Текст книги "Распутин. Жизнь. Смерть. Тайна"

Актерское искусство прежде всего было необходимо Распутину для психического воздействия на людей. И хотя он никогда не прибегал к усыплению и гипнозу в строгом смысле этого слова, сила внушения «старца» была весьма ощутимой. «Мне не раз казалось, – вспоминал Ф. Юсупов, – когда я смотрел ему в глаза, что… он одержим каким-то внутренним „беснованием“… „Бесноватость“ сообщает особую уверенность некоторым его словам и поступкам, а поэтому люди, не имеющие твердых душевных и волевых устоев, легко ему подчиняются»⁷⁴. «Сила, в нем находящаяся, – пишет Илиодор, – которую сам „старец“ называл… „электричеством“, исходит из него чрез руки, а преимущественно чрез его… глаза. Этою силою он прямо-таки покоряет себе всякую слабую впечатлительную душу»⁷⁵. «Распутин был одним из самых сильных гипнотизеров, которых я когда-нибудь встречал, – отмечает экс-министр внутренних дел А. Н. Хвостов, использующий понятие „гипнотизер“ не вполне точно, что ясно из дальнейшего. – Когда я его видел, я ощущал полную подавленность… Распутин меня давил»⁷⁶.

Существуют данные о том, что в начале 1914 года Распутин взял несколько уроков у одного из петербургских гипнотизеров, Герасима Дионисиевича Папнадато⁷⁷. Вряд ли, однако, это добавило что-либо принципиально новое в богатую и вполне устоявшуюся к тому времени палитру используемых Григорием способов суггестивного воздействия на окружающих.

Первые проявления необычайных «экстрасенсорных» талантов Григория относятся к периоду раннего детства. Тогда он – если верить рассказам его отца – являлся деревенским ветеринаром-чудотворцем и лечил «внушением» заболевшую скотину (по словам Матрены Распутиной, эти чудесные способности ее отца, правда, после смерти брата Михаила резко ослабли). Ефимий Распутин, впрочем, «считал все подобные штуки работой дьявола и, не будучи религиозным человеком, все же лишний раз крестился – вреда не будет»⁷⁸.

Сам Распутин был убежден в наличии у него особого душевного «тока». «И понял я, что во мне сила большая. Что в силе той – я не властен. Укрыть ее я не смог. <…> Господи, Спаситель мой, Ты избрал меня милостью своею аки хлебом насытил»⁷⁹.

В. Рожнов полагал, что Распутин обладал «природным даром интуитивного проникновения в психологию людей и врожденными способностями гипнотического воздействия»⁸⁰.

Здесь необходимо сделать две важные ремарки. Во-первых, правильнее все же говорить не о гипнотических а о суггестивных способностях Григория Распутина. А во-вторых, эффективными они оказывались при контакте далеко не со всеми людьми.

«Вот, мотри, я к тебе прикоснусь, что ты почувствуешь?» – обратился Григорий как-то к Илиодору. Ничего, по собственному признанию, не почувствовавший Илиодор лукаво протянул: «м-м-м-да-а!»⁸¹ Григорий возбужденно засуетился: «Вот видишь, вот видишь, голубчик; так-то и они (то есть цари. – А. К., Д. К.), но ведь я к ним прикасаюсь иначе, везде, когда бываю у них»⁸².

«Никаких признаков гипнотической силы»⁸³ не заметил в Распутине и П. Г. Курлов. Всего лишь «заученные им приемы какого-то гипнотизерства»⁸⁴ отметил сменивший П. А. Столыпина на посту председателя Совета министров В. Н. Коковцов: «Когда Р[аспутин] вошел ко мне в кабинет и сел на кресло… долго не сводил их (глаз. – А. К., Д. К.) с меня… Затем он резко закинул голову кверху и стал рассматривать потолок, обводя его по всему карнизу, потом потупил голову и стал упорно смотреть на пол и все время молчал. Мне показалось, что мы бесконечно долго сидим в таком бессмысленном положении, и я наконец обратился к Р[аспутину], сказавши ему: „Вот Вы хотели меня видеть, что же именно хотели Вы сказать мне. Ведь так можно просидеть и до утра“. …Распутин как-то глупо, делано, полуидиотски осклабился, пробормотал: „Я так, я ничего, вот просто смотрю, какая высокая комната…“»⁸⁵

