Текст книги "Поправка Джексона"

7. Новый год

В Америке три основных праздника: День независимости, День благодарения и Рождество. Праздники эти считаются семейными, и вся Америка забирается в свои огромные машины и разъезжается к родне по многочисленным скоростным дорогам, которые, как гигантская паутина, опоясали всю необъятную страну. Нашим героям, к счастью, никуда ехать не надо: они новые американцы и пока что держатся рядышком, а вернее, в пределах одного, хоть и семнадцатиэтажного дома на Нью-Арк-авеню в Джерси-Сити. Еврейские эмигранты из России разительно отличаются от остальных жильцов этого многонационального дома. Им, выросшим в социалистической и атеистической стране, основной праздник американцев – Рождество – был, мягко говоря, безразличен. Для них любимый праздник Новый год. Готовятся они к нему основательно, и так же основательно его отмечают. Собравшись за час до полуночи за обильным, ломящимся от еды и выпивки столом, они веселятся всю ночь, позабыв обо всех своих делах и проблемах, страхах и болезнях. Они болтают ни о чем, рассказывают анекдоты, смеются, танцуют. И уже под утро, усталые, хорошенько выпившие и основательно объевшиеся, но счастливые, они расходятся по домам, прихватив полученные подарки, которые лежали под обязательной елкой.

Елки в Америке, как и в России, продаются на улицах. Покупают их за неделю до праздника, а в канун Рождества под ними раскладывают подарки. На следующее утро, в само Рождество, эти подарки раздают. Город в Рождество вымирает: магазины закрыты, улицы почти пусты. Площадки, где продавались елки, тоже пусты, а нераспроданные деревья увозят на следующий день после Рождества. Этим-то и пользуются эмигранты из «Совка», для которых Рождество – праздник инородный.

В Рождество рано утром троица друзей села в огромный кадиллак Ильи и покатила на Манхэттен. Проехав туннель под Гудзоном и покружив немного по пустынному городу, они остановились около первой попавшийся площадки. Нераспроданных елок оказалось не так много, но друзья все же нашли довольно приличную и, запихнув ее в машину, покатили домой. Когда они со счастливыми и гордыми улыбками разгружали машину, вышедшие на прогулку аборигены смотрели на них как на идиотов: приобретать елку после Рождества могут только these crazy russians (эти ненормальные русские). Но мнение аборигенов друзей не волновало.

Елку установили в квартире у Резиных, потому что у них был Игорек. По этой же причине отмечать Новый год тоже решили у Резиных. Екатерину Владимировну вместе с Идой пригласили в гости их друзья из соседнего дома. За несколько дней до праздника вся компания втиснулась в кадиллак и покатила в русский магазин в Квинс. Хозяином магазина был знаменитый Моня. Магазин пережил всех конкурентов и оставался единственной русской торговой точкой в Квинсе. Он так и назывался: «У Мони».

Еще дома друзья договорились, что смотреть на цены не будут и отоварятся по полной. Единственное, от чего они отказались, – банка черной икры: у всех от нее изжога. Огромный багажник кадиллака был загружен пакетами. Спиртное решили купить в Джерси-Сити, где Вася нашел оптовый ликеро-водочный магазин. Вася в последнее время стал баловать себя обязательной рюмкой ледяной водки за обедом. Объяснял он это особенностями своей профессии. «Какой же я таксист, если рюмочку за обедом не опрокину?» – доказывал он Броне. Она не возражала и стала даже к нему присоединяться, объясняя это необходимостью очищать голову, за день набитую цифрами. Тридцатого вечером Броня с Ниной принялись за приготовления закусок. На горячее Нина решила сделать еврейское блюдо: кисло-сладкое жаркое, которое ее научила готовить свекровь.

– Ага! Пригодилась еврейская свекровь, – наставлял ее Саша. – А в Питере не ценила, – уже укорял он.

