Текст книги "До Питера и обратно"

Глава 3

Как часто мы задумываемся над своими поступками, а вернее тем результатом, к которому они могут привести? Я считаю, почти никогда. Большинство людей действуют по такому принципу: сначала делаем, потом думаем. Я понимаю, что это до боли банально, тем не менее использование данного трюизма всецело оправданно. Потому что эта летняя встреча между нами стала возможна только благодаря этому: сначала делаем, потом думаем. Из-за чего я, собственно, и оказался в недалеком будущем в Питере.

Так вот, несколько таких необдуманных поступков способны стать отправной точкой на пути к совершенно разным и непредсказуемым результатам в нашей жизни. При всем при этом мы даже не догадываемся, что именно та или иная глупость или ошибка в молодости привела нас к тому, что мы имеем в настоящем. Что-то из случившегося, конечно, более желанно, а что-то менее. Следовательно, у меня возникает законный вопрос: а вправе ли мы считать эти глупости и ошибки чем-то плохим, тем, что нас потом заставляет стыдиться этого прошлого?

Ранее летом…

Относительно успешно закрыв летнюю сессию в середине июня, я подписал в деканате свой студенческий билет о переводе на второй курс и с чистой совестью отправился на два с половиной месяца заслуженных каникул.

Чтобы не тухнуть дома без дела, я заранее подсуетился о трудоустройстве на местный завод в районе, где живу. Там с удовольствием брали молодежь на лето. Можно сказать для меня это была внеплановая производственная практика, к тому же оплачиваемая. Пятидневная рабочая неделя с восьми до пяти, оклад шестнадцать тысяч рублей в месяц (для студента на лето это было более чем неплохо), недорогие комплексные обеды в заводской столовой (но я таскал тормозок[2]2
  Тормозок – обед. Слово из шахтерского жаргона, произошло от «затормозить», то есть приостановить работу. Со временем стало использоваться среди всего рабочего класса.


[Закрыть] из дому), дружный коллектив и бесценный опыт для начинающих специалистов. Бумажное объявление завода на входной двери моего подъезда так и завлекало своим красноречием.

Вообще, предоставляемая должность была далека от моей специальности. Учился я в университете на конструкторском факультете, но пока что мы за первый курс прошли скорее какую-то ускоренную школьную программу: информатика, химия, физика, русский язык, история, физическая культура и английский язык, словно я никогда не покидал стен школы. Однако со слов некоторых преподавателей в целом мы должны были выйти весьма востребованными специалистами, если, конечно, доучимся до конца и защитим диплом.

Данная же работенка была скорее уровня колледжа, ну или техникума. Однако я не был притязательным человеком, поэтому мне было все равно. Нет постыдной работы, есть гордые люди. Да и сорок тысяч за два с половиной месяца были отличной прибавкой к скромной стипендии студента. К тому же я никогда еще в своей жизни не зарабатывал собственными руками. А тут можно будет и опыта поднабраться, и деньги получить.

Суть работы заключалась в обслуживании заводского парка станков. Токарные, фрезерные, сверлильные, расточные, шлифовальные, короче говоря, станки для обработки металла. На весь период трудоустройства тебя просто закрепляют к наставнику из службы ОГМ (отдел главного механика), и ты ходишь за ним как ученик. Все элементарно, слушай, что тебе говорят, и не суй руки, куда не просят. Потому что есть вероятность того, что вместо металла станок может обработать твои пальцы.

Цель завода, естественно, была не возможность предоставить рабочие места, их мишенью были толковые ребята, которых можно приметить, а после выпуска из университета, техникума или колледжа пригласить в качестве потенциальных кандидатов на ту или иную вакансию. Каким образом они выделяли тех, кто им подходит, можно только догадываться (скорее всего, по характеристикам наставников). Хотя меня это несильно заботило, я только хотел не скучать все лето, а заодно немного подзаработать.

Жизнь на заводе оказалась действительно такой, как сказано в объявлении. Переработки отсутствовали. Даже наоборот, в пять часов мы уже были чистые и переодетые в повседневную одежду. Зарплату платили вовремя. Да и наставник мне попался веселый, но к своим обязанностям он всегда подходил ответственно. В целом меня все устраивало.

