Текст книги "Клавиши"

Кейт была красивой. Правильные черты лица, прекрасные глаза, изящный образ. Но ни один мужчина к ней бы не подошёл, не заговорил бы, не пригласил бы в кафе. А ведь она так в этом нуждалась…

Но никто… Всех словно отпугивала пустота, которая стремилась из её разбитой, поломанной сущности. Её глаза не дарили взгляд, а просто смотрели, губы Кейт изгибались в милом жесте, который всё же не дарил улыбки; лицо её было подобно маске, которая пыталась казаться живой. И девушка никогда не смеялась. Что за тень легла на её жизнь? Как же так, что в двадцать лет она стала привидением?

Нет, дело тут не в типичном для подростка депрессивном состоянии, ведь Кейт уже не была подростком. Она, конечно, задумывалась о парнях, о нарядах, о новой части вампирской саги и мечтала (в тайне) о Леонардо ДиКаприо. Но всё же грусть её была глубже и сильней тех радостей, от которых она пока не отказалась.

В её комнате всё было опрятно и чисто, хоть и необъяснимо неуютно. Как понимаете, в данном случае имеем яркий пример того, как органично сосуществует порой человек со своей средой обитания, что наверняка составит интерес для учёных. Наша заинтересованность гораздо шире и глубже, ибо нас интересует человек и его душа. Кейт была такой же, как и её дом: всё на месте, всё красиво и нет недостатка ни в чём, но пусто. Стерильность, лишённая жизни. И тень где-то в уголке души. В её комнате тоже была такая тень. Рояль.

Чёрный инструмент занимал достаточно много пустоты квартиры. И сейчас я должен был бы оправдать ваши ожидания и описать то зловещее чувство тревоги, которое возникало вблизи рояля, ту недобрую угрозу, которую он распространял вокруг себя. Его тёмную ауру, которая завладевала вашими мыслями и чувствами, заставляя бояться всех и везде видеть опасность. Неплохо было бы и рассказать о мистических историях, оплетающих инструмент липкой жуткой паутиной. И грех не упомянуть о том, как по ночам чёрно-белые клавиши начинают сами по себе танцевать, рождая музыку с той стороны. Не упустить бы и это: говорят, что инструмент по капле выпивает жизнь своего владельца.

Увы, нет, я вас разочарую. Это был обычный, хоть и достаточно дорогой, рояль. И он не был виноват в том, что Кейт сдалась. Он имел некоторое отношение к предшествующим событиям, однако его вины не доказал бы даже самый злой и обиженный на жизнь прокурор. Наш деревянный лакированный герой исправно издавал звуки, когда пальцы касались его клавиш, рождал прекрасную музыку, и был верным другом на протяжении семнадцати лет. Он ни разу не подводил и, честно говоря, расстраивался гораздо реже своей владелицы. И уж точно он не заслужил ту участь, которая была ему уготована: его чёрные бока и полосатая зебра клавиш были покрыты тонким слоем пыли. Даже (о ужас!) на струнах под незакрытой крышкой лежали пылинки, не пуганные ударами кулачков по натянутым музыкальным проволочкам. Очень жаль, ведь рояль не хотел расстраивать Кейт.

Он был так странно другим в этой квартире. Он явно был здесь ещё до прихода вакуума, а с приходом оного был словно отброшен в сторону и забыт, как осколок былой жизни и мечты, которая её поддерживала. Печальное зрелище. Рояль был бы рад сказать «я здесь, вспомни!», но, увы, говорил он только тогда, когда говорили с ним, касаясь его клавиш. Он безмолвно мучился в пустоте, не в силах дождаться, когда же жизнь снова наполнится звуком и смыслом.

