Текст книги "Колодец трёх рек. Москва приоткрывает вам тайны своих подземелий"

Тогда наш командир не сказал нам о многих особенностях коллекторной системы Неглинки, может, сам не знал, а может, не хотел перегружать нас обилием исторической информации.

Так как подземный канал строился в разное время, его диаметр не был одинаковым на всём протяжении. На участке под современным Александровским садом ширина коллектора не превышала полутора метров, зато высота была больше двух с половиной. Строительство этого первоначального участка прервала Отечественная война 1812 года. Впоследствии, к 1823 году, его всё же достроили до Садового кольца, но этот послевоенный участок был совершенно другой формы. То ли перебои в финансировании, то ли последующая реконструкция, случившаяся здесь после путешествия Гиляровского, привели к тому, что и тут высота коллектора стала «гулять». В 1886 году инженер Николай Левашов пытался сделать равномерный уклон на всём протяжении подземного русла. Для этого он вымостил лоток коллектора «тарусским мрамором» – мраморовидным известняком, который и сегодня ещё можно увидеть кое-где в Неглинке. Однако один участок исправить так и не удалось: под зданием Малого театра уклон коллектора становился обратным. Поскольку вода течь в горку не могла, возрастал уровень и коллектор заполнялся полностью. Скорость потока при этом снижалась и становилась недостаточной для того, чтобы вымывать из трубы грунт и песок, оседавший там. Таким образом, коллектор замывался и не мог пропустить большой объём воды в сильный дождь. Результатом были постоянные наводнения на Неглинной улице, Трубной площади и Цветном бульваре. Наводнения продолжались вплоть до конца шестидесятых годов XX века. Тогда от площади Революции был построен новый современный коллектор к Москве-реке, не через Александровский сад, а через Зарядье. Его водовыпускной оголовок хорошо виден под Москворецкой набережной с Парящего моста. Теперь попасть в него невозможно – в 2015 году под землёй установили мощные решётки и систему видеонаблюдения. Такой же защитой оснастили и старинный коллектор под Александровским садом. Но в те прекрасные времена моего знакомства с Неглинкой ничего подобного ещё не было и мы могли свободно передвигаться везде, где хотели.

Мы вернулись в новый бетонный коллектор и зашагали под Неглинной улицей в сторону центра. Пройдя под пересекавшей канал трубой, Маклаков остановился у небольшой врезки, из которой сбегал маленький прозрачный ручеёк и с шумом падал в речку.

– Из этой трубы сам Лужков воду пил! – многозначительно произнёс он. – Когда мы с Юрьмихалычем здесь ходили, я ему рассказывал про рыбные пруды на Неглинке. Сказал, что пруды пополнялись источниками, что источники затем были дренированы и направлены в коллектор. А он возьми да и зачерпни отсюда. «Хорошая, – говорит, – водичка, вкусная!» Я думал – кранты мне. Кто же его знает, что за вода тут теперь течёт? Но ничего, обошлось, видать, и правда родник!

Глава 3
Подземные жители

Каждого волнует вопрос: кто живёт под землёй? Интересовал он и меня, даже пугал. С одной стороны, об этом можно было бы прямо спросить Владимира, но что-то мешало. Особенно после того, как я так глупо испугался обычного корня. Сегодня, с высоты моего подземного опыта, я могу сказать, что ничего живого, чего следовало бы бояться, под землёй нет. Разве что представители правоохранительных органов, да и то, если не пытаться лезть куда нельзя, встреча с ними грозит едва ли, а куда нельзя – особенно не залезешь. Но бывают и исключения. Инженеры, слесари и мастера, обслуживающие московские подземелья, чаще всего искренне не понимают, что может быть интересного и привлекательного в вверенных их организациям объектах. Если же с бригадой инженерного обхода удаётся вступить в диалог, то сотрудники предприятий могут рассказать много любопытного об эксплуатации сооружений, но, как правило, ничего не знают об их истории и нередко сами спрашивают, что диковинного диггеры видят под землёй? Вообще служба в инженерных организациях – это не про диггерство. Она низводит весь интерес, всю романтику спуска до уровня рутинной тяжёлой работы. Вместо того чтобы наслаждаться красотой, необходимо решать скучные и совершенно определённые задачи: налаживать электроснабжение, прочищать от засоров ливнёвки, переключать канализационные потоки в сложных, почти нечеловеческих условиях, да мало ли что ещё? Но именно благодаря сотрудникам этих коммунальных предприятий город живёт, а его организм работает.

