Текст книги "В тени сталинских высоток. Исповедь архитектора"

От свалившегося немыслимого богатства я ощущал себя лунатиком, который бредет в кромешной тьме, а закрытыми глазами реально осязает фантастические образы. Через неделю фантастика стала явью. Бумажный ордер, как самый крупный в мире бриллиант, возлежал в моей дрожащей от возбуждения руке. Владимир был в таком же состоянии, хотя ордер он получил несколько дней раньше. Заоблачная радость была отмечена в ресторане «Бонапарт». Название, по случайному совпадению, оказалось символическим – мы ощущали себя не меньшими победителями, чем великий покоритель Европы в годы успешных сражений.

В бандеровской глубинке

Я задумал в ближайшие дни съездить в Полтаву за мамой и Яной. Предложенная отъезжающим соседом изящная мебель переместилась в наш особняк. Своими округлыми формами и отделкой цвета карельской березы она гармонично вписалась в интерьер.

Но внезапный вызов в городской совет нарушил все планы. В фойе перед большим залом проходила регистрация. На совещание, тема которого не сообщалась, пригласили большое количество людей. Оказалось, что все они, как и мы с Владимиром, были завербованными переселенцами. Нам объявили состав президиума, куда вошли руководящие лица из областной администрации и местного обкома партии.

Их выступления прояснили наконец причину экстренного совещания, продлившегося несколько часов. Вначале мы узнали о неспокойной обстановке на Западной Украине, включая Северную Буковину. Активизировались бандеровцы и прочие националистические группировки. Они окопались в горных районах и лесных массивах. Убивали в первую очередь активистов, поддерживающих законную власть. При этом часть горожан и селян негласно оставались на стороне националистов. А те запугивали и терроризировали население. Напоследок председатель, первый секретарь Черновицкого обкома КП(б) Украины Иван Зеленюк обратился к нам:

– Вы, наши передовые граждане, – надежда и опора в нелегкой внутренней борьбе с явными и скрытыми врагами. Правительство обращается к вам с просьбой отправиться в наиболее неспокойные глубинные районы. Вести разъяснительную работу среди населения. Вас будут сопровождать и охранять. Ориентировочно группы будут состоять из трех-четырех человек. Примерно через месяц вас сменят. Завтра пройдет распределение по разным районам.

Про себя я подумал, что за квартиры, особняки и денежное содержание придется расплачиваться по полной программе. Моя поездка в Полтаву откладывалась на неопределенное время. Истинную причину пришлось скрыть от мамы, чтобы не травмировать ее лишний раз. В очередном письме в канун отъезда в прикарпатскую глубинку я сообщил, что ордер на жилплощадь получил. Подробности не стал описывать. Желание сделать родным фантастический сюрприз оказалось сильнее. Правда, не удержался и занавес слегка приоткрыл. Намекнул маме, что у нее с папой будет теперь своя родительская комната. Если им покажется мало, возможно и раздельное проживание. Отдельная приписка была сестренке, вступающей в школьный возраст. Я сообщал, что обещанный теремок, в котором будет много игрушек, книг и цветов, с нетерпением ждет ее. Письмо ушло в Полтаву, а я в стареньком автобусе, набитом мобилизованными переселенцами, поехал в районный центр Вашковцы.

Дорога проходила по живописной холмистой местности, мимо многочисленных селений с большими добротными домами. Меня не оставляли смутные предчувствия. Между мной и Владимиром восседал крупный мужчина лет тридцати. Он оказался интересным собеседником, с «окающим», как у северян, произношением. Звали его Матвей. Два года он провел на войне. Был командиром саперной роты. При расчистке заминированного участка ему оторвало ступню. Как бы в подтверждение он палкой постучал по ноге.

Решили, что в нашей группе старшим будет Матвей. Владимир представит доблестное донское казачество. А Даниил сможет выступать переводчиком при общении с местным населением. Альянс получился идеальный.