Кейт почти не смотрела в сторону былого приятеля, удостаивая его лишь скользящими от телевизора к окну взглядами. Каждый раз рояль надеялся, что её глаза остановятся на нём, она подойдёт, сядет на смешной круглый стульчик и мягко коснётся клавиш нежными тёплыми пальцами, и начнёт играть, иногда щекотно задевая длинными ногтями (и как это у неё получается с ними музицировать?). И каждый раз он словно умирал, видя, насколько безразличными и чужими были эти родные глаза. Будь он старым роялем, он бы не преминул скрипнуть пару раз без всякой видимой причины, выражая недовольство, но ему было от роду лишь семнадцать лет, а потому его древесина ещё не научилась подобным фокусам.

А наша героиня смотрела пустым взглядом в телевизор, периодически щёлкая пультом в поисках того, что вряд ли можно найти на каком-то из каналов. А кроме рояля в этом доме подсказать юной особе путь никто не мог…

......................................................................................................................

Небритая рожа. Нет. Не так. Небритая оплывшая рожа. Где-то так думал Гэри, смотря утром в зеркало. И хоть в некотором состоянии духа многие люди излишне жестоки в своих оценках себя, совсем уж не согласиться с Гэри мы бы не смогли. Он выглядел несколько помято. Недельная щетина, иных мужчин украшающая, его делала похожим на дворового щенка. Это впечатление дополнялось взъерошенной причёской, а стоило ему улыбнуться, у вас не осталось бы места сомнениям, на кого именно был похож Гэри. Он не был лишён обаяния, не был стар, но в его милой улыбке была растерянность человека, который чувствует, как под ним ломается доска, когда он по мосту переходит глубокую пропасть.

В поисках себя Гэри выпивал. Нет, он не был алкоголиком, но потихоньку борьба со спиртным входила в привычку. И в этой борьбе он вот-вот проиграет…

Тесная на вид комната, полки из тёмного старого дерева, полные книг, не грязное, но и не кристально чистое окно. При взгляде на обитель Гэри вас бы не покидало странное ощущение бардака, хотя далеко не все вещи были разбросаны по полу. Напротив, в небрежно-быстром стиле регулярно вытиралась пыль, а грязной посуды в раковине хватило бы лишь на пять минут неспешного времяпровождения за её мытьём. Однако некуда было деться от одного чувства… Нет, не хаоса, ведь хаос – это нечто изначальное, мощное, сбивающее с ног и сводящее с ума; скорее это было нечто более приземлённое и прозаическое… В окружающем пространстве присутствовали все признаки того, что здешний житель сбился с пути и устал от его поисков. То тут, то там попадались раскрытые книги страницами вниз, словно в лихорадке брошенные куда-нибудь в попытке поймать удачу за её капризный хвост. Единственным местом, где не покоились книги, был письменный стол.

На нём вообще почти ничего не было, только закрытый ноутбук и старая пишущая машинка со стёртой краской на углах. Компьютер валялся себе в ожидании вай-фая и прочих прелестей цивилизации, о существовании некоторых из них его хозяин и не знал. Во всяком случае, именно так он говорил, когда иной чересчур дотошный журналист допытывался, как найти его в социальных сетях или как ему отзыв такого-то блогера о его, Гэри, самой свежей работе. Последняя пара месяцев жизни ноутбука была достаточно бедна на события. К его услугам прибегали раз-два в неделю, да и то радовали его вниманием не более получаса. Отключённый от питания, он не имел возможности пожаловаться на жизнь, так что по полной отрывался в те моменты, когда Гэри нужно было воспользоваться его услугами, и выдавал фокусы, которые заставили бы Гудини удивиться, а программиста – перекреститься. Иногда мне кажется, что вся современная электроника по характеру довольно мстительная. Стоит нам не соблюсти инструкцию, и сидящий в недрах маленькой пластмассово-стеклянной коробочки гремлин начинает портить нашу жизнь всеми методами, коих в виду широкой функциональности приборов великое множество. И ни в коем случае нельзя ронять ваше чудо техники, ибо тогда зелёная тварь потянет пупырчатые пальцы в ваш карман за зелёными знаками.