Пройдя ещё немного по однообразному бетонному коллектору, мы очутились в огромном кирпичном тоннеле: полукруглый свод равномерно спускался к двум набережным, сковавшим поток Неглинки. Тоннель изгибался, а с левой стороны чернели ниши уводивших вверх лесенок.

– Щёкотовский коллектор! – обернувшись, крикнул Маклаков. – Потрясающий образец дореволюционного подземного зодчества.

Щёкотовским коллектор стал называться по фамилии его создателя, инженера-механика Михаила Щёкотова, выдающегося специалиста своего времени. В отличие от родного брата – известного архитектора Петра Щёкотова, Михаил посвятил свою жизнь инженерным объектам и работам, которые так и не стали очевидными для большинства москвичей. Он проектировал канализацию, перестраивал мосты, реконструировал набережные.

В 1910 году Михаил Щёкотов начал готовить проект вывода коллектора Неглинки из-под зданий Малого театра и отеля «Метрополь», разрушавших своей массой конструкцию подземного русла. Проходя под Неглинной улицей и фундаментом театра, коллектор пересекал Театральный проезд, после чего резко поворачивал вправо, в сторону Александровского сада, непосредственно под «Метрополем». Щёкотов предложил пустить коллектор в обход зданий по S-образной траектории. А затем полностью перезаключить Неглинку в параболический канал высотой в 3,75 и шириной в 5,5 метра. По проекту этот участок имел до 40 процентов запаса пропускной способности. Однако работы были прерваны начавшейся войной, и мастер навсегда закончил строительство уникального для России сооружения на отметке в 124 метра.

Мы вышли к развилке, Неглинка шумно сбегала с небольшой горочки в современный круглый участок, а в сторону уходил узкий и извилистый коридор.

– Идём на Кремль, – махнул рукой Маклаков в сторону коридора.

Когда я поднимался на возвышение, с которого начинался проход, я увидел многоножку. Не огромную и не очень страшную, как, например, в Крыму, но тем не менее самую настоящую сколопендру. Она спокойно сидела на стене и была длиной чуть больше спички. Толкнув Маклакова, я показал ему на многоножку.

– Костянка, – не останавливаясь, сказал он. – Это пустяки. Вообще, моими специалистами были зафиксированы случаи обнаружения в антропогенном карсте различных видов троглобий, характерных исключительно для условий техногенных урбанистических сооружений! Подожди, сейчас не такое увидим, туда сам подземный дедушка не ходит.

От его слов холодок пробежал по спине. Разыгрывает? Но командир был серьёзен и быстро шагал по извивающемуся бетонному коридору.

Иногда мы проходили присоединяющиеся трубы, сухие и с небольшими ручейками воды. Любопытно, что вода текла не в сторону основного коллектора Неглинки, а в противоположную. В слое бетона рядами отпечатались следы досок, а временами встречались небольшие углубления, в которых виднелись остатки толстых кованых петель. Всё чаще под ногами попадались скопления песка и ила. Иногда они были такими внушительными, что нам приходилось пригибать голову, чтобы не задевать касками потолок. В таких участках было особенно душно, а в воздухе витал запах болота. В какой-то момент труба стала настолько низкой, что Маклаков присел на корточки, да так и пошёл, с трудом передвигая ноги. Мы последовали его примеру, как вдруг я услышал слабый шорох, будто из бокала кока-колы поднимались пузырьки. Я поглядел в сторону и обомлел. На стене, сантиметрах в тридцати от моего лица медленно ползли два огромных таракана. Даже не огромных, а почти гигантских, каждый размером не меньше газовой зажигалки. Они имели красноватый окрас, а их спинки были прикрыты прозрачными выступающими крылышками, отчего тела казались ещё длиннее. Сказать, что я испытал ужас, – ничего не сказать. С детства насекомые внушали мне почти панический страх. Но одно дело – увидеть огромного паука или таракана на улице, и совсем другое – в узкой подземной трубе. Впереди, поругиваясь на кого-то, медленно пробирался Владимир, сзади напирали диггеры. Я оказался в буквальном смысле зажатым своими товарищами.