Но вот что пишут безусловно психически сильные, однако не столь эмоционально упругие, как В. Н. Коковцов, очевидцы. П. А. Столыпин: Распутин «бегал по мне своими белесоватыми глазами… произносил какие-то загадочные и бессвязные изречения из Священного Писания, как-то необычайно водил руками, и я чувствовал, что во мне пробуждается непреодолимое отвращение… Но я понимал, что в этом человеке большая сила гипноза и что он на меня производит довольно сильное, правда отталкивающее, но все же моральное впечатление»⁸⁶. М. В. Родзянко: Распутин «повернулся ко мне лицом и начал бегать по мне глазами: сначала по лицу, потом в области сердца, а потом опять взглянул мне в глаза. Так продолжалось несколько мгновений. Лично я совершенно не подвержен действию гипноза, испытал это много раз, но здесь я встретил непонятную мне силу огромного действия»⁸⁷.

При этом сам Распутин обладал чрезвычайно сильной волей – «какою-то внутренней силою»⁸⁸, и знавшие его близкие люди отмечали полную бессмысленность любых попыток влиять на Распутина, которые «только его озлобляли»⁸⁹.

Умение психологически воздействовать на людей сочеталось у Распутина с тончайшей интуицией, позволявшей ему подчас выступать в роли «пророка», причем не только в отношении себя (для истероида, постоянно озабоченного собственной персоной, последнее является скорее нормой, нежели «чудесным даром»). По рассказам очевидцев, в Киеве, за день до убийства П. А. Столыпина, Распутин, глядя на проезжавший экипаж премьер-министра, «вдруг затрясся весь… „Смерть за ним!.. Смерть за ним едет!.. За Петром… за ним…“»⁹⁰. Оказавшись незадолго до революции со своими поклонницами возле Петропавловской крепости, Распутин, как потом рассказывали, произнес: «Я вижу много замученных трупов; не отдельных людей, а толпы; я вижу тучи трупов, среди них несколько великих князей и сотни графов. Нева будет красна от крови»⁹¹.

Присущие отцу «способности предсказателя и ясновидящего» его дочь Матрена называет «самыми странными и непонятными для окружающих»⁹². Зачастую эти откровения проявлялись в форме настоящего чуда. Так, если верить Феофану, однажды у себя в Покровском «Григорий встал из-за стола, помолился и твердо произнес: „три месяца, до самого Покрова, не будет дождя“… Так и случилось»⁹³.

Суггестивные таланты Григория Распутина оказывались незаменимы при исполнении им обязательной для божьего человека роли чудо-лекаря, исцеляющего недуги посредством психологического внушения.

«Со мной был раз случай, – вспоминала Л. В. Головина, – распух язык, не понимали, что такое, опасались, что без операции не обойдется. А Гр. Еф. сказал: „пройдет!“ – дал маслица от Иоанна Тобольского, и подумайте, правда, прошло, нарыв прорвался сам»⁹⁴.

Сына А. Симановича, страдавшего эпилептиформными припадками, после которых временами развивался левосторонний паралич, Распутин вылечил так: «Вышел к нему из своей комнаты, сел против него в кресло, опустил на его плечи свои руки, направил свой взгляд ему твердо в глаза и сильно затрясся. Дрожь постепенно ослабевала, и Распутин успокоился. Потом он вскочил и крикнул на него: „Пошел, мальчишка! Ступай домой, иначе я тебя выпорю“. Мальчик вскочил, засмеялся и побежал домой»⁹⁵. Самого А. Симановича, как он утверждал, Распутин «закодировал» от азартной игры в карты, разлив вино в два стакана и затем перемешав его, после чего «мы должны были его одновременно выпить»⁹⁶.

В полной мере свой суггестивно-целебный дар «отец Григорий» использовал и при лечении впечатлительного царевича Алексея.

