Текст книги "Круг жизни"

– Мне очень жаль, милая, но я не могу обслужить твою подругу. Надеюсь, ты меня понимаешь…

– Но почему? Она жительница Вашингтона, – возмутилась Тана, как будто это имело какое-то значение. – Ее мать прокурор штата, а отец – известный писатель.

– Нам это без разницы. Здесь не Вашингтон, а Йолан, Южная Каролина.

– Есть у вас в городе заведения, где мы могли бы пообедать?

Женщину смутила настойчивость высокой зеленоглазой блондинки, и она взглянула на нее другими глазами.

– Она пусть пройдет дальше по улице… а ты можешь остаться здесь.

– Но мы хотим пообедать вместе! – В глазах Таны полыхало зеленое пламя: впервые в жизни она почувствовала, как по спине у нее прошла нервная судорога. Сейчас, охваченная иррациональным и бессильным бешенством, какого еще ни разу не испытывала, она могла и ударить. – Имеется ли в вашем городе заведение, где мы с подругой могли бы поесть вместе? Или нам придется возвращаться обедать в Нью-Йорк? – Тана вперила в официантку негодующий взгляд, но та отрицательно покачала головой. – В таком случае обслужите меня – я возьму два чизбургера и две кока-колы.

– Нет, не возьмешь! – раздалось у нее за спиной. Это из кухни вышел повар. – Ты сейчас отправишься в свою треклятую шикарную школу, откуда вы обе сюда заявились. – Подруги действительно отличались от жителей Йолана: достаточно было взглянуть на броские наряды Шерон, чтобы вычислить ее принадлежность к привилегированному колледжу. – Там можете есть все, что угодно, за милую душу. Понятия не имею, что там на них нашло, но если уж они пускают к себе негритосов, то пусть их у себя и кормят в Грин-Хиллсе, а здесь на них не приготовили!

Он выразительно посмотрел на Тану, потом перевел взгляд на столик, за которым сидела Шерон. В его взгляде полыхала такая ярость, что ей на миг показалось, будто повар намерен вышвырнуть их отсюда. После той ужасной ночи она еще ни разу не испытывала такого страха.

Поняв, в чем дело, Шерон грациозно поднялась с места и сказала в своей спокойной аристократической манере:

– Идем, Тана.

Ее голос прозвучал так чувственно, что повар устремил на нее плотоядный взгляд, за что Тане захотелось дать ему пощечину: этот взгляд напомнил ей то, о чем она безуспешно пыталась забыть.

Всю дорогу до колледжа Тана возмущалась, а Шерон выглядела на удивление спокойной, поскольку ничего нового в случившемся для нее не было.

– Как странно устроена жизнь! Если бы мы с тобой куда-то зашли в Нью-Йорке или в Лос-Анджелесе, да практически в любом другом городе, никто бы и внимания не обратил, что я темнокожая, а ты белая, но здесь, в Йолане, это очень важно. Моя мать, похоже, не зря меня сюда отправила: видно, пришло время бороться за свои права. Я всегда считала, что, если мне хорошо, не обязательно думать о других, о том, что с ними происходит. И вот теперь оказалось, что эти другие – я сама.

Они медленно шли по улице, рука об руку.

– Не думаю, чтобы я когда-нибудь чувствовала себя такой беспомощной и такой злой… – тихо проговорила Тана, и вдруг перед ней всплыло лицо Билли Дарнинга. – Разве лишь однажды…

Между девушками вдруг будто протянулись незримые нити и связали их, как никогда прежде. Тане захотелось обнять подругу, защитить от невзгод, а та одарила ее теплой благодарной улыбкой.

– Когда это было, Тана?

– О, очень давно!.. – попыталась улыбнуться девушка. – Месяцев пять назад.

– Да, действительно очень давно.

Девушки рассмеялись, но как-то невесело, и продолжили путь. Постепенно Тана успокоилась, страх прошел, и она поклялась себе, что никто и никогда больше не сделает с ней того, что сделал Билли Дарнинг: она скорее умрет или… убьет.

– Наверное, это было что-то ужасное? – уловив настроение подруги, спросила Шерон.

– Ужаснее представить невозможно.

– Ты не хочешь говорить об этом?