Пишущая машинка Гэри носила с давних пор имя Железная Свинья, что неудивительно, ведь характер имела отвратительнейший, о чём никогда не забывала напомнить. Клавиши на любой стадии поверхностного ремонта показывали полнейшую исправность и готовность работать, которая длилась ровно до того времени, когда оную готовность выражал Гэри. Тогда кнопки начинали западать и залипать без всякой видимой для постороннего глаза причины, но мы уже знаем, что за характер у данного аппарата. Догадывался об этом и Гэри, на данный момент – самый новый из его владельцев, и в перспективе не последний, учитывая его неоднократные угрозы в адрес машинки, связанные не то с разбитием, не то с металлоломом – на этот счёт у мужчины не было единственной точки зрения и он находился, скажем так, в творческом поиске.

О творческом поиске говорило ещё кое-что. По всей комнате и даже за её пределами валялись скомканные листы бумаги. Неопрятными белыми шариками они заполоняли всё больше и больше места вокруг корзины для мусора, наполненной ими до половины – складывалось впечатление, что другая половина направленных в неё снарядов цели не достигала ввиду недостаточной меткости или излишней занятости Гэри. На некоторых комочках бумаги было пару строчек печатного текста, иные несли на себе больше следов усилий Железной Свиньи; на большинстве же было лишь пара изрядно помятых и прожёванных слов. Все – насильно выдавленные из нерасчёсанной головы, которая принадлежала автору очень популярных книг. В ней заканчивались слова, с ужасом подумала голова и вновь уставилась на себя в зеркало.

– Так, сегодня без тебя, приятель, – пробормотал Гэри, когда его взгляд нашёл в отражении стакан с испачканным остатками виски дном, стоящий рядом с бутылкой. Писатель умылся холодной водой, вытер полотенцем лицо и снова посмотрел на себя. Отрицательно покачал головой.

Гэри вернулся в комнату, подошёл к своему столу и испытывающе посмотрел на машинку. Он разглядывал её так и этак, немного поворачивая голову набок, словно оценивая, что же сейчас отчебучит Железная Свинья. Что-что, а это она могла! Гэри был далеко не первым владельцем данного аппарата, и, как и большинство предшественников, был в умеренном от него восторге. В свою очередь машинка никогда не оставляла скептичного настроя по отношению к тому бедолаге, кто мнил себя великим писателем, а потому купил её, мотивируя подобную расточительность поиском вдохновения. Идиот! Надо же додуматься до такого! Единственным фактом, что сдерживал неправедные порывы данного конторского приспособления, был предыдущий роман Гэри. Даже зловредная машинка признавала, что он неплох, в чём, впрочем, видела в основном свою заслугу. Нынешняя же ситуация, когда писатель не мог выдавить из себя ни одного не перечёркнутого или смятого в полном разочаровании слова, лишь убеждала Железную Свинью в собственной исключительности и превосходстве над особо сумасшедшей формой человека разумного – человеком-писакой. И у железяки было множество способов портить жизнь низшим существам. Она могла довести любого, даже самого терпеливого человека. Для этого она отрастила где-то в своих недрах зуб, которым кромсала только важные бумаги в самом центре страницы. Каретка, которая перемещала лист бумаги справа налево, подставляя его кулачкам, естественно, не была лишена собственной придури. Иной раз на толчок рукой она отзывалась громким хрюкающим звуком, что и подарил машинке имя; когда же она работала нормально, каждая новая строка начиналась со звона, причём каждый раз разного тембра: от чистых, кристальных нот или почти колокольного звона до глухого щелчка или же резкого пронзительного «диииинь!!!», от которого в висках начинало что-то пульсировать. Кулачки с металлическими буковками, что наносят краской текст на бумагу, имели свойство цепляться друг за друга при быстром наборе, чем очень отвлекали от работы, ведь их приходилось вручную расцеплять. Иногда они просто залипали в том или ином положении. Скептики сказали бы, что, возможно, причина всех этих несчастий в том, что старую машинку нужно регулярно чистить и смазывать, и тогда, быть может, от неё будет толк, но мы-то с вами знаем о её мерзком характере.

Гэри отодвинул стул и несмело сел за стол, посмотрев в который раз на старого, опытного врага, с которым предстоял бой.

