Текст книги "Голубоглазый юноша"

Прошло десять дней после возвращения. Джинни бесцельно слонялась по квартире, гадая, увидит ли снова Блу, как вдруг ей позвонили из офиса. Ее вызывали в Вашингтон на сенатские слушания по положению женщин в Афганистане: она только что оттуда, никто не справится лучше ее. При других обстоятельствах предложение ее воодушевило бы, но после бесплодных поисков Блу она пребывала в растрепанных чувствах. Она снова лишилась человека, который был ей небезразличен: пусть он и возник в ее жизни совсем недавно, в сердце образовалось принадлежавшее ему место, и Джинни убивала невозможность его найти; оставалось только надеяться, что там, где он сейчас, с ним все хорошо, что он жив-здоров.

Слушания в сенате намечались на следующую неделю, и Джинни посвятила выходные подготовке своего выступления об участи афганской женщины. Несмотря на все усилия многочисленных гуманитарных организаций, там мало что изменилось. Сломить старинные традиции было почти невозможно, за их нарушение полагалось суровое наказание, нередко смерть. Джинни собиралась рассказать о двух женщинах, до смерти забитых камнями за преступления, совершенные против них мужчинами. Культура – вот что требовалось поменять в первую очередь. Но борьба за эти перемены еще не выиграна, и победы не видать еще много лет.

Ее выступление ждали в понедельник днем в подкомитете по гражданским правам. В программе числились еще два оратора, Джинни была третьей, последней. Она решила сесть на высокоскоростной поезд-экспресс Acela и приехать в Вашингтон в начале первого дня.

Джинни поехала на Пенсильванский вокзал в темно-синем костюме, в туфлях на высоких каблуках. Для нее это было радикальной переменой. В портфеле у Джинни лежали доклад и ноутбук: она собиралась доработать доклад в дороге. На платформе, прежде чем войти в вагон, Джинни случайно оглянулась и увидела стайку юнцов, спрыгнувшую с платформы и бросившуюся по путям к тоннелю. Там находилось стойбище, пестрели спальные мешки. Место было опасное, тому, кто спутает рельсовые пути, грозила гибель, но подростки умели прятаться, и станционная охрана не подозревала об убежище у нее под носом.

Среди ребятни Джинни вдруг заметила знакомую фигуру в старой куртке, подаренной ему в вечер их знакомства. Убедившись, что на нее никто не смотрит, Джинни тоже спрыгнула на рельсы, поскользнулась, чуть не упала и побежала, перепрыгивая через рельсы и зовя на бегу Блу.

При звуке своего имени он обернулся и увидел ее. Можно было подумать, что ему привиделся призрак. Все в облике Блу свидетельствовало о полном неверии в ее возвращение. Он думал, что больше никогда ее не увидит, – и вот она кричит его имя и бежит в его сторону через рельсы на высоких каблуках… Он долго стоял, как будто прирос к месту, а потом медленно двинулся ей навстречу. Когда они остановились друг напротив друга на шпалах, его лицо ничего не выражало. Угрозы приближения поезда не было, она запыхалась от бега, высокие каблуки подкашивались.

– Я уже две недели всюду тебя ищу! – выпалила она, негодующе глядя на Блу. Ее взгляд встретился с взглядом его ярко-синих глаз. – Ты где был?

– Здесь, – просто ответил он, указывая на пестрое стойбище – гнездовье бездомной ребятни.

– Зачем ты ушел из «Хьстон-стрит» и из школы?

– Мне там не понравилось. Школа – это тупость.

Джинни подмывало ответить, что это он тупица, если воображает, что ему на всю жизнь хватит неполных восьми школьных классов, но она сдержалась. Он и так знал ее мысли.

– Очень глупо с твоей стороны, – все-таки сердито сказала Джиннни. – Почему не отвечал на мои письма, почему не сказал, где ты? У тебя остался ноутбук?

– Да. Я думал, ты на меня злишься, – робко промямлил он.