На Нину не подействовало ни то ни другое. С тех пор как они вышли из ссылки в Олбани и Скенектади, она освободилась от Сашиного давления, вернее от его власти и его превосходства. Время, проведенное там, в почти полной изоляции от других людей, дало ей возможность увидеть настоящего Сашку, а не самовлюбленного и надменного, который всегда упивался своим, им самим же вымышленным приоритетом над остальным миром. За всей его бравадой, за всеми его бесконечными шуточками скрывался легкоранимый, далеко не уверенный в себе человек, которого ей было даже жалко. Но самое главное и самое печальное – Саша не умел любить. Вернее, надолго его любви не хватало. Она могла бы многое ему простить, но только не это. Илья во многом походил на Сашку. Не зря они были лучшими друзьями и понимали друг друга с полуслова. Но у Илюши совершенно не было Сашкиной надменности, хвастливости и самовлюбленности. Зато у него с избытком было то, что так не хватало Саше: доброта, мягкость, чуткость и умение любить. В этом она была уверена.

* * *

Как принято в России, все сели за стол в одиннадцать, чтобы проводить старый год. Мужчины провожали его довольно бурно и уже к наступлению Нового года были навеселе.

В Нью-Йорке, как и по всей стране, вместо боя курантов начало Нового года отмечают по падению стеклянного сверкающего огнями «яблока» – символа города, установленного на высотном доме на южной стороне Таймс-сквер – главной городской площади. Все дома на этой узкой площади увешаны экранами, демонстрирующими разные картинки и видео, и представляют собой образец рекламного прогресса. По статистике на этой площади одновременно собирается самое большое количество людей в мире. В Новый год наблюдать медленное падение «яблока» на Таймс-сквер собирается до двух миллионов человек – вот уже действительно яблоку негде упасть. Когда «яблоко» начинает падение, цифры на самом верху тридцатиэтажного здания начинают отчет, который вслед за ними вслух ведет двухмиллионная толпа и еще несколько сотен миллионов американцев, собравшихся дома около телевизоров. Когда «яблоко» касается дна, на крыше дома вспыхивают огромные цифры Нового года (на этот раз 1979-го). И в это мгновение все в огромной стране чокаются бокалами с шампанским, обнимаются и целуются, поздравляя друг друга с Новым годом.

Поздравляли и целовались и неразлучные друзья в квартире Резиных. Когда дошла очередь Ильи поздравить Нину, он повернул ее спиной ко всем и поцеловал в губы. Нина ответила на его поцелуй, не отрывая взгляда от его широко открытых глаз. Илье казалось, что он никогда не испытывал такого блаженства. «Любит! Любит!» – проносилось у него в голове.

Под ярко наряженной елкой, завернутые в красочную бумагу, лежали подарки. Среди них выделялась большая сумка. Все разобрали свои подарки и заспешили к столу. И лишь Броня осталась около елки, продолжая рассматривать сумку.

– Что в сумке? – спросила она, возвращаясь за стол

– Сюрприз, – ответил Илья. – Ешь, мусик, не нервничай. Сюрпризы на голодный желудок вредны.

– Не на мой, – сказала Броня, но все же наложила себе полную тарелку салата оливье.

Несколько минут все молча ели. Мужчины, переглянувшись, налили себе водки и выпили.

– Второй Новый год в Америке. Не верится, – сказала Нина.

– А у меня такое чувство, что я здесь состарилась. – Броня, расправившись с салатом, положила пару кусков студня.

– Когда ты успела состариться? – рассмеялась Нина. – Вы приехали не так давно.

– Кто считает, Ниночка, – Броня сделала ударение на втором слоге, как в знаменитом американском фильме. – Как там у вас говорить по-русски?

– А ты не мучайся, говори по-английски, – посоветовал Саша.

– С кем? – спросила Броня, обведя своей коротенькой очень пухленькой ручкой сидевших за столом. – Покажи мне, пожалуйста, с кем я здесь могу нормально по душам поговорить по-английски.

– Позвони в справочную или на вокзал, – посоветовал Илья.

– Придется.

– Между прочим, у меня сегодня знаменательная дата. Но я вижу, вам всем наплевать, – сказал Илья, наливая себе рюмку.

– Какая дата? Почему не знаю? – возмутилась Броня.

– Я справляю свой первый Новый год в Америке, – ответил Илья. И продолжил с пафосом: – Первое января тысяча девятьсот семьдесят девятого года. Мои потомки будут отмечать этот день как начало новой эпохи.

– Мне конспектировать? – поинтересовалась Броня.

– Естественно, – ответил Илья.