Тана не ответила, и некоторое время они шагали сквозь серую полутьму в полном молчании. У девушки никогда не возникало желания рассказать об этом кошмаре кому бы то ни было, после того как она попыталась довериться матери, а та ее предала.

Шерон, по-видимому, ее поняла: у каждого в прошлом есть что-то такое, чем не хочется делиться. У нее тоже есть тайна, которую она хранит даже от самых близких.

– Хорошо, Тана…

Но едва она успела это произнести, как подруга обернулась к ней, и слова полились сами собой неудержимым потоком, будто прорвалась некая плотина.

– Я хочу рассказать… мне это необходимо, только не знаю, как ты к этому отнесешься. – Она ускорила шаги, так что Шерон едва поспевала за ней. Дыхание ее участилось. – История стара как мир… Через неделю после выпускного по просьбе матери… я пошла на вечеринку к сыну ее патрона, законченному негодяю… Я не хотела идти… Но мать заявила, что я не могу отказаться: мол, мне оказана такая честь… Она всегда говорит, что мы должны быть благодарны этой семейке, она прямо боготворит Дарнинга и его отпрысков.

Захлебнувшись словами, Тана все ускоряла и ускоряла шаг, будто пыталась убежать от преследовавших ее воспоминаний. Шерон шагала молча, глядя на искаженное болью лицо подруги. Наконец девушка справилась с собой и продолжила:

– Как бы то ни было, я поехала. Знакомый парень на своей машине привез меня в Гринвич на эту самую вечеринку… Все уже были пьяные, мой спутник тоже напился в стельку и уединился с какой-то девицей, а я от нечего делать пошла бродить по дому. Откуда-то появился Билли, сын Артура, и предложил мне показать кабинет, где работает моя мать… Я знала, где эта комната… – Слезы ручьями бежали по ее щекам, но она их даже не почувствовала. – Только привел он меня совсем не туда, а в спальню своего отца… Там все было серое… серый плюш, серый атлас и серый мех… даже ковер на полу…

Это были единственные запомнившиеся ей детали: бесконечный серый фон… ее кровь на полу… перекошенное лицо Билли, потом – авария… Тане не хватало воздуха, она рванула ворот рубашки и побежала, задыхаясь от рыданий. Шерон не отставала от нее ни на шаг. Осознав, что теперь не одна: рядом подруга, – она нашла в себе силы продолжить:

– Билли начал избивать меня, швырнул на пол… – Вновь ощутив ту беспомощность, то отчаяние, она остановилась и закрыла лицо руками. Сумерки огласил ее душераздирающий крик. – Я ничего не могла поделать… не сумела его остановить… – Ее тело сотрясалось от рыданий, и Шерон молча обняла подругу, крепко прижала к себе. – Он изнасиловал меня и бросил там… я была вся в крови… меня рвало… Потом он догнал меня на шоссе, заставил сесть в машину, и мы чуть не врезались в грузовик.

Внезапно Тана умолкла, лицо ее потухло: сердце опять пронзила боль. Повернув к Шерон лицо, она безжизненным голосом произнесла:

– Когда я попыталась рассказать о случившемся матери, она не захотела ни во что вникать и заявила: «Билли Дарнинг не способен на такое!»

Ее опять сотрясли рыдания, и Шерон, погладив ее по голове, как маленькую, сказала:

– Я верю тебе, Тана, не плачь.

– Больше я не допущу, чтобы мужчина хотя бы прикоснулся ко мне.

– Не думай больше об этом, просто забудь. Пройдет время, и тебе станет легче. Главное – ни в чем себя не вини, не обижайся на мать: она просто боится одиночества. У тебя в жизни все будет хорошо, вот увидишь.

Глубоко тронутая словами подруги, Тана смахнула слезы и слабо улыбнулась:

– Ты считаешь, что я не должна презирать себя после этого?

– Глупости какие! За что? Тот подонок – да, достоин презрения.

– Не знаю… иногда мне кажется, что я сама виновата: растерялась, вот и не смогла его остановить.

Ей хотелось освободиться от сомнений, высказать до конца все, что мучило ее столько дней.

– Скажи мне честно, ты действительно веришь в это? Ты в самом деле думаешь, что его можно было остановить?