В Вашковцах выяснилось, что по заранее составленным спискам Матвея распределили в село Русский Банилов, Владимира – в Путилу, меня – в слободу Банилов. Мы объяснили, что наша троица представляет одно целое. Для пользы дела ее лучше сохранить. В итоге на подводе, по грунтовой дороге, нас часа через два доставили в большое село Русский Банилов. Оно привольно раскинуло на равнине добротные дома с обширными подворьями. Вдали маячили красивые отроги Карпат, поросшие буковыми лесами. Складывалось впечатление, что сельский люд в этих благодатных местах жил довольно зажиточно. Нас разместили в здании местного клуба, переоборудованного под временную гостиницу. Напротив – одноэтажный сельский совет. Мы познакомились с председателем и сельскими активистами. При встрече присутствовала вооруженная группа местной молодежи. Их называли «ястребками». Они на добровольных началах осуществляли охрану села от постоянных (в основном ночных) набегов бандеровцев. Нас заинтересовало происхождение названия села. Высказывались самые разные гипотезы. Наиболее правдоподобно звучал ответ местного активиста, преподавателя истории в школе:

– Раньше наше село называлось Банила Руска и находилось в провинции Буковина, в составе Австро-Венгрии. С 1918 по 1940 год мы были частью Румынии. Думаю, здесь и в слободе Банилов когда-то очень давно осели уроженцы из России. Они перемешались с местным украинским, еврейским и румынским населением. Возможно, их присутствие отразилось и в названии села.

Ответ, если даже он не до конца соответствовал истине, вполне удовлетворил наше любопытство.

Точная дата приезда в это село со временем наверняка стерлась бы из памяти. Но известие о трагической гибели наших спутников, направленных в слободу Банилов, всех потрясло, особенно меня. Ведь я мог оказаться одним из них. И только случайный тройственный союз изменил мой маршрут и сохранил жизнь. Благосклонная судьба распорядилась сохранить ее 29 ноября 1941 и 22 июня 1944 года. Теперь к ним прибавилась дата 9 июля 1944 года. Я поневоле превращался в фаталиста. С тяжелыми мыслями наша троица стала устраиваться на свой первый ночлег в селе. В связи с возможностью непредвиденных инцидентов нам даже выдали оружие – три револьвера системы Нагана[35]35
  Наган широко использовался Советской армией на протяжении Великой Отечественной войны наравне с более современным пистолетом «ТТ». Только в период с 1942 по 1945 г. произведено более 370 тысяч таких револьверов. После окончания войны наган был снят с вооружения Советской армии и его производство прекратили. Тем не менее наганы и до сих пор находятся на вооружении военизированной и ведомственной охраны, инкассаторов, являются наградным оружием.


[Закрыть], на весь срок пребывания в селе. Среди ночи нас разбудили крики, звуки выстрелов, яркие всполохи. Мы выскочили на улицу. Рядом оказались несколько местных «ястребков». Один из них произнес:

– Мы уже привыкли к ночным вылазкам бандеровцев. Редко удается нормально поспать. В темноте не поймешь, кто свой, а кто чужой. Большинство селян притаилось, боятся, что хотят сгонять их в колхозы…

На следующее утро нас, невыспавшихся, пригласили на совещание к председателю сельского совета. Он обратился к нам:

– Вам придется агитировать за объединение частных хозяйств в коллективные. Задача непростая. Местных селян подстрекают к сопротивлению. Недовольство может перерасти в открытые выступления. Нам нужно этого не допустить.

Все угрюмо молчали. Он продолжил:

– Вы – посланцы советской власти. Вас направили нам в помощь. На сходке нужно разъяснить политику государства необразованным селянам. От вашего умения убеждать зависит многое.