– Да, злюсь, но это не значит, что мне нет до тебя дела. – Она услышала, как в последний раз объявляют отправление ее поезда. Надо было бежать. По крайней мере, она узнала, где Блу прячется. – Мне надо ехать в Вашингтон. Я вернусь поздно вечером. Приходи завтра в квартиру, поговорим.

– Я больше туда не вернусь, – упрямо сказал он то ли про школу, то ли про приют, но у нее не было времени это обсуждать. Она еще раз взглянула на Блу, протянула руки и обняла. Он тоже крепко ее обнял.

– Обязательно приходи. Орать не буду, – пообещала она. Он кивнул, и она запрыгала обратно через рельсы. Снова поднявшись на платформу, Джинни помахала ему, он помахал ей в ответ, и она со всей доступной на каблуках скоростью помчалась к своему составу. В тот момент, когда двери уже закрывались, Джинни успела заскочить в вагон. Пока поезд отползал от станции, она нашла глазами тоннель, стайку ребят и Блу. Он трепался и хохотал вместе со всеми. Непонятная Джинни, зато знакомая и привычная ему жизнь… Он прожил на улице больше двух месяцев, пока она находилась на другом конце света, а в его возрасте это приличный отрезок времени. Придет ли Блу к ней в квартиру? Вдруг он решил, что не желает быть частью ее жизни?

Поезд набирал скорость, а Джинни чувствовала себя совершенно не в своей тарелке. Она потеряла пуговицу от жакета и поцарапала туфлю. Читая свой доклад, Джинни старалась успокоиться, но сердце билось как сумасшедшее. Она ликовала, что, наконец, нашла Блу, и могла думать только о нем.

Глава 7

Сенатор, пригласивший Джинни выступить перед подкомитетом по правам человека за рубежом, прислал за ней на вашингтонский вокзал Юнион Стейшн машину с водителем. У Джинни хватило времени остановить машину, чтобы купить сэндвич. Ей хотелось послушать другие выступления, и она поспешила в зал, где была тронута до глубины души первыми двумя выступившими. Оба говорили о чудовищном насилии над женщинами в Африке и на Ближнем Востоке. Потом председательствующий объявил перерыв, и она использовала его, чтобы причесаться и накрасить губы.

Когда подошла очередь, ее пригласили на кафедру перед членами подкомитета, сидевшими на возвышении. Джинни прочитала заготовленный доклад о тяжелом положении женщин в Афганистане. В нем не было новой информации, но манера Джинни производила сильное впечатление, как и приведенные ею примеры. Она выступала три четверти часа. Когда она умолкла, в зале воцарилась полная тишина: люди пытались переварить услышанное.

Джинни всегда стремилась работать качественно и получать от этого удовольствие. Ей вспомнились годы работы на телевидении, когда она наслаждалась карьерой репортера. Джинни отбросила и похоронила все прежние навыки и стала совершенно другим человеком, ездящим по проблемным странам, живущим там в плачевных условиях и пытающимся хоть как-то врачевать беды мира. Но в эти несколько минут, стоя перед слушателями в синем костюме и в туфлях на высоких каблуках, она снова была частью другого мира. Она покидала кафедру с чувством удовлетворения, жалея, что ею не может сейчас полюбоваться Блу. Ему было бы интересно стать свидетелем волнения сенаторов, увидеть весь этот механизм в действии. Не каждый день Джинни выступала перед Сенатом США. Она сама была под впечатлением.

Председатель подкомитета поблагодарил ее, и она вернулась на свое место в зале. Через несколько минут он поблагодарил всех остальных, и зал опустел. Машина отвезла Джинни обратно на вокзал, она села в поезд и уехала в Нью-Йорк.

В поезде она уснула. В десять вечера она вернулась в свою квартиру. Позади был утомительный день. Приняв ванну и обдумав все случившееся, Джинни залезла под одеяло, гадая, явится ли назавтра Блу. Она боялась, что он не придет, и уже готовилась опять отправиться на вокзал и увещевать его. Или лучше не мешать ему жить? Он имел право жить так, как ему хочется, никого нельзя принудить к лучшей жизни. Окончательный выбор оставался за ним самим.