– Молчишь, Свинья, – он недобро усмехнулся. – Посмотрим, кто кого в этот раз.

Он взял из выдвижного ящика белоснежную заготовку будущего бестселлера и принялся заправлять её в машинку, проворачивая рукояткой цилиндр. Тут-то и вошёл в игру тот самый коварный шип и скверный нрав, и бумага была самым варварским методом разорвана на два неравных лоскута. Гэри тихонько ругнулся, ничуть не удивившись, вытащил по частям из пасти Железной Свиньи то, что при ином раскладе могло быть кульминацией финальной сцены или сучком дерева, затем взял из пачки новый лист. Он покосился на замершего в ожидании проглота с кнопками, сощурил глаза и уверенными движениями вставил бумагу в машинку, в два оборота ролика вкрутив его на место.

– Так то!

Гэри пошевелил протянутыми над клавиатурой пальцами, вглядываясь в полустёртые буковки, словно в поисках подсказки. Интересно, с чего начать? Губы на его задумчивом лице что-то бесшумно проговаривали, и, закрыв глаза, писатель коснулся кнопок, открыл глаза, и руки его забегали по граням чёрных кубиков, рождающих текст. Кулачки защёлкали, вбивая чернила в бумагу высеченными буквами. Первые знаки ложились на лист не спеша, словно ожидая свою очередь, потом всё быстрей и быстрей; железки аж замерцали в воздухе размытыми силуэтами. Изменился и взгляд Гэри – в нём появились отблески яркого пламени, что горит внутри каждого талантливого человека. Всякий использует этот огонь по-своему. Один делится им, дарит тепло окружающим. Другой в его ярких отсветах любуется собственной тенью. Кто-то зажигает своим огнём фитильки будущего, а некоторые освещают мир, чтобы человечество могло увидеть больше и дальше. Некоторые не могут совладать со своим пламенем, и тогда оно сжигает их мир и их самих. И все мы знаем кого-то, кто не умеет управлять этим костром, отчего он то разгорается на страх всем потенциальным мишеням творчества, то, напротив, гаснет, оставляя после себя ели тлеющие угли, всё также таящие угрозу.

Гэри был талантлив. В зависимости от набожности и воспитанности, про него говорили или «талант от Бога», или «мастак от самого дьявола». Некоторые ограничивались искренней улыбкой одобрения, подкреплённой кивком и почти сакральным «могёшь!». Он всегда, в любом вашем настроении и ситуации своими словами находил к вам ключик, будто сидел прямо напротив, а не по ту сторону книги. Да, Гэри был очень талантлив. Но в последнее время муза собрала вещи и уехала к маме, видимо, на Олимп. В его голове заканчивались идеи. Этот конфликт убивал в Гэри писателя и в писателе – Гэри, и только человек близкий к искусству мог бы понять драматизм и трагичность этой ситуации, которая причиняла боль этой взъерошенной башке и сердцу чуть пониже её. Муза… Хотя, быть может, некоторым из вас, мои читатели, станет смешно от подобного глупого наивного бытия, когда какая-то несуществующая тётка в простыне и со странным именем (Эвтерпа? Эрато? Терпсихора? А, какая разница!) может столь непостижимо фатальным образом влиять на жизнь глупцов, что в неё верят. Что же, сеньор скептик! Хотелось бы передать Вам затрещину, но признаться, плохо представляю, как это сделать посредством книги. Надеюсь лишь, что кто-то шарахнет Вас по голове сим опусом, и томик будет в твёрдом переплёте.

Так или иначе, но Гэри страдал. Он даже задумывался о том, что предыдущей книге, принесшей ему известность, суждено стать последней. Как несправедливо! Иные писаки десятками плодят одинаковые романы без начала и конца – Гэри поддавал сомнению и наличие средней части тоже – и без проблем напишут ещё больше, обрекая мозги и деревья на смерть. А настоящие таланты вкладывают свою душу в то дело, которое выбирают, и без пополнения извне всё это… теряет смысл, и огонь, тепло которого даёт жизнь и освещает, при удачном стечении обстоятельств, пару дополнительных ноликов в контракте, подобно фейерверку с шумом разлетается в стороны. Вдребезги. Навсегда.