Звонок Распутину. У наследника болит ухо, и он не может уснуть. «Старец» берет трубку: «Ты что, Алешенька, полуношничаешь? Болит? Ничего не болит. Иди сейчас ложись. Ушко не болит. Не болит, говорю тебе. Спи, спи сейчас. Спи, говорю тебе. Слышишь? Спи»⁹⁷. Через пятнадцать минут позвонили и сообщили, что у Алеши ухо не болит и он спокойно уснул.

В 1907 году, вызванный к погибающему от гемофилии наследнику, Распутин сумел остановить кровотечение, не прикасаясь к больному, а лишь читая молитву возле него. «Возможно… – писал британский генетик Халдейн, – что гипнозом или подобным методом он был способен вызывать сужение небольших артерий. Последние находились под контролем нервной системы, и, хотя они обычно не контролируются сознанием, их сужение могло быть вызвано в организме гипнотизируемого субъекта»⁹⁸. Позднее врачами было установлено, что, если использовать гипноз или даже просто отвлекать внимание обеспокоенного своим состоянием больного на какие-либо иные события, удается значительно уменьшить кровотечение даже при проведении больным гемофилией хирургических операций.

Известно также, что психологическое состояние больного гемофилией является своего рода производной от душевного состояния его близких. Иными словами, больному гемофилией можно до известной степени внушить улучшение состояния и тем самым помочь преодолеть кризис. В этой связи очень важным оказывалось умение Распутина позитивно воздействовать на людей, находящихся в состоянии стресса: «Он обладал проницательностью и особым обаянием, или харизмой, а его присутствие имело успокаивающее действие на людей»⁹⁹.

Один из самых известных случаев такого рода – исцеление Алексея от страшного приступа гемофилии в октябре 1912 года в Спале (недалеко от Варшавы) посредством одной лишь успокоительной телеграммы, полученной от Григория Ефимовича, который находился в тот момент за тысячи километров от пациента. В первый же день болезни температура у царевича поднялась до 39,4 градуса, пульс участился до ста сорока четырех ударов в минуту. С 10 октября царская семья и вся Россия стали готовиться к смерти наследника. 11 октября для возможной отсылки в Петербург был подготовлен бюллетень, в котором сообщалось о кончине Алексея. И тогда А. Вырубова послала телеграмму Г. Распутину в далекую Покровскую слободу. На следующее утро бледная, похудевшая Александра Федоровна улыбалась: «Врачи не констатируют еще никакого улучшения, но лично я уже не беспокоюсь. Я получила сегодня ночью телеграмму от отца Григория, которая меня совершенно успокоила». Телеграмма гласила: «Бог воззрил на твои слезы и внял твоим молитвам. Не печалься. Твой сын будет жить». Алексей вскоре поправился¹⁰⁰.

В начале 1916 года государь неожиданно вернулся с наследником из Ставки, потому что у Алексея началось неудержимое носовое кровотечение. Усилия приват-доцента В. Н. Деревенко и профессора С. П. Федорова, несмотря на своевременно принятые ими меры, казались безрезультатными. «Императрица стояла на коленях около кровати, ломая себе голову, что дальше делать… Он (Распутин. – А. К., Д. К.), подойдя к кровати, перекрестил наследника, сказав родителям, что серьезного ничего нет и им нечего беспокоиться, повернулся и ушел. Кровотечение прекратилось… Доктора говорили, что они совершенно не понимают, как это произошло. Но это – факт»¹⁰¹.

Стоит, вероятно, предположить: в некоторых случаях улучшение состояния Алексея наступало вне зависимости от действий «отца Григория». Известно, что при гемофилии в результате потери крови и общего истощения организма (астенизации) артериальное давление снижается, вследствие чего кровотечение останавливается само собой. Это случается внезапно, когда кризис достигает наивысшей точки, и улучшение становится сразу же заметным.

В истории сотворенных Григорием Распутиным «чудес исцеления» особое место занимают случаи, когда лечебный эффект достигался без какого бы то ни было контакта «старца» с пациентом или его ближайшим окружением. Необходимо сразу оговориться, что современный уровень научных знаний не позволяет прокомментировать их сколько-нибудь убедительно. В силу этого мы вправе допустить, что речь идет о случайном совпадении фактов либо их тенденциозном ретроспективном истолковании. Возможно, однако, что дальнейшее изучение человеческой психики даст экстрасенсорному феномену более точное объяснение.