– Сколько их, – пробормотал Михайлов, отряхивая плечо.

Я судорожно поднял воротник куртки, стараясь держаться посередине коллектора и исподлобья осматривая низкий потолок. Тараканы сидели в основном на стенах и не кучковались, держась друг от друга на почтительном расстоянии, они не обращали на нас ни малейшего внимания.

– Бывает, так идёшь под землёй, фух… – послышался сзади голос Балакина. – Идёшь-идёшь. А тут – ш-ш-ш, это рой тараканов пробежал.

– Ты ещё скажи, что они мёд дают, как пчёлы! – отозвался Маклаков.

Лоток коллектора резко стал понижаться. Из наноса показались ржавые узкоколейные рельсы, и мы встали в полный рост. Стены разошлись. Намыв, сужавший коллектор, закончился, и мы очутились в довольно широкой кирпичной галерее. Утирая рукавами пот, глядели на Маклакова, а тот, казалось нисколько не боясь близости тараканов, прислонился к стенке.

– Эти твари были завезены к нам в XVIII веке, – отдышавшись, сказал он. – В домах почти не селятся, а вот под землёй, особенно в центре, – полно. Безобидные товарищи, хотя и неприятные. В дождь, бывает, вообще на поверхность вылезают, много раз видел. Ну что, тут немножко осталось. Айда!

Воды становилось всё больше. Коллектор повернул, и мы увидели вдалеке решётку, за которой расплывался синеющий вечер. Подземный коридор расширялся и выходил в Москву-реку. Вода доходила уже до пояса, а под ногами сновали крупные рыбины. Со стороны оголовка потянуло свежим ветерком. Послышалась музыка, и мимо решётки протарахтел речной трамвайчик.

– Ну-ка назад! Не выйдем здесь! – резко развернулся Маклаков. – Живей, живей!

Быстро идти не получалось, вода сковывала движения, и казалось, что к ногам привязаны тяжеленные гири, всё же мы успели отступить на безопасное расстояние, когда нас догнала волна от трамвайчика. Это очень необычное ощущение: стоишь под землёй, и вдруг река начинает подниматься, вздыбливаться, кажется, ещё чуть-чуть, и она заполнит весь подземный канал. В такие секунды ощущаешь неумолимую мощь стихии, и только спокойствие старших товарищей да осознание того, что вода не может подниматься бесконечно и должна схлынуть, отступить так же внезапно, как пришла, успокаивает. Тянется тревожная секунда, две, и – волна сходит так же стремительно, как поднялась.

Мы немного вернулись назад, когда Балакин юркнул в боковую трубу. Вскоре оттуда донеслось:

– Свободно!

Ещё один диггер исчез в трубе, затем ещё, Маклаков хлопал по спине каждого, кто должен был ползти следующим. Настала моя очередь. Больше всего я боялся, что внутри меня поджидают гигантские тараканы. Сначала подал в темноту лом, и он сразу взмыл вверх. Затем сам протиснулся в узкое пространство. Подключка заканчивалась маленькой кирпичной камерой. Потолок в камере отсутствовал, вместо этого вверх уходили скобы, которые выводили в странное сооружение, напоминающее усечённую пирамиду. Тараканов нигде не было. Я вздохнул и полез дальше. Пирамида заканчивалась четырьмя окошками с разных сторон, одним круглым и тремя полукруглыми. Прямо за ними виднелась Кремлёвская стена и рубиновая звезда одной из башен.