Машинка щёлкала и лязгала, однако великодушно позволила писателю напечатать пять строчек. Так много букв не становились в шеренги под предводительством Гэри уже давно. Неужели вернулось?.. Это чувство… Наконец-то!

Тут Железная Свинья громко хрюкнула, словно предостерегая, но счастливый Гэри не прислушался к мерзкому шуму. Пальцы колотили по клавиатуре, нещадно выбивая из железяки буквы. И тут раздался звук рвущейся бумаги и лопнувшей ниточки надежды – их перерезал, искромсал, пожрал неумолимыми челюстями рока тот самый зловредный шип. Писатель выругался сквозь зубы и принялся вытаскивать куски не родившегося шедевра из клыков его убийцы. Кусков этих оказалось пять, разного размера и формы.

Гэри посмотрел на это безобразие, взвесил его в своих руках и сложил этот паззл – не больно-то и сложно. Он упрямо заправил новый лист в машинку, что у него получилось очень легко и быстро, но в сопровождении характерного рваного звука. Железная Свинья издевалась над бедолагой как могла. Новый лист она не стала портить, лишь когда предыдущих три были скомканы и брошены на пол мимо корзины. «И вот, можно печатать!» – подумал Гэри, а железяка противно ухмыльнулась и скрутила ему дулю из нескольких столкнувшихся кулачков. Писатель терпеливо, но с очень злым выражением лица вернул их восвояси и продолжил творческий процесс. Он буквально за пару минут добавил к перепечатанным с первого листа пяти строчкам ещё столько же. И тут, начиная очередную строчку, он толкнул каретку вправо, возвращая в начальное положение, и она вместо того, чтобы остановиться там со звоном, с грохотом выпала на стол, освободив себе место упавшей на пол чашкой со вчерашним чаем.

Гэри замер в состоянии где-то между недоумением, обидой и отчаянием. Его глаза медленно перенесли взор с предательского механизма на пол, где среди осколков чашки лежал порванный, намоченный, испачканный – словом, безвозвратно испорченный – лист бумаги с потёкшими буквами. Огонёк в его глазах вспыхнул ярким взрывом и погас. Писатель в Гэри свернулся в невзрачный рулон, весь его образ приобрёл серый цвет оттенка безнадёжности. Он подошёл к вешалке, снял оттуда достаточно элегантное пальто и напялил на себя самым небрежным образом. Затем Гэри направился к двери, резким импульсивным движением открыл её, не глядя взяв с полки ключи, вышел вон и сильно хлопнул дверью, отчего вся квартира отозвалась звоном.

Железная Свинья не поняла, что происходит, но ликовала.

.......................................................................................................................

Кейт лежала на диване, обнял двумя руками подушку. Её взгляд был обращён на экран телевизора, где подробно особенности фауны какого-то экваториального острова. Очень миловидные зверьки становились объектом охоты каких-то чешуйчатых гадов, коих поедали, в свою очередь, существа побольше, покрытые густой шерстью. Юная особа смотрела на происходящее с безучастным любопытством. Вдруг на пушистого альфа-хищника сверху бросилось нечто тёмное и большое. От неожиданности Кейт тихонько пискнула и дёрнулась, сбросив с дивана пару подушечек. Что-то бесшумно упало вниз. Не отрывая взгляда от внезапно ожившего действа, она нащупала упавшую вещь на полу. Эта штуковина оказалась мягенькой, а оператор, тем временем, сумел-таки поймать в объектив неведомую тёмную тень. Это оказалась красивая хищная птица с широкими большими крыльями и загнутым клювом. Загадка раскрылась, девушка потеряла интерес к событиям на экране, и обратила внимание на новую тайну: что же это такое упало с дивана, такое мягенькое и приятное? Она посмотрела на руку, держащую плюшевого мишку. Невинная игрушка вызвала ураган воспоминаний, сметающий на своём пути всё то, чем люди пытаются защищаться от призраков прошлого.