Из нашей тройки, как ни парадоксально, я оказался в наихудшем положении, так как единственный свободно владел украинским языком. Правда, на Северной Буковине разговаривали на местном диалекте. Но это не мешало понимать друг друга – было бы желание. Председатель подсунул мне печатный текст готового выступления, явно подготовленный в Киеве, в недрах ЦК КП(б)У. Пробежав его своим единственным зрячим глазом, я ужаснулся. Он содержал грозные директивы с указанием на тяжелые последствия в случае неповиновения. Несмотря на свою неискушенность в политике, я понимал, что такой путь убеждения в данных условиях подобен самоубийству. Матвей и Владимир поддержали меня.

Председатель сельского совета находился между молотом и наковальней. Поэтому высказывался предельно лаконично и осторожно. Умный и хитрый выходец из местной среды явно был готов перевалить на нас, как на козлов отпущения, вину за провал колхозной агитации. А в случае опасности отстраниться: мол, я тут ни при чем, это все москали агитировали.

Позже мы втроем долго определяли золотую середину в общении с множеством зажиточных людей, которые всегда жили по другую сторону баррикад. Выбрали, какую часть выступления каждый берет на себя. За мной, к сожалению, дополнительно сохранилась тяжелая роль переводчика. Настроение смягчилось.

Немного перевели дух мы после приезда в село из районного центра Вижница председателя Управления сельского хозяйства. Мы высказали ему свои опасения. Он, как мог, успокоил нас:

– За короткий довоенный период в Северной Буковине было создано немало колхозов. Часть бедных селян охотно пошли трудиться в них. Они получали неплохие подъемные и льготы. Сейчас, когда победа в войне очевидна, будем восстанавливать колхозы их же силами. Зажиточных уговаривать и озлоблять не станем. А там – время покажет.

Сходка состоялась через несколько дней. Провели ее на стадионе в центре села. Пришли, без принуждения, почти все – даже дети. Погожий летний день благоприятствовал общению. Вокруг стадиона стояла вооруженная охрана на случай возможных диверсий со стороны бандеровцев. После выступлений представителей районной и местной власти слово предоставили нам. Речи Матвея и Владимира я переводил очень аккуратно. Завершающие слова достались мне. Весь сценарий сходки был тщательно продуман. Одно неосторожное слово могло оказаться роковым. Весь смысл выступлений сводился к наведению моста доверия через непонимание и враждебность.

Селяне молча слушали. Но чувствовалось, что это молчание не было знаком согласия. Лица в основном выглядели озабоченно-угрюмыми. Правда, результат сходки обнадеживал. Значительная часть бедняков изъявили желание трудиться во вновь создаваемом колхозе. Все стали медленно расходиться. Стадион опустел. В сельском совете накрыли стол. Высокие гости из Вижницы и Вашковцев остались довольны результатом. После обильного угощения и выпивки приезжее начальство быстро разъехалось. Мы были рады, что наша сложная миссия благополучно завершилась. Похвалили нас и районные власти.

Разогретые добрыми словами в наш адрес и пиршеством, в хорошем настроении мы отошли к сну. Глубокой ночью он был прерван криками, беспорядочными выстрелами, взрывами. Мы уже подсознательно были готовы к нападению лесных обитателей. Но не ожидали такой жестокости, жертв и сильных разрушений. Судя по всему, это был акт устрашения тех, кто проявил лояльность к советской власти. Больше всего убитых оказалось среди бедняков, подавших заявление о вступлении в колхоз. Едкий дым от пожарищ застилал глаза.

Из Вашковцев прибыл военизированный отряд. Он совместно с сельскими «ястребками» несколько дней проводил облавы на обширной территории, включая предгорье Карпат. Мы получили сведения о ликвидации отдельных банд националистов. Охрану села усилили. Наступило временное затишье. Впервые за время пребывания в селе мы получили возможность выспаться. Через месяц с небольшим нас отозвали в Черновцы. Наши личные дела пополнились благодарностями.