Однажды заболевшему черногорскому князю приснился какой-то мужичок, который сказал: «Будь здоров. Через три дня поедешь». Так и случилось. Дочь князя прислала ему портрет Распутина, и князь подтвердил, что видел во сне именно этого мужичка. По утверждениям же самого Распутина, он «горячо молился об его (князя. – А. К., Д. К.) здоровье Богу»¹⁰².

Елена Джанумова рассказывает, как Распутин спас ее племянницу, умиравшую в Киеве: «Он взял меня за руку и повел в спальню… Я ему все рассказала и прибавила, что сегодня же должна уехать. Тут произошло что-то такое странное, что я никак объяснить не могу… Он взял меня за руку. Лицо у него изменилось, стало как у мертвеца, желтое, восковое и неподвижное, до ужаса. Глаза закатились совсем, видны были только одни белки. Он резко рванул меня за руку и сказал глухо: „Она не умрет, она не умрет, она не умрет“. Потом выпустил руку, лицо приняло прежнюю окраску. И продолжал начатый разговор, как будто ничего не было. <…> Я собиралась вечером выехать в Киев, но получила телеграмму: „Алисе лучше, температура упала…“»¹⁰³

Вся психологическая мощь Григория Распутина и все его многочисленные таланты были, однако, нацелены не на то, чтобы реализовать какую-то социально значимую повестку дня, а лишь на то, чтобы очутиться в центре внимания окружающих, заставить их самозабвенно вращаться вокруг солнцеподобного «старца» и восхищенно светить его отраженным светом. Реализация этого базового стремления и являлась истинной распутинской «программой».

Несмотря на то что у Распутина имелась наготове вполне самобытная и не лишенная стройности система взглядов, его вряд ли можно было назвать «принципиальным» или «идейно самоотверженным» человеком. Идеи и принципы интересовали Распутина лишь постольку, поскольку являлись его «слугами», а отнюдь не «господами».

«У него идейных побуждений не существовало, – отмечает С. П. Белецкий, хорошо знавший Распутина, – и… к каждому делу он подходил с точки зрения личных интересов своих и Вырубовой»¹⁰⁴, главной своей покровительницы.

Люди как таковые Распутина также не занимали, он смотрел на них только с точки зрения той пользы, которую он мог извлечь из общения с ними в личных для себя интересах. Помогая кому-нибудь, он затем стремился поработить того, «кому он был полезен», а на уступки шел лишь в тех случаях, «когда это отвечало его интересам»¹⁰⁵, главным среди которых, напомним, оставалось возвеличивание всеми доступными способами собственного «я».

Деньги, подобно идеям и людям, представляли для Распутина ценность не сами по себе, но лишь постольку, поскольку помогали ему успешно реализовывать эгоцентрическую программу, являясь в первую очередь средством «куража» и «обретения почета», а отнюдь не накопления массы материальных ценностей.

Вопреки утверждению секретаря Распутина Арона Симановича о якобы оставленном его патроном трехсоттысячном состоянии, «официально доказано, что после смерти Распутина в его квартире не было найдено ни копейки, не было никаких денег и в банках»¹⁰⁶. Сам Григорий «всегда говорил о своих дырявых руках, не умеющих держать денег»¹⁰⁷. По свидетельству А. А. Вырубовой, «вообще деньги в его жизни не играли роли: если ему давали, он сразу же их раздавал»¹⁰⁸. Распутин действительно занимался благотворительностью, однако в последние годы жизни куда больше тратил на кутежи.

В то же время крестьянская закваска отчасти брала свое: в Покровской слободе был выстроен «прекрасный дом с богатой обстановкой»¹⁰⁹.