Тана задумалась, потом отрицательно покачала головой.

– Тогда перестань терзать себя! То, что с тобой случилось, ужасно, ужаснее не придумаешь: может, это самое страшное из всего, что тебе написано на роду, – но это произошло и ничего тут не поделаешь. Ты считаешь себя оскверненной? Но это не так! Да, он воспользовался твоим телом, но не смог взять душу. Просто забудь обо всем и продолжай жить.

– Это не так просто. – Тана тяжело вздохнула. – Все стоит перед глазами, как будто случилось вчера.

– Надо себя заставить. Нельзя допустить, чтобы один эпизод разрушил всю жизнь. Такие, как он, этот Билли, сильны только в мерзости, во всем остальном они трусы и слабаки. Ты же сильная. Не поддавайся депрессии, не позволяй ему злорадствовать. Как бы ни было тяжело, выбрось все из головы и иди вперед.

– О, Шер!.. – Тана со вздохом поднялась на ноги и взглянула на подругу. – Спасибо Господу за то, что мы с тобой встретились. Такая умница и красавица. А парни к тебе так и липнут. Знаешь какой-то секрет?

Шерон загадочно улыбнулась, но глаза ее сегодня так и остались серьезными, почти грустными.

– Не то чтобы… Скорее опыт.

Ответ подруги заинтересовал.

– Можешь рассказать? Или это тайна?

Шерон словно открыла спрятанную у нее глубоко внутри клетку и выпустила зверя, который безжалостно терзал ее не переставая. Теперь Тана почувствовала свободу, в душе ее снова воцарился мир. Ее мать оказалась неспособной сделать то, что сделала для нее эта девушка. Тана знала: что бы ни случилось, они с Шерон теперь больше, чем подруги.

Шерон не захотела увиливать от ответа. Пусть она никому не говорила о своих чувствах, но думала об этом постоянно. Перед отъездом в Грин-Хиллс у нее состоялся важный разговор с отцом. Она услышала почти те же слова, которыми только что подбадривала подругу: «Не допусти, чтобы кто-то разрушил твою жизнь. Что случилось, то случилось – этого уже не исправишь. Прошлое пусть остается в прошлом, а ты должна идти вперед».

– У меня есть ребенок.

У Таны на миг перехватило дыхание от шока, а Шерон продолжила:

– С пятнадцати лет я встречалась с мальчиком. На шестнадцатилетие он подарил мне кольцо. Не могу описать, что я чувствовала… Он сложен как африканский бог, чертовски красив, а танцует…

Шерон вмиг преобразилась: глаза сияют, лицо озарила улыбка.

– Сейчас он учится в Гарварде – мы не виделись почти год. Еще до окончания школы я забеременела и сообщила ему об этом, но он вовсе не обрадовался и стал уговаривать меня сделать аборт. Я отказалась: испугалась последствий. Время шло, надо было как-то сообщить об этом родителям. При одной мысли о разговоре с матерью я впадала в панику, поэтому решила рассказать отцу. Конечно, это не могло быть долго тайной, и он поделился новостью с матерью. Ты не представляешь, что тут началось… все будто с ума посходили. Мои родители позвонили его предкам, те подняли крик… Это был самый страшный вечер в моей жизни. В конце концов, мать заявила: или аборт, или рожать, но оставить в роддоме.

Шерон судорожно вздохнула, и Тана поняла, что подруге такие откровения даются нелегко.

– Они стали меня убеждать, что завести ребенка в семнадцать лет – значит погубить свое будущее. Поскольку срок был уже приличный, я решила рожать. Конечно, дело было не только в этом: я надеялась, что Дэнни – так зовут того парня, – увидев, одумается… или одумаются мои родители… или случится чудо. Но ничего такого не произошло. Пять месяцев, до самых родов, я провела в санатории, училась дистанционно. Ребенок родился в конце апреля, крошечный такой мальчик…

Шерон трясло, и Тана молча взяла ее за руку.

– Предполагалось, что мне его не покажут, но я все же увидела… всего один раз… он весил шесть фунтов – совсем крохотуля.

Она не смогла продолжать – душили слезы. Тана не торопила подругу.