– Давай-давай, сюда, – сказал кто-то с улицы.

Я высунул голову в круглое окошко и увидел наших ребят, они стояли, мокрые и грязные, на полянке Александровского сада. Выбравшись, я внимательно оглядел сооружение, из которого мы только что поднялись на поверхность. Это была внушительная каменная тумба, судя по всему, очень старая, сложенная из огромных блоков.

Наверное, Маклаков объяснял нам, что это за конструкция, а может, и нет, не помню. Теперь москвоведы и экскурсоводы называют её «фонтан в стиле античный жертвенник». И действительно, издалека этот фонтан похож не то на печь, не то на языческий алтарь. Правда, изначально это была просто колонка для разбора воды, чудом пережившая две войны, революцию и лихие девяностые. Поскольку вода в неё подавалась постоянным самотёчным потоком, то первоначальная система водоснабжения Москвы не предполагала возможности перекрытия водопроводных труб в точке водоразбора. Зато были устроены водовыпуски в реки, в том числе подземные. Именно такая водоразборная колонка, соединяющаяся со старым коллектором, и позволила нам выбраться на поверхность. Теперь сделать это уже не получится. На колодец, выходивший в коллектор, уложили крышку, а внизу поставили решётку от случайных нежелательных проникновений под землю. Никаких дополнительных водопроводных труб я там уже не застал, зато у «фонтана» сохранились чаши для накопления в них воды. А если забраться на такую чашу и прислонить ухо к окошку – слышно, как шумит в коллекторе ручеёк.

Мы стояли возле Троицкого моста в верхней части Александровского сада. Со стороны аллейки к фонтану прижималось огромное старое дерево, казалось, что оно хочет столкнуть каменную постройку в подземный канал, как молодой хулиган благообразного старичка на обледенелой дорожке. Над глухой калиткой в стене, стилизованной под кремлёвскую, виднелось изображение Георгия Победоносца. Он смотрел гордо, удерживая в руке копьё, пронзающее змея. Я взял в руки лом и попытался принять такую же позу, как у Георгия. Но то ли из-за того, что сходство получилось чрезвычайно отдалённым, то ли потому, что товарищи мои, как и я, сильно устали, никто даже не посмотрел на меня, и я, не найдя ответа на мою шутку, воткнул лом в траву.

Окна домов загорались жёлтым, а сквозь изумрудную листву им вторили фонари уличного освещения, на мигающих светофорах праздничной Тверской притормаживали блестящие автомобили. Мы брели в штаб усталые, еле передвигая ноги, уже не отрядом, а как придётся. Даже неутомимому Маклакову, казалось, не было до этого дела. Потому что за весь обратный путь он не сделал никому ни одного замечания.

Глава 4
Метро

Невозможно представить такой мегаполис, как Москва, без метрополитена. Это целый подземный мир! Москвичи посещают его каждый день, ориентируются, даже не глядя на схему, знают как свои пять пальцев, назначают друг другу встречи на станциях-дворцах и одновременно не знают совсем. Достаточно подойти к концу платформы и заглянуть в тоннель через щёлочку металлической дверцы с табличкой «посторонним вход воспрещён», как перед вами откроется совершенно фантастическое таинственное пространство. Чёрная ребристая труба с полосами отполированных рельсов, уводящих куда-то далеко, в угольную темноту. По стенам тянутся мохнатые кабели с круглыми пластмассовыми бирками на них. Местами кабели поднимаются, открывая боковые проходы. Из тоннеля начинает тянуть ветерком, это заметно по биркам, они раскачиваются, шелестят, беснуются в неистовом танце. Ветер усиливается, и чернота подземелья начинает оживать. Она едва заметно золотится, подсвеченная из-за поворота фарами поезда. Нарастает мощный и какой-то плоский металлический гул, рёв, состоящий из множества отдельных звуков, слившихся в один всепоглощающий поток. Он выливается на станцию, затапливая платформу, пассажиров, раскачивая плафоны и информационные таблички. Вдалеке показывается головной вагон, это он, словно исполинский поршень, гонит перед собой воздух. В тоннеле можно различить мельчайшие детали: толщину кабелей, неуклюжие башмаки автостопов у развёрнутых к станции обратной стороной светофоров, прибившиеся к шпалам бумажки и сочащиеся из стен ручейки воды. Поезд приближается, увеличивается, невольно хочется шагнуть вглубь станции. Секунда-другая, и на расстоянии вытянутой руки проносятся тонны разогретого быстрым бегом металла. Состав прибывает. Аккуратно останавливается, вытягиваясь вдоль платформы. Начинается суета: одни пассажиры торопятся на выход, другие, войдя в вагон, ищут свободное местечко. Постоянный круговорот. Но вот двери закрылись, поезд отправился на следующий перегон, а в этом вновь всё замирает, забывается подземной дремотой, чтобы вскоре опять пробудиться от следующего состава. И так каждые три минуты, двадцать часов в сутки, триста шестьдесят пять дней в году.