И так каждый будний день я героически вставал в начале восьмого утра, собирался и шел на завод. Работа кипела, и лето пролетало незаметно, пока в один из июльских дней я не получил от нее письмо. Самое что ни на есть настоящее, в конверте и с марками, написано от руки, такими еще пользовались наши предки. Так приятно было ощущать этот хруст плотного конверта, проводить большим пальцем по глянцевым маркам и вдыхать запах бумаги.

То ли по стечение каких-то внеземных обстоятельств, то ли так распорядилась судьба, то ли на меня снизошло чудо, но родители в течение нескольких дней ни разу не удосужились проверить почтовый ящик. Как будто все подстроено специально. А вот если бы они увидели его прежде меня, появилось бы много вопросов. Не допрос под лампой, конечно, просто родительская любознательность. Например, что это за девочка пишет их мальчику? К счастью, я умудрился избежать этого позора, и мне не пришлось краснеть перед родителями, отвечая на тот или иной глупый вопрос.

Так никем и не замеченный, я достал письмо из почтового ящика и довольный собой после отработанной смены на заводе лег на кровать с любопытством разглядывать конверт. Затем, аккуратно надорвав его по ширине, я извлек и развернул содержимое. Назвать письмо объемным было трудно, всего лишь вырванный из тетради двойной листок в клеточку. Но зато письмо было аутентичное. Когда еще выдастся случай получить такое.

Я думаю, что не стоит пересказывать письмо дословно. Весь его смысл можно уложить в трех предложениях. Первое, ей жаль, что так получилось во время нашей последней встречи зимой. Второе, она рада, что после случившегося я все равно вышел с ней на связь. И третье, в августе она прилетит на две недели в Екатеринбург, и если я ничего не имею против, то она хотела бы встретиться. Вот, собственно, и все. Кратко и по существу.

Да кого я, черт возьми, обманываю? Естественно, мне было приятно перечитывать эти строки снова и снова, вчитываться в каждое слово, написанное синей шариковой ручкой, пусть и выведенные слегка неаккуратным почерком, мало похожим на женский. Правда, по сравнению с моими каракулями это был апогей каллиграфии. Каждый раз, когда мои глаза вновь останавливались на бумаге, на лице невольно возникала улыбка, а на сердце был трепет. Неужели это действительно происходит со мной после стольких неудачных попыток? Я даже удивился столь сентиментальному поведению. Хотя, наверное, я всегда был мечтателем, просто не признавался себе в этом.

Самое приятное в этом всем – ее инициатива встретиться. Только вот с моей стороны это было выражено скорее жаждой, если не одержимостью. Потому что следующие четыре недели прошли весьма тревожно. Я был рассеян, постоянно получал замечания от наставника, а родители то и дело подозрительно на меня косились и спрашивали, что со мной случилось. Я начал курить больше обычного. Если раньше пачки сигарет хватало ровно на два дня, то после письма она успевала уйти еще до конца смены. Дни за работой, которые раньше тянулись так быстро, превратились в какой-то марафон улиток. Видимо, этот мир решил проверить мою выдержку, а я в свою очередь еле справлялся с его вызовом.

Кстати, небольшое отступление о сигаретах. Я бы не сказал, что сильно скрывал от родителей то, что курю. Если была потребность, то я мог спокойно спуститься на улицу, выкурить желанную сигарету и подняться обратно в квартиру. Правда, открыто при них я все равно никогда не решался поджечь сигарету. В частности, потому что был хроническим астматиком, и им бы было больно смотреть, как я целенаправленно гроблю свое здоровье. Но, думаю, они догадывались, что я курю. Ведь это так очевидно. Если человек молча спускается на пять минут на улицу, а затем возвращается и от него несет куревом, что же он мог там такое делать, спрашивается?