Утром она села пить кофе и просматривать новости онлайн, когда снизу позвонили. Она как раз открыла страницу «Нью-Йорк Таймс» с материалом о своем вчерашнем выступлении. Его приняли на ура. Она подошла к интеркому, надеясь, что это Блу, и обмерла, услышав его голос. Она впустила его, и через минуту Блу вышел из лифта. Она ждала его в открытой двери. На Блу опять была ее куртка, он вроде бы вытянулся и как-то возмужал за эти три месяца. Жизнь на улице изменила его, мальчишеского стало меньше, взрослого – больше. Он замялся, и Джинни поманила его к дивану, на котором он раньше ночевал. Она видела, что Блу смущен, чувствует себя у нее в квартире неуклюже. Сняв куртку, он присел.

– Ты ел? – Он кивнул. Джинни сомневалась, что это правда, но не настаивала. – Ну, как ты живешь? – осторожно спросила Джинни, ища в его глазах честного ответа. Жизнь на улице не сахар. Блу пришел со своим школьным рюкзаком, и Джинни предположила, что там ноутбук. Блу негде было оставить самое ценное, вот он и носил его с собой.

– Порядок, – тихо ответил он. – Я читал, как снайпер застрелил в Афганистане сотрудника гуманитарной организации. Хорошо, что не тебя, – простодушно добавил он.

– Я была рядом. Это был очень хороший человек, – сказала она, вспоминая Энцо. – Из-за этого некоторых из нас распустили по домам раньше времени. Я уже два дня как вернулась. С ног сбилась, разыскивая тебя! – Они встретились глазами, и Блу смущенно отвел взгляд.

– Я в порядке, – повторил Блу. – В «Хьюстон-стрит» мне не понравилось. Не понравились некоторые ребята.

– Жаль, что ты там не удержался. А школа? С этим-то теперь как? Ты знаешь, как я к этому отношусь.

Он кивнул.

– Сам не пойму. Учителям – и тем было все равно, делаем ли мы домашку. Ужасно глупо просиживать штаны и каждый день зря тратить время.

– Знаю, как это бывает, но все равно это важно. – Он встретил эти ее слова стоном, хотя понимал, что она права.

– Я хочу обратно, – произнес Блу одними губами. Она наполовину расслышала, наполовину прочла смысл фразы в его глазах.

– Хочешь остаться со мной? – Это признание застало Джинни врасплох. Она думала, что Блу ее бросил, а выходило…

Он утвердительно кивнул и продолжил уже четче:

– Я думал, ты уже не вернешься. Раз так, то без разницы, как я поступаю…

– Еще какая разница! – возразила она. – Я сказала, что вернусь, и сдержала слово.

Он только пожал плечами.

– Я не поверил. Все всегда говорят, что вернутся, но никогда этого не делают. – Он был в ужасе, что она может погибнуть, поэтому закрыл на все глаза и удрал на улицу.

– Что ты хочешь делать, если опять станешь жить у меня? Нельзя просто сидеть, пялиться в телик и играть в компьютерные игры.

– Не знаю… – Он повесил голову, потом вопросительно поднял глаза.

– Если останешься, тебе придется ходить в школу. Причем уже серьезно, без скидок. Я через месяц опять уеду. В мое отсутствие тебе придется жить в приюте, чтобы я знала, что ты в безопасности, что больше не рискуешь жизнью на улице. Ты можешь вернуться сюда, Блу, но только если мы договоримся и ты станешь выполнять свое обещание. Я не потерплю, чтобы ты валялся на моем диване и бездельничал, потому что ленишься идти в школу, тебе там, видите ли, скучно!

– Ненавижу приют и школу! Но, если ты меня заставишь, придется послушаться.

