Текст книги "С первого взгляда"

Тимми приняла душ, Жан-Шарль сказал, что уже можно, заказала себе в номер обед, прослушала оставленные на автоответчике сообщения, прочитала посланные Джейд и Дэвидом факсы – никаких событий чрезвычайной важности не произошло, они просто сообщали, что все идет своим чередом. И наконец Тимми блаженно легла в постель, застланную хрустящим, тщательно отглаженным бельем. Какое счастье снова оказаться здесь, ничего роскошнее и придумать невозможно! Конечно, в клинике все проявляли к ней величайшее внимание, заботились о ее удобствах, были любезны и предупредительны, но для нее, Тимми, не было на свете другого такого замечательного места, как отель «Плаза Атене».

Под вечер, когда она, блаженно лежа в постели, пила чай со своими любимыми шоколадными конфетами, позвонил швейцар и сообщил, что к ней пришел доктор Вернье, и через несколько минут Жан-Шарль вошел в ее номер. Вид у него был отдохнувший, он явно радовался встрече с ней. И сразу же сказал, что она выглядит гораздо лучше.

– Наверное, это от шоколада, – улыбнулась она и предложила ему конфету, но он отказался, проявив силу воли, какой у нее не было. – Хорошо отдохнули с детьми в Перигоре? – спросила она, но не призналась, что ей его не хватало, она и сама этому удивлялась. Со вчерашнего утра, когда он пришел в клинику проведать ее перед отъездом, ей не с кем было поговорить, она скучала по интересному собеседнику.

– Отлично, – ответил он. – А как вы здесь себя чувствуете? Так же, как вчера в клинике, или успели истратить все силы? – Спросил он это сурово, и она засмеялась в ответ, так что он вынужден был улыбнуться. Смеялась она заразительно, как и всегда, он был доволен, что в ее глазах опять появилось чуть озорное выражение. Он решил, что выглядит она очень хорошо, это не могло не радовать.

– Нет-нет, я жила в полном безделье. С тех пор как я сюда вернулась, только и делаю, что лежу и ем.

– Именно то, что вам нужно. – Он несколько раз говорил Тимми, что, на его взгляд, она слишком худая, хоть его это и не удивляло, – недаром же она конструирует одежду. Все американские кутюрье казались ему анорексичными, но худоба Тимми все же не доходила до такой крайности.

Однако легко было заметить, что за последнюю неделю она потеряла несколько фунтов, да и как не потерять после такой операции. И так же легко было заметить, как она рада, что снова вернулась в отель, где ее окружает такой комфорт, лежит в своей привычной кровати и на ней ее собственная ночная рубашка. Она даже надела бриллиантовые серьги и днем сделала маникюр. Ее снова окружала роскошь, здесь она чувствовала себя в привычной обстановке, и ей легче дышалось, чем в клинике в Нейи. Теперь, когда он позволил ей уйти оттуда, она очень скоро улетит в Америку. А когда улетит, он будет скучать по ней, он это знал, хоть и не хотел сам себе в этом признаваться. Она была замечательная собеседница, ему нравилось ее общество. Страх, который охватил Тимми в ту ночь, когда ей делали операцию, давно рассеялся, она снова улыбалась и была уверена в себе. Перед ним была сильная, обладающая большой властью женщина, она снова чувствовала себя в своей стихии. Удивительно ли, что, поднявшись так высоко, она более чем за двадцать лет успеха привыкла к изысканной роскоши. И когда она предложила ему выпить бокал шампанского, он со смехом покачал головой и стал подтрунивать над ней за ее пристрастие к роскоши.

– Я очень редко пью. – Отказался он легко и непринужденно, бутылка шампанского «Кристалл», на которую она ему указала, ничуть не привлекала его. – И к тому же я сегодня ночью дежурю.