Два этажа на троих

Снова, по второму кругу, началась подготовка к отъезду в Полтаву. Удалось записать сестренку в школу, которая находилась недалеко от нашего особняка. Затем на рынке я закупил комплекты спальных принадлежностей у гуцульских умельцев. О дне приезда я заранее оповестил маму и Валентину (письма шли в Полтаву с завидным постоянством). Встреча на вокзале была просветленно-радостной – в том числе благодаря хорошим вестям, которыми до этого редко баловала нас жизнь. Я выгрузил увесистый чемодан с подарками и дорожный рюкзак. Сестренка сразу же полюбопытствовала:

– Что в них, подарки мне?

Я ей с напускной серьезностью ответил:

– Нет, там камни с кирпичами.

Она рассмешила нас своей мгновенной реакцией:

– Болтун ты и вдобавок врушка!

За столом, который мама уставила моими любимыми блюдами, я пересказал, что ждет нас на новом месте. Исключил подробности своего пребывания в Русском Банилове. Уклончиво наводил тень на плетень касательно нового пристанища. На настойчивые вопросы мамы ответил:

– Наберись терпения. Приедешь, увидишь, оценишь. Я ведь писал тебе, что тесниться, как раньше, мы уже не будем!

При упоминании о письмах мама передала мне целую стопку весточек и фотографий отца. В Черновцы, «до востребования», он также прислал мне несколько писем, где одобрял наши планы. Неделя ушла на сборы. Я с большим трудом уговорил бережливую и хозяйственную маму взять с собой самый минимум необходимых вещей. Предметы быта, по ее мнению, ценные, отправили багажом малой скоростью. Остальное быстро реализовали.

Но оставался трудный вопрос дальнейших отношений с Валентиной. Разлука на несколько месяцев была для нас обоих настоящей пыткой. Мы безумно скучали друг без друга. В то же время создание семьи совершенно не входило в мои планы на ближайшее будущее. Для этого не было ни материальной, ни моральной базы. Желание сначала стать архитектором, а уже затем обзаводиться семьей стало определяющей программой моей жизни. Немалую роль в этом сыграло и противодействие родителей необдуманному поступку, который я мог совершить в порыве сильного чувства к Валентине. Накануне отъезда состоялся с ней долгий и мучительный разговор. К моим заверениям в вечной любви она отнеслась скептически. Сквозь рыдания ответила:

– Это все красивые слова. А в жизни – с глаз долой и с сердца вон!

В итоге, чтобы не терять надежду, мы договорились о возможности переезда Валентины в Черновцы. На вокзале нас провожала вся родня во главе с дядей Яковом и бабушкой, а также Валентина со старшей сестрой.

Черновцы встретили нас ослепительным ласковым солнцем. На перроне маячила высокая фигура Владимира, которого я оповестил о дате приезда. Реакция мамы при входе в особняк была на грани истерики. Я пожалел, что по глупому тщеславию долго туманил образ нового жилья. В состоянии полной растерянности, как бы не веря глазам своим, она спросила:

– Объясни, наконец, какая площадь нам выделена и где живут соседи?

Я подошел к маме, нежно обнял ее и с гордым видом произнес:

– Все, что снаружи и внутри в границах участка, принадлежит нам. А за его пределами слева и справа живут соседи.

Мама долго не могла поверить в реальность происходящего. Поскольку все познается в сравнении, она задумчиво произнесла:

– Подумать только! Таких домов у нас в Полтаве просто нет…

Пока мама медленно входила в роль хозяйки особняка, Яна с восторженным визгом носилась по всем помещениям. Когда она спросила, где обещанный детский теремок, я отвел ее на второй этаж. Рядом со спальней родителей находилась небольшая квадратная комната с видом на внутренний дворик и беседку, увитую виноградом. Я успел, до отъезда в Полтаву, установить в ней комплект детской мебели. Полки заполнил книжками и игрушками. Не забыл украсить цветами керамические вазы и настенные кашпо. И очень радовался, что наконец выполнил свое давнее обещание.