Игрушка… Милый мишка! Если бы ты знал, сколько эмоций вызовет твоё появление, то бы предпочёл не упасть на пол, а придержаться за край дивана своими плюшевыми лапками! Что? Ты знал? А почему тогда… Понял! А ты хитрец! Не говори им, пусть дочитают до конца.

Кейт не было в комнате. Она была где-то в прошлом, проживая уже пройденные моменты. Иной раз мы что-то забываем, иногда наоборот, каждое воспоминание заставляет глаза видеть, уши слышать, а пальцы осязать то, чего, казалось, уже нет. Вот и сейчас сознание нашей героини вернуло её в тот день, когда бабушка, нисколько не сомневаясь в победе внучки, подарила ей этого мишку. Перед глазами Кейт возник зал с целой толпой людей и огромным количеством судей, каждый из которых мог написать о музыке энциклопедию или две. Участники за сценой, все разного возраста, все желают друг другу победы и хотят её себе. Вот недалеко от них проходит маэстро Чекини, лучший из учителей – говорят, победитель конкурса станет его учеником.

В своих силах Кейт была уверена, ведь она играла на рояле уже семнадцать лет, прошла не один конкурс, победив в некоторых из них и всегда поражая публику своей эмоциональностью и экспрессией, чем неоднократно заставляла людей в зале плакать. Кейт прочили большое будущее, она же его приняла и уже начала им жить. Девушку даже несколько раз приглашали на концерты звёзд – естественно, поиграть на рояле, чтобы послужить приятным аккомпанементом. Пока Кейт мирилась с ролью второго плана, но мечтала о том, как эти певицы будут приглашёнными исполнителями на её сольный концерт. О да! Это будет триумф, достойный её таланта!

В этом конкурсе она должна была победить. Кому должна? О таких эфемерных вопросах юная особа не задумывалась, ровно как и о том, что же делать в случае неудачи, ибо сама её возможность не рассматривалась. Нет, друг мой, в данном случае мы имеем не самоуверенность, а настрой на победу. Их часто путают, так что нужно прояснить кое-что: настрой на победу придаёт лицу волевое выражение, а самоуверенность добавляет на него ухмылку и заставляет смотреть на всё слегка прищуренными глазами. Взор Кейт был ясен и чист, руки не дрожали, а улыбка была уверенной и жизнеутверждающей.

Конкурс… Великолепный рояль цвета слоновой кости посреди сцены, луч падающего цвета, окружённый мягким полумраком и замершей в ожидании тишиной. Участники и участницы выходят, говорят пару слов, пододвигают прямоугольный стул-табурет поудобней и робко касаются клавиш великолепного инструмента в надежде познакомиться с почтенным старцем как можно быстрее и начать говорить с ним на одном музыкальном языке. Конкурсанты вступали в этот диалог с роялем, пытаясь найти общие темы для разговора, но из-за волнения получалось не у всех. Кейт тоже волновалась, но дрожь уже поборола, и была как раз в том состоянии, чтобы быть максимально внимательной и не допускать ошибок. И победить! Её очередь почти подошла – перед ней вышел на сцену самый старший участник, приехавший откуда-то из далёкой страны. Это был матёрый музыкант, опыт и умения которого принесли ему уже некоторую известность в достаточно молодом пока возрасте. И вот он выходит под свет прожектора, кланяется и присаживается перед роялем. Нежное касание клавиш подарило красивейшие звуки, с первой же секунды завоевавшие внимание зала. Это была её песня! Кейт! Та, именно та, которую Кейт отыскала в библиотеке и репетировала с того самого момента, когда узнала об этом конкурсе, то есть полгода. Её песня… Сыгранная гениально опытным музыкантом, который знал ключик к публике. Рядом с ним Кейт показалась бы калекой, не умеющей ничего. Глаза её забегали и заблестели, руки затряслись, к горлу подошёл комок обиды, вот-вот бы прорвавшийся позорными всхлипываниями – она не любила плакать, когда кто-то видит её плачущей. Кейт поджала губы и ушла. Залитые не упавшими слезами глаза кое-как довели её домой, где она упала на диван и зарыдала, обняв мишку.