В конце двадцатых годов прошлого века фабричная и промышленная Москва ощутила недостаток современного скоростного транспорта, который мог бы соединить окраинные районы города с центром. Трамваи уже не удовлетворяли городским требованиям и были перегружены, а на узких центральных улочках нередко образовывались настоящие заторы. Медлительные гужевые повозки, оживлённая торговля, автомобили, плохое состояние дорожного покрытия затрудняли передвижение общественного транспорта по столице молодого социалистического государства. Советские инженеры изучили строительный опыт городов с уже существовавшими в них метрополитенами. Благо что таких примеров было немало. Необходимо было лишь выбрать наиболее рациональный, сравнительно дешёвый и оптимально подходящий для Москвы метод строительства метро. В то время наличием метрополитенов и его успешной эксплуатацией уже могли похвастаться Англия, Америка, Венгрия, Германия, Франция, Аргентина, Испания и Япония. Кроме того, в ряде стран и городов были запущены линии подземного трамвая. Первенство в организации подземных перевозок заняла Англия, именно там, в Лондоне, в 1863 году открылась первая линия метро на паровозной тяге, построенная компанией «Метрополитен рейлуэй».

Лондонский метод предполагает проходку тоннельных сооружений полностью закрытым способом, когда от одного вертикального строительного ствола к другому, расположенному на значительном расстоянии, движется проходческий щит – специальная машина, вгрызающаяся в почву. Порода от резцов вращающейся головы щита подаётся по транспортерной ленте назад, внутрь устройства, и затем вывозится рабочими и поднимается на поверхность. На место пройденного участка сразу же укладывается обделка тоннеля. Щит изобрёл в первой половине XIX века французский инженер Марк Брюнель. Согласно легенде, он будто бы залюбовался однажды червём, поедающим древесину, и именно это подтолкнуло его к созданию механизма, позволяющего вести проходку под землёй. При помощи проходческого щита Марка Брюнеля был построен тоннель под рекой Темзой. Сам щит состоял из чугуна и обладал значительным весом. Но, несмотря на это, позволил строить сооружения на значительных глубинах. Такие аппараты совершенствовались, дорабатывались, а параллельно появлялись и новые технологии подземного строительства. Например, при избыточной обводнённости почвы использовалось её предварительное замораживание. Для этого в грунте делались скважины, в которые помещались специальные охлаждающие элементы, в них подавался раствор хлористого кальция температурой -22 градуса. Часто использовали технологию увеличения давления в зоне проходки путём применения кессонной камеры. Избыточное давление как бы выталкивало из грунтов воду, а сами проходчики, находясь целую смену в кессоне и занимаясь тяжёлым физическим трудом, наносили своему здоровью непоправимый вред.

Берлинский метод предполагал проведение строительства открытым траншейным способом, когда по трассе будущей линии прокапывался котлован, в котором затем делалась гидроизоляционная отделка, прокладывались пути, возводились потолочные перекрытия и станционные залы. Построенные таким образом участки не имели значительной глубины залегания и находились всего в нескольких метрах ниже дорожного покрытия улиц.