– Откуда у тебя потомки? Женись сначала, – ухмыльнулся Саша.

– Женюсь. Как только Нинка тебя бросит, сразу на ней и женюсь,

– Таких, как я, не бросают, – Саша самодовольно посмотрел на Нину и погладил ее по щеке.

– Я буду первая, – ответила Нина, сбросив его руку.

– Не смеши. Ты жить без меня не можешь.

– Прошло, Сашенька. Прошло.

У Ильи, наблюдавшего за перепалкой, впервые в жизни появилось желание дать лучшему другу по морде. Броня, сначала тоже наблюдавшая за Резинами, теперь повернулась к елке и долго смотрела на лежавшую под ней сумку.

– Доставай свой сюрприз, – сказала она Илье.

– Время не подошло, – покачал головой Илья. – Сначала выпьем, закусим. Я не могу обижать хозяйку.

– Что значит не подошло? – спросила Броня и, встав из-за стола, подошла к елке. Подняла сумку и покачала ее в руке, словно прикидывая ее вес. – Тяжелая. Что там? Кому?

– Положите предмет на место, мадам Грицацуева, – сказал Илья, вставая из-за стола. Подойдя к Броне, он забрал у нее сумку и положил обратно. – Я сказал: всему свое время.

– Илюша, не доводи девушку, – нехотя отдавая ему сумку, сказала Броня и вернулась за стол.

– Что там? – спросила она у Нины.

– Понятия не имею. Илюша сказал, сюрприз.

– Ребята, может хватит с этой сумкой? – вдруг заговорил Вася. – Мы сегодня пить будем, или как?

– Или как, – распорядилась Броня. – Ты уже и так хорош.

– Но по рюмашечке же еще можно? – стал клянчить Вася.

– Не можно Чапай, а необходимо, – пришел на помощь другу Илья.

– А я знаю, что в этой загадочной сумке, – вдруг торжественно произнес Саша. И в комнате, где собрались люди начитанные, повторилась бессмертная сцена из великого творения гениального автора. Все, как и положено в знаменитой мизансцене, замерли там, где находились, раскрыв свои рты, не договорив то, что собирались сказать.

– И что же? Удиви массы, – усталым голосом человека, которому уже претит весь этот сыр-бор вокруг его мешка, проговорил Илья.

– Это твой мешок? – Саша указал на мешок.

– Мой, – согласился Илья.

– И это твой сюрприз, да? И он тяжелый? Правда, Броша? – спросил Саша и Броня кивнула. – Ну тогда все ясно. Все предельно ясно! Этот мерзавец женился и прячет тетеньку там. Вот вам и весь сюрприз.

– Значит, я весь вечер, пока мы тут едим, пьем, радуемся жизни, прячу невесту в мешке? Как был недоумком, так и остался. Даже Америка не смогла тебя изменить. Ты, Сашок, безнадежен!

– Ребята, кончайте спорить. У меня тост, – сказал Вася и встал. – Я предлагаю выпить за поправку Джексона, – поднимая рюмку, торжественно произнес Вася.

– Чего? – недоуменно спросил Саша.

– Я предлагаю вашему другу больше не наливать, – сказала Броня.

– Ну вы что? – возмутился Вася. – Это же благодаря этой поправке в американском сенате мы все смогли сюда приехать. Нам молиться на нее надо.

– Васюта, я тобой горжусь, – сказала Броня, притянула к себе Васю и чмокнула его в щеку. – И беру свои слова обратно. Налейте ему, и выпьем за этого Джексона, чтобы он был здоров!

Все встали, выпили, затем опять уселись и принялись за еду.

– Оливье – объедение, – с полным ртом похвалил Илья.

– Это Броня делала, – сказала Нина.

– Вообще, господа, стол классный, – сказал Илья. – Оливье, студенек, селедочка – что может быть лучше под водочку.

– Наш стол, родной, – согласился Вася. – Американцы в этом ни черта не понимают. Вообще, хорошо всё-таки быть русским.

– Это кто русский? Василий Исаакович Рубинчик? – засмеялся Саша.

– В Америке мы все русские, – возразил Вася.

– Васька прав, – накладывая себе горячей отварной картошки и несколько кусочков селедки с луком, сказал Илья. – И в Америке, и в Риме, и в Париже, да даже в Израиле мы всегда будем русскими. И только в самой России мы были и всегда будем оставаться евреями.