– Вы не пьете? – удивилась она. Человек без дурных привычек, умный, добрый, предан жене и детям – можно ли желать большего? Она не могла не подумать в очередной раз, как повезло его жене. Такие мужчины, как Жан-Шарль Вернье, великая редкость, и они почти никогда не бывают свободны. Во всяком случае, Тимми таких не встречала. Они до конца жизни живут со своими женами. Она даже представить себе не могла, чтобы Жан-Шарль был один или завел роман с молодой женщиной того сорта, которые так привлекают знакомых ей мужчин, – это в основном старлетки, фотомодели, глупенькие сексапильные красотки. Сама мысль об этом казалась абсурдом. Жан-Шарль не выдержал бы и десяти минут в обществе такой женщины. Без сомнения, его требования очень высоки, и он истинно порядочный человек.

Тимми предложила ему чашку чаю, и он опять отказался. Он не предполагал, что она будет угощать его. Ведь он не гость, а ее врач, о чем и напомнил ей с улыбкой.

– А я думала, что мы с вами друзья, – возразила она огорченно, и он засмеялся.

– Верно, друзья. Я тоже так считаю. Мне очень нравится с вами разговаривать, – признался он и потом произнес слова, которые ее удивили: – Когда вы уедете, мне будет вас недоставать.

Он и правда полюбил их беседы философского характера о человеческой природе, о людских слабостях и пристрастиях, о политике, которую проводят их страны, его до глубины души тронула ее искренняя исповедь, в которой она поведала ему о своей жизни. Трудно было без волнения слушать ее рассказ о детстве в сиротском приюте, в приемных семьях, такие испытания сломили бы многих, а она из них вышла только еще сильнее. А сын? Она потеряла сына, и Жан-Шарль глубоко сострадал ей в этом горе. Он любил своих детей и понимал, что нет на свете ничего страшнее, чем смерть ребенка. Но она пережила и это горе, а после него еще и предательство мужа. Прошла столько кругов ада и не утратила себя. Беседуя с ней после операции, он начал испытывать к ней глубочайшее уважение и сейчас согласился с ней, что они друзья, хотя вначале такое не могло бы прийти в голову ни ему, ни ей. Но сейчас это вовсе не казалось странным, в особенности ему. У него не было обыкновения завязывать дружеские отношения со своими пациентами. Но от Тимми исходило обаяние доброты и сердечности, она была необыкновенная женщина, и это его притягивало, вызывало желание поделиться с ней своими мыслями. И сейчас, сидя в ее апартаментах и болтая с ней, он чувствовал себя удивительно легко и непринужденно. Она встала с постели и вышла к нему в гостиную, сплошь заставленную цветами, которые прислали ее знакомые из мира моды, узнав, что ей сделали операцию. Весть об этом распространилась точно пожар, искру бросили находящиеся в Нью-Йорке Джейд и Дэвид.

– Итак, что же вы собираетесь делать? – улыбаясь, спросил он. Вид у него сейчас был заметно более беззаботный, чем до поездки с детьми в Перигор.

– Это зависит от вас, доктор. Когда мне можно будет вернуться домой?

– Вы так спешите?

– Нет, – призналась она честно, – но возвращаться-то все равно надо. У меня дела, – напомнила она ему, хотя он и сам это отлично знал, знал, как она занята и сколько ей придется трудиться и наверстывать, когда она окажется дома.

– Четверг вас устроит? Выдержите четыре дня? – Он не хотел, чтобы она спешила с отъездом, но и понимал, что не может удерживать ее в «Плаза Атене» вечно.

– Вполне. – У Дэвида и Джейд будет день, чтобы подготовить все к ее приезду после того, как они сами вернутся в Лос-Анджелес. – А можно мне будет выйти погулять? Совсем ненадолго. – У нее был некий план, о котором он, естественно, и понятия не имел.

– Думаю, можно. Только не гуляйте слишком долго и не уходите слишком далеко. И не носите ничего тяжелого. Ведите себя разумно, и все будет хорошо.