– Тебе придется заставить самого себя. Не могу же я тебя конвоировать, я не полицейский, да и не хочу! Если я начну тебя заставлять, то ты опять сбежишь. Изволь захотеть того, что это тебе в конце концов даст. Если мы с тобой будем заодно, то исключено, чтобы без меня ты слонялся по улицам. Иначе я заболею от тревоги за тебя, как в этот раз. Издалека, из тех мест, куда меня отправляют, я ничего не могу изменить. Поэтому мне нужна уверенность, что ты будешь поступать так, как пообещаешь. Как делаю я сама, когда говорю тебе, что вернусь.

Он серьезно кивнул. Было видно, что на него действуют ее убедительные слова. Джинни хотела ему помочь, хотела, чтобы он остался с ней, но только на том условии, чтобы в ее отсутствие он больше не сбегал из приюта и из школы.

Надежность – вот что Джинни требовалось от Блу.

– Ну, что скажешь?

– То и скажу: ужасно не хочется возвращаться в школу и в «Хьюстон-стрит»! – Это было сказано со всей серьезностью. Потом он расплылся в улыбке. – Но я сделаю это для тебя, потому что ты хорошая, и я не хочу тебя волновать. Теперь я могу вернуться?

Его физиономия выражала такую безграничную признательность, что Джинни улыбнулась сквозь слезы облегчения. Кроме него, у нее никого не было. Когда он пропал, она решила, что он исчез навсегда. Сейчас ее посетила новая мысль.

– Возвращайся. Но спать на моем диване ты больше не будешь.

– Это ничего, – решительно ответил он. – Дома у тетки я спал на полу или в ванне, когда к ней заваливался дружок. Тот еще был козел! – добавил он. От него Джинни услышала об этом человеке впервые, все, что она знала о сожителе Шарлин, исходило от нее. – И у тебя посплю на полу.

– Я о другом. – Джинни поманила его за собой во вторую спальню, забитую нераспакованными коробками с тех самых пор, как она сюда въехала. – Предлагаю тебе поработать, зарплата минимальная, как договаривались. Надо все это разобрать, чтобы ты мог жить в этой комнате. Как тебе такой вариант?

У него загорелись глаза, как у ребенка при виде рождественских подарков. Он недоверчиво уставился на Джинни.

– У меня никогда не было собственной комнаты, – благоговейно прошептал он. – Даже когда я жил с мамой. Мы спали в одной постели, правда, тогда я был еще совсем мал… Когда начинать? – Он уже загорелся.

– Сейчас прикинем, – сказала она, изображая раздумье. – Газету я уже прочла, душ приняла. Потом мне надо будет сходить в магазин. Может, прямо сейчас?

Он с криком бросился ей на шею. Джинни спросила, где его вещи. Он ответил, что оставил свой чемоданчик на колесиках и спальный мешок приятелю на вокзале, но может принести все в любое время.

– Давай сходим куда-нибудь позавтракать в честь этого события, потом заберем твои вещи, вернемся сюда – и за работу. Завтра купим тебе постель, какой-нибудь комод и все прочее.

Она уже подумывала об IKEA или о знакомом магазинчике с приличной мебелью по сходной цене; Джинни хотелось поменять кое-что и в своей обстановке. Она устала от копеечной рухляди, которой пользовалась все три года в Нью-Йорке. Вдруг появилось желание тепла, захотелось уюта для них обоих.

Был приятный апрельский денек. По пути в «Макдоналдс» обоим казалось, что мир превратился во вполне обитаемое место. Джинни нашла Блу, у него впервые в жизни будет собственная комната. Желания обоих осуществились. За яичными «макМаффинами» Джинни рассказала ему о лагере в Афганистане, потом напомнила про школу искусства и музыки.

– Хочешь, я снова туда обращусь? Подать заявку надо было еще в прошлом сентябре, на собеседование ты опоздал, но перед отъездом у меня был с ними разговор. Если ты настроен серьезно, они могли бы учесть особые обстоятельства и принять заявку сейчас. Если получится, это будет большой удачей. Если тебя примут, тебе придется проявить максимум ответственности, если сбежишь, возврата уже не будет. Я поручусь за тебя своим словом, – торжественно сказала Джинни, и это произвело на Блу должное впечатление. – Если они разрешат, ты пройдешь собеседование и прослушивание. Это не должно составить для тебя проблемы. Может быть, тебе понравится учиться, если ты займешься любимым делом.