Встречу я ждал с большим предвкушением, считал дни до приезда Ани и все никак не мог совладать с собой. Слишком уж мне не терпелось увидеться. Ведь с момента нашей разлуки прошло уже больше полугода.

Но рано или поздно этот день все-таки настал, и ее самолет приземлился в Екатеринбурге. Вот тогда-то эти четыре недели и показались мне мелочью по сравнению с тем, что я пережил в последнюю, пятую неделю ожидания. Можно, конечно, позвонить ей в первый же день и назначить встречу. Только вот, мне кажется, это был бы очень опрометчивый поступок. Я бы выдал себя с потрохами. Нет, тут надо было слегка поиграть, потянуть время, показать свое легкое пренебрежение к ней. Да и не до меня ей будет в первую неделю. По друзьям и родственникам, наверное, ходить будет.

Но не тут-то было. Хотел, так сказать, воспитать ее, заставить понервничать, а в итоге сам же угодил в собственные сети. Каждые пять минут я в каком-то сумасшедшем припадке хватался за телефон, рискуя запороть весь план. «Она уже здесь, прилетела, совсем рядом, надо только позвонить». Эта мысль отравляла мой мозг. Приходилось ежесекундно себя контролировать, чтобы не учудить лишнего. Таким образом, эти последние семь дней показались мне настоящим адом. Зато есть и свои плюсы, во мне выработалась хоть какая-то усидчивость и я стал более терпеливым.

Однако как бы долго и мучительно не длилась эта неделя, неизбежно наступил и тот момент, когда можно было выходить из тени и начать играть свою партию. Я проснулся как обычно, умылся, почистил зубы, съел легкий завтрак и без двадцати восемь отправился на работу.

– Ты сегодня прямо светишься, – все утро подмечал мне наставник.

– Настроение просто хорошее Юрий Алексеевич, – всякий раз отвечал я.

– Ну-ну, – притворно говорил он в знак согласия.

При помощи подобных перекличек между собой мы дожили до обеда. Я быстро скидал в себя картошку с мясом, которую мама приготовила с вечера, запил все холодным чаем и, не теряя времени, пошел на поиски уединенного места, чтобы наконец-таки позвонить, а заодно и покурить.

В курилке обычно базировалось чересчур много любопытных ушей, поэтому я сразу миновал ее и пошел дальше. Выбор мой пал на узкий закуток между двумя цехами, тихо и спокойно, а главное – не под палящим солнцем.

Вынув из кармана свой старенький «Самсунг», я попробовал его разблокировать, получилось у меня это не с первого раза. Большой палец сильно дрожал и никак не желал выводить злосчастный графический символ. Тогда я достал пачку сигарет, засунул одну сигарету в зубы, поджег ее и попробовал затянуться поглубже. Через несколько секунд прием сработал, и я смог овладеть с трясущимся большим пальцем. Теперь меня уже ничто не отделяло от заветного звонка. Немного замешкавшись, я нажал кнопку вызова. Сначала короткая тишина, потом стали слышны неровные гудки. Вот тут-то меня и охватила паника. Страх. Что говорить – не знаю. В животе все закрутило, в ушах звон. А сердце бьется так сильно, словно кузнец работает по наковальне.

– Алло, – вдруг раздался знакомый мне голос, прервав прежние мучения и начав новые, еще более сильные.

Я хотел сразу ответить, но осекся. Язык и губы не желали подчиняться. Никогда больше не испытывал такого страха, как немым стал. «Вот и провалился весь мой план, неделя мужественной выдержки на выброс, сам себя и выдал этой паузой», – подумал я про себя.

– П-привет, Ань… это Миша, – сказал я, кое-как контролируя свою речь.

– Я поняла, номер же определился, – ласково ответил она.

– Н-у да… конечно, – согласился я, поражаясь собственному идиотизму и тому, что она не удалила мой номер.

– Как у тебя дела?

– Вроде неплохо… Не отвлекаю? – спросил я, мои губы и язык стали потихоньку отходить.

– Можешь говорить.

– Да я вот письмо твое получил месяц назад. Ты писала, что хотела бы встретиться… Предложение еще в силе?

