственным:

– Я не верну телефон, пока ты будешь изворачиваться.

Он прожег меня высокомерным взглядом, слегка тряхнул головой и ринулся на меня.

С бьющимся где-то в горле сердцем я начала отступать, но впечаталась обнаженной спиной в кирпичную стену, и из-за шершавой поверхности моя кожа покрылась мурашками. Я оказалась заперта, загнана в угол и выбита из колеи настолько, что было нереально внятно мыслить. Вообще как-либо мыслить.

Я уронила телефон в вырез платья.

Николас замер в двух шагах от меня. Уставился туда, где исчез его мобильный. Провел языком по зубам в шаловливом изумлении.

– И ты думаешь, что оттуда я его не заберу?

Я не представляла, почему вообще это сделала. Впервые в жизни я жалела, что Милашка Абелли не может прийти на помощь. Она отличалась невозмутимостью и собранностью и никогда не попадала в неловкие ситуации. Я сглотнула, напомнив себе дышать.

– Это неприлично.

Мы оба посмотрели вниз, когда телефон скользнул с моей груди на живот и застрял в плотно прилегающей ткани повыше бедер. Теперь он повис прямо под пупком.

Николас снова посмотрел мне в глаза.

– Я уже понял: целуются в наше время чисто платонически. Залезть тебе под юбку будет не особо-то и хуже.

Внутри у меня все задрожало.

– Ты не полезешь мне под платье.

– Три секунды, Елена. – Отрывисто, раздраженно. Ясно одно – именно столько времени у меня есть, чтобы вернуть телефон.

Я не знала, что творю, и откуда у меня появилось желание рисковать жизнью, но тоже посмотрела ему прямо в глаза (ровно три секунды), а затем сказала, размеренно и тихо:

– Ты не ответил на вопрос.

На миг он опустил голову, а затем обжег меня яростным взглядом, и я поняла, что дело плохо. В крови растеклось предвкушение, которое потушило опасение, стоило Николасу шагнуть ко мне и приблизиться вплотную.

Его широкие плечи отгораживали меня от переулка. Присутствие Николаса не давало дышать. Он не был нежным. Не отводя янтарных глаз от моих, он схватил ткань платья у бедра и дернул вверх, потянув меня следом.

Собрав материю в кулак, он задирал ее вверх по моим ногам. Каждый сантиметр кожи жгло, низ живота заныл. Я закусила губу, чтобы сдержать всхлип, когда он коснулся моего обнаженного бедра. Ладонь была грубой и обжигающе горячей. Боже, никогда еще от мужчины не исходил такой пьянящий запах! Мне хотелось зарыться лицом в его волосы и вдохнуть еще – впитать все без остатка.

Я отдавала себе отчет, что минуту назад критиковала Николаса за неверность Адриане, одновременно отчаянно желая, чтобы он изменил ей. Со мной. Правда, мысль быстро испарилась, вытесненная теплом его тела.

То ли он двигался уже неторопливо, то ли момент был настолько значимым, что я переживала его в замедленной съемке, но все затихло, и переулок оглашало только мое рваное дыхание. Легкий ветерок просочился в несуществующее пространство между нами, напоминая, насколько я вся пылала. Никогда в жизни мне не было жарче.

Он прижался ко мне, пиджак коснулся моих рук, его часы вдавились в гладкую кожу бедра с внутренней стороны. Одной рукой он оперся на стену, не давая мне сбежать и не имея ни малейшего понятия, что сбегать я совершенно не хотела.

Как только он коснулся моей голой кожи, его взгляд стал жестче, и он глянул вниз, словно бы засомневался. Ноющее чувство между ног запульсировало. Против своей воли я чуть их раздвинула, вообразив, как он запускает между ними руку. Касается меня сквозь стринги. Оттягивает их в сторону и проникает в меня пальцем. Я уперлась ладонями в твердую холодную стену. В ушах гудел белый шум.

Николас стиснул зубы, и его пальцы сомкнулись на внутренней стороне моего бедра. Невидимые искры от жара его руки пробежали прямиком до клитора, стягивая туда всю кровь. Ему стоило лишь провести рукой по ткани, чтобы понять, что он со мной делал, какой я стала мокрой из-за него. Как сильно его хотела.

Но он ничего не сделал.

Николас просто забрал телефон.

Его большой палец скользнул по ткани моих стрингов и немного оттянул, прежде чем он убрал руки.

Подол платья опустился, возле моего уха раздался грубый голос:

– Ты уже знаешь ответ.

Николас отпрянул и кивнул в сторону двери, дескать, возвращайся в ресторан.

Слишком выведенная из равновесия, чтобы возражать, я подчинилась, а ноющее ощущение никак не покидало тело.