– Васе в ОВИР ведущая сказала: «Какое у вас нехарактерное для вашей национальности имя». На что я ей: «Он еще и пьет нехарактерно», – сказала Броня.

– Нормально пью, – пожал плечами Вася.

– Тогда этот герой ей объясняет, – продолжает Броня. – Так мол и так, мой дед в гражданскую войну был красным командиром в отряде Чапаева, и, когда я родился, он попросил отца назвать меня Васей в честь полководца. На что ведущая в патриотическом гневе даже закричала: «Как же вам не стыдно, молодой человек! Такое имя позорите! У вас дед – герой Гражданской войны, а вы к нашим идеологическим врагам уезжаете! Родину предаете!»

– Будь моя воля, я бы тебя просто к стенке поставил, – сказал Илья.

– Вася, почему твои родители не поехали с вами? – спросила Нина.

– Ты что? А кто будет коммунизм достраивать? Им же вот-вот осталось, – жуя, сказала Броня.

– Они у меня большие патриоты, – словно извиняясь за родителей, ответил Вася.

– Неужели мы своих родных никогда больше не увидим? Страшно подумать. – У Нины на глазах выступили слезы.

Илья так стало жалко Нину, что, забыв про Сашку, он обнял ее за плечи и поцеловал в глаза. Поглощенные едой Саша и Вася не обратили на это никакого внимания, а вот Броня, глядя на Илью, даже не донесла вилку до рта. Потом тяжело вздохнула и вернулась к еде. Нина встала из-за стола и пошла в ванную. Она отрыла кран и, намочив руки, прижала ладони к лицу. Взяв полотенце, она вытерлась и, глядя на свое отражение в зеркале, вспомнила, как маленькой, когда ей очень хотелось заплакать, она тоже убегала в ванную, чтобы никто не видел ее слез. Она была старшим ребенком и, если младший брат или сестра что-нибудь натворили, брала вину на себя, чтобы родители их не наказывали. Наказание доставалось ей… Когда Нина вышла из ванной, первым, что она увидела, было обеспокоенное лицо Ильи. Он не отрываясь смотрел на нее, пока она не села. Сашка продолжал есть, склонившись над тарелкой, и она подумала, что он даже не заметил ее ухода.

– Извините, – сказала Нина, садясь на место.

– Не надо извиняться. Мы понимаем. – Илья слегка пожал ей руку.

– Между прочим, ты не одна такая, – сказал Саша скорее осуждающим тоном, чем сочувствующим. – Мои в отказе, но с этой гребаной властью они могут всю жизнь просидеть в отказе. Бронина мама тоже неизвестно когда приедет, если приедет. Вот только красногвардейцы Чапая уж точно не приедут.

– А если их завербуют? И пришлют сюда бороться с капитализмом? – подкинул идейку Илья.

– Ты бы молчал, засранец. У тебя единственного никого там не осталось, – возмутился Саша.

– Могу поделиться.

– Как вы не понимаете, – с отчаянием сказала Нина. – У меня же совсем другое. У меня родители русские, простые рабочие. Они в жизни сюда не приедут. Если только не какое-нибудь чудо.

– Я лично в чудеса не верю, – пожал плечами Саша.

– Тебя спрашивают?! – со злостью сказал Илья.

– Ну, Сашка, не скажи, – вступила в разговор Броня. – Я вот где-то читала, что в жизни каждого человека, хотя бы однажды, но обязательно происходит чудо, главное – не быть привередливым. Нам с Ниной нужно одно совсем маленькое чудо: увидеть своих близких. Вот за это я с удовольствием выпью.

– А я о чем говорю, – оживившись, сказал Вася и стал разливать. – За встречу с нашими родными!

Все выпили и опять принялись за закуски. Броня, взяв со стола сигарету, закурила и долго смотрела на лежащую под елкой одинокую сумку.

– Да… – задумчиво сказала она, отвернулась от сумки и, продолжая дымить, словно раздумывая, молча посмотрела перед собой.

– Ребята, мне нужен ваш совет, – наконец прервала она свое молчание.

– Чем можем, тем поможем, – оживился Илья.