– Прекрасный совет на все случаи жизни, – сказала она, и он улыбнулся в ответ. – Я на свою беду всегда веду себя разумно. Мне слишком много лет, чтобы позволить себе быть неразумной. – И это в общем-то была правда, хотя и не полная правда.

– Возраст здесь ни при чем. И вы достаточно молоды, чтобы делать время от времени глупости, если вам вздумается. Это пойдет вам на пользу. – Он мог только вообразить себе, в каком огромном нервном напряжении она живет, при ее-то работе, и как многократно возрастает это напряжение, когда что-то пошло не так. Модный бизнес штука жестокая, Жан-Шарль догадывался, что в этом мире нужно не покладая рук трудиться и уметь сражаться, если хочешь занимать ведущие позиции, а Тимми их занимает вот уже двадцать три года. Впереди всех, и всегда старается опередить себя. Нелегкая это задача.

Тимми заметила, а может быть, ей показалось, что ему сегодня не хочется уходить, – ведь уже наступил вечер. И она решила как бы невзначай задать вопрос, возможно, слишком личного характера. Если он не захочет на него ответить, то и не ответит, подумала она. Он не мальчик, сумеет оградить себя от нежелательного любопытства, а ей очень хотелось узнать ответ.

– Ваша жена ездила с вами и с вашими детьми в Перигор? – вдруг спросила она, смутив и озадачив его.

– Почему вы спросили?

Его поразила ее интуиция. Такое впечатление, будто ей все ведомо, а что неведомо, о том она безошибочно догадывается, – удивительная женщина, она в отличие от многих доверяла своему чутью.

– Не знаю, – честно призналась она. – Вы никогда не говорите о ней. Это показалось мне странным.

– Нет, она с нами не ездила. У нее с моим братом натянутые отношения. – Натянутые отношения – это еще мягко сказано! И он рассказал Тимми, что они на самом деле уже много лет смертельно враждуют из-за дома, который достался Жан-Шарлю и его брату в наследство и который они вынуждены были продать, потому что никак не могли договориться, кто и когда будет в нем жить. Жена Жан-Шарля с тех пор не разговаривает с его братом и отказывается ездить к нему и его жене в Перигор.

– Мне представилось что-то подобное. – Тимми покачала головой. Она правильно угадала, причиной и в самом деле оказалась семейная ссора.

– Мы редко ездим куда-нибудь вместе, – сказал Жан-Шарль, и уголки его губ едва заметно дрогнули. Нет, он что-то утаивает. Тимми посмотрела ему в глаза, пытаясь понять, что именно. – Мы оба очень независимые люди, и у нас совершенно различные интересы. Если я еду с детьми туда, она остается дома.

– А в тот вечер в Нейи вы были на званом ужине один? – Ее любопытство уже граничило с бесцеремонностью, она понимала, что не имеет права задавать такие вопросы. Интересно, что он ответит, когда придет в себя от изумления? А он в очередной раз подивился ее проницательности.

– В общем-то да, один. Эти люди ей тоже не очень-то нравятся. Мы редко бываем в обществе вместе, да и друзья у нас тоже разные. Почему вы спросили?

– Сама толком не знаю. Меня это совершенно не касается, и мне стыдно за мое нахальство, – церемонно извинилась она, пытаясь осмыслить отношения супружеской пары в таком браке.

В общем-то все это очень по-французски. У французов муж и жена остаются в браке до самой смерти, а конфликты решают, живя каждый своей собственной жизнью, предпочитают не разводиться, не то что в Штатах, где чуть что, супруги и разбежались.

– Нисколько вам не стыдно, – подколол ее он. – Вам хотелось знать. Вот вы и узнали.

– Наверное, нелегко так жить, когда у каждого свой круг общения и разные представления о том, где проводить выходные? – Интересно, есть ли у него любовница и встречается ли он с другими женщинами? Но конечно же, Тимми никогда не осмелится спросить его об этом. Ей казалось, что у него никого нет. Не похож он на человека, который ведет беспорядочную жизнь. С ней он был почтителен и деликатен. Нет-нет, он не флиртует с женщинами, во всяком случае, со своими пациентками.