Парижский отличался частыми вертикальными стволами – колодцами, которые затем сбивались под землёй горизонтальными выработками, и, наконец, лондонский – глубокого залегания.

Строительство московского метрополитена продвигалось медленно. В период с 1931 по 1933 годы работы велись преимущественно ручной силой берлинским методом, но, когда потребовалось углублять линию первой очереди, в связи с геологическими особенностями, в Англии был закуплен проходческий щит, послуживший прототипом для моделей проходческих щитов советского производства. Это значительно ускорило строительство линий и позволило освоить совершенно новые технологии горной проходки.

И вот как-то вечером я, Костик и Андрюха отправились на подземную прогулку. Брели вдоль Кремля, Библиотеки имени Ленина, заглядывая в каждую подворотню, в каждую подозрительную решётку, встречавшуюся по пути, в надежде найти «залаз». Спусков с Маклаковым нам не хватало, тот в основном интересовался съёмками на телевидении и публичными выступлениями, в которых мы играли роль массовки. Нам же постоянно хотелось под землю. Подземная Москва дышала на нас из вентиляции метро, аварийных выходов из кабельных и теплосетевых коллекторов, мерещилась за каждой подозрительной дверью. Шли по Воздвиженке.

– Здесь в двадцатых годах бурили разведскважину, – неопределённо указывая на проезжую часть, говорил Балакин. – Из слоя суглинка к буру прилипла головешка. Сначала думали, что просто следы пожара. Москва же много раз горела. Затем, когда вызвали археологов, Стеллецкого, кажется, тот определил, что следов пожара на такой глубине быть не может. Значит, горело какое-то подземное сооружение. То есть вся Москва изрыта была!

Я мечтательно глядел на несущиеся нам навстречу автомобили и представлял, как под их колёсами, на большой глубине, может быть, чудом сохранились древние сооружения. Мне виделись скользкие оплывшие пещеры с обуглившимися брёвнами, торчащими из стен. Намного позже, работая в архиве с документами Игнатия Яковлевича, я обнаружил такие строки: «В 1924 г. была заложена разведочная скважина метро. Буром с глубины 6,25 м извлечены крупные куски угля и частицы измятого буром, но почти свежего дерева. Это значит, что подземный ход из Опричного дворца к реке Неглинке был деревянный, будучи сооружен наспех, в ударном порядке».

Мы свернули в переулок и пошли вдоль красивого и немного мрачного дома. Его стены были украшены мемориальными табличками с именами почётных граждан, проживавших здесь. Среди незнакомых мне фамилий попадались и известные, оказалось, что здесь жили Никита Хрущёв, Михаил Фрунзе, Вячеслав Молотов. В центре двора виднелся неработающий фонтан с окружавшими его тёмно-зелёными скамейками.

– Вот это дом! – задумчиво сказал Костик. – Тут, наверное, столько же этажей вниз, сколько вверх.

– А у Маклакова из подвала вообще вход в метро есть, – ответил Андрюха.

Посмотрев на товарищей, я предложил:

– Так, может, поедем найдём?

– Ага, найдёшь там, – махнул рукой Балакин. – Где именно – Вовка не говорит. Вроде там склады какие-то раньше были, и он с пацанами в детстве вышел в метро. Но мне кажется, свистит. Смысл так делать?

– Ну не скажи! А на случай войны эвакуироваться? – удивился Андрюха. – Обязательно с метро должны быть соединения. Мало ли что.

– Да нет! Его дом в пятидесятых построили, а метро – в тридцать восьмом, вторая очередь же. Не совпадает.