– Если можно будет каждый день играть на пианино, то мне обязательно понравится, – подтвердил он, запихивая в рот очередной кекс. Блу лопал так, будто три месяца не видел еды.

Позавтракав, они поехали на подземке на Пенсильванский вокзал. Она спустилась с Блу по лестнице, а потом осталась ждать на платформе, отпустив его к друзьям в их спальный закуток. Там уже не было никого, кроме паренька лет шестнадцати на вид. Джинни смотрела, как Блу собирает вещи и разговаривает с другом. Блу рассказывал ей, что в их компании нет девчонок и что они ночевали здесь всю зиму. Их никто не тревожил, в холод это был самый приемлемый вариант. Скоро Блу присоединился к Джинни, с чемоданчиком и со спальным мешком под мышкой – таким истрепанным и засаленным, что она предложила купить новый. Тогда Блу сбегал к другу и отдал спальный мешок ему. Этот поступок и благодарность друга выглядели очень трогательно.

Вернувшись в квартиру, она взялась за дело. Джинни включила верхний свет и стала изучать пометки на коробках. Она делала это впервые и расчувствовалась. На одних было написано «детские фото», на других – «свадьба»; на коробках, которые собирала Бекки, не было никаких надписей. Джинни начала с них и с волнением наткнулась на фотографии себя, Криса и Марка в серебряных рамках, на мелочи из их спальни, в том числе на свадебные подарки, на меховые подушки и красивое кашемировое покрывало. Бекки решила, что этим вещам еще можно найти применение. Старинный черепаховый туалетный набор был подарком Марка Джинни на день рождения, книги в кожаных переплетах – ее подарками ему. Целая коробка была набита мишками и прочими любимыми игрушками Криса; открыв ее, Джинни ахнула и поспешила закрыть крышку. Вид некоторых вещей все еще причинял ей боль. В коридоре был пустой стенной шкаф, куда Джинни решила убрать ненужные или сохраняемые из одной сентиментальности вещи, вроде детских фотографий или свадебного альбома. Но были и вещи, вид которых принес Джинни радость. Бекки отобрала их со знанием дела.

К двум часам дня эта работа была закончена. Для любимых книг требовался книжный шкаф. Джинни расставила по гостиной несколько фотографий в рамках: у нее появилось чувство, что она уже сумеет с ними ужиться. Живое присутствие Блу стало защитой от одиночества и горя, позволяло без страха смотреть на свое прошлое. Блу осторожно брал каждую фотографию и изучал лица Марка и Криса, как будто пытался хоть так с ними познакомиться.

– Он был славный, – ласково промолвил Блу, аккуратно ставя фотографию Криса на письменный стол.

– Да, славный, – ответила Джинни со слезами на глазах и отвернулась. Блу погладил ее по плечу, она обернулась и попробовала улыбнуться, не обращая внимания на катящиеся по щекам слезы. – Спасибо, все хорошо. Просто иногда я по ним сильно скучаю. Потому и сбегаю во всякие безумные места, вроде Афганистана или Африки. Там у меня нет времени думать.

Блу кивал – можно было подумать, что он все понимает. У него был собственный способ прятаться от воспоминаний, вроде бегства из школы. Но оба знали, что от боли не убежишь, как далеко и быстро ни бежать. Она всегда подкарауливает неподалеку, о ней может напомнить звук, запах, случайное воспоминание.

Джинни посмотрела на часы и решила, что у них есть время на магазины. Она уже знала, чего ей не хватает, комната была измерена. Там встали бы односпальная кровать, письменный стол, комод, кресло. Еще требовался книжный шкаф, ну и дальше что попадется. Магазин, куда собралась Джинни, находился в Нижнем Ист-Сайде.

– Как мы дотащим сюда все покупки? – испуганно спросил Блу.