– Конечно, буду только рада.

– Отлично, – ответил я куда радостней и быстрей, чем следовало. – Когда ты свободна?

– Могу сегодня, но только до восьми вечера, потом мне надо будет к сестре ехать. Устроит?

Я замешкался и начал прикидывать в голове. Пока я с работы вернусь, пока себя в порядок приведу, значит, встретимся где-то часов в шесть и до восьми. Итого ровно два часа. Нет уж, так не пойдет, слишком мало мне тебя будет. Не ради двух часов я столько пережил.

– Слушай, у меня сегодня тоже на вечер планы небольшие были, если честно, – соврал я, пытаясь сообразить, какой лучше выбрать день, чтобы точно не прогадать.

– Давай тогда завтра, у меня весь день и вечер свободны будут, – сама предложила она.

– Договорились, – облегченно ответил я. – Встретимся в сквере?

– Как зимой?

– Да, как зимой, – подтвердил я, и у меня пронеслись перед глазами события того неудачного вечера. – Часов в шесть нормально будет?

– Вполне.

– Ладно, тогда до встречи.

– Увидимся.

Я сбросил звонок и тут же вскрикнул от боли, совсем забыв про тлеющую сигарету у меня в руке. Затушив окурок, я сначала облизал обожженный палец, а затем достал новую сигарету и со смаком ее выкурил. Осталось потерпеть чуть больше суток. По сравнению с уже пережитым – это пустяк.

Довольный исходом телефонного разговора, я вернулся в свой агрегатный цех. Тишина. Юрий Алексеевич крепко спал на импровизированном топчане. Взглянув на часы, я убедился, что до конца обеда еще есть тридцать минут. Решив не усложнять себе жизнь думами о завтрашнем дне, я последовал примеру наставника и залез в нижний ящик верстака, из-под тряпок достал полупустую бутылку водки и заляпанную стопку. Налил пятьдесят грамм и выпил. Тут же повторил процедуру и убрал все на место, закусив небольшим кусочком хлеба, который хранился в этом же ящике. Затем взял старую фуфайку, бросил ее на скамейку, лег и с блаженной улыбкой на лице заснул.

На следующий день, вернувшись домой после смены, я залез под теплую струю душа (решив не пользоваться заводской душевой) и вылив на мочалку добрую порцию жидкого мыла, чтобы наверняка смыть с себя все те запахи, которые так назойливо липли ко мне в течение дня. Масло, мазут, запах сварки, металла, водки и пота. Почистил зубы, сбрил жидкую бороду. Из ванны вышел совсем другим человеком.

Сильно мудрить с одеждой не стал. Черные джинсы, черная футболка-поло, черная легкая ветровка из одного слоя ткани, а то пока шел домой, почувствовал, что стало холодать. И это в середине-то августа, а ведь еще вчера пекло солнце. Ну и черные кеды с грязно-белыми шнурками. Без фанатизма брызнул на себя туалетной водой. Взглянув в зеркало, мне на секунду показалось, что у меня даже есть шанс.

Пришлось залезть в заначку и достать оттуда пару тысяч рублей. Все-таки приятно, когда зарабатываешь сам и не надо клянчить у родителей деньги. К тому же такую сумму, которую бы они не дали.

Собраться я успел как раз, чтобы заранее дойти до назначенного места прогулочным шагом. Без пятнадцати шесть я крикнул родителям, что пошел гулять и попросил закрыть дверь только на замок, без щеколды. Я не был уверен, что свидание затянется так долго, но на всякий случай решил перестраховаться. Не хочется потом ночью ломиться в дверь и всех будить.

Соблюдая расписание, я не спеша двинулся к месту встречи. Оставались какие-то считанные минуты, и все те месяцы ожидания просто растворились, как что-то несущественное. Сейчас меня совсем не тревожило прежде упущенное время.

Как полагается воспитанному человеку, пришел я чуть раньше назначенного часа. Не люблю опаздывать, и когда опаздывают другие тоже. Таким людям лучше не доверять. Все-таки надо уважительно относиться к чужому времени, даже если на свое тебе плевать.