– Если люди очень разные и им трудно друг с другом, они могут сохранить брак, когда каждый живет своей собственной жизнью. Все мы меняемся, а тридцать лет большой срок, – спокойно объяснил он. Было видно, что он смирился со своей жизнью и его она вполне устраивает.

– Да, наверное, – вежливо согласилась Тимми. – Хотя не мне судить, у меня нет такого долгого опыта семейной жизни.

– Пять лет не так уж мало. Очень печально, что люди не пытаются наладить отношения и просто расстаются. – Жан-Шарль немного помолчал и потом добавил: – Я считаю, люди должны оставаться вместе ради детей. Это их долг перед детьми, как бы им ни было тяжело и трудно.

– Не знаю, – честно призналась Тимми. – Я вовсе не убеждена, что для детей это такое уж благо, когда их родители ненавидят друг друга и тем не менее продолжают жить вместе. Все равно ведь кончается тем, что родители начинают обвинять детей за те жертвы, которые они ради них принесли. И детей это ранит так же больно, как родительский разрыв. Так что какой смысл жить до конца жизни с человеком, которого ты не только не любишь, но порой и просто ненавидишь? А дети – что детям дает жизнь в такой семье? Они сами проникаются той же ненавистью, которую испытывают родители, а это, я считаю, ужасно несправедливо по отношению к детям.

– Мы не всегда получаем от жизни то, чего хотим, – уклончиво заметил Жан-Шарль, – или то, что надеялись получить. Но это не оправдание для того, чтобы все бросить и бежать. У людей есть долг по отношению друг к другу, и тем более по отношению к детям.

– Мне кажется, это слишком уж суровое отношение. Я считаю, что нужно сделать все возможное, чтобы наладить отношения, но ни в коем случае не обрекать себя на страдания до конца жизни. Порой бывает лучше признать, что ты совершил ошибку или что обстоятельства изменились. Знаете, я сейчас даже уважаю своего бывшего мужа за то, что он честно во всем признался, хотя тогда мне было очень тяжело. Не откройся он мне, мы бы так и продолжали жить во лжи. Нет, лучше уж одиночество, чем ложь.

Жан-Шарль, судя по выражению его лица, был с ней не согласен. Он защищал свои жизненные принципы и выбор, который сделал, – быть вместе и в радости, и в горе, покуда смерть не разлучит их. В последние годы горя было куда больше, чем радости…

– Иногда человек должен смиряться, – сказал он, беря шоколадную конфету; Тимми не сводила с него внимательных глаз. Она сразу почувствовала, что он многое скрывает от нее.

– Я с вами не согласна, – спокойно возразила Тимми. – У смирившихся жалкая участь.

Ей было бы невмоготу оставаться с Дерриком после того, как она узнала, что у него есть любовник. В конечном итоге Деррик поступил правильно, оставив ее, хоть ей их разрыв причинил мучительную боль. И все равно так было чище, она пережила катастрофу и теперь испытывала к нему уважение.

– В жертве есть своего рода величие, – философски заметил он, и она задумалась над его словами.

– Никакой награды за жертву никто не обретает, – упрямо возразила Тимми. – Мы просто стареем раньше времени, теряем и душевные, и физические силы, глядя, как умирают наши мечты. Зачем обрекать себя на такое прозябание? Можно жить гораздо более полной и богатой жизнью.

