Электронная библиотека » Даниэла Стил » » онлайн чтение - страница 2

Текст книги "Старые письма"


  • Текст добавлен: 4 октября 2013, 01:36


Автор книги: Даниэла Стил


Жанр: Зарубежные любовные романы, Любовные романы


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Глава 1

Анна Петровская родилась в Москве в тысяча восемьсот девяносто пятом году. Ее отец был офицером Литовского полка, и у нее было четверо братьев. Все они были красивыми высокими юношами, носили военные мундиры и дарили ей сладости, когда приезжали домой в отпуск. Самый младший из них был старше Анны на целых двенадцать лет. Они наперебой развлекали ее, когда бывали дома, – пели и играли, так что от их возни весь дом ходил ходуном. Ей ужасно нравилось проводить время, пересаживаясь с одних широких сильных плеч на другие, пока братья старательно изображали из себя резвых лошадок. Анна нисколько не сомневалась, как, впрочем, и все окружающие, что братья ее обожают.

Мать запомнилась Анне как нежная, изящная красавица с изысканными манерами. От нее всегда пахло духами с ароматом сирени, и она обязательно рассказывала дочке на ночь какую-нибудь занимательную историю из своего детства, а потом пела колыбельную. Это была общительная, веселая женщина, и Анна очень ее любила. Мать умерла от тифа, когда девочке исполнилось всего пять лет. И с тех пор жизнь ее пошла совсем по-другому.

Ее отец растерялся, он не знал, как поступить. Ему никогда в жизни не приходилось возиться с детьми, и уж тем более с маленькими девочками. И он, и сыновья служили в армии, и пришлось нанимать гувернантку, которая заботилась бы об Анне. За два года через их дом прошла целая череда гувернанток, и в конце концов стало ясно, что дальше так продолжаться не может. Для Анны нужно было срочно придумать что-то другое. И отцу показалось, что он нашел превосходное решение. Он сам отправился в Санкт-Петербург, чтобы обо всем договориться заранее. Беседа с мадам Марковой произвела на него огромное впечатление. Она, несомненно, была выдающейся женщиной, и возглавляемая ею балетная школа и пансион могли стать для Анны не только новым домом, но и гарантировать ей вполне достойное и обеспеченное будущее. Они проверят способности Анны, и если окажется, что у девочки есть талант, ей позволят жить в заведении мадам Марковой до тех пор, пока она сможет танцевать. Отец обрекал Анну на весьма суровую жизнь, полную тяжелого труда и лишений, но его жена так любила балет, что в глубине души он чувствовал: в свое время дочь будет благодарна ему за такой выбор. Решение далось ему нелегко, да и за содержание в школе придется выложить немалые деньги, но он верил, что все эти жертвы не напрасны, особенно если Анна станет хорошей танцовщицей. А это случится непременно, ведь его дочь была на редкость грациозным и подвижным ребенком.

Анне исполнилось семь лет, когда отец и двое братьев повезли ее в апреле в Санкт-Петербург. Зима затянулась, снег еще не сошел, и она дрожала всем телом, стоя на улице перед своим новым домом. Девочка была испугана до полусмерти и ужасно не хотела, чтобы взрослые оставляли ее здесь одну. Однако переубедить их, заставить остановиться и передумать было не в ее власти. Еще дома, в Москве, она плакала и умоляла отца не посылать ее в эту страшную школу, где единственной ценностью считался балет. А отец возражал, что она должна радоваться такому подарку судьбы, что это редкая возможность изменить всю свою жизнь, и обещал, что в один прекрасный день она станет великой танцовщицей и будет счастлива, что попала в эту школу.