– Я вот все думаю, – Броня глубоко затянулась и выпустила клуб дыма в лицо Васи, – мне вашего Чапая прямо сегодня убить или дать ему денек пожить в новом году?

– Я бы не ждал, – тоже закуривая, сказал Саша. – Как говорится, не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня.

– Я же сказал: чем можем, тем поможем, – радостно улыбаясь, подтвердил Илья.

– Еще друзьями называются, – покачал головой Вася.

– Что случилось, Броня? – спросила Нина.

– То, что должно было случиться, – сказал Броня, гася сигарету.

– И? – заинтересовался Саша.

– Ему вчера предложили место преподавателя в университете.

– Что же вы молчали, гады?! – возмутился Илья.

– Преподавать в университете?! Как здорово! – Нина встала и поцеловала Васю. – Какой ты молодец! Поздравляю, ребята! – подошла к Броне, поцеловала и ее.

– С чем? – с наигранным непониманием спросила Броня.

– Кончай выпендриваться, – возмутился Саша.

– Василий, что же ты молчишь, солнце ты мое? Ставишь меня в неловкое положение. Благодари ребят за поздравление. Ведь искренне…

Вася промолчал, явно не желая об этом говорить.

– Чапай, слушай, что взрослые говорят, – погрозил ему пальцем Илья.

– Я не хочу работать в университете, – наконец выдавил из себя Вася.

– Что?! – одновременно вскрикнула вся компания, включая Броню, которая победоносно посмотрела на друзей, словно спрашивая: «Ну вы видели такое?»

– Вы слышали? Он не хочет. Действительно, зачем ему университетская должность? Ведь он в Америке новую профессию приобрел. Таксист! О чем мы говорим – ему все завидуют.

– Ты что, рехнулся? – спросил Саша.

– А может быть, он прав? Что такое преподавать в университете? Особенно когда на фоне таксиста? А что у нас там во-вторых, любонька? Я забыла. – Броня ласково погладила Васю по щеке. – Вот сейчас вы действительно все упадете.

– Нету никаких «вторых»… Мне просто нравится моя работа.

– Вы это тоже все слышали. Чтобы не говорили потом, что я выдумываю.

– Да, мне нравится водить такси, – упрямо повторил Вася.

– У него таки большие успехи на этом поприще, – гордо произнесла Броня. – Василий Исаакович, скажите народу, чего вы добились.

– Что я добился?

– Не скромничай. Он научился при пассажирах делать пипи в баночку.

За столом все недоуменно посмотрели на Васю, потом дружно захохотали.

– Вы зря смеетесь, – прервал их смех Вася. – Мы все делаем в банку. У нас просто выхода нет. Не будешь же искать, где запарковать машину, чтобы в туалет сбегать. Да и туалетов на Манхэттене раз два и обчелся… Вот и приходится – пассажира высадишь, потом едешь и в баночку, а на светофоре выливаешь… Ну… Мне пришлось пару раз с пассажирами… Застрял в трафике. Хорошо, перегородка между сиденьями…

– Ну как не любить такую работу? – обратилась ко всем Броня

– А какая техника при пассажире «пипикать»? – поинтересовался Илья

– Кончайте базар! – неожиданно закричал Саша. – Чапай, что с тобой?! Тебе напомнить, кто ты? Ты кандидат исторических наук. Для Америки – нуль. Ты мечтать не мог о такой работе. Посмотри на всех нас. Одна Броня работает по специальности.

– Я хочу поменять специальность.

– Ты называешь водить такси специальностью? – уже с насмешкой спросил Саша.

– Васенька, я окончила библиотечный факультет института культуры, – горячо заговорила Нина. – Абсолютно никому не нужная здесь специальность. Тогда я решила выучиться на медсестру, но сейчас мне приходиться ухаживать за старушкой, чтобы английского набраться. Ты посмотри, через что Саша проходит… У него во вторник первое интервью в «Сити-банк», а его уже сейчас трясет от страха…

– Еще бы! – пожаловался Саша. – Вы же знаете какие в Бруклине курсы – все программирование на доске. А в банке я должен говорить, что уже два года работал программистом. И все, между прочим, на английском.

– На английском?! – с наигранным ужасом вскричал Илья. – Они что там в этом банке совсем обнаглели?! Человек в эмиграцию приехал, ему и так тяжело. Нужно же пойти навстречу.