Будучи человеком самоупоенным и напористым, Распутин (и это также очень характерно для истероида вообще, а истероидного психопата в особенности) сам себе казался тихим, скромным, робким, неуверенным, отзывчивым, благочестивым. О своем детстве вспоминал так: «В 15 лет… в летнюю пору, когда солнышко тепло грело, а птицы пели райские песни, я ходил по дорожке и не смел идти по середине ее… Я мечтал о Боге… Душа моя рвалась вдаль… Не раз, мечтая так, я плакал… постарше с товарищами подолгу беседовал о Боге, о природе, о птицах… Я верил в хорошее, в доброе, и на селе меня любили, ласкали… и часто сиживал я со стариками, слушая их рассказы о житии святых… И потом, когда жизнь коснулась, дотронулась до меня, я бежал куда-нибудь в угол и тайно молился…»¹¹⁰ И, даже став всесильным временщиком, щеголяя в собольих шубах и ведя разгульный образ жизни, Распутин продолжал культивировать христианско-аскетический образ, вероятно искренне полагая, что вполне ему соответствует: «Всегда нужно себя в одежде унижать» и «не нужно выказывать себя»¹¹¹. «Ах, пчелка, – элегически-смиренно вздыхал Григорий, подчеркнуто равнодушно сообщив перед этим собеседнице, что цветы ему преподнесла императрица, – чем гордиться-то, все одно, все прах и тлен – помирать-то все одинаково будем, што царь, што ты, што я»¹¹².

Сентенции такого рода, разумеется, ничуть не мешали Распутину считать себя человеком исключительным – посланником Бога, «избранником Божиим»¹¹³. «Да разве можно зарывать талант в землю? Разве можно?»¹¹⁴ – искренне возмущался он в ответ на попытки Феофана пресечь телесно-ориентированную лечебную практику Распутина.

Пожалуй, самым популярным сюжетом мировой распутинианы стал миф о феерических сексуальных способностях и причудах неграмотного мужика «с сумасшедшими глазами и могучей мужской силой»¹¹⁵. «Ничем не ограниченные половые излишества» «старца» и его «садизм»¹¹⁶, «грубая чувственность, животное, звериное сладострастие»¹¹⁷ стали притчей во языцех русской публицистики начала XX столетия, прочно закрепившей за Григорием позорные по тем временем звания «эротомана» и «полового психопата». «Распутин представлял собой человека, который делал себе карьеру в жизни исключительно своей половой аномалией, тем, что врачи называют приапизмом»¹¹⁸, – безапелляционно и без каких бы то ни было медицинских оснований поставил диагноз «старцу» известный литератор правого толка Григорий Бостунич.

Научные термины и нравственные вердикты, посредством которых в дальнейшем характеризовалась поведенческо-половая ипостась «отца Григория», неоднократно корректировались. Неизменным, однако, по сей день остается главное: признание Григория Распутина едва ли не универсальным для всех времен и народов символом ничем не одолимой гиперсексуальности¹¹⁹. В действительности эротический облик «отца Григория» был не таким, каким по сей день продолжает воспроизводиться мировой масскультурной индустрией: Распутин отнюдь не был той «величайшей русской любовной машиной», о которой ритмично поведали миру очаровательные мулатки из «Бони M».

Если вдуматься, ничего удивительного в этом нет: типичные истероиды, как правило, отличаются сравнительно невысокими сексуальными возможностями. Возникает, однако, неизбежный вопрос: как быть с многочисленными свидетельствами очевидцев, согласно которым сексуальное общение составляло едва ли не главную жизненную потребность Григория Распутина? Разобраться в этой загадке тем важнее, что именно эротическая тема сыграла ключевую роль как в восхождении «отца Григория» к вершинам власти, так и в его гибели.

Детальный анализ сохранившихся свидетельств не оставляет сомнений: реальный Григорий Распутин был человеком с резко сниженной сексуальной потенцией, вся модель поведения которого была построена так, чтобы психологически преодолеть этот изъян, тем более нетерпимый для истероида, жаждущего тотальной и немедленной любви к себе со стороны всех и вся.

При этом Распутин стремился не к тому, чтобы просто компенсировать – то есть скрыть, затушевать – этот свой недостаток, но к тому, чтобы «вышибить клин клином», или, выражаясь языком медицинской психологии, «гиперкомпенсироваться».