– Их доставят без нас, – серьезно ответила она, и он облегченно заулыбался. Разбирать коробки было нелегко, ему было тяжело видеть и слышать, как она плачет, а с другой стороны, для нее стало облегчением обретение многих старых вещей.

В магазине они увлеченно занялись подбором вещей. Джинни нашла старинный с виду книжный шкаф для гостиной, письменный стол взамен старого уродства. Обеденный стол в квартире Джинни устраивал, зато она купила комплект из четырех стульев и немного потертое кожаное кресло в пару имеющемуся. Главным приобретением стал диван под темно-серой фланелью, предлагавшийся с большой скидкой. Джинни не покупала столько мебели в один присест с тех пор, как они обставляли свой дом в Беверли-Хиллз; то, что происходило сейчас, не шло с этим ни в какое сравнение, но вполне соответствовало ее нынешней жизни. Потом они занялись мебелью для комнаты Блу. Тот стоял столбом, парализованный происходящим.

– Что тебе больше нравится? Старина? Модерн? Белый цвет? Дерево?

Джинни трогало его состояние. Он почти сразу подошел к синему комплекту мужского стиля: стол, шкаф, каркас кровати. Больше всего его привлекло красное кожаное кресло. Джинни подобрала для его комнаты пару светильников и коврик в тон креслу. Все вместе могло бы окружать взрослого человека, но годилось и для парнишки его возраста.

В коробках было несколько гравюр и постеров из ее прежней кухни, которыми она собралась украсить стены. Отобранные Бекки меховые подушки отлично подходили для нового дивана. Гостиная приобретала серо-бежевый оттенок. Свою спальню Джинни решила не трогать, потому что тамошняя белая мебель была в более-менее приличном состоянии. Из одной коробки Джинни выудила белый монгольский коврик из овчины, который решила положить на пол у себя в спальне. В целом вся квартира приобретала новый облик. Джинни оплатила покупки и оформила доставку на завтра, предусмотрев также вынос ставшей ненужной, то есть почти всей прежней, мебели. День удался.

После мебельного они задержались в Чайнатауне, вкусно поели в ее любимом ресторанчике и вернулись домой. Блу хотелось посмотреть по телевизору фильм, но Джинни напомнила ему про завтрашнюю школу. При этих словах он закряхтел, но Джинни приструнила его суровым взглядом, и Блу вскинул руки в знак покорности.

– Хорошо, хорошо, знаю…

В этот раз Джинни постелила Блу на диване и посоветовала поцеловать это ложе на прощанье, потому что назавтра, вернувшись из школы, он его уже не найдет.

Утром Блу уходил нехотя, волоча ноги. Джинни, дожидаясь мебели, распечатала заявку для школы «Ла Гуардиа Артс». Внимательно ее прочитав, Джинни убедилась, что Блу потребуется прослушивание. Они опаздывали на несколько месяцев, но если бы для него сделали исключение, то у него появился бы шанс. Директор, с которым Джинни беседовала раньше, предупреждала, что они могут пойти на исключение, но только в случае хороших результатов собеседования и прослушивания. Кандидат должен быть пригодным для обучения, как все остальные. Джинни сочла это справедливым. Отложив заявку, она отправила мейл Шарлин, чтобы та знала, что Блу вернулся.

Привезли мебель, и Джинни пришлось носиться, объяснять, что куда заносить и что откуда забирать. Когда все было расставлено, эффект вышел волшебный. После ухода грузчиков она разложила по дивану меховые подушки, коврик из овчины передвинула в свою комнату – и осталась довольна. Другие, бархатные, подушки Джинни тоже свалила на диван, еще одну, бежевую мохеровую, пристроила на кожаном кресле. Достав из коробок фотографии своих родителей, Бекки, Марка, Криса, Джинни расставила их всюду, потом развесила гравюры и постеры. Сундук в наклейках разных стран, служивший кофейным столиком, выглядел на своем месте; она бросила на него несколько журналов. Четыре новых обеденных стула преобразили комнату, как и книжный шкаф, который Джинни наполнила книгами.