Та сидела на скамейке, низко опустив голову, судорожно всхлипывала, потом тихо призналась:

– Три недели назад я подписала отказ от ребенка. И ради чего? Ради того, чтобы приехать в этот идиотский колледж и бороться за права цветных? Когда-нибудь они все равно будут здесь учиться. А если даже нет, какое до этого дело мне?

– Одно с другим не связано, Шерон, – возразила Тана. – Твои родители хотели, чтобы ты начала жизнь с чистого листа, чтобы вышла замуж и уж потом завела детей.

– Но это неправильно! Ты не представляешь, что я чувствовала, когда возвращалась домой одна, без ребенка… это ощущение ничем не восполнимой пустоты… – Шерон горестно вздохнула. – Моего мальчика усыновили, и я никогда не узнаю, где он, что с ним. Дома, в Мериленде, никто ничего не знал. Что творится у меня в душе, родителям было неинтересно. Я вместе со своими одноклассниками успешно сдала экзамены, а потом приехала сюда.

Тана искренне сочувствовала подруге. Они обе настрадались, много вынесли на своих плечах. И кто знает, окажется ли их будущее более счастливым. В порыве нахлынувших чувств девушки крепко обнялись и расплакались: одна ощущала сейчас боль другой как свою.

– Я так тебя люблю, Шер! – призналась Тана.

– А я тебя, – сквозь слезы сказала Шерон.

Девушки поднялись и, взявшись за руки, побрели дальше. Всю дорогу до кампуса они молчали: каждая думала о своем.

Уже в комнате, почти засыпая, Шерон с чувством проговорила:

– Спасибо тебе, Тана!

– За что? За то, что выслушала? Но ведь и ты выслушала меня – на то мы и подруги. Будем считать это исповедью – ведь нам обеим стало легче. Мы сбросили груз прошлого и готовы идти вперед.

– Ты права, – сонно улыбнулась Шерон.

Вскоре обе девушки уже крепко спали, и на сей раз сон их был спокойным. Тана подложила под щеку ладошки, как делала в детстве, а Шерон, точно маленький черный котенок, свернулась в клубок – не разобрать, где руки-ноги.

Глава 5

Тане совсем не хотелось на День благодарения ехать домой, и она с радостью приняла приглашение Шерон. Джин Робертс очень расстроилась, когда дочь сообщила ей об этом.

– Ты ведь мало знакома с этой девушкой.

– Мы с ней живем в одной комнате и очень подружились.

– А что, если ее родители будут возражать?

– Нет. Шерон им звонила, и они не против, чтобы их дочь приехала с подругой.

– Ну хорошо. Только уж на рождественские каникулы приезжай и подругу пригласи, – согласилась Джин и добавила: – У меня есть для тебя приятный сюрприз. Мы с Артуром собирались тебе сказать на День благодарения…

У Таны остановилось сердце: неужели они надумали пожениться?

А мать между тем продолжала:

Артур решил, что тебя необходимо представить нашему обществу вместе с другими дебютантками: вывести в свет, так сказать. У нас в городе устраивается своего рода котильон – знаешь, как раньше: бал для девушек из богатых семей, – и Артур тебя записал. Все-таки ты училась не в простой школе, а у миссис Лоусон, поэтому включена в число участниц. Это чудесно, правда?

Тана не сразу нашлась что ответить. Ничего чудесного в этой затее она не видела, а главное – ей было противно, оттого что мать опять пресмыкается перед Артуром… А она-то, наивная, вообразила, будто он наконец-то решил жениться. Как бы не так! «Своего рода котильон…» Черти бы его побрали с этим треклятым котильоном!

– Не думаю, что она согласится… – наконец проговорила Тана, чуть было не добавив: «Потому что моя новая подруга – темнокожая».

– Похоже, ты не в восторге от этого известия… – разочарованно заметила Джин.

Мало того что Тана не хочет приехать домой на День благодарения, так еще и с таким равнодушием отнеслась к заботам Артура, хотя знает, как много это значит для Джин.

– Не то чтобы… Просто как-то неожиданно, – промямлила Тана.

– Но ведь это приятный сюрприз, правда? Вон Энн, например, уже представлена обществу.