Он ничего не ответил и словно бы задумался. Во время их бесед она не раз высказывала интересные суждения, он потом подолгу размышлял над ними. Несмотря на все, что ей довелось пережить, она все еще верила, что любовь возможна, – нет, не для нее, но хотя бы для других. Сама она смирилась со своим одиночеством и не питала никаких иллюзий относительно себя. Но знать, что в жизни есть любовь, было отрадно – особенно если Тимми видела ее в жизни других. Ее судьба и судьба Жан-Шарля были, в сущности, очень похожи, хотя он женат, а она не замужем. Оба они, как и множество других супружеских пар, смирились с тем, чего в их жизни нет, и старались жить достойно, заполняя время работой, работой, работой… У него были дети, ее ночи иногда скрашивали такие мужчины, как Зак.

Они поговорили еще немного, и наконец он неохотно встал. Как хорошо сидеть вот так рядом с ней в «Плаза Атене» и болтать, сидел бы и сидел, не замечая времени, но впереди столько дел… Прощаясь, Жан-Шарль пообещал навестить ее завтра к вечеру. В Париже ей осталось пробыть еще три дня.

Когда она на следующее утро встала и оделась, то поняла, что чувствует себя гораздо более слабой, чем ей хотелось бы признаться даже собственному доктору. Конечно, силы возвращались, но до прежней легкости и бодрости было далеко. И все же она заставила себя выйти на улицу. Цель ее прогулки находилась всего в нескольких ярдах от отеля, это был магазин на авеню Монтень, где продавалось лучшее, что можно было купить в Париже. Тимми хотела сделать подарок Жан-Шарлю перед отъездом. Он проявил по отношению к ней такое удивительное внимание, так заботился о ней, и ей хотелось выразить своим подарком свою благодарность, хотя она знала, что он ничего подобного не ожидает. Пусть это будет жест признательности и дружбы, решила она.

Тимми спустилась вниз около полудня и медленно, как старуха, побрела к магазину часов на авеню Монтень. Какое отвратительное ощущение – она словно постарела на сто лет за последнюю неделю! Тело все еще не оправилось после интоксикации, вызванной гнойным аппендицитом, от антибиотиков, которые она продолжала принимать, слегка подташнивало. Но, оказавшись в магазине, она сразу же отвлеклась от собственного болезненного состояния и стала с увлечением рассматривать предложенные ей на выбор турбийоны, среди которых нашла именно то, что ей и хотелось ему подарить: великолепный «Бреге» в простом платиновом корпусе и с черным циферблатом, она надеялась, Жан-Шарль будет доволен. Продавец, который с ней занимался, заверил ее, что если часы не понравятся, их можно будет поменять на те, что придутся больше по вкусу.

Тимми побрела обратно, радуясь своей покупке. Вот наконец и отель, она прошла по вестибюлю и поднялась к себе в апартаменты – наконец-то она дома, какое облегчение… Короткая прогулка – всего-то час времени! – отняла у нее все силы. Это был ее первый выход на улицу после операции. Она перекусила, немного поспала, и после этого ей стало лучше.

А вечером, когда Жан-Шарль зашел, по обыкновению, навестить ее, она чувствовала себя уже совсем хорошо, и он заметил, что в лице ее заиграли живые краски. Она рассказала ему, что совершила небольшую прогулку по авеню Монтень, но о покупке умолчала. Она задумала подарить ему турбийон перед самым отъездом из Парижа, когда он придет к ней с последним визитом.

Пока Жан-Шарль сидел у нее, ему несколько раз звонили по мобильному телефону, и было понятно, что несколько его пациентов находятся в тяжелом состоянии. Он сказал ей, что не сможет сегодня посидеть и поболтать. А вечером позвонил, желая еще раз справиться о ее состоянии. Она заверила его, что чувствует себя отлично. А наутро так оно и оказалось – силы прибывали не по дням, а по часам. Она снова прогулялась по авеню Монтень и, вернувшись в отель, легла вздремнуть. Сегодняшняя прогулка оказалась для нее благотворной. Даже Жан-Шарль порадовался, глядя на нее, когда пришел навестить во второй половине дня. И даже не пожурил, узнав, что прогулка была довольно долгой.