Но вот роковой день наступил, и девочка мигом позабыла все обещания. Ей не было дела до какой-то там будущей жизни – ведь сейчас предстояло распрощаться с родными, близкими людьми! Она застыла, прижимая к груди свой маленький саквояж, когда пожилая женщина распахнула входную дверь. Она повела их по темному гулкому коридору, и Анна услышала чьи-то отдаленные выкрики, музыку, голоса – и какой-то непонятный, а оттого еще более страшный и громкий стук по полу. Все эти грозные, непривычные звуки преследовали их жутким эхом в пустых холодных коридорах, пока они добирались до кабинета, где их уже ждала сама мадам Маркова. Это была энергичная женщина с темными волосами, собранными в строгий тугой узел на затылке, мертвенно-бледным невыразительным лицом и пронзительными ярко-синими глазами – казалось, они видят Анну насквозь. От одного вида этой женщины на глаза у девочки навернулись слезы, однако она не посмела даже заплакать. Никогда в жизни ей не было так страшно.

– Доброе утро, Анна, – чопорно промолвила мадам Маркова. – Мы ждали тебя. – Перепуганной девочке подумалось, что именно так должен был разговаривать с ней сам дьявол у врат преисподней! – Если ты хочешь остаться у нас, тебе предстоит очень и очень много и тяжело трудиться, – предупредила мадам Маркова, и Анна лишь молча кивнула, не в силах вымолвить ни слова. – Ты понимаешь, о чем идет речь? – Она говорила ясными, четкими фразами, и девочка заставила себя поднять полный ужаса взгляд. – Дай-ка я на тебя посмотрю, – велела тем временем мадам Маркова.

Она вышла из-за рабочего стола. На ней была длинная черная юбка, надетая поверх облегающего трико, и короткий черный жакет. Наряд мадам Марковой выглядел еще более черным, чем волосы. Она долго разглядывала у Анны ноги и даже не постеснялась для этого приподнять на ней юбки, но явно осталась довольна тем, что увидела. Перевела взгляд на отца девочки и кивнула:

– Мы дадим вам знать, когда убедимся окончательно, полковник. Я ведь предупреждала вас: балетом могут заниматься далеко не все.

– Она хорошая девочка, – убежденно сказал отец, и оба ее брата улыбнулись, не скрывая гордости.

– Теперь вы можете идти, – сказала мадам Маркова, отлично понимая, что ребенок находится на грани истерики.

Все трое мужчин расцеловали Анну, стараясь не замечать, что ее щеки давно стали влажными от слез. Еще минута – и они ушли, оставив наедине с женщиной, которой отныне предстояло распоряжаться ее судьбою. После их ухода в кабинете надолго воцарилась напряженная тишина: ни наставница, ни девочка не промолвили ни слова, и единственное, что можно было услышать, – подавленные всхлипывания самой Анны.

– Дитя мое, вряд ли ты сейчас захочешь мне верить, но здесь ты непременно станешь счастливой. В один прекрасный день ты поймешь, что не мечтаешь ни о какой иной жизни. – Анна подняла на мадам Маркову мрачный затравленный взгляд, и хозяйка кабинета встала, вышла из-за стола и протянула подопечной изящную ухоженную руку: – Лучше пойдем знакомиться с другими воспитанниками.

Ей не в первый раз приходилось иметь дело с такой вот малышкой. Она вообще предпочитала брать в обучение совсем маленьких детей. Чем раньше они начинали развивать в себе искру Божьего дара, тем вернее можно было превратить его в настоящий талант, когда танец становился источником и смыслом жизни, когда балерина жила только в одном мире – мире сцены – и не мечтала о чем-то ином. А в этом ребенке мадам Маркова сумела уловить нечто необычайное, некую тайную мудрость, сиявшую в глубине широко распахнутых глаз. Девочка была не просто обаятельной – она явно обладала какой-то врожденной магией, и опытная наставница не смогла сдержать довольной улыбки, когда взяла Анну за руку и снова вывела в холодный бесконечный коридор своего училища.