– Посмотрим, как ты будешь смеяться, когда начнешь со своим портфолио тыкаться.

– О моем портфолио мы еще поговорим. Я такое придумал… – Илья закатил глаза.

– Рад за тебя, – сказал Саша. – А меня действительно даже тошнит от страха. Но у меня есть выход? Что прикажете делать бывшему начальнику радиостанции Балтийского флота?

– Я бы не думая в ЦРУ подался, – предложил Илья.

– А то подумал бы, для разнообразия, – ответил Саша и обернулся к Васе. – И ты тоже хорошенько подумай.

– Я хорошенько подумал, – твердо сказал Вася. – Всю жизнь надо мной кто-то стоял, говорил, что мне можно делать, что нельзя. Впервые в жизни я сам себе хозяин. Это необыкновенное чувство – быть независимым. И, между прочим, я делаю в хороший день сто двадцать долларов чистыми, не меньше. Парень, у которого я в аренду беру машину, имеет уже три такси, а ему только двадцать пять.

– Все ясно! Он просто завидует. Но какой же мерзавец, – сказал Илья.

– Да, завидую, – подтвердил Вася. – Я тоже не собираюсь всю свою жизнь баранку крутить. Я покупаю медальон…

– Что такое медальон? – спросила Нина.

– Это право на владение такси, – ответил Вася. – Когда у меня будет свое такси, я двенадцать часов буду ездить сам, а на двенадцать сдавать. А потом куплю еще и еще.

– Почему такси? – спросила Броня. – Покупай уже сразу самолеты. Вы видели этого бизнесмена? В Союзе он не умел за квартиру заплатить, а сейчас он планирует свой таксопарк. Васенька, пуся моя, ты думаешь, если ты ловко крутишь баранку по Манхэттену, ты уже знаешь, что такое бизнес? Ни фига ты не знаешь! Для бизнеса нужен талант. Мы позавчера в «У Мони» в Квинсе отоваривались. Сколько магазинов до него сгорело, а он нет. Почему? Потому, что у Мони талант, как у Ломоносова талант, как у Мичурина.

– Еще у Кобзона талант, – добавил Илья.

– Тебя не спрашивают, – сказала ему Броня. – Васенька, у тебя я знаю только один талант – доводить меня до белого каления.

– Увидите, – коротко ответил Вася.

– До этого ты у меня не доживешь, – обнадежила его Броня.

– Чапай, не обращай на них внимания, – вмешался Илья. – Занимайся тем, к чему душа лежит. Меня с пеленок готовили в архитекторы – не вышло. Я с десяти лет из рук фотоаппарат не выпускаю. Но им нас не понять – мы с тобой люди творческие.

– Вот сейчас я умру, – засмеялась Броня. – Вы знаете вершину Васиного творчества? Жалоба управдому, и то под мою диктовку.

– Я, между прочим, диссертацию написал, – обиделся Вася.

– Я тебя умоляю! – отмахнулась рукой Броня. – Тебе родители писали. Седьмой съезд РСДРП. Твоим родители съезды КПСС ночами снились. Они и тебя под звуки интернационала зачали.

– А я уверена, что из Васи хороший бизнесмен получится, – сказала Нина. – Он и в Америке адаптировался быстрее всех нас. Я предлагаю выпить за Васеньку. За его удачу и за его успех.

– Мне что, больше пить не за что? – фыркнула Броня.

– Потом будешь пить за что хочешь, а сейчас пьем за Васю.

Нина выпила до дна свой бокала вина, Броня демонстративно только пригубила, а Саша и за ним Илья подошли к Васе, персонально с ним чокнулись и каждый смачно, со звуком, поцеловал его в макушку. Вася, принимая поцелуи, расплылся в улыбке.

– Куда мамашу подевал? – спросила Броня у Ильи.

– К Штейнам пошла. У них для нее жених нашелся.