Вместо того чтобы, учитывая свою половую недостаточность, по возможности предельно дозировать физическую близость с женщинами, Григорий стремился к их тотальному завоеванию и довел это дело до поистине индустриальных масштабов, обратив свой, казалось бы, фатальный психофизический изъян в мощнейшее орудие половой экспансии.

О том, что технология сексуальной конкисты «отца Григория» была в высшей степени своеобразна и не соответствовала «интимным стандартам» начала XX века, свидетельствует одна из его поклонниц, по свидетельству В. В. Шульгина, признавшая Распутина совершенно особенным человеком, который дает женщине «такие ощущения… что все наши мужчины ничего не стоят»¹²⁰.

Проще всего, конечно, предположить, что Григорий Распутин в самом деле был «половым гигантом». Однако, если вдуматься в смысл цитированного признания, нельзя не заметить, что речь в нем идет не о «количественной» стороне дела, а об умении Распутина дарить женщинам ощущения, принципиально иные по качеству.

Пожалуй, первым, кто обратил внимание на то, что erection and penetration отнюдь не составляли основу отношений Распутина с подавляющим большинством его обожательниц, был Илиодор. Собравший на Распутина обширное «сексуальное досье», он разделил всех соблазненных «старцем» дам на четыре категории. К первой относились те, кого Распутин только целовал и водил мыться в баню, ко второй – те, с кем он «радел», к третьей – те, из кого «изгонял беса», и лишь к четвертой – те, с кем, по мнению Илиодора, Распутин совершал грех плотского соития.

Представительниц первой – банно-поцелуйной – категории насчитывалось «сотни… А в монастырях женских, куда вообще старец Григорий любил заглядывать, их не перечтешь»¹²¹. Именно они, как правило, становились «жертвами» внезапных и недолгих эротических атак со стороны «старца».

Сценарий «сексуальных нападений» Распутина на женщин в этих случаях (то есть когда речь изначально не шла о «радении» или «изгнании беса») всегда был одним и тем же: словесные домогательства, поцелуи, хаотичные прикосновения к интимным частям женского тела, срывание одежды, а в итоге… холодный «монашеский поцелуй» и страстная совместная молитва. Практически все «жертвы», оставившие воспоминания, с удивлением констатируют легкость, с которой Распутин был готов в любой момент – особенно если женщина начинала сопротивляться – прекратить свое, казалось бы, безудержное наступление и вообще перевести разговор на другую тему.

Распутин «сел напротив, поставив мои ноги себе меж колен, и, наклонясь, спросил: «Ах ты, моя дусенька, пчелка ты медова. Полюби меня. Перво дело в жизни любовь, понимаешь?»; «…ты об этом не думай (он бесстыдным жестом показывал о чем), все одно сгниет, што целка, што не целка…»; «…хушь разочек бы дала…»¹²² Однако стоило объекту вожделения осерчать и двинуться к выходу, «выбежавший за мной вслед Р[аспутин] молча снял с вешалки мою шубку и, помогая мне одеться, сказал ласково: „Не пужайся, пчелка, не трону больше, пошутил на прощаньице…“»¹²³

«Раскрасневшееся лицо Р[аспутина] с узкими, то выглядывающими, то прячущимися глазами надвинулось на меня, подмигивая и подплясывая, как колдун лесной сказки, он шептал сладострастно расширившимся ртом: „Хошь покажу?“ Кто-то страшный, беспощадный глядел на меня из глубины этих почти совсем скрывшихся зрачков. А потом вдруг глаза раскрылись, морщины расправились, и, взглянув на меня ласковым взглядом странников, он тихо спросил: „Ты што так на меня глядишь, пчелка?“ – и, наклонившись, поцеловал холодным монашеским ликованьем»¹²⁴.