Они вместе прошлись по всем классам и везде задерживались, чтобы познакомиться с занимавшимися там учениками. Мадам Маркова начала со старших воспитанников, уже выступавших на сцене, – она хотела показать Анне, к чему ей следует стремиться, с каким пылом юные таланты отдаются волшебству танца, блистая при этом изысканным стилем и грацией. Затем Анну познакомили с младшими учениками – несмотря на молодость, их мастерство также не могло оставить ее равнодушной. И наконец Анна оказалась в том классе, где ей самой предстояло постигать азы хореографии и сценического искусства. Анна смотрела на своих будущих товарок с ужасом: ей казалось, что никогда в жизни она не сумеет танцевать столь же легко и свободно, как они. Бедняжка так и подскочила на месте, когда мадам Маркова вдруг громко застучала по полу нарочно захваченной с собою тростью.

Учитель, проводивший занятие, приказал классу остановиться, и мадам Маркова представила Анну и сообщила, что она приехала из Москвы, чтобы жить и учиться вместе с ними. Теперь она будет самой младшей воспитанницей в их школе – и самой по-детски непосредственной. Кропотливый труд под надзором строгих учителей уже успел наложить на облик остальных учеников отпечаток взрослой сдержанности. Самому маленькому мальчику с Украины исполнилось уже девять лет, тогда как Анне было всего семь. В классе оказалось еще несколько десятилетних девочек и одна, которой было одиннадцать. Каждая из них занималась балетом два года, а то и больше, и, чтобы сравняться с ними, Анне предстоял воистину титанический труд, однако она ничего не смогла с собой поделать и улыбнулась в ответ на их дружеские улыбки – пусть пока робко и несмело. Ей внезапно подумалось, что теперь у нее есть не только старшие братья, но и много-много сестер. И когда после второго завтрака ее повели в общую спальню, она даже сумела вообразить себя одной из этих юных балерин. Анне показали ее койку – довольно узкое и жесткое ложе.

Вечером перед сном малышку снова одолели грустные воспоминания об отце и братьях. Она так тосковала, что не удержалась от слез, но девочка с соседней койки услышала тихие всхлипывания и подсела к Анне, чтобы утешить ее, и вскоре вокруг ее кровати собралась целая компания. Новые подруги развлекали ее захватывающими историями про балет, они с восторгом рассказывали, как это здорово – выступать в «Коппелии» или «Лебедином озере», особенно когда на спектакле присутствуют государь и государыня. Их голоса звенели от столь искреннего восхищения, что Анна невольно заслушалась и позабыла про свое горе, пока незаметно для себя не заснула под их веселую болтовню и уверения в том, что она тоже будет здесь очень, очень счастлива.

А на следующее утро она встала вместе со всеми ровно в пять часов и получила первые в своей жизни балетные трико и туфельки. Первый завтрак подавали очень рано – в половине шестого, а в шесть им полагалось уже находиться в классах и заниматься разминкой. И когда наступило время второго завтрака, Анна уже совсем освоилась. Мадам Маркова навещала новую воспитанницу по нескольку раз в день и особенно внимательно следила за ее успехами на уроках. Она желала лично проследить за тем, чтобы обучение шло правильно и девочка получила нужный толчок еще до того, как начнет танцевать по-настоящему. Опытной наставнице не требовалось много времени, чтобы разглядеть в маленьком воробышке, залетевшем к ним из Москвы, на редкость грациозного ребенка, чье гибкое подвижное тело самим небом предназначалось для танца. Да, она действительно была создана для той жизни, которую избрал для девочки ее отец. И мадам Маркова, и остальные наставники будущей балерины нисколько не сомневались, что ее привела в эти стены сама судьба. Анна Петровская была рождена для того, чтобы стать великой танцовщицей.

Впрочем, как и обещала мадам Маркова, жизнь юной танцовщицы была полна тяжкого, сурового труда и скорее походила на добровольное хождение по мукам – столь жестоких жертв требовало подчас высокое искусство. Но прошло уже три года, и девочка ни разу не оступилась и не заколебалась на этом нелегком пути к заветной цели. Ей исполнилось десять лет, и она не мыслила своей жизни без танца, и с каждым днем ее мастерство становилось все более совершенным. Она трудилась не меньше четырнадцати часов, почти не выходя из классов. Она поражала своей неутомимостью и целеустремленностью, своим азартным желанием постоянно превзойти самое себя. Мадам Маркова не могла нарадоваться на такое рвение и хвалила Анну всякий раз, когда встречалась с ее отцом. Он навещал дочку по нескольку раз в году и всегда был горд тем, как замечательно она танцует, – не меньше, чем ее учителя.