Для Таны это ничего не значило. Вся эта светская канитель, которой так много внимания уделяли Дарнинги и им подобные, не имела в ее глазах никакой цены, чего не скажешь о ее матери, обожествлявшей Артура уже много лет, с тех самых пор, как влюбилась в него.

– Надо подумать, кто будет тебя сопровождать. Я надеялась, что Билли, но он уезжает с друзьями в Европу кататься на лыжах.

Тана едва не лишилась чувств: неужели она все забыла! Или просто ничего не хотела ни знать, ни слышать?

Так и не дождавшись от дочери слов благодарности, Джин рассердилась:

– Ну хорошо, давай прекратим этот разговор! А подругу, к которой ты собираешься поехать на День благодарения, все-таки пригласи.

Тана усмехнулась: если бы только Джин Робертс знала, что Шерон – цветная! Да ее бы удар хватил, если бы увидела ее вместе с дочерью на балу дебютанток.

– Я передам ей твое приглашение. Как ты собираешься провести День благодарения?

– Обо мне не беспокойся – Артур пригласил нас с тобой в Гринвич на весь день.

– Ну а без меня ты сможешь и на ночь остаться. – Ответом ей было гробовое молчание, и Тана спохватилась: – Прости, не хотела обидеть…

Джин предпочла, как обычно, не заметить колкости. Конечно, она будет скучать без дочери, но сейчас у нее полно дел.

– Желаю тебе хорошо отпраздновать, а я поблагодарю Артура от твоего имени.

– За что?

– За то, что позаботился о тебе. Не знаю, понимаешь ли ты это, но это очень важно для юной девушки.

– Важно?.. Для меня нет.

– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь!

Глаза Джин жгли слезы обиды. Только начала сбываться ее мечта: ее дочь и Анри Робертса, который никогда ее не видел, войдет в нью-йоркское общество. Пусть это не сливки, но все же. И потом, это очень важно не только для Таны, а для нее самой. Это будет важнейшим событием в ее жизни. Ей припомнился первый бал Энн. Сколько было волнений! Она старалась не упустить ни одной мелочи, даже самой незначительной. Могла ли она думать тогда, что настанет такой день и для ее дочери?

– Ну прости, мам.

– Было бы неплохо написать Артуру: выразить благодарность, рассказать, что это значит для тебя.

Тана едва не закричала в трубку: «А что, к дьяволу, это для меня значит? Что в один прекрасный день я подыщу себе богатого мужа, который улучшит мою родословную? Кому это нужно? Подумаешь, великое счастье – какой-то дурацкий бал, где на тебя будет глазеть как на ярмарочного медведя».

Не в силах продолжать разговор, Тана попрощалась с матерью и вернулась в комнату чернее тучи. Шерон занималась своими ногтями – это было их любимым занятием на досуге. Увидев, что подруга расстроена, она отставила флакончик с лаком в сторону и обеспокоенно спросила:

– Она что, не разрешила?

– Разрешила.

– А почему тогда выглядишь словно шарик, из которого выпустили воздух?

Тана устало плюхнулась на свою кровать.

– Дьявольщина! Она упросила своего ненаглядного дружка включить меня в список участниц этой дурацкой затеи – котильона. Боже мой, Шер! Я чувствую себя последней идиоткой.

Шерон удивленно уставилась, а потом засмеялась.

– Ты хочешь сказать, что тебе предназначается роль дебютантки?

– Что-то вроде этого. Как она могла? – Девушка застонала, словно от боли. – Ведь это же надо такое придумать!

– Да брось ты! Это же так забавно.

– Для кого? И какой в этом смысл? Это все равно что аукцион по продаже молодых телок. Тебя одевают в белое платье и выставляют напоказ целой армии богатеньких маменькиных сынков, среди которых тебе предстоит найти мужа.

– Так ты собираешься идти? И с кем?

– Лучше не спрашивай. Она, естественно, хотела бы, чтобы это был Билли Дарнинг, но он, слава богу, не сможет.

– Считай, что тебе повезло.

– Да уж! Но сама затея представляется мне чудовищным фарсом.

– Вся наша жизнь – фарс, за редкими исключениями.

– Не будь так цинична, Шер!

– А ты не будь так наивна. Что ты теряешь? По-моему, только выиграешь.

– Кто это сказал?