Долго себя ждать она не заставила. Не прошло и минуты, как я увидел в начале сквера ее силуэт. Узнал по походке и светлой макушке, в остальном же она полностью скопировала мой образ. Черные кеды, черные джинсы, черная майка и черная кофта. Или может мы просто скопировали состояние наших душ? Моя-то точно уже была с гнильцой… Хотя, впрочем, и у Ани тоже. Однако расшифровать ее до конца мне так и не удалось.

– Привет, – слегка вопросительно сказала она и вытянула ко мне руки. – Привет, – сказал я и ответил на предложенные ей объятия.

Каким образом она до меня добралась, я не заметил. Помню только, как заметил ее в начале сквера, а потом она уже стояла прямо передо мной и тянула руки.

Я думал, личная встреча для меня будет намного страшнее, чем звонок по телефону и что я вообще встану как истукан и не произнесу ни слова. На самом же деле все было наоборот. Почему мы так сильно боимся того, что вскоре нам предстоит, но совсем не замечаем страха, когда уже сделали последний шаг? Так было с одним моим знакомым, который мечтал прыгнуть с парашютом. Он целую неделю до прыжка не находил себе места, но только стоило выпрыгнуть из самолета, и он тут же расслабился. Согласен, со стороны в такое верится с трудом.

– Куда пойдем? – спросила она.

Я покрутил головой вокруг себя. Идти в центр района было неохота, слишком людно. Сейчас мне хотелось какого-то уединения.

– Может, туда, – предложил я, указывая пальцем в сторону парка.

– Пошли, – согласилась она, и мы, не торопясь двинулись вверх по скверу.

Никто из нас не пытался заговорить. Мы просто шли и наслаждались присутствием друг друга. По крайней мере, я точно. Наши взгляды встретились, несколько секунд подряд мы смотрели друг на друга, затем она, загадочно улыбнувшись, прикусила нижнюю губу и отвернулась, не выдержав, я улыбнулся в ответ.

– Как учеба? – первая спросила она, прервав молчание.

Я, прижав плечи к голове, театрально развел руки в стороны слегка коснувшись ее локтя.

– Сессию хоть без долгов закрыл?

– Да, в этот раз все прошло без сюрпризов. Все зачеты закрыл. Экзамены без троек сдал.

Почему в этот раз без сюрпризов? Да потому что во время первой зимней сессии у меня были небольшие проблемы с зачетом по физике, из-за чего я ушел на новогодние каникулы с одним долгом. Правда, исправить это оказалось не так сложно, и уже в начале второго семестра все было улажено.

– А у тебя как? – воспитанно уточнил я.

– Были кое-какие сложности с химией. Не понимаю, зачем на экономическом факультете учить химию, да еще и целых два семестра?

Вопрос явно был нериторический и требовал за собой ответа. Ее выжидающий взгляд был тому подтверждением.

– Хоть убей, я тоже этого не понимаю, – сказал я. – Но мне-то химия пригодится как-никак. А вот зачем я целый год снова повторял историю, если мы делали это в десятом и одиннадцатом классе школы?

– Так забавно, – засмеялась она, – я учила ненавистную химию, которая нужна тебе, а ты историю, которую обожаю я.

– Вообще-то мы оба учили и то, и то, просто наши вкусы слегка отличаются.

– Возможно, но не во всем.

– По секрету скажу, я тоже недолюбливаю химию, – добавил я шепотом, соглашаясь с ее утверждением.

Дальше мы снова пошли молча. Чувствовал я себя достаточно спокойно, тем не менее между нами была недосказанность и легкое напряжение. Я знал, как решить эту проблему, но не был уверен, что Аня это одобрит.

– Как говорил Степан Григорьевич, химия наше все, без нее бы не придумали всеми любимую водку! – словно прочитав мои мысли, вдруг сказала она, вспомнив любимую шутку школьного учителя химии.

– Ага, я бы сейчас не отказался от какого-нибудь горячительного напитка, – как бы невзначай брякнул я наудачу.