День за днем новый уклад жизни с неизмеримо лучшими условиями, чем во все прошедшие годы, стал входить в привычную будничную колею. Мама с головой окунулась в дальнейшее обустройство непривычно большого очага, включая бесконечные семейные заботы. Я усиленно занялся вопросом трудоустройства. Мне, как переселенцу, было предоставлено на выбор много вакансий. Даже штатная должность секретаря комсомольской организации одного из районов в Черновцах. Официально предлагали и солидный по тем временам пост заместителя председателя Совета народных депутатов районного центра Терца. Я сразу отверг эти предложения. Помимо неприязни к общественной деятельности, они полностью претили моему понятию о мужских профессиях.

Свой выбор я остановил на скромной и малооплачиваемой должности техника-архитектора проектного отдела в областном Управлении по делам строительства. Отсутствие высшего образования и недостаточный опыт не позволяли занять более достойное место. Но это был еще один шаг к моей цели! Одновременно меня зачислили в вечернюю школу рабочей молодежи. Все-таки нужно было завершить среднее образование. В будущем году мне предстояло отметить двадцатилетний юбилей. Но удовлетворения от достигнутого, несмотря на внушительно разбухшую трудовую книжку, я не испытывал. В то же время до возвращения отца с фронта продолжение учебы в вузе пока исключалось. Правда, ближайший институт с архитектурным уклоном размещался во Львове. При оказии я собирался там побывать.

Начались мои трудовые будни с регулярным выходом на работу. Главный архитектор отдела, местный уроженец Стефан Панасюк встретил меня без особого энтузиазма. С кривой ухмылкой и желчью в голосе он спросил:

– А что вы умеете делать? Нам нужны специалисты, а не протиратели штанов. И учить нам некогда, это не школа.

Несмотря на явную антипатию, мой ответ прозвучал спокойно и доброжелательно:

– Хочу стать, как вы, архитектором. Это и привело меня сюда. У меня даже есть небольшой практический опыт.

В подтверждение на стол были выложены комплекты чертежей с моим автографом и трудовая книжка. Небрежно и снисходительно Панасюк быстро все посмотрел. Реакции не последовало. На мою единственную просьбу определить мне рабочее место поближе к окну он резко буркнул:

– Для пришлых специально места не готовим.

Вскоре стала понятна причина его неприязни. До меня однажды донеслась его фраза, брошенная по адресу схидняков, выходцев со Схидной (Восточной) Украины:

– Понаехали тут всякие москали! Мало им места в своей загаженной державе.

В проектном отделе я проработал более года. В историю ушел долгожданный день Победы и на этом глобальном фоне – микроскопическая дата моего двадцатилетия. Запомнилось, что нашей Победе и окончанию кровопролитной войны были рады не все. Кто-то демонстративно отмалчивался, а были и такие, кто втихомолку злобствовал…

За этот короткий отрезок времени мне удалось познать много нового и полезного для будущей профессии. Все поручения выполнялись мной с большим рвением и аккуратностью. У меня сложились дружеские отношения с небольшим коллективом, в котором преобладали молодые женщины. Часть из них проявляла ко мне определенный интерес. Но я усвоил из небольшого житейского опыта – на работе романы чреваты непредсказуемыми последствиями. Поэтому переводил все в шутку. Даже Панасюк стал ко мне относиться уважительно. Наверное, в своем националистическом сознании он перевел меня из категории коварных москалей в щирих (искренних) хохлов. Казалось, все благоприятствовало продолжению работы. Однако ограниченная тематика отдела, одни и те же действия, повторяемые ежедневно до тошноты, потеряли для меня интерес. Впереди не было перспективы. Кроме того, зарплата была мизерная. Даже с учетом денежного аттестата отца мы еле сводили концы с концами.