Штейны, довольно пожилая пара, жили в соседнем доме, принадлежавшем тому же офису. Они приехали в Америку уже давно и гордо считали себя американцами, хотя по-английски говорили с трудом. Двоюродный брат Бориса Штейна, Моисей Штейн, приехал в Америку месяц назад. И как назло, буквально за неделю до его приезда в офисе сменилась начальница. Была она на русский вкус слишком правильная и на лапу не брала. Моисею Штейну не оставалось ничего другого, как записаться в очередь на квартиру, а пока пользоваться гостеприимством и терпением двоюродного брата и его жены. Ждать явно предстояло долго, и атмосфера в квартире Штейнов накалялась с каждым днем. Особенно против продолжительного проживания Моисея была жена его двоюродного брата с русским именем Люба. Чувства свои она не скрывала, чем вызывала этим ответную неприязнь. Ее же русское имя вызывало у него подозрение. Он еще не был знаком с Васей Рубинчиком, и поэтому считал свое подозрение весьма обоснованными. Короче, большой любви между родственниками не наблюдалось, и Борис Штейн со своей подозрительной Любой не могли дождаться, когда Моисей освободит их от своего присутствия.

Как-то Ида, которая была в дружбе со многими русскими во всех их домах, познакомила Любу с Екатериной Владимировной. Когда Ида их представляла, Кричевская заявила, что она вдова известнейшего ленинградского архитектора, и высокомерно посмотрела на Любу, давая понять, что она заводить отношения со всякими не намерена. Но оказалось, что Люба сама из Москвы, и ее муж там занимал какую-то должность, а тесть был известным московским адвокатом. Высокомерие Екатерины Владимировны заменилось чувством общности положения, которое они занимали в свей прошлой жизни, и дружба между двумя интеллигентными людьми состоялась. Вообще, удивительно, как доверительно поначалу относились друг к другу эмигранты при знакомстве, принимая на веру все. Но довольно скоро они приспособились и быстро по совсем небольшим деталям научились распознавать, кто есть кто. И когда, например, продавщица, торговавшая на советской родине курицей в уличном ларьке, называла себя директором магазина, то уже на следующий день всем становилось ясно, кем она была на самом деле. В случае же Екатерины Владимировны и Любы сомнений никаких быть не могло: они принадлежали в прошлой жизни к одному сословию, и поэтому, конечно же, сразу подружились. Люба, решив, что Екатерина Владимировна, будучи вдовой, совсем не против снова обрести мужчину в своей жизни, собралась познакомить ее с братом мужа. Правда, в этом знакомстве была и корысть – желание избавиться наконец от назойливого Моисея. Так у Штейнов для мамы Ильи появился жених.

– У Штейнов взялся жених? – удивилась Броня, которая симпатизировала Любе Штейн. – Кто такой? Почему не знаю?

– Какой-то родственник свалился им на голову, и они пытаются от него избавиться, – сказал Илья.

– Я его видела. Он же старый, – сказала Нина и улыбнулась.

– Ну и что, – пожал плечами Илья. – Мамаша тоже не девушка. Зато, говорят, секс в этом возрасте феерический. Особенно если перед зеркалом.

– Ты стал пошляком, Илюша, – покачав головой, сказала Нина.

– Что значит стал? – Возмутилась Броня. – Можно подумать, что раньше он изнемогал от деликатности.

– Таким, как сейчас, он никогда не был, – возразила Нина. – Несет всякую ерунду, лишь бы сказать. Как самозащита какая-то…

– Это у ежиков самозащита, а у меня самовыражение, которое советской властью подавлялось, – с гордостью сказал Илья. – Я был внутри диссидентом, а сейчас все выливается наружу.

– А ты с тазиком ходи, – посоветовал Саша.

– Ребята, я смотрю на нас – как мы все изменились. Как будто совсем другие люди, – с горечью сказала Нина.

– Я где-то читала, – поддержала ее Броня, – что эмиграция после войны – самое тяжелое потрясение. Она кого угодно изменит, состарит и сотрет в порошок.

– Тебя же не стерла, – возразила Нина.

– Чисто внешне, – сказала Броня.

– Ничего, пройдет время, обживемся, станем настоящими американцами, – успокоил всех Вася.

– Настоящими никогда не станем, – возразил Саша. – Мы вечные эмигранты.

– Станем, Сашка, станем, куда мы с тобой денемся, – ответил Вася Саше, но посмотрел на Броню, словно ища ее поддержки.

– Интересно получается. Они станут. А как насчет меня? – возмутился Илья. – Я что, хрен собачий?