Все-таки достаточно глупо предлагать такое в начале встречи. Можно было все испортить, не успев начать. Кто его знает, что она могла понять под этим высказыванием? Клянусь, в тот момент у меня на уме не было никаких пошлых замыслов. Я просто хотел разрядить обстановку. Однако ее пристрастье к алкоголю, особенно в старших классах, видимо, не позволило ей отказаться.

– Пожалуй, я тоже ничего не имею против, – заинтригованно ответила она.

Если честно, такой ответ меня удивил. Вообще-то собираясь на эту встречу, я не планировал пить, но раз уж сам предложил, давать заднюю было поздно.

– Тогда пошли дальше по скверу, пройдем через парк и выйдем к домам на другой стороне, там есть один неплохой магазинчик, купим что-нибудь, – проинструктировал я.

– Хорошо, – ответил она.

Пока мы шли, успели обменяться несколькими несправедливостями, которые случились с нами в университетах. Рассказали друг другу о том, что нас ждет на вторых курсах. Похвастались книжками, которые успели прочитать за лето и не только. Тут она была, конечно, впереди, мне за ней мне не угнаться. В целом говорили достаточно скованно и на нейтральные темы. Прошлого не вспоминали и о том, что гложет друг друга по-настоящему, не озвучивали.

Чем ближе был магазин, тем больше я становился уверен в том, что выпить нам все-таки и вправду не помешает. Иначе мы рискуем так и не сломать этот барьер замкнутости между нами. Хотя она, наверное, прекрасно знала это еще двадцать минут назад. Потому-то так легко и согласилась.

Мы зашли в весьма просторный и светлый магазин, про который я говорил, единственный приличный в этой части района, и сразу же прошли к полкам с алкоголем. Аня молча стала изучать разные этикетки на бутылках, но возможность выбора явно предоставлялась мне. Я снова решил не мудрить и пойти от простого. Все слабоалкогольное отпадало сразу же, даже не буду объяснять почему. Бутылка вина – пафосно и мало. Водка – чересчур по-русски. Коньяк – слишком неоднозначно и специфично. Выбирать пришлось между ликерами или каким-нибудь видом виски: бурбон, бренди, скотч. Хоть ликеры и относились к среднеалкогольным напиткам и попали в поле моего зрения, их ценность лучше всего раскрывалась в коктейлях.

– Как насчет британского самогона? – спросил я, указывая на бутылку скотча. – С яблочным соком, например.

– Неплохо, – ответила она, приподняв брови.

Я быстро, словно вор, схватил полулитровую бутылку скотча и нашел литр яблочного сока в картонной коробке. До этого дня я ни разу не пил с ней тет-а-тет. Вечер назревал быть веселым.

Добравшись до кассы, я занял очередь. Аня же прошла дальше и встала возле выхода. Покупатели за моей спиной скапливались быстрей чем позволяла пропустить касса, поэтому через несколько минут стали слышны недовольные голоса. Все-таки время вечер, и все после работы спешат в магазин за продуктами.

Только когда передо мной остался один человек я понял, что мой паспорт успешно остался дома. А в этот магазин я захожу ну, может, раз в три года, и мое моложавое лицо тут никак не могло примелькаться. Данный факт заставил меня напрячься, будет весьма неловко остаться с одним соком, если мне сейчас не продадут алкоголь.

Когда наконец-таки подошла моя очередь, я сделал максимально скучающее и равнодушное лицо. Ни капли страха и сомнения. Через минуту мы вышли из магазина с бутылкой скотча и коробкой сока.

Идти куда-либо еще у нас пропало желание. Мы стали оглядываться и искаться какую-нибудь тихую скамейку на окраине парка. Пока искали, я вкратце успел рассказать ей о том, как устроился на завод и чем там занимаюсь. Свободная лавочка под деревьями попалась довольно быстро, и мы оккупировали ее целиком. Я свернул металлическую крышку с бутылки скотча и аккуратно положил ее на деревянную скамейку.

– Уступаю, – сказал я.