Война победоносно завершилась, но тяготы жизни смягчились только в моральном плане. Скудный бюджет мама раскладывала как карточный пасьянс. В первую очередь мы старались, чтобы наша юная школьница не чувствовала себя среди новых сверстниц бедной родственницей. Это требовало ощутимых затрат на школьную экипировку и разнообразные учебные пособия. Баснословно дорогой рынок был практически единственным источником приобретения продовольственных и промышленных товаров. При покупке мебели у отъезжающих соседей в качестве бесплатного приложения мне подарили старенькую швейную машинку «Зингер». Такая же была похищена из нашего бывшего жилища во время оккупации Полтавы. Мама умудрялась, среди повседневных забот, что-то шить и даже обзавелась небольшой женской клиентурой.

«Сладкий директор» Артемий Загряжский

Тяготы жизни заставили меня пересмотреть отношение к выбору работы. Я решил больше не руководствоваться планами на будущее, а искать возможность максимально заработать и помочь семье сейчас. Уволившись, случайно вспомнил мимолетное знакомство на обратном пути в Полтаву. Тогда этому эпизоду я не придал особого значения. Попутчик оказался не совсем обычным. Интеллигентного вида пожилой человек, оживленно размахивая единственной рукой, вдруг стал откровенничать:

– Молодому поколению, как вы, моя фамилия – Загряжский – ни о чем не говорит. А ведь это был знатный род, который имел влияние при царском дворе. С ним тесно переплелась жизнь семьи Пушкина, Гончаровых и даже последних гетманов Малороссии. Но это все в далеком прошлом! Я же всю сознательную жизнь посвятил искусству выпечки хлебобулочных и кондитерских изделий. В ополчении при защите Ленинграда мне оторвало правую руку. Пережил блокаду, но потерял всю большую семью, кроме младшей дочери и внучки. От нашей просторной квартиры после бомбежек остались одни воспоминания. Предложили переехать в Черновцы в качестве директора кондитерской фабрики. Сейчас еду в Киев по делам.

Я проникся к нему большой симпатией. В ответ на его откровения кратко поведал о себе. Перед выходом в Киеве он записал в мой блокнот свой черновицкий адрес и телефон кондитерской фабрики. Похлопав по плечу единственной рукой, попрощался:

– Твои мечты стать архитектором обязательно сбудутся. А пока надо выживать и зарабатывать на хлеб насущный. Готов помочь. Надумаешь – приходи на фабрику. Подберу тебе подходящую работу.

Он мне чем-то напомнил Василия Ивановича, который когда-то при переезде из Астрахани на Урал также предлагал помощь с трудоустройством. Судя по записи в блокноте, с которым я не расставался, фабрика находилась в центре, на улице Сковороды. На проходной фабрики сонный вахтер доверчиво пропустил меня в помещение администрации, где находился кабинет директора. Он встретил меня удивленно-радостным восклицанием:

– Как ты догадался, что я тебя разыскиваю? Мне ведь только запомнилось, что фамилия – «птичья». А на днях повел внучку на фильм «Ошибка инженера Кочина», в котором отрицательный персонаж – Галкин. Вот и вспомнил, к какой птице ты относишься. Собрался обратиться в адресное бюро. А ты как с неба свалился! Если навестить, то рад видеть, если еще и по делу – вдвойне рад.

Я немного слукавил, объяснив, что и то и другое. Но тут директора по внутреннему телефону вызвали на производство. Воспользовавшись его отсутствием, я осмотрел кабинет. Письменный стол был уставлен черно-белыми фотографиями. Нетрудно было догадаться, что это память о погибших в блокадном Ленинграде. На стене за креслом висела большая фарфоровая тарелка с его изображением, надписью «Артемий Загряжский» и цифрой «50». Отвлекла от осмотра кабинета секретарша. Она на подносе принесла чай и безумно аппетитные теплые булочки фабричного производства. Вслед за ней вошел Артемий Иванович и сразу приступил к делу:

– Значит, так. Ты молод, на вид смышлен, хлебнул жизненного опыта с избытком. Открыто финансирование на реконструкцию и расширение фабрики. Она размещается в этом старинном здании, приспособленном под производство. А спрос на выпечку фантастический. Изголодавшиеся в войну люди сметают с прилавков все в считаные минуты. Дворовая территория позволяет построить еще одно здание и реконструировать существующее. Есть проектный институт во Львове, который специализируется на пищевых предприятиях. Но мне нужен надежный помощник. Я ведь абсолютный профан в строительном деле и каждый день занят с головой. Ты будешь зачислен на солидную должность – заместитель директора по капитальному строительству. У тебя будет приличный оклад. И, кстати, свежей выпечкой ты сумеешь ежедневно баловать маму и сестру.