– Если завтра вы еще немного удлините свой маршрут, думаю, можно будет считать, что вы достаточно окрепли, чтобы в четверг лететь домой.

Именно так они и планировали.

Из-за операции Тимми пришлось прожить в Париже лишнюю неделю, но как же ей было грустно покидать любимый город, хотя каждый день у нее был на счету и она, конечно же, предпочла бы остаться здесь по более приятной причине. К тому же здесь она познакомилась и подружилась с доктором Вернье, и ее чрезвычайно заинтриговали его отношения с женой. Было несомненно, что его семейная жизнь – это цепь компромиссов, на которые он идет ради детей и считает, что эти компромиссы оправдывают себя. Догадавшись о чем-то подобном из его высказываний, когда они беседовали во время его воскресного визита, она сейчас окончательно убедилась, что он несчастлив в браке, но намерен сохранять его до самого конца. Тимми считала, что он поступает глупо, но разве не меньшую глупость совершает она, вступая в недолгие отношения с недостойными ее мужчинами из страха одиночества?

Когда Жан-Шарль говорил о своих детях, его лицо словно бы освещалось изнутри, и Тимми это трогало. Иногда очень глубоко. И несмотря на все это, между ними не проскользнуло и тени чего-то неподобающего, двусмысленного взгляда, слова, намека. Он не пытался ни увлечь ее, ни понравиться ей. Она видела лишь очень много работающего, порой одинокого, страстно преданного своему делу врача. Но была уверена, что нравится ему не только как приятная пациентка, что он любит разговаривать с ней, обсуждать самые разнообразные темы.

В последний раз он пришел навестить ее в среду, в пять вечера. Он был со своим докторским чемоданчиком, в серых брюках и блейзере, на шее очень красивый галстук от Гермеса. Выражение лица профессионально серьезное, глаза грустные. Интересно, подумала она, у него что-то случилось, или он так же огорчен ее отъездом, как она необходимостью расстаться с ним и с любимым Парижем?

– Когда вы теперь опять приедете в Париж? – спросил он, садясь на кушетку. Ее подарок лежал на столе, но ни он, ни она не произнесли по этому поводу ни слова. Футляр был завернут в простую темно-синюю бумагу и обвязан золотой бумажной ленточкой в завитках.

– Только в феврале, – ответила она. – Привезем очередную коллекцию прет-а-порте. Но я буду ее представлять только в Париже и Милане, ну и, конечно, в Нью-Йорке. В Лондон не поеду. Мои помощники и без меня справятся. Четыре города – это многовато, поверьте. Нынешнее турне чуть не доконало меня, я выдохлась еще до того, как взбунтовался мой аппендикс.

– Надеюсь, наши пути когда-нибудь еще раз пересекутся, – вежливо сказал он, и она огорчилась. Он уже стал чуть-чуть другой. Сдержанный, скованный, словно чувствовал себя неловко в ее апартаментах наедине с ней, озабоченный, казалось, его мысли заняты чем-то другим. Она знала его недостаточно хорошо и потому не осмелилась спросить, чем он так озабочен.

Они очень мило побеседовали сколько-то времени, и наконец он сказал, что ему пора. Его ждет пациент, он и так уже к нему опаздывает, потому что заболтался с Тимми. Неужели они сейчас простятся и расстанутся? Сердце ее сжималось. Она знала, что когда увидит его в следующий раз, их отношения изменятся еще больше. Возникшая между ними непринужденность объяснялась в значительной мере тем, что она осталась в Париже совсем одна и заболела. Это позволило им познакомиться друг с другом поближе и даже подружиться.

Ей было приятно думать, что в Париже у нее остается друг, но она не была уверена, что Жан-Шарль именно друг. Да, он ее доктор, лечил ее, заботился о ней, был очень внимателен. И как бы ей хотелось, чтобы он стал добрым другом! Она надеялась, что когда они снова увидятся в феврале, их отношения упрочатся, но кто знает, хочется ли того же ему, может быть, она была для него всего лишь очередной пациенткой, а его внимание – всего лишь профессиональным отношением хорошего врача?