– Я, – гордо провозгласила Шерон. – А то живешь точно монахиня.

– Ты тоже.

– У меня нет выбора. – Том больше не звонил, и Шерон не могла его винить, а жизнь в Грин-Хиллс была не слишком интересной. – А у тебя он есть.

– Ну и что из этого следует?

– Пора начинать уже встречаться с парнями.

– Нет, только не это! – воскликнула Тана. – Никто не может заставить меня. Я свободна как птица.

– Как хромой утенок, – усмехнулась Шерон. – Пора уже вылезать из гнезда, дорогая.

Ни слова не говоря, Тана прошла в ванную, которую они делили с обитательницами соседней комнаты, заперлась, включила воду и просидела там не меньше часа. Когда девушки уже улеглись и потушили свет, Шерон спросила:

– Ты запомнила мои слова?

– Ты это о чем?

– Ты должна ходить на свидания.

– А ты?

– Куда же я денусь? – вздохнула Шерон. – Только не здесь. Возможно, дома, на каникулах.

Подруги еще немного поболтали и уснули.

Через несколько дней они отправились в Вашингтон. На перроне их встречал отец Шерон. Этот высокий породистый мужчина с гордым красивым лицом, будто вырезанным из красного дерева, и с такими же длинными, как у Шерон, ногами произвел на Тану большое впечатление. Поприветствовав девушек радостной белозубой улыбкой, он тут же заключил дочь в объятия, крепко прижав к груди. Он знал, что этот год дался ей нелегко, но она героически справилась со всеми трудностями. Дочь оправдала его ожидания, и он гордился ею.

– Здравствуй, малышка! Как ты?

Шерон чуть отстранилась и повернулась к подруге.

– Познакомьтесь: это мой отец, Фримен Блейк, а это Тана Робертс, моя подруга и соседка по комнате.

Он энергично потряс руку девушке, буквально загипнотизированной его глазами и звуками его голоса. По дороге он делился с дочерью новостями: ее мать Мириам повысили в должности, у брата новая подружка; у соседей родился ребенок; получил премию за свою книгу. Эта теплая, дружеская беседа тронула Тану до глубины души, и она искренне позавидовала Шерон и ее жизни дома.

Это впечатление усилилось вечером, когда вся семья собралась за столом в уютной, убранной в колониальном стиле столовой. Блейки жили в красивом доме с ухоженным газоном и задним двором; в гараже стояло три машины. «Кадиллак» со складывающимся верхом водил сам хозяин, невзирая на подтрунивания друзей: считал, что его статус и популярность позволяют иметь шикарную марку, о которой давно мечтал. Всех четверых членов семьи, по-видимому, связывала тесная дружба, хотя Мириам показалась Тане не просто властной особой, но и настолько прямолинейной, что это с непривычки пугало. Казалось, она хочет знать о каждом всю подноготную. Никому не удавалось избежать ее въедливых вопросов и всевидящего взгляда.

– Теперь ты меня понимаешь? – спросила Шерон, когда они поднялись к ней в комнату. – Когда сидишь перед ней, не покидает ощущение, что, как перед судом, должна говорить «правду и только правду».

Мириам с пристрастием проанализировала все, о чем рассказала дочь: про инцидент в кинотеатре, про случай в кафе.

– Это лишь потому, что она все принимает близко к сердцу, Шер.

– Но меня это просто бесит. Папа ничуть не глупее ее, но судит обо всем гораздо спокойнее.

Тана и сама это заметила. Мистер Блейк рассказывал за столом забавные истории и анекдоты, все смеялись, и каждый чувствовал себя непринужденно. У него был великий дар сближать людей. Вечер пролетел незаметно, и к его концу Тана уже не сомневалась, что отец ее подруги – самый замечательный человек из всех, кого она когда-либо встречала.

– Он совершенно потрясающий, Шер! – поделилась она с подругой.

– Не поверишь, но мне это известно, – рассмеялась та.

– Одну из его книг я прочитала, но теперь прочитаю все.

– С радостью тебе их подарю.

– И разумеется, с автографом!

Девушки весело смеялись, когда раздался стук в дверь. Это пришла Мириам узнать, чем они намерены заниматься и не нужно ли чего-нибудь. Тана улыбнулась и поблагодарила хозяйку за радушный прием.