Однако не все так просто. Но здесь уже ты должен пойти мне навстречу. Я вынужден постоянно менять кладовщиков сырья и готовой продукции. Воруют по-черному, без зазрения совести. Подозреваю, что сторожа на проходной в сговоре. Правда, иногда с ухмылкой мне говорят, что вечером по окончании смены некоторые работники, независимо от пола, уходят «беременными» и с отросшими задницами. Поэтому ключи от кладовых я передам тебе. Отпуск сырья и готовой продукции должен проходить в твоем присутствии и строго по накладным. Если потребуется надежный помощник и есть кандидатура, готов принять. Пока же скромная зарплата кладовщика добавится к основной. Ну как, по рукам?

Я крепко пожал его единственную руку. После небольшой паузы он дрогнувшим голосом тихо произнес:

– Ты очень напоминаешь мне сыночка. Вы почти одногодки. Он так мечтал стать журналистом и объехать весь мир…

Я заметил, как увлажнились его глаза, когда он показал мне рамку с фотографией сына. Мы попрощались до следующего дня. Дома мама одобрила мое решение перейти к Артемию Ивановичу, но сказала:

– Ты как Летучий голландец. Порхаешь с одного места на другое. Как бы это не вошло в привычку!

Я возразил:

– Ты не совсем права. Сейчас нам важно продержаться на плаву. Я готов землю носом рыть, чтобы заработать денег. А когда вернется отец, обязательно завершу образование. И архитектуре, как любимой женщине, буду предан всю оставшуюся жизнь.

Материнский поцелуй, как знак согласия с моими словами, завершил наш диалог. Быстро настрочив письма отцу и Валентине, утром по пути на новую работу отправил их. Валентине я написал, что появилась реальная возможность трудоустройства. Это был косвенный намек на возможность ее приезда. При этом меня одолевали противоречивые чувства. Каковы были перспективы наших взаимоотношений при жесткой позиции родителей?

Ранним утром, задолго до начала работы первой смены, я пришел на фабрику. Артемий Иванович уже находился в своем кабинете. Он сразу начал знакомить меня с производством. Мы спустились в цокольный этаж. Там была очень высокая температура от нагрева печей. В отделении замеса, где с металлическим кряхтеньем вертелись лопатки в смесительных чанах, суетились женщины. На первом этаже находились кладовые сырья готовой продукции и различные вспомогательные службы. Недалеко от кабинета директора мне была выделена небольшая комната, со стеллажами и двумя письменными столами. Артемий Иванович повел меня в кладовые. Показал их переполненное чрево. Вкратце объяснил специфику работы на этом новом поприще. Во время обеденного перерыва я был представлен коллективу, в котором преобладали молодые и среднего возраста женщины. Краткое знакомство он завершил традиционно русским душевным пожеланием:

– Прошу нашего нового сотрудника любить и жаловать.

В ответ – легкий смех и добрые улыбки:

– Любовь гарантируем с первого взгляда: и поодиночке, и в порядке очереди. Главное, чтобы он обратил на нас внимание!

В шутливой реакции чувствовалась горькая правда жизни женщин моего поколения. Многие были обречены войной недолюбить, не родить детей, остаться одинокими… Я довольно быстро втянулся в режим работы на фабрике. Раньше всех приходил, позже всех уходил. Это было связано с монопольными обязанностями открывать и закрывать обшитые металлом двери кладовых. По накладным требовалось беспрерывно выдавать сырье, отпускать готовую продукцию на вывоз.