После этого она перешла в комнату Блу. Темно-синяя мебель смотрелась там неплохо, красный коврик и такое же кресло восполняли нехватку красок. Джинни повесила на стены три ярких постера, включила в розетки новые лампы, постелила постель. К середине дня квартира приобрела совершенно новый вид.

Блу, вернувшись из школы, вытаращил глаза.

– Вот это да! Чей это дом? Прямо как в передаче про дизайн, когда люди впускают к себе в дом дизайнеров и уходят, а когда возвращаются, то кричат от радости.

– Спасибо, Блу, – сказала Джинни, тронутая его оценкой.

Он ушел осматривать свою комнату. Там было так тихо, что Джинни не выдержала и приоткрыла дверь. Он стоял посередине комнаты, недоверчиво озираясь. Развешанные ею постеры смотрелись превосходно, лампы были зажжены, его ждала постель с чистыми простынями, одеялом, покрывалом. Он оглянулся на Джинни.

– Почему ты это делаешь для меня? – спросил он, поняв вдруг, сколько всего она совершила. В мебельном магазине все выглядело по-другому. А здесь была настоящая домашняя обстановка, и в этом уютном доме – по крайней мере, пока – он жил вместе с Джинни.

– Ты этого заслуживаешь, – ласково ответила она, потрепав Блу по плечу, как он ее накануне. – Ты заслуживаешь прекрасной жизни.

Он неимоверно улучшил ее жизнь, теперь у Джинни тоже появился дом, а не просто квартира с уродливой разномастной мебелью, где она отдыхала между поездками. Блу придал ей сил сделать это, он ее вдохновил. На кое-что еще больно было смотреть, но Джинни извлекла на свет как раз нужное количество фотографий, перебора не получилось. Она опять была готова с ними жить.

Этим вечером они вместе приготовили ужин, она поставила на стол подсвечники, зажгла свечи. А потом показала Блу заявку на поступление в школу «Ла Гуардиа Артс». Он с опаской уставился на бумагу.

– Вряд ли меня примут, – с побитым видом проговорил Блу.

– Давай предоставим им возможность решить, – спокойно парировала Джинни. Днем она опять переговаривалась с «Ла Гуардиа», и там подтвердили согласие принять его заявление и устроить ему прослушивание, несмотря на то, что все сроки давно прошли. Таким блестящим шансом нельзя было пренебрегать. Но Джинни не стала на него наседать. После ужина Блу ждали домашние задания. Он уселся за тетради, а она пошла мыть посуду и думать о том, как кардинально изменилась вся ее жизнь после его появления. Вытирая мокрые руки, Джинни заглянула из кухни в гостиную и увидела, как он корпит за обеденным столом, склонившись над учебниками. Новая мебель была как будто создана для этой комнаты. Там стало так уютно, что Джинни невольно залюбовалась. Блу поднял голову и улыбнулся.

– На что ты смотришь? – спросил он с внезапным смущением.

– Здесь стало хорошо, правда? – До чего же здорово, когда есть с кем поговорить, с кем поделиться своими впечатлениями и планами! Их встреча произошла в правильное для обоих время. После той ужасной ночи, кануна Рождества, когда исполнилось три года со дня гибели сына и мужа и когда Джинни чуть не прыгнула в Ист-Ривер, ее больше ни разу не посещали мысли о самоубийстве. Теперь дома ее окружали знакомые предметы, рядом был мальчик, которому она была нужна; главное, нужно было предоставить ему шанс в жизни, подарить надежду на удачу. Джинни оставалось надеяться, что этим шансом, этой надеждой стала для Блу она. Эти мысли уже наполняли ее жизнь смыслом.

Джинни повесила кухонное полотенце и погасила свет. Блу не отрывался от уроков. Потом он впервые лег спать в свою постель в своей собственной комнате. Джинни уже засыпала, когда он постучал в стену. Решив, что что-то случилось, Джинни вскочила – и услышала его голос:

– Спасибо, Джинни!

Она с улыбкой села.

– Пожалуйста! Спокойной ночи, крепкого сна! – И она улеглась, не переставая улыбаться.