– Мы очень рады, что вы сочли возможным приехать, – ответила Мириам и поинтересовалась: – А вам нравится в Грин-Хиллсе?

– В общем да: преподаватели у нас замечательные.

Мириам, однако, сразу же уловила, что это было сказано без особого энтузиазма.

– А в частности?

Тана нисколько не удивилась ее проницательности.

– Атмосфера не такая теплая, как хотелось бы.

– Почему же?

– Трудно сказать. Наверное потому, что студентки держатся особняком, группками.

– А вы?

– Мы постоянно вместе, – вступила в их диалог Шерон и с улыбкой посмотрела на подругу, что не укрылось от бдительного взгляда Мириам. – Тана умна и находчива, с прекрасным чувством юмора, но вместе с тем сдержанна и осмотрительна. Когда-нибудь она раскроется и станет неординарной личностью.

– Может, в этом и заключаются ваши главные проблемы? Скажите, Тана, у вас много подруг в колледже?

– Только Шерон: мы никогда не разлучаемся – ни в аудитории, ни в кампусе.

– Вероятно, за это вы и расплачиваетесь. Я уверена, что вам это понятно и самой: если ваша ближайшая подруга – единственная в колледже негритянка, вы становитесь парией.

– Но почему?

– Не будьте такой наивной.

– А ты – такой циничной! – рассердилась Шерон.

– Вам обеим пора взрослеть.

– Что ты хочешь этим сказать? – накинулась на нее дочь. – Проклятье! Не провела дома и девяти часов, а ты уже тут как тут со своими проповедями и наездами.

– Я вовсе не собираюсь читать вам мораль, просто хочу, чтобы вы смотрели фактам в лицо. Не так-то просто быть цветным или дружить с таковым. Это нужно четко себе представлять и быть готовым к негативному отношению общества.

– Неужели нельзя хотя бы сейчас обойтись без политических лекций, мам?

Мириам посмотрела на дочь, потом перевела взгляд на ее подругу.

– Я могу попросить вас об одном одолжении, прежде чем вы вернетесь в колледж? В воскресенье в Вашингтоне будет выступать с речью один замечательный человек, пастор, борец за права негров в США. Его зовут Мартин Лютер Кинг. Я хочу, чтобы вы пошли вместе со мной послушать его.

– Зачем? – в недоумении спросила Шерон.

– Поверьте: вы никогда не слышали столь пламенных речей.

Мириам Блейк оказалась права: доктор Кинг действительно был мудрым и вдохновенным оратором из всех, кого Тане доводилось слышать. В сравнении с ним все остальные выглядели недоучками. Он говорил простым языком о том, что значит быть черным или дружить с черным, о гражданских правах, о всеобщем равенстве. Потом взявшись за руки, они все вместе пели.

Всю обратную дорогу из Вашингтона Тана находилась под впечатлением.

– Это было потрясающе, правда?

Шерон коротко кивнула.

– Знаешь, мне кажется, я зря возвращаюсь в колледж. Я чувствую в себе потребность делать что-то более важное.

Она откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза, а Тана, вглядываясь в темноту за окном поезда, размышляла над словами оратора, вспомнила про бал дебютанток, о котором так пеклась ее мать. Почему именно это вдруг пришло в голову?

Она повернулась к подруге, и, словно почувствовав на себе ее взгляд, Шерон открыла глаза.

– Что ты задумала? – спросила Тана.

После такой речи действительно нельзя было сидеть сложа руки – даже Фримен Блейк не стал с этим спорить.

– Пока не знаю, – вздохнула Шерон. С самого отъезда из Вашингтона ее не оставляла мысль, как помочь своим единомышленникам, находясь в колледже. – А ты?

– Не знаю, – пожала плечами Тана. – То, что в моих силах, я думаю. Послушав доктора Кинга, я четко себе уяснила: ничего бездарнее идеи с этим дурацким балом нет на свете.

Шерон улыбнулась: возразить тут было нечего, – однако все же заметила:

– Тебе бы это не повредило.

– Сомневаюсь.

Девушки обменялись понимающими улыбками.

В Йолан они прибыли уже в сумерках, взяли такси и отправились в Грин-Хиллс.