Мы уселись на скамейку, а я всё разглядывал старый фонтан. Неужели он когда-то работал? Сейчас в засыпанном пылью бассейне валялись пустые сигаретные пачки, бутылка из-под пива, какой-то мусор вперемешку с пожухлой листвой. Я представил, как когда-то из чаши стекала вода, журчала, падая вниз, и уходила под землю. Прежде я никогда не задумывался, как устроены фонтаны. Сейчас, подойдя к парапету, я медленно двинулся вокруг бассейна. На самом дне приёмной чаши угадывались небольшие сливные отверстия, едва заметные под слоем песка и земли, а сзади, скрытое от посторонних глаз, чернело окно. Собственно, даже не совсем окно, а скорее небольшой проём с распахнутой решёткой, ровно такой, чтобы туда мог протиснуться человек. Заглянув в него, я обнаружил уходившие в неизвестность скобы. Внутри было совершенно тихо. Я выглянул из-за фонтана и тихонько окликнул своих друзей.

– Это аварийник из бомбаря, скорее всего, – осмотрев окошко, предположил Андрюха. – Так делали на случай разрушения дома. Чтобы из бомбоубежища можно было выйти на безопасное расстояние.

Костик достал фонарь и, засунув руку в проём, заглянул внутрь:

– Даже не загажено особо.

Я тоже заглянул в окошко и увидел бетонный квадратный колодец, на дне которого зиял узкий лаз, уводивший в сторону переулка.

Недолго думая, Костик протиснулся в проём и начал спускаться. Мы с Андрюхой остались ждать на поверхности. Это называлось у диггеров предварительным осмотром. Один спускается в подземелье и, оглядев его, сообщает остальным, есть ли смысл спускаться всей группе. Вскоре из фонтана послышалось шуршание и громкий шёпот:

– Давайте сюда!

Не прошло и минуты, как мы втроём стояли на дне колодца, в такой тесноте, что если бы кто-то из нас захотел поднять руки, то сделать это получилось бы едва ли. Костик объяснял:

– Это не бомбарь! Если бы это был аварийник поддомника, то он шёл бы к зданию, а этот идёт в другую сторону, в общем, я сейчас пройду трубу до конца и крикну вам.

Костик начал уменьшаться, сползая вниз по стене. Я смотрел, как каким-то непостижимым образом, сначала переместились в боковой лаз его ноги, а затем и он весь целиком. Присев на корточки, мы наблюдали за полностью заполнившей трубу фигурой. Через несколько минут в трубе послышался глухой удар и издалека на нас посветил фонарик.

– Тут в полный рост можно стоять, ползите!

Следующим в трубу полез я. Оказалось, что это не так уж и трудно. По крайней мере, она была шире, чем казалась из фонтана. Правда, любое движение поднимало пыль, а стоило остановиться на мгновение, как сразу же подкатывало нестерпимое желание чихнуть. Я тёр переносицу, но в какой-то момент всё-таки не выдержал.

– Тихо ты! – зашипели на меня с двух сторон лаза товарищи.

Наконец я дополз до Костика. Тот стоял в проходившем перпендикулярно сухом прямоугольном коллекторе. Тоже очень узком, с рыжеватыми кабелями на погнутых металлических крюках. Кабели были проложены как-то небрежно, они провисали, некоторые были обрублены и сам коллектор производил впечатление если не заброшенного, то редко посещаемого кем-либо из рабочих.

Из трубы показалась Андрюхина голова.

– Отцы, а ведь это телефонный кабельник, – сказала она.

Друг за другом мы двинулись в сторону Воздвиженки. Идти было трудно, под ногами то и дело попадались мотки «лапши» – тонких кабелей, местами крюки закладных были обломаны, и тогда все коммуникации просто стелились по полу. Вскоре путь нам преградила кирпичная стена, и мы вынуждены были повернуть в обратную сторону. Ближе к Большой Никитской коллектор раздваивался, одно ответвление заканчивалось запертой с противоположной стороны дверью, а другое превращалось в некое подобие щели, искривлявшейся дугой. Высота этого странного прохода заметно увеличилась. При этом одна стена становилась кирпичной, а другая была сложена из крупных бетонных блоков. Часть кабелей взмывала вверх и ныряла куда-то в стену. Костик, встав в распор, ухватился за арматуру, подтянулся и заглянул в отверстие с уходившими в него кабелями. Заглянул и присвистнул от удивления:

– Ребза, там ствол!