В другой раз он «дошел до бешенства… Озверелое лицо надвинулось, оно стало какое-то плоское, мокрые волосы, точно шерсть, космами облепили его, и глаза, узкие, горящие, казались через них стеклянными… Молча отбиваясь, я решила наконец прибегнуть к приему самозащиты и, вырвавшись, отступила к стене, думая, что он кинется опять. Но он, шатаясь, медленно шагнул ко мне и, прохрипев: идем помолимся! – схватил за плечо… стал бить земные поклоны, сначала молча, потом приговаривая… Он был бледен, пот ручьями лился по его лицу, но дышал он совершенно спокойно и глаза смотрели тихо и ласково – глаза серого сибирского странника… и он поцеловал бесстрастным монашеским ликованьем»¹²⁵.

«Он захлопнул дверь и пошел на меня, как-то хищно растопырив руки… Глаза его уже не сияли вдохновенно, а плотоядно замаслились. Ко мне с полубезумной-полупохотливой улыбкой приближался охваченный желанием скот-самец, не привыкший к отказу. „Моя любовь, радость моя“, – шептал он, вряд ли сознавая, что говорит… Я стояла равнодушная, спокойная, с серьезным лицом. И когда он подошел вплотную и обнял меня, я не сопротивлялась… Он озверел бы…»¹²⁶ Казалось бы, «скот-самец» достиг своей цели – и что же? «„Гнушаешься? Не понравился?“ <…> Он высоко поднял скрюченные руки. <…> Удара не последовало. Я открыла глаза. Распутин сидел на диване, тяжело дыша, весь обмякший, как-то по-бабьи причитая: „Укротила, укротила мою плоть, неистовая мудрая…“ Потом он вдруг вскочил с дивана и на четвереньках, словно зверь, подбежал ко мне, схватил подол моего платья и дернул. Я вскрикнула… Он поднес подол к губам, стоя на четвереньках, как побитая собака, смотрел на меня снизу. Потом встал, тряхнул головой, взял меня за руку и быстро вывел в столовую»¹²⁷.

«В глазах его замелькали буйные, темные огоньки, а дыхание стало хрипло, все ближе наклоняясь, он сначала гладил, потом стал комкать грудь. Я встала: „Мне пора“. Распутин отпустил»¹²⁸.

«„Так зачем же ты, паскуда, заманивала меня к себе и зазывала, когда тела моего ублажить не можешь?“ – закричал он как-то на одну из своих знакомых, на что последовал резкий ответ: „Тебя никто не звал, и сиди смирно, если попал в приличную компанию“. <…> Распутин тряхнул головой и взялся за стакан. „Сладу нет, – как-то под нос себе прошептал он и залпом осушил стакан…“»¹²⁹

«Он мало слушал мою просьбу, а стал хватать руками за лицо, потом за груди и говорит: „Поцелуй меня, я тебя полюбил“. А потом написал какую-то записку и снова стал приставать: поцелуй, поцелуй, я тебя полюбил. Этой записки не дал, сказав, что „я на тебя сердит, приди завтра…“»¹³⁰

«Видно было, что его страсть достигла наивысшего напряжения…» Получив отпор, «он нахмурился и стал нервно ходить по комнате. Лицо стало хищное, глаза злые и горящие… Я невольно отвела глаза и вне себя крикнула… „Не сердись, Франтик, я это нарочно, хотел испытать, любишь ли ты меня…“»¹³¹