Отца пригласили на ее первое выступление на сцене, когда Анне исполнилось четырнадцать лет. Она исполняла роль девушки, танцевавшей мазурку с Францем на балу в «Коппелии». С этого дня Анна стала полноправным членом театральной труппы, а не просто одной из воспитанниц балетной школы, и это приятно тешило самолюбие ее отца. Спектакль получился на редкость удачным. Анна продемонстрировала в тот вечер удивительное сочетание ослепительного таланта и идеально отточенного строгого и изящного стиля и покорила всех зрителей. Отец не мог смотреть на нее без слез гордости, и ее глаза повлажнели в ответ, когда они встретились за кулисами после представления. Это был самый выдающийся вечер, и она хотела без конца благодарить отца за то, что семь лет назад он привел ее сюда. Половина из прожитой ею недолгой жизни была отдана балету, и она не знала и не желала знать ничего иного, кроме возможности танцевать.

Годом спустя она уже танцевала фею Сирени в «Спящей красавице», а еще через год, в шестнадцать лет, блистала в «Баядерке». В семнадцать лет Анна по праву стала прима-балериной и так танцевала в «Лебедином озере», что у зрителей от восторга захватывало дух. Увидев ее хотя бы раз, человек запоминал ее навсегда. Мадам Маркова отдавала себе отчет в том, что ее восходящая звезда довольно неопытная юная особа и почти не знает жизни за стенами их школы, однако непревзойденное мастерство, помноженное на редкостный талант, ставило ее намного выше любой взрослой балерины.

К этому времени и государыня, и ее дочери также успели запомнить и полюбить молодую танцовщицу. В девятнадцать лет Анне выпало счастье танцевать на закрытом спектакле, который давали в честь его величества в Царском Селе. Это случилось в апреле тысяча девятьсот четырнадцатого года. В мае ее пригласили выступать в императорской летней резиденции в Петергофе и отобедать в узком кругу коронованных особ вместе с мадам Марковой и другими знаменитостями из их балетной труппы. Столь необычные знаки внимания Анна ценила крайне высоко – расположение царской семьи значило для нее гораздо больше, чем для ее подруг по балетной школе. Быть представленной царю и царице, считать себя в каком-то роде особой, приближенной к их величествам, – разве можно было мечтать о большем счастье? Сделанную с ними на память фотографию Анна поместила в изящную рамку и всегда держала возле кровати. Особенно ей понравились простота и общительность великой княжны Ольги, которая оказалась всего на пару месяцев моложе самой Анны. А еще ее совершенно очаровал наследник-цесаревич. Ему едва исполнилось девять лет, и он искренне считал молодую танцовщицу самой красивой балериной на свете, впрочем, как и все, кто сталкивался с ней в жизни и на сцене.

Благодаря врожденной грации с годами в Анне развилось удивительное изящество. Она обладала великолепными манерами и тактом, хотя от природы была жизнерадостной и смешливой, всегда готовой оценить хорошую шутку. Ничего удивительного, что цесаревич не чаял в ней души. Это был очень чуткий и нежный мальчик, чью жизнь с колыбели омрачал тяжелый недуг. Однако Анна сумела отвлечься от его уязвимости и найти в отношениях с ним столь верную, шутливо-дружелюбную ноту, что он забывал о своей болезни и был рад бывать в ее обществе. С присущей ему недетской рассудительностью мальчик с восторгом отзывался о ее таланте. Наверное, она казалась ему не просто танцовщицей, но живым воплощением природной силы и здоровья.