После того как она приняла от меня скотч, я взял сок, тоже свернул с него крышку и приготовился обменяться. Она, несильно запрокинув бутылку, сделала маленький глоток. Я забрал скотч и вручил ей сок. Пока она запивала я достаточно высоко задрал голову и жадно сделал два больших глотка. Скотч обжег сначала полость рта, а затем и все внутренности.

– Нет, спасибо, – сказал я, отказавшись от протянутой коробки сока.

– Выпендриваешься? – спросила она.

– Перед тобой? Мне кажется, я был всегда предельно честен, – приврал я.

– Вот это мне в тебе и нравилось, – сделав паузу, сказала она.

– Нравилось? То есть сейчас нет? – уточнил я.

Она взяла у меня бутылку и сделала глоток побольше.

– Да и сейчас тоже, – поморщившись ответил она.

Минут две мы сидели и молчали. Затем она снова взяла бутылку и сделала глоток. Дальше все так же молча она перекинула одну ногу через скамейку, пододвинулась ближе и, оказавшись почти вплотную ко мне обхватила меня двумя руками. Ее щека уткнулась в мою грудь.

– Я так скучала, – прошептала она.

Странно, подумал я, для того чтобы начал действовать алкоголь она выпила слишком мало. Но именно в этот самый момент я почувствовал, как барьер пал, а вместе с ним и мое надменное поведение из-за случившегося между нами зимой.

– Я тоже, – ответил я и как смог обнял ее одной рукой.

– Так приятно, что ты все-таки вышел со мной на связь. Я уже решила, что ты окончательно на меня обиделся и мы больше никогда с тобой не увидимся. Аж страшновато-то стало.

– На тебя достаточно трудно обижаться, даже когда есть за что, – сказал я и свободной рукой убрал с ее лица упавшую прядь.

– Неужели? Но у тебя ведь получилось.

– Да, к сожалению, получилось… Ты так и будешь на мне висеть? – спросил я, не желая дальше развивать эту тему.

– Не нравится?

– Наоборот, просто надо закрыть скотч, а ты сидишь где-то на крышке. И, кажется, ты еще сок уронила на землю. Он, наверное, уже весь вытек.

– Я его закрыла, – сказала она, оторвав щеку от моей груди.

– Ну, тогда ладно.

Сдавив напоследок мое тело со всей силы, она расцепила руки и отпрянула. Но осталась сидеть, держа между ног скамейку. Ни крышки, ни сока на скамейке я не наблюдал.

– Вот он, – сказал я и наклонился, чтобы поднять коробку сока, лежавшую в траве, – а крышку не вижу.

– Прямо под тобой, – помогла она, указав пальцем под скамейку.

Действительно, в щели между досок я увидел под собой блеснувшую крышку.

– И как это она туда попала? – наигранно спросил я.

– Не знаю, – хихикнула она.

Я поднял крышку, и прежде чем закрыть бутылку мы сделали еще по глотку. Теперь наш диалог стал открытый. Мы стали рассказывать о личных неудачах, больше шутить и улыбаться. Прямо как в старые добрые времена. Она еще пару раз обнимала меня, объясняя это тоской. Даже пригласила как-нибудь приехать к ней в гости в Питер. Затем мы начали делиться воспоминаниями, пока только радостными и приятными. Чтобы говорить о грустных, мы не дошли до нужной кондиции. Тем не менее это был лишь вопрос времени, и мы оба прекрасно это понимали. Затронуть неприятные моменты прошлого все равно придется, и дело тут было не только в выпивке. Просто сначала нам надо было разговориться, как раньше, начать с незначительных мелочей, исчерпать темы, которыми действительно хочется поделиться, чтобы постепенно продвинуться к неизбежному.

– Ну что… что такого тебе сделала школа? – смеясь и недоумевая спрашивал она меня после небольшого спора о том времени, которое к слову закончилось-то всего лишь год назад, но мы говорили так, словно уже успели повидать многое на своем веку.

– Тому, кто был у нее в любимчиках, не понять, – со знанием дела парировал я.

– А ты попробуй! – ответила она, смеясь еще больше.