Кейт поняла, что забыла дышать, и боль в груди вернула её из мира воспоминаний назад. Мишка в её руке лишь невинно улыбался, словно он тут и ни при чём. В глазах девушки был блеск, который одинокой капелькой пробежал вниз по щеке и упал на пол. Сей факт не укрылся от внимания юной особы, чем вызвал всплеск гнева. Она выхватила из шкафа первую попавшуюся кофточку – хорошо ещё, что по счастливой случайности она подошла к футболке, иначе беды не миновать! – быстро надела и направилась к выходу. Уже открыв дверь, Кейт посмотрела на левую руку, всё ещё державшую мишку. По её лицу табуном пробежали эмоции, и, как часто случается, кто-то отстал от стада. В данном случае это были обида и злость. Они остановились отдохнуть, отчего красивая девушка насупила брови, наморщила нос, поджала губы и в ярости запустила плюшевую игрушку через всю комнату. Нахальный игрушечный зверь сделал в воздухе несколько оборотов и приземлился на клавиатуру рояля. Тот не ожидал такого поворота событий и вместо прекрасной музыки поперхнулся парой нескладных нот.

Кейт передёрнуло от голоса давнего друга, который она не слышала уже пару месяцев. Ещё одна слеза предательски сорвалась вниз и шлёпнулась на пол, а девушка вышла и закрыла за собой дверь. Мишка ехидно ухмыльнулся.

А жертва его произвола тем временем направилась на улицу. Она спускалась вниз по лестнице и встретила соседей, даже нашла в себе силы поздороваться с ними. И вот она снаружи. Куда идти? Если проедет красная машина, то направо. Кейт осмотрелась – на улице были машинки всех цветов, кроме того, что она загадала. Значит, налево. Решено.

......................................................................................................................

День выдался солнечный. Люди на улицах дарили друг другу улыбки, сами того не осознавая. Гэри видел картины, уже много раз написанные другими писателями: тут О. Генри, тут Буковски, и кто знает, где-то, быть может, сейчас разворачивается действо из «Войны и мира». Но его собственной картины нигде не было. Он остановился перед витриной с манекенами в женских платьях. Из динамиков играла музыка. В голову полезли идеи. А что если?.. Нет, не пойдёт. Об оживших куклах сложно написать хорошо, ведь уже столько написано… Да и многие люди себя ведут так же, как эти манекены, как бы никого не обидеть. Эх…

Писатель сфокусировал взгляд на своём отражении в стекле. Видок тот ещё, хотя бывало и хуже. Он нащупал во внутреннем кармане пальто маленькую расчёску и несколько раз прошёлся ею по волосам. О, да, так гораздо лучше! Он игриво показал указательным пальцем на своё отражение, едва прищурив глаза в достаточно интересной и соблазнительной манере. Мимо проходили три девушки – они захихикали в ответ на этакие чудачества. Гэри обернулся, подмигнул одной из них, что была ближе, и, не давая опомниться, положил одну руку незнакомке на талию, второй поймал её кисть, и стал кружить девушку в танце. Пару оборотов, и он отпустил её, радостную, но ничего не понявшую. Несмотря на небритую рожу, Гэри был очень обходительным и милым, и именно такое впечатление он оставлял о себе на презентациях книг. Да и причёска была уже получше, чем утром. Одна из девушек о чём-то пошушукалась с подругой, которая вытянула руку с телефоном, прицелившись на себя и Гэри, и подошла к писателю.

– Подпишите, пожалуйста, – в её руках была книга, на передней части обложки которой была фамилия Гэри, а на задней – портрет. Именно сей опус дал писателю известность.

– О, конечно, – он никогда не отказывал в автографах или фотографиях с читателями, ведь считал это для себя большой честью. – Как Вас зовут?