Анна уступила его горячим просьбам и пообещала, что как-нибудь позволит Алексею прийти на занятия в их класс, если, конечно, им разрешит мадам Маркова. Но в глубине души она с трудом представляла, что мадам Марковой хватит дерзости препятствовать визиту. в ее училище столь важной персоны, если цесаревич будет достаточно здоров и добьется позволения своих врачей. С гемофилией не шутят, и возле наследника постоянно дежурил один из лейб-медиков – во избежание любых случайных осложнений. Анна очень жалела августейшего больного – он выглядел таким хрупким и уязвимым и в то же время обладал таким обаянием и душевным теплом, что не мог оставить ее равнодушной. Это искреннее сочувствие не укрылось от самой государыни – она была тронута до глубины души.

Результатом этого явилось полученное мадам Марковой высочайшее приглашение приехать на неделю в Крым и вместе с Анной погостить в Ливадии – летней резиденции царской семьи. Столь великой чести удостаивался далеко не каждый, и Анна отлично это понимала, но отнюдь не сразу решилась принять приглашение. Сама мысль о том, что на целых семь дней ей придется оставить привычные тренировки и репетиции, казалась кощунственной. Она слишком добросовестно относилась к своим обязанностям и не желала даже малейших поблажек. Она вела замкнутую, едва ли не монашескую жизнь, полную упорного труда и самопожертвования и требовавшую абсолютной отдачи. Все свои силы, все стремления и мечты она принесла на алтарь дарованного ей таланта, и только такая самоотдача позволила ей стать тем, чем она стала, и намного превзойти даже самые несбыточные надежды, возлагавшиеся на нее строгой наставницей. Теперь мадам Марковой потребовался почти месяц, чтобы уговорить свою усердную ученицу. Наконец ей удалось убедить Анну, что пренебрегать монаршими милостями глупо и даже опасно – вряд ли государыне понравится такая дерзость.

Итак, в первый раз с того дня, как в семь лет Анна переступила порог балетной школы, у нее выдалась целая неделя каникул. Ей не надо было заниматься танцами, в пять часов ее не ждала ежеутренняя разминка, тренировка в шесть и репетиция в одиннадцать. Ей не надо было по четырнадцать часов в день насиловать свое тело, выжимая из него все возможное и невозможное. Наступил июль, в Ливадии стояла чудесная погода, и впервые в жизни она могла позволить себе просто играть и развлекаться – и даже вошла во вкус, хотя постоянно старалась себя одергивать.

В глазах мадам Марковой она вела себя как маленькая девочка. Она купалась вместе с царскими дочерьми, охотно участвовала в их забавах, брызгалась водой и хохотала до упаду, и при этом всегда обращалась с Алексеем с неизменной заботой и тактом. Она так по-матерински относилась к нему, что не могла не тронуть сердце его родной матери. А он вместе с сестрами несказанно удивился, когда узнал, что Анна не умеет плавать. Несмотря на непрерывные и подчас суровые тренировки, развивавшие и укреплявшие молодое здоровое тело, ей так и не хватило времени обучаться чему-то, помимо танцев.

Это случилось на пятый день – Алексею снова стало хуже. Он неловко выскочил из-за обеденного стола, сильно ушиб колено и оказался прикован к постели как минимум на ближайшие два дня. Анна не отходила от него, развлекая сказками, услышанными еще в детстве от отца и братьев, или бесконечными историями про балет, про царившую в классах суровую дисциплину и про других танцовщиц из их школы. Алексей с удовольствием слушал Анну почти целый день, пока сам не заметил, как заснул, все еще крепко сжимая ее руку. Девушка осторожно освободилась и на цыпочках вернулась к остальным. Сердце ее болезненно сжималось от жалости к наследнику. Жестокий недуг наложил на юное безвинное существо невероятно тяжкие оковы. Алексей совершенно не походил ни на ее родных братьев, ни на сильных, ловких юношей, занимавшихся вместе с нею в балетной школе.

Цесаревич еще не совсем оправился, хотя чувствовал себя намного лучше, когда в середине июля мадам Маркова и ее подопечная откланялись и были препровождены на специальный царский поезд, в котором собирались доехать до Санкт-Петербурга. Чудесные каникулы у моря показались Анне самым прекрасным временем в ее жизни, и она верила, что никогда не забудет эту знаменательную неделю. Она запомнит на всю жизнь, как по-дружески играла и резвилась с царскими детьми, как отдыхала тихими спокойными вечерами и как Алексей пытался научить ее плавать, не сходя со своего кресла, нарочно поставленного на краю причала.