Он встал и сделал шаг к двери, и тут она протянула ему завернутую в синюю бумагу коробочку. Он остановился в недоумении и растерянно посмотрел на нее.

– Что это?

– Знак благодарности за вашу доброту ко мне, – тихо сказала она. Она открыла ему душу, рассказала то, чем никогда до сих пор не делилась ни с кем. Доверилась ему и как доктору, и как доброму другу. А он ничего от нее не ждал, ему было довольно того, что они могли проводить время вместе. Сама возможность разговаривать с ней казалась ему подарком. И он несказанно удивился, увидев протянутую ему коробочку, даже помедлил минуту, прежде чем взять.

– Никакой доброты не было, – сдержанно ответил он, – я просто выполнял свой долг.

Просто долг? Нет, для Тимми он сделал гораздо больше. Он поддержал ее, вдохнул в нее силы, терпеливо и заботливо выхаживал ее, никто и никогда раньше так не заботился о ней. Она чувствовала, что от него исходят неиссякаемое тепло и сострадание, и ей хотелось поблагодарить его за все, подарить вещицу, которая бы напоминала ему об их искренних, задушевных беседах.

– Очень тронут, – сказал он, переложив подарок в левую руку, в которой держал чемоданчик, и протянул правую для рукопожатия.

– Благодарю вас, – тихо произнесла Тимми, – благодарю вас за то, что слушали меня, за то, что были рядом… держали меня за руку, когда мне было так страшно…

За что она его благодарит? Она пережила в своей жизни столько поистине тяжелого и трагичного, и то, что он для нее сделал, – сущий пустяк, хоть в ту минуту ей это, возможно, казалось важным. Но ему-то это ничего не стоило. И уж конечно, он не заслуживает подарка в знак благодарности.

– Ведите себя хорошо, – сказал он, улыбаясь. – Побольше отдыхайте. Когда вернетесь домой, не перегружайте себя работой. Вы еще сколько-то времени будете уставать.

Теперь он снова был только доктор, и выражение лица у него было озабоченное. Он не любил прощаний, а ее подарок к тому же выбил его из колеи. Он никак не ожидал ничего подобного, хотя Тимми не умела поступать иначе, но откуда ему было это знать?

– Берегите себя. – Он еще раз улыбнулся. – И звоните, если что.

– Может быть, когда я приеду сюда в феврале, со мной опять что-нибудь случится, – сказала она с надеждой и засмеялась.

– Надеюсь, что нет! – возразил он и указал на ее подарок. – Благодарю вас. Но не стоило этого делать.

– Мне так хотелось. Вы были сама доброта.

Он подумал, что в коробке, наверное, серебряная ручка или еще что-то в этом роде, что обычно дарят ему пациенты. Его ждал огромный сюрприз.

А она вдруг в неожиданном порыве приникла к нему и обняла, потом поцеловала в обе щеки. Он улыбнулся.

– Бон вояж, мадам О’Нилл.

Он поклонился ей, открыл дверь и вышел. Она стояла и смотрела ему вслед… вот он подошел к лифту, нажимает кнопку… Лифт тотчас появился, из него вышли два живших в отеле японца, Жан-Шарль вошел, помахал ей на прощание рукой и исчез, а Тимми вошла в свои такие привычные апартаменты. В горле у нее стоял ком. Как она не любила расставания! Когда она прощалась с симпатичными ей людьми и глядела, как они уходят, ее охватывало ощущение, будто ее бросили, – так же случилось и сейчас. Глядя вслед Жан-Шарлю, она чувствовала привычную горечь, от которой сжалось сердце. Господи, ну как же все это глупо! Он всего лишь врач-француз, а не ее возлюбленный. Долгий жизненный опыт научил ее, что все хорошее в жизни рано или поздно кончается, даже дружба.