– Мэри, – ответила поклонница, протягивая ручку и книгу писателю. Она в таком восторге наблюдала, как на первой странице её томика возникали строчки, написанные его рукой, что даже досадный факт, что для танца он предпочёл её подругу, остался где-то там, далеко. – А когда новая книга выйдет?

– О, через три недели, – легкомысленно ответил писатель, применив против самого себя самое непорядочное и бесчестное оружие – правду.

– Ух ты! И как же она называется? – спросила та, которой выпал танец.

– Ещё не знаю… – задумчиво ответил Гэри и одарил девушек робко-извиняющейся улыбкой. – Мне пора, – соврал он и попрощался лёгким поклоном головы.

«Пора? Куда?» – думал он, а ноги несли его вперёд, что он осознавал, и навстречу вдохновению, о чём он не догадывался.

Кейт же пыталась побороть физиологию – её душа плакала, мысли плакали, а глазам, с какого-то чуда, это было запрещено. Она шла по улице, спасаясь от призрака, который вдруг поселился в её доме. В голове девушки до сих пор не затихли те ноты, что сказал её на прощанье рояль… Хватит!

Навстречу прошли три смеющихся девушки, у одной из них в руке была книга. Она где-то видела эту обложку. Ах да! Годик назад была большая шумиха по этому поводу. Как там это писаку? А, неважно! Сидит где-то и строчит книжки. Работы не больно много, а деньжищи, небось, огромные. Тоже мне, искусство.

Она шла дальше, в сторону парка. Вид оттуда был прекрасный, ведь он был на холме, а внизу была речка и долина, по которой, как муравейник, расползался город. Красота! И ещё там много красивых парней, которые катаются на скейтах и велосипедах.

Рядом проехал грузовик, оставив после себя клубы дыма. И как его пустили в город? Этакий вонючка! Кейт себя одёрнула – будучи в плохом настроении она часто начинала придираться ко всему, лишь дай повод. А повод всегда давали. Нужно было абстрагироваться от этого всего. Погода хорошая, погулять – самое то.

Как раз в этот момент солнце зашло за тучку. Последняя была угрожающе сизого цвета, тяжёлая и явно с недобрыми намерениями. Хотя, быть может, это просто загоревшее на солнце облачко, подумала Кейт и впервые за сегодня улыбнулась. В парк так в парк, и нечего обращать внимание на обстоятельства.

Туча смотрела вниз на людишек, уже предвкушая, как они, мокрые и взъерошенные, будут бежать кто куда. Нет, она не была злой или вредной, эта туча, просто у каждого свои интересы. Сверху облако смотрело на то, как человек в пальто, то улыбаясь, то задумчиво хмурясь, шёл в сторону вымощенного кирпичом центра города, а грустная и малость отмороженная на вид девушка идёт в сторону парка, в надежде обрести выход. Оба найдут дождь. Какая ирония.

Гроза потихоньку обволакивала город, затягивала в свои пахнущие дождём и озоном объятия. Ненастье ещё не началось, но каждый понимал, что пора бы присмотреть подходящее укрытие с тёплыми напитками и большими окнами. Почти все любят дождь и ненастье тогда, когда они не в силах до нас добраться.

Гэри шагал к старому городу. Это было очаровательное место, где много разных интересных людей в красивом кадре из ухоженных старинных домов и улиц. Каждый день здесь был таким же, как и двести лет назад, однако всегда было что-то новенькое. Словно пирожки с начинкой – на вид все похожи, и чтобы понять, что они собой представляют, нужно попробовать. Писатель этим и занимался, приходя в старые кварталы. После этих встреч, разговоров и историй всегда было, о чём подумать. Человек не может до всего додуматься сам, говорил Гэри, а потому нужно почаще выбираться из своего омута, чтобы наше сознание получило нужный импульс от течения жизни; этакий лёгкий пинок, из-за которого ноги сами начинают идти по тропинке. Где-где, а среди людей на пинок всегда можно рассчитывать.