– Да нет же, не так… Ну что за глупая девчонка!.. Нужно делать руками вот так! – И он старательно показывал, как именно, пока Анна пыталась повторить его движения.

Потом она начинала дурачиться, делала вид, что вот-вот утонет, и оба хохотали до упаду.

Она уже вернулась к занятиям в школе, когда Алексей прислал ей коротенькую записку, в которой говорилось, что он соскучился. Он был явно неравнодушен к Анне, и это казалось тем более поразительным, что ему исполнилось всего девять лет. Его мать даже сдержанно поделилась своим удивлением с друзьями. Алексей впервые влюбился в танцовщицу – между прочим, настоящую красавицу. Никто и не пытался отрицать, что она очень милая девушка.

После чудесных каникул в Ливадии минуло всего лишь две недели, как прогремел роковой выстрел в Сараево и весь мир оказался втянут в жуткую кровавую бойню. Российской империи недолго суждено было оставаться в стороне – первого августа Германия объявила ей войну. Тогда еще никто не верил, что война может затянуться надолго. В конце августа немцев разбили под Танненбергом, и все возликовали, полагая, что победа уже не за горами. Однако вскоре ситуация изменилась отнюдь не в пользу России.

Несмотря на войну, Анна в тот год по-прежнему танцевала в «Жизели», «Коппелии» и «Баядерке». Ее мастерство достигло своей высшей точки, а талант и понимание музыки продолжали развиваться, несказанно радуя мадам Маркову. Каждое ее представление проходило с большим успехом, его можно было считать образцом, шедевром балетного искусства. Именно эту ослепительно сиявшую танцевальную звезду опытная наставница сумела когда-то рассмотреть в маленькой испуганной девочке. Но даже мадам Маркову поражала самоотверженная целеустремленность этого юного существа. Анна ни за что не позволяла себе отвлекаться. Она была равнодушна к мужчинам – да и вообще ко всему остальному миру, не имевшему отношения к балету. Вся ее жизнь, от первого до последнего вздоха, со всеми стремлениями и помыслами, была посвящена исключительно танцу. И из нее выросла непревзойденная танцовщица, с которой не могли сравниться многие из ее подруг, вызывавших в мадам Марковой неизменное презрение. Ибо эти ветреные девицы подчас слишком легко отвлекались на всяческую суету или начинали флиртовать с мужчинами и забивать себе голову какой-нибудь романтической чушью. Такие особы были безвозвратно потеряны для балета, несмотря на недюжинный талант и бесконечные занятия в танцклассе. В отличие от них для Анны балет стал ее плотью и кровью, единственным смыслом жизни, дающим силы и желание двигаться дальше. Танец стал сутью ее души. Только о нем она думала, только ради него жила. И в танце ей не было равных.

В тот год Анна превзошла себя, танцуя на рождественском балу. Ее отец и братья были на фронте, но на спектакле присутствовала царская семья. Все они восхищались ее искусством, и в антракте юную танцовщицу даже пригласили в царскую ложу. Анна прежде всего поинтересовалась, как здоровье Алексея, и попросила государыню передать ему самую красивую розу из преподнесенного ей роскошного букета. Когда балерина вернулась на сцену, мадам Маркова с тревогой отметила в ней признаки необычной усталости. Действительно, вечер выдался не из легких, спектакль кончился очень поздно, и Анна вынуждена была признать, что буквально падает с ног.

На следующий день, несмотря на Рождество, она встала, как обычно, ровно в пять часов и до половины шестого отправилась разминаться в классе. В честь праздника занятия до самого полудня были отменены, но ей и в голову не могло прийти просто пробездельничать целых полдня. Больше всего на свете она боялась утратить хоть крупицу из достигнутого мастерства и потому старалась не пропускать не только ни одного дня – ни минуты привычных занятий, пусть даже и на Рождество.