Я посмотрел в ее красивые и любопытные глаза.

– Не хочу, – капризно ответил я.

– Эх ты… – вздохнув, сказала она.

Вместо ответа я откинул голову назад и начал разглядывать стремящиеся вверх стволы деревьев, через ветки которых просматривалось голубое небо.

Не скажу, что школа была для меня чем-то невыносимым или мучительным, как это бывает в случае с теми, кто подвергается травле. Я же старался не сильно выделяться среди сверстников, но только во внешнем поведении. Однако иногда случались и инциденты, потому что на самом деле все мое нутро было против данного социального института. Школьная программа в сумме почти со всеми предметами представлялась мне архаизмом. Неконтролируемое заучивание тонн информации под кнутом и без пряника. Вместо педагогов одни учителя с методичками в столе. Наверное, Камю был прав говоря о том, что школа нас учит жизни в мире, которого не существует. Дух бунтарства, который мне часто приходилось подавлять, желал наклеить эту цитату на дневник. В итоге «разумность» и стадное чувство одержали верх над данным порывом.

– Ничего, может, не сейчас, но потом ты поймешь, что тебе желали в школе только добра, – сказала она, оставаясь при своем мнении.

– Возможно, – пожал я плечами, по-прежнему смотря наверх. – В семнадцать лет человек знает все, если ему двадцать семь, и он по-прежнему все знает – значит ему все еще семнадцать, – процитировал я, как бы подтверждая ее вывод.

– Откуда это? – заинтересованно спросила она.

– Брэдбери…

– «Вино из одуванчиков», точно! – перебила она меня.

– Да, универсальная книга, подходит для любого возраста, пола и конфессии.

– Уже столько всего прочитала, что многое и не вспомнить.

– Можно завести цитатник, а потом ходить и умничать, тут и там вставляя в свою речь какие-нибудь заумные выдержки… Но если серьезно, то у меня тоже беда с памятью и я много забываю из прочтенного, но это почему-то запомнилось отлично. Может, для того, чтобы проверить, когда мне будет двадцать семь? – спросил я, повернув к ней голову.

– А что, я думаю, неплохая мысль, главное только объективно себя оценивать, иначе так и рискуешь остаться семнадцатилетним.

– В непредвзятости и кроется смысл.

Мы погрузились в туманное затишье и без звука сделали по глотку, каждый из нас представил, что с ним будет в двадцать семь лет.

– Так, у меня есть идея. Как ты смотришь на то, чтобы отведать немного мороженого? – внезапно спросил я ее.

– Положительно, – ответила она. – Только мне кажется, ты и без мороженого начинаешь замерзать.

– За это можешь не переживать. Пока бегаю – успею согреться. Одна не боишься здесь остаться?

– Нет, я ведь уже взрослая девочка.

– Тогда я мигом. Никуда не уходи, – строго наказал я.

– И не собиралась.

Я встал со скамейки и быстро сбегал до того же магазина, где мы покупали выпивку. Вернулся я с полукилограммовой упаковкой мороженого и двумя одноразовыми ложками. Из ее груди вырвался сдавленный вздох изумления.

– Тебе не кажется, что такой упаковки хватит на многодетную семью?

– Эм… я не знаю, – глуповато смеясь, ответил я. – Лучше пусть останется, чем кому-то не хватит.

– Если от такого количества сладкого я растолстею, получишь у меня, понял? – возмутилась она, скрестив руки на груди.

– Да куда уж толще, – улыбаясь, ответил я и ущипнул ее за худощавый бок.

– Эй! – взорвалась она смехом и стала щекотать меня в ответ.

– Ну все, все, хватит… а то мороженое растает, – взмолился я о пощаде.

Мы оторвались друг от друга, я протянул ей одноразовую белую ложку, сорвал с упаковки мороженого пластиковую крышку и сразу выбросил ее в урну возле скамейки.

– Так. Либо все – либо ничего! – мотивирующее провозгласил я и как можно глубже засунул ложку в сливочное мороженое. Она последовала моему примеру.