– По-моему, похож, – не стал возражать Саша.

– Вы вообще представляете, какие деньги здесь такие фотографы, как я, делают? – Возбужденно заговорил Илья. – Да что с вами говорить… У вас дальше двадцати тысяч воображение не идет. А я говорю о сотнях тысяч долларов!

– Ничего себе! – с восторгом сказала Броня. – Почти бюджет Бангладеш. Тебе финансовый советник не нужен?

– Смейтесь-смейтесь. Посмотрим, что вы скажете, когда сделанная мной фотография появится на обложке «Лайф».

– У тебя уже готово портфолио? – спросил Вася.

– Он Нину все время щелкает, – на шару между прочим сказал Саша. – Броня, ты у нас бухгалтер. Подсчитаешь, сколько этот засранец нам должен?

– Ладно, – решился Илья. – Хотел вас еще помучить своим сюрпризом, но чувствую, время подошло, страсти накаляются.

Илья подошел к елке, взял сумку и достал из нее шубу из чернобурой лисы. Ту самую, дорогую, которую Нина мерила в магазине у Эйба. Все, кроме Саши, встали из-за стола и подошли Илье.

– И что это такое? – спросила Нина после всеобщей паузы.

– Шуба, – радостно улыбаясь, ответил Илья.

– А я думал, лифчик, – съехидничал Саша.

– Какая шикарная! – вскрикнула восторженно Броня. – Илюшенька, я понимаю, ты меня обожаешь, но зачем же так, в открытую, при всех. А плевать, живем один раз! Буду мерить. – И Броня протянула свою маленькую пухленькую ручку к шубе.

– Ну-ка, тетенька, повременим, – сказал Илья и протянул шубу Нине: – Примеряй, Нинок.

– Эй, поосторожней на поворотах! – изображая гнев, Саша сделал вид, что встает из-за стола, но потом, словно передумал, сел обратно. Гарем он уже себе завел.

– Кастрировать его – и все тут, – категорично заявила Броня.

– Илюша, что все это значит? – недоумевая, спросила Нина.

– Сейчас узнаете, – Илья, держа шубу в руках, продемонстрировал ее всем. – А?! Какова шубенка! На подкладку обратите внимание – с монограммой. Крючки, между прочим, мамуля пришивала. Королевская работа. Васька, а ты не лапай, у тебя руки в мазуте.

– В каком мазуте? – удивленно спрашивает Вася.

– Раз шофер, значит, должны быть в мазуте, – категорично ответил Илья, помогая Нине надеть шубу. Затем чинно взял Нину под руку и повел к зеркалу. За ними, прямо наступая на пятки, проследовала Броня, не отрывая восторженных глаз от шубы.

Подойдя к зеркалу, Нина смотрелась него, не в состоянии скрыть улыбки. Она повернулась к застывшему от восхищения Илье.

– Нравится? – спросила она.

– Какая же ты красивая, – только и смог ответить Илья.

– Нинка, конец света! – восторженно сказала Броня.

– Ты шубу у Эйба взял? – спросила Нина Илью.

– У него, родного, у кого же еще? – ответил Илья, поправляя на ней шубу, разглаживая мех и приподнимая воротник. Он просто не мог оторвать рук от этой великолепной шубы. А скорее даже, от Нины в этой шубе.

– Как он ее тебе дал? – удивилась Нина.

– А он и не давал, – бесшабашно ответил Илья.

– Илюха, ты без разрешения взял шубу? – спросил потрясенный Вася.

– Ты что, рехнулся?! – возмутилась Нина.

– Я, когда за мамашей зашел, Эйба уже не было.

– А мама? – спросила Нина.

– Она в магазин помчалась. Мастерскую закрывал я.

– Ты хочешь сказать, что и мама не знает? – изумилась Нина.

– Илья хочет сказать, что он просто спер шубу, – разъяснил Саша. – А чему тут удивляться? Он всю жизнь клептоманией страдал. Как из нашего дома уходит, обязательно что-нибудь пропадает. То кусок мыла из ванной тяпнет, то мои носки из стиральной машины. А однажды папину шляпу в свои штаны запихал. Пришлось силой вытаскивать. Прямо в трусы, подлец, заныкал.