– Ну-у? – не поверил Андрюха. – Дай-ка я гляну. Внимательно изучив дыру, он глубокомысленно заявил:

– Мы стоим с внешней стенки ствола. Непонятно, что за странное инженерное решение, зачем тут выемку оставили.

Я тоже забрался наверх. Стоять там было очень неудобно. Отверстие было пробито неаккуратно, и его неровные края впивались в грудь, ноги то и дело соскальзывали с обмотки кабелей, а крючок-закладная предательски прогибался. Но то, что я увидел, меня поразило: за стенкой находилось огромное абсолютно круглое помещение, которое, как мне показалось, не имело дна. По крайней мере, луч моего тусклого фонарика не мог его нащупать. Примерно в полутора метрах снизу стены становились металлическими, сложенными из изогнутых ячеек, скрепленных между собой огромными болтами. Справа на небольшом удалении была видна вертикальная лесенка с промежуточными площадками. По стене шахты спускались плафоны освещения, забранные в решетки. Снизу тянуло тёплым воздухом, и в этом потоке слышались загадки, знакомые сладковатые нотки креозота, метро.

После короткого совещания решено было штурмовать ствол. У каждого из нас это был первый спуск в метрополитен, но ещё долго затем мы совершенно случайно находили во время наших прогулок туда неприметные лазейки, забытые и непонятно для чего сделанные проходы, да и высшей целью наших подземных путешествий стала возможность проникнуть в эту огромную транспортную систему.

Метро – это железная дорога под землёй, с тупиками, служебными ветками, техническими помещениями, бесчисленными коммуникациями, и – всё это было тогда доступно. Казалось, что закрыть такой колоссальный объект попросту невозможно, слишком много было потайных закоулков, которые мы, диггеры, находили, запоминали и изучали. Но постепенно время вносило свои коррективы, электроника дешевела, появилась возможность установки систем современной сигнализации, а у каждого, кто интересовался подземкой, Интернет, доступ к сайтам и форумам, где легко сообщались мало-мальски знакомым коллегам точки, явки и другие подробности спуска под землю. Образовалось даже что-то вроде диггерского сленга. Теперь я часто сожалею, что, имея необходимый опыт и знания, возможность чувствовать и понимать подземный мир, не могу совершить путешествие в прошлое, в то время, когда я, будучи обычным подростком, в сущности ребёнком, делал свои первые шаги под городскими улицами.

Первым полез Балакин. У ребят из штаба было принято брать что-то вроде шефства над молодёжью. Так как Костик считался уже опытным диггером, то, в отсутствие Маклакова, он всегда шёл под землёй первым; в середине, а значит, в относительной безопасности – новички вроде меня, а замыкали группу ребята, занимавшиеся подземкой хотя бы полгода, такие как Андрюха. Костик залез в ствол, немного спустился и встал изнутри, держась за стенку. Такой трюк оказался вполне возможным, так как ячейки – тюбинги, используемые для укрепления тоннельных сооружений и стволов, рельефные, с внутренним углублением сантиметров в тридцать. Шаг-другой – и Костик уже перелезал на площадку лестницы. Настала моя очередь. Ноги предательски дрожали. Я долго не мог сообразить, как лучше забраться и не застрять в узком проёме с кабелями. Сначала опустил в ствол одну ногу и, держась руками за неровные края проёма, попытался нащупать выступ тюбинга. Когда мне это удалось, я понял, что вторая нога, оставшаяся снаружи вместе с туловищем, безнадёжно застряла и ни за что не пролезет внутрь из-за такого положения тела. Выбравшись назад, я решил поменять тактику и полез в ствол головой. Скоро я оказался сидящим в проёме – в стволе туловище, ноги снаружи. Стена выше отверстия была гладкой, без какой-либо возможности хоть за что-нибудь ухватиться руками. Внутреннее напряжение, неудобная поза никак не давали сосредоточиться, чтобы действовать плавно и уверенно. К тому же я зацепился за кусок арматуры и порвал штанину.