Мадам Маркова пришла в класс к семи, когда Анна все еще занималась. Одного взгляда на балерину оказалось достаточно, чтобы от внимания не укрылись ее странные, неловкие жесты. Она выполняла давно заученные упражнения с какой-то непривычной скованностью, резкостью, а потом вдруг медленно, постепенно стала оседать на пол. Анна умудрилась проделать это так изящно, как будто просто выполняла очередное упражнение, и опустилась на пол в красивой выразительной позе. Наверное, она пролежала совершенно неподвижно целую вечность, пока мадам Маркова и две ученицы, наблюдавшие за Анной, заподозрили неладное. Оказывается, девушка давно потеряла сознание. Они опрометью кинулись ей на помощь, мадам Маркова встала на колени и попыталась привести Анну в чувство. Трясущимися руками она подхватила свою ученицу и стала хлопать ее по щекам, с ужасом ощутив снедавший Анну сухой, беспощадный жар. Когда же Анна неохотно разлепила веки, по мутному, лихорадочному взору стало ясно, что за ночь ее организмом овладела некая загадочная, но очень тяжелая болезнь.

– Дитя мое, ты же больна, зачем ты пришла на разминку?! – испуганно повторяла мадам Маркова. Все были давно наслышаны о смертельно опасной разновидности гриппа, свирепствовавшего в эту зиму в Москве, но до Санкт-Петербурга эпидемия вроде бы еще не докатилась. – Тебе не следовало так поступать, – ласково упрекала мадам Маркова, стараясь не выдать самые худшие опасения.

Впрочем, Анна вряд ли могла ее услышать, она лишь упрямо повторяла:

– Я должна… я должна… – Даже в бреду ей страшно было помыслить о том, чтобы пропустить хоть один урок или репетицию. – Мне нужно встать… Я должна…

Она зашлась жутким сухим кашлем, и тогда один из юношей, выступавших вместе с ней на сцене, легко подхватил ее на руки и под наблюдением мадам Марковой понес наверх, в спальню, чтобы немедленно уложить в постель.

Еще в прошлом году Анну перевели из большой общей спальни, и теперь она делила свою комнату всего лишь с пятью соседками. Как и в том помещении, где Анна спала на протяжении последних одиннадцати лет, здесь царил такой же пронизывающий холод, а койки оставались такими же жесткими и узкими, однако по крайней мере можно было создать хоть какое-то подобие уюта.

У дверей комнаты мигом собралась толпа взволнованных учеников. Новость о случившемся с Анной обмороке облетела все закоулки школы со скоростью пожара.

– Она поправится… Но отчего же это случилось… Мадам, она такая бледная… что с ней будет… надо позвать врача…

Сама Анна насилу ворочала языком и едва ли смогла бы объяснить, что с ней стряслось, она вообще с трудом соображала, что происходит. Все, что она различала более или менее отчетливо, – это строгий, прямой силуэт мадам Марковой. Наставница, которую она любила, как родную мать, не отходила от ее кровати в ожидании врача. Но девушка была слишком слаба, чтобы вслушиваться в то, что ей говорят.

Тем временем мадам Маркова решительно выставила из комнаты всех учеников – не хватало только перезаразить всю школу – и попросила одну из преподавательниц принести Анне горячего чаю. Мадам Маркова сама поднесла чашку к пересохшим от жара губам, однако Анна не сумела отпить ни глотка. Она была слишком больна и совсем обессилела. Попытка сесть в постели – даже с помощью сильных, уверенных рук мадам Марковой – едва снова не довела ее до потери сознания. Никогда в жизни бедняжке не было так плохо, но и это она осознавала с трудом. В этот день, когда наконец явился врач, Анна уверилась в том, что умирает, и, признаться, не очень испугалась. Каждую клеточку ее тела сжигала такая ужасная боль, что Анне казалось, будто ее заживо рубят на куски тупыми топорами. Бесконечную боль вызывало каждое движение, каждое прикосновение – пусть даже самое легкое – грубых полотняных простынь на ее кровати. Как будто ее пытали, сдирая кожу. В этом жутком полубредовом состоянии, едва соображая от слабости и боли, последней мыслью Анны было то, что если она не вернется немедленно в класс, не возобновит упражнения и пропустит репетицию, то наверняка умрет.