Когда обстановка к тому располагала, Распутин заранее подготовлял женщину к необычности форм своей сексуальной экспансии. «„Да ты знаешь ли, в чем жизнь-то? в ласке она, а только ласкать-то надо по-иному, не так, как эти ерники-то ваши, понимаешь? Они ласкают для свово тела, а я вполовину и для духа, великая тут сила. И знаешь, што я тебе скажу: со всеми я одинаково ласков, понимаешь?.. Только тут много таких, которы повсюду липнут и везде клянчат, ох и много их!..“ – „Ну а им что вы даете?“ <…> „Ну подумай сама: коли я скажу: я им и то и то дать могу, а на деле выйдет ни… во мне нет. Тогда я и выйду обманщик и плут. Ты думаешь, мало дело – ласка не куплена? Это, думаешь, всем дается? Да друга какая за таку ласку што хошь сделат, понимаешь? Душу всю свою отдаст… пойди поговей и приходи ко мне чистенька… Ты мою ласку еще не знаешь, ты пусти, заместо того штоб рассуждать-то, а там сама увидишь, што получишь!.. Ты думаешь, може: я так со всеми и живу, кои ко мне ходят? Да вот, хошь знать: с осени не более четырнадцати баб было, которых…“»¹³² Однако даже по поводу этих четырнадцати у В. А. Жуковской, узнавшей со временем старца поближе, возникли серьезные сомнения: «…А что, если это и была та ласка, о которой он говорил: „Я только вполовину и для духа“, – и которой он ласкал Лохтину?¹³³ Ведь не все же относились равнодушно к нему?.. А если он с Лохтиной и поступал так: доведя ее до исступления, ставил на молитву? А может быть, и царицу так же? Я вспомнила жадную ненасытную страсть, прорывавшуюся во всех исступленных ласках Лохтиной, – такою может быть только всегда подогреваемая и никогда не удовлетворяемая страсть»¹³⁴.

Представительниц второй группы (тех, с кем Григорий «радел») также было довольно много. Традиционный сценарий распутинского «радения» выглядел (со слов двадцативосьмилетней послушницы Ксении, исповедовавшейся в июле 1911 года Илиодору) следующим образом: «Григорий приказал мне раздеть его. Я раздела. Потом приказал раздеваться самой: я разделась. Он лег на приготовленную кровать и говорит: „ну, милка, ложись со мной“. Я… повиновалась… легла около него. <…> Он начал меня целовать, так целовал, что на моем лице не осталось ни одной точки, старцем не поцелованной. Целовал меня, как говорится, взасос, так что я еле-еле не задыхалась. Я не вытерпела и закричала: „Григорий Ефимович, что вы со мною, бедною, делаете?!“ – „Ничего, ничего, лежи и молчи…“ Я у него спрашиваю: „брат Григорий! То, что вы со мною делаете, и батюшка мой Илиодор знает?“ – „Знает, знает!“ – отвечал Григорий. <…> „И владыка Гермоген об этом знает?“ – „Ну а то как же, знает, все знает. Не смущайся!“ – „И царь-батюшка и царица-матушка об этом знают?“ – „Фу, да они-то больше всех знают; я и с ними то же делаю, что и с тобою; пойми это, голубушка!“ <…> Мучил меня он четыре часа. Потом пошла домой»¹³⁵.

Ясно, что если бы в данном случае речь шла о полноценном сексуальном соитии, то «успокоительная» ремарка Распутина насчет того, что он и с царями, включая Николая II, делает «то же самое», выглядела бы по меньшей мере нелепо и уж во всяком случае должна была бы сопровождаться соответствующими комментариями мемуаристки, чего в действительности не произошло. Примечательно также и то, что посвященный во все детали этой истории Илиодор не отнес данный случай к четвертой – «греховно-плотской» – категории.

Странной в этой связи выглядит профессиональная небрежность А. Н. Боханова, который, анализируя этот рассказ послушницы Ксении, вначале сообщает о том, что Илиодор якобы отнес его к четвертой категории, а затем торжественно уличает иеромонаха-расстригу во «лжи»¹³⁶.

Некоторые из распутинских поклонниц попадали в группу «радеющих» после того, как «старец» успешно изгонял из них «беса», то есть перемещались во «вторую группу» из «третьей». Вероятно, к таковым относилась месяцами проживающая у Распутина крестьянка Городецкого уезда Могилевской губернии сестра милосердия поезда имени Александры Федоровны Акилина (Акулина) Никитична Лаптинская, бывшая послушница Охтайского монастыря. Пришедший как-то в монастырь на богомолье «старец Григорий излечил ее от истерических припадков, выражавшихся в «бесновании» перед распятием Спасителя. После этого, с согласия настоятельницы монастыря, эта «хитрая и расчетливая женщина, взимавшая мзду с посетителей Распутина и игравшая роль его секретарши»¹³⁷, стала верной слугой старца, параллельно занимаясь с ним «эротическими упражнениями»¹³⁸, которые вследствие отсутствия штор делались иногда достоянием улицы.