Я с нетерпением ожидал приезда Валентины, чтобы она сняла с меня значительную часть этой обузы. Мне не терпелось полностью переключиться на вопросы реконструкции и расширения фабрики. Тем более что приехала группа проектантов из Львова. Она состояла из архитектора, технолога, изыскателя и специалистов по инженерным сетям. Я выступал в качестве ответственного представителя заказчика и в то же время единственного стрелочника, с которого будет суровый спрос за ошибки. К счастью, я уже не был новичком в переговорах. В итоге мы изложили директору концепцию развития фабрики. Архитектор представил эскизные варианты будущего комплекса, а технологи – поэтажные планы расстановки нового оборудования.

В этот день я раньше обычного появился дома. Яна бросилась мне навстречу с укором:

– Я тебя почти не вижу! Приходишь с работы, когда я сплю. Ты весь пропитан сладкими запахами. Можно тебя хотя бы лизнуть?

Со смехом она увлажнила мое лицо теплым языком и поцеловала. Взамен получила пакет со свежей, ароматной выпечкой. Мама молча вручила мне телеграмму от Валентины о приезде в ближайшие дни. Затем последовал жесткий вопрос:

– Объясни, где она будет жить, чем будет заниматься и в каком качестве вас отныне величать?

Я предвидел реакцию мамы на приезд Валентины. Поэтому заранее подготовился к ответу.

– Прошу тебя, не нервничай и выслушай меня спокойно. Артемий Иванович готов предоставить ей место в довольно комфортабельном общежитии фабрики. Она с меня снимет тяжелую и неприятную обузу заведования складами. И я наконец сумею раньше приходить домой, чтобы немного успеть пообщаться с вами до сна. И последнее. Величай нас как всех молодых людей, которые встречаются по любви и строят планы на будущее. Мы с Валентиной уже не дети. В этом возрасте, если не ошибаюсь, дорогие родители подарили мне жизнь. За что вам от меня огромное спасибо!

Гордый своим аргументированным ответом, я расцеловал маму и в хорошем настроении отправился спать в свою холостяцкую комнату. Приезд Валентины совпал с выходным днем. С вокзала мы направились в общежитие фабрики. По распоряжению Артемия Ивановича, который был посвящен в мою личную жизнь, ее поселили, в порядке исключения, в небольшую уютную отдельную комнату.

Мудрая мама пошла на компромисс и устроила обед в честь приезда Валентины. Самое большое опасение, что я приведу ее «на птичьих правах» в наше просторное жилье, рассеялось, и она смягчилась. Обед, при традиционном гостеприимстве мамы, прошел легко и непринужденно. В общежитие я провожал Валентину вместе с Яной. Она без умолку весело щебетала. Ее одолевало любопытство, почему Валентина не остановилась у нас. Ответ был шутливо уклончивым, но с подтекстом, понятным мне:

– Что ты, мой дружочек! Со мной вам станет очень тесно жить, особенно твоей мамуле.

Яна, которой еще неподвластны были лабиринты взаимоотношений взрослых, с детской непосредственностью возразила:

– Нет, я не согласна с тобой. У нас ведь очень большой дом. Хочешь, давай жить вместе в моей комнате. Веселее будет!

Валентина нежно погладила ее каштановые волосы:

– Спасибо, ты очень добрая. Я подумаю.

После небольшой ознакомительной прогулки по оживленной центральной улице Ольги Кобылянской мы распрощались у подъезда общежития. На следующее утро, по пути на фабрику, я зашел за Валентиной. В этот же день произошла передача дел в ее надежные руки. Мы теперь были рядом, и, если даже нас разделяли стены, ее присутствие ощущалось постоянно. Два раза в неделю я ходил на занятия в школу рабочей молодежи. Остальные вечера мы старались проводить вместе. В воскресенье, как правило, она приходила к нам в гости. Чувствовалось, что мама смирилась и привыкла к такому режиму ее взрослого и уже совсем самостоятельного сына.