И вот приехал врач. Он не сказал мадам Марковой ничего нового, напротив, подтвердились самые худшие ее опасения, и врач лишь развел руками. Анна действительно заболела гриппом. Врач честно признался хозяйке балетной школы, что в подобных случаях он бессилен. Как известно, в Москве от этой болезни умерли уже сотни людей. И мадам Маркова не могла слушать его без слез. Она попыталась поговорить с Анной, умоляла ее держаться и постараться быть сильной, но бедняжка только еще больше напугала свою наставницу. Похоже, она уже успела смириться с мыслью о неизбежной гибели.

– Мама заболела точно так же… У меня, наверное, тиф? – едва слышно прошелестела больная. Она ослабела так, что не могла говорить в полный голос, не могла даже протянуть руку, чтобы прикоснуться к стоявшей у постели мадам Марковой.

– Нет, дитя мое, это вовсе не тиф. Это обычная простуда, – соврала та. – А ты слишком переутомилась. Ничего страшного. Тебе просто нужно отдохнуть несколько дней, чтобы поправиться.

Однако эта отчаянная ложь никого не убедила – по крайней мере саму Анну. Несмотря на затуманенный жаром и болью рассудок, она прекрасно осознавала тяжесть свалившего ее недуга и безнадежность такой ситуации.

– Я умираю, – вдруг промолвила она вечером того же дня, и ее голос был полон такого жуткого, невозмутимого спокойствия, что присматривавшая за нею преподавательница опрометью кинулась искать мадам Маркову.

Обе женщины плакали от жалости, подходя к спальне, однако мадам Маркова усилием воли осушила слезы, прежде чем уселась на постель к Анне. Она поднесла к губам больной стакан с водой, но так и не сумела заставить ее выпить хоть каплю. У Анны давно не оставалось ни сил, ни желания глотать эту воду. Ее по-прежнему снедала жестокая лихорадка, и широко распахнутые глаза дико блуждали по комнате, не узнавая ни лиц, ни предметов.

– Я умираю, правда? – снова прошептала она, обращаясь к мадам Марковой, как к старшей подруге.

– Я не позволю тебе умереть, – решительно возразила та, сдерживая слезы. – Ты еще не выступала в «Раймонде», а ведь я собиралась начать с тобой репетировать ее в этом году. Подумай, какой это будет позор, если ты умрешь, даже не попытавшись станцевать Раймонду!

Анна хотела улыбнуться этой грустной шутке. Но потрескавшиеся губы почему-то не желали слушаться.

– Я не могу пропустить завтрашнюю репетицию, – внезапно прохрипела Анна среди ночи мадам Марковой, все еще сидевшей возле больной. Должно быть, бедняжка всерьез полагала, что наверняка умрет, как только перестанет танцевать. Что ж, ничего удивительного, ведь танец давно стал единственным смыслом ее жизни.

Наутро в балетную школу снова явился врач. Он старательно суетился с какими-то непонятными припарками и микстурами, такими отвратительными на вкус, что больной делалось тошно буквально от нескольких капель, но так и не помог ей толком. К обеду этого дня лихорадка усилилась, и Анна бредила всю последующую ночь. Она то отчаянно кричала что-то невразумительное, то мрачно бормотала какие-то отрывистые фразы, чтобы уже через минуту громко рассмеяться над каким-то воображаемым образом, который различала она одна и о котором окружающие могли только догадываться. Для всех, кто пытался помочь Анне, ночные часы превратились в бесконечную пытку, и утром их глазам предстала еще более жуткая картина. Жар был столь силен, что казалось воистину удивительным, как девушке удалось продержаться так долго, – никто уже не сомневался, что этот жуткий грипп ее убьет.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 | Следующая
  • 4.8 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации