Текст книги "Смелый друг"

Умница девочка!

– Зачем! – насупился мужик, – смотри, какой он грязный. Нам мама не разрешит, а маму надо слушаться.

– Но, у меня нет, ни одной зверушки, – обиделась девочка. (И правильно сделала). – Ни аквариума, как у Светы, ни попугайчика, как у Тани, ни черепашки, как у Ани, никого нет. Мне не о ком заботиться.

– От кошек одна грязь! – Привёл довод папа Ляли (не очень хороший мужик).

– Кошки, они такие чистоплотные! – Вступилась за меня Ляля, (молодец девочка).

– У нас есть собака, – не сдавался папа Ляли.

– Она твоя!

– У нас есть десять куриц с петухом.

– они мамины!

– Но, если, мама не против, – согласился мужик.

– Мама, к нам котёнок пришёл! – радостно тараторила девочка, торопливо показывая меня полной женщине в тёплом красном халате. – Сам пришёл, Такой весь рыженький, словно солнышко. Очень смелый. Нашего Шкалика не испугался, так сердито на него мяукал. Это будет мой товарищ, мой смелый товарищ, Смелый друг!

– Смотри, она уж имя ему подобрала! – Улыбался Лялин папа, опасаясь полностью встать на сторону дочери. Ляля вертела меня в руках, прижимала к себе. Угрюмость медленно сходила с округлого лица женщины. Неуступчивость в глазах сменялась растерянностью.

– Кошки приходят к счастью, – наседала умная девочка, – для полноценного воспитания ребёнка ему нужно о ком то заботиться, чтобы не вырасти эгоистом.

Хозяин одобряюще захохотал, поддерживая руками свой колыхающийся живот. Хозяйка не удержалась, засмеялась, показывая свои крепкие зубы.

Я был принят в дом, в семью, я нашёл свою стаю. Мне отвели целый угол за печкой, положили вчетверо сложенный серый мягкий платок. В беленькую мисочку налили тёплого молочка. Мог ли я мечтать о подобном уюте, бредя тёмным вечером по твёрдой дороге, не осторожно ступая по хрупкому льду, который крошился и царапал мои лапки. В тот вечер я чувствовал себя самым счастливым котёнком на свете, которого приняли в стаю и назвали Смелым другом.

Знакомство.

Инстинкт имеет большое значение, он выработан тысячами поколениями моих предков. Каждое поколение хоть малую крупицу своего опыта закладывает в инстинкт, помогающее их потомкам выживать в жизни. Котята рождаются слепыми, но они уже через неделю различают тысячи оттенков запаха. Они быстро учатся ловко бегать, умело прыгать, точить когти и умываться, уничтожая чужой запах. Не напрасно же я родился таким рыжим и умным, я понимаю разговор человека. Не какие банальные кис-кис, или брысь (фу!), а самую обычную, повседневную. Моё умение помогало мне лучше разобраться в моей новой стае. Всё в доме делалось с согласия хозяйки. Она всех кормила и чаще других наливала мне в блюдечко молочко. Хозяин тоже главный, хотя бы потому, что сильный. Ещё он часто ходил на рыбалку и приносил мне моей любимой свежей рыбки. Ляля, моя главная хозяйка, моя заступница, она чаще других гладила меня и брала на руки. Куры так громко кудахчут, что с ними лучше не спорить. А петух, Петруша 1 самый голосистый, по утрам он так звонко поёт, что будит всех в доме. Он взлетает на жердочку, широко хлопает крыльями, гордо вскидывает маленькую головку с красным гребешком, перебирая красными ногами. Шкалик с острыми ушками, с жёлтыми широкими бровями, с пушистым, как у лисы хвостом, когда не лает, он довольно добродушен. Обычно он сидит у своей будки, стережёт свою пустую миску, подозрительно поглядывает на прохожих. А то ляжет под сиреневый куст и наблюдает за курами, предусмотрительно гуляющих , в стороне от него. Я решил с ним поближе познакомиться, ведь, не зря же меня назвали Смелым другом. Я должен быть смелым и должен дружить со всеми в нашей стае. Подошёл к Шкалику я не совсем во время: он обгладывал большую кость, которая ещё утром варилась в зелёной кастрюле. Мне налили немного отвара из этой кастрюли. Какая же вкуснятина должна быть сама кость, если даже отвар из неё такой вкусный, что я дважды облизал свою белую мисочку. Шкалик подгрёб под себя кость, обгладывал её закруглившейся верх и сердито поглядывал на меня. Глаза его грозно сверкали и становились такими же жёлтыми, как и брови. Он успевал обгладывать кость, настороженно следить за мной, слышать щебет синички, затаившейся в кустах сирени, грозно посматривать на белую сороку с длинным хвостом, скачущую по забору.

– Я сегодня молочка уже пил, – миролюбиво напомнил я, прижимаясь к толстой палке, лежащей поперёк дорожки, и суп поел. Я сытый. – Конечно, меня хорошо накормили, и пусть Шкалик не переживает за свою кость. Он передвинул кость, уже не так сердито поглядывал на меня, а острые ушки его обвисли.

– Сыт ты или нет – мне без разницы, – пробурчал он, – а дальше этой палки ко мне не подходи. Это моя территория!

Такое заявление мне не понравилось. В доме мне можно сидеть на окне, бродить по всем комнатам. Сама Ляля разрешает спать с ней в одной постели, а тут такое ограничение!

– Я, Смелый друг! – Я высоко поднял свою голову, – свободный кот, гуляю где хочу, когда хочу и сколько хочу.

– Гуляй, – согласился Шкалик, – но, дальше этой палки ходить не моги. Даже глупые куры согласились со мной и не переступают через неё.

Хорошо, я не курица, но палку переступать тоже не буду. Я только чуть передвину её, но так, чтобы Шкалик не заметил.

– Мы с тобой из одной стаи, – напомнил я, и даже одной крови. У нас общие предки – миациды.

– Что!? – от удивления Шкалик выпустил кость, открыл пасть и повернул одно ухо ко мне, видимо, чтобы лучше меня слышать, – повтори, пожалуйста, что ты сказал?

Я повторил и передвинул палку чуть вперёд.

– Значит, – обрадовался Шкалик, – мы с тобой одной крови, и у нас есть общие предки? Значит, – сделал он, льстящий его самолюбию, вывод – рысь, тигр, пантера тоже мои родственники? Я думал, почему я рыжий? Оказывается мастью в тигра пошёл, только чёрных полосок нет.

– Ты лучше тигра, – не уставал льстить я, – ты больше похож на льва, только без гривы. И у тебя такая замечательная будка.

– Что ты сказал? – снова переспросил он, повернул ко мне своё ухо, – повтори, пожалуйста.

Я охотно повторил и передвинул палку на метр вперёд.

– Будка у тебя хорошая, Наверно, сам хозяин построил её? Он ценит тебя.

– Конечно! – улыбнулся довольный Шкалик, – но слишком близко подошёл ко мне, ты зашёл на мою территорию.

– Нет, – утверждал я, – я не перешёл через твою палку. Вот она, передо мной, сам посмотри.

Шкалик внимательно посмотрел на палку и тяжело вздохнул.

– Совсем памяти не стало, – огорчился он, – вроде, ещё утром я видел её позади куста? Или не видел? Забыл.

– Бывает, – вздохнул я, – вы ещё обещали угостить меня этой костью. Опять забыли?

– Неужели, обещал? – Удивился Шкалик. – может быть, стар стал. Много лет служу я хозяину. Раньше я с ним на охоту ходил, на птичек разных, уток, тетеревов, глухарей приносили. Попробуй мою кость, хоть она и твёрдая, не для твоих зубов.

Конечно, твёрдая, и не такая уж и вкусная, суп намного лучше: что он с ней зубы ломает – не пойму?

– Шкалик тоже хорошая кличка, – утешил я своего нового друга, – а то Шариков много развелось. Куда не пойдёшь – одни Шарики.

– Я доволен, – признался Шкалик, – вон, у куриц вообще кличек нет. Курицы и всё. Их трудно отличить друг от друга. Почему тебя назвали Шкаликом? – полюбопытствовал я, – есть же красивые собачьи клички, Рекс, Трезор, Мухтар, Шарик.

– Меня и назвали сначала Шариком, – припомнил Шкалик, – да Ляля буквы Р не выговаривала, и дедушка, тогда с нами ещё дедушка жил, переименовал меня в Шкалика. Это маленькая бутылочка такая, дед её очень любил. Хозяйка её тоже очень любила, всё её у деда отбирала. Он шкалик прятал от неё и знаешь где? В моей будке.– Шкалик довольно улыбнулся.

– А давай, – я догадался, как утешить Шкалика, – я буду называть тебя не просто Шкаликом, а Верным Шкаликом?

– Как это было бы хорошо! – Шкалик от удовольствия улыбнулся, ласково посмотрел на меня, обернулся на сороку, – видишь, как меня сейчас зовут? Верным Шкаликом! Передай это всем птицам по округе. А нашим курицам я об этой радостной новости и сам сообщу.

– Мама, папа! – Ляля прыгала по скамейке, радостно хлопала в ладоши. Две красные ленточки в косичках подскакивали вместе с ней. – Смелый друг и Шкалик уже подружились!

– Как бы ещё Ляле, хозяину с хозяйкой сказать, что я сейчас не просто Шкалик, а Верный Шкалик, – и пёс печально вздохнул.

Глупые куры. С Верным Шкаликом я познакомился, сейчас мне надо познакомиться с Петрушей 1 и с курицами. Примостился я на угол сарая и наблюдал за курицами. Они очень интересные и смешные, всё желают не так, как я. Когда зерно клюют, то часто-часто носиком стукают, как только голова у них от такого шума не болит? В пыли пурхаются. Я, наоборот. У себя каждую шерстинку вылизываю. Они в самую пыль то одним боком улягутся, то другим, да ещё крылом прихлопнут, чтобы больше пыли у них под крыло набилось. Потом, видимо, одумаются, и давай отряхиваться, часто-часто крыльями хлопать. А зачем? Не надо было сразу в пыль лезть. Глупые куры, но хвастуньи. Снесёт яйцо и давай кричать на весь свет: ко-ко-ко – снесла яйцо! Ко-ко-ко – меня слышно далеко?

– Слышу, слышу, – отвечаю, – да, молодец, ты, молодец!

Похвалишь курицу, ей и приятно, она и успокоиться. Потом другая снесётся, и снова шум раздаётся по всей ограде. Её тоже успокаиваю, тоже хвалю, молодцом называю. А петух взлетит на жёрдочку, расправит широкие крылья, распушит хвост, голову с красной бородкой, с красным гребешком поднимет к верху, да как, громче куриц закричит

– Я ли не молодец! Я ли не красовец!

– Красовец, – соглашаюсь, – молодец!

Красавец, конечно, пёрышки на крыльях и на хвосте широкие, длинные белые, оранжевые, жёлтые, словно радуга переливаются. Да ещё бородка красная, гребешок красный. Красавец, а всё же не молодец. Молодцом я его авансом называю, авось исправиться. Подумайте сами: найдёт червяка (как только они его едят, не понимаю) и громко куриц к себе призывает, от радости даже приплясывает на месте, голову во все стороны поворачивает. Глупые куры прибегут, а червячка нет уже – Петруша 1 его склевал.

– Поздно прибежали! – их же и ругает, – раньше надо бежать. В следующий раз быстрее бегите!

Они отойдут от него поникшие. Вскоре он снова их зовёт, они снова бегут, и снова червячок съеден. Глупые куры продолжают верить своему Петруше 1.

Клубок.

Люди давно приметили инстинкт кошек бегать за клубком, за мячиком, за любой мелкой движущейся безделушкой. Хоть мышей я не ловил, но инстинкт моего далёкого предка миацида заставил меня бегать за простой бумажкой, привязанной за нитку. Ляля дёргала за ниточку, а я бегал, прыгал вдоль по комнате, от стола до печки, от стула до кровати. Быстро бегал, ловко цеплял бумажку, хотя она и успевала ускользнуть от меня, а Ляля громко и весело смеялась. Хозяин смеялся, смотрел. Как девочка забавляется. Хозяйка хмурилась, она беспокоилась о половиках, которые всё время почему то сгружались, не лежали на месте. Она ещё беспокоилась за свой клубок, опасаясь, как бы его я не принял за мышку. Я старался высоко подпрыгивать и нападать двумя лапами вместе, отчаянно крутил головой, выискивая ,,мышку,, низко заглядывал под диван, топорщил усы, поднимал уши. Хвост мой при всех моих кульбитах старательно мне помогал. Девочка заливалась смехом, хозяин, чтоб не мешать нам, залез на диван. Хозяйка, позабыв про клубок, сдвинула в сторону половики. Она настороженно смотрела на нас, а клубок скатился с кресла, попал мне в лапы. Я закатил его под диван. Потом под стол, под кресло, под тумбочку и снова под диван. Клубок, почему то быстро уменьшался, а его длинный хвост опутывал ножки стульев, кресла и дивана. Девочка хохотала, хозяин хмурился, хозяйка озабоченно хлопала руками. Я быстро бегал, подгонял клубок лапами, пока сам не запутался в его нитях.

– Ты слишком расшалился! – Хозяин за шкирку приподнял меня высоко к потолку. Сверху я видел, как Ляля ползает по полу, стараясь снова скатать клубок, хозяйка сгребает половики к порогу, убирает стулья.

– Вот, негодяй, что наделал? – возмущается она. Хозяин шлёпнул меня пару раз (больно и обидно) и швырнул за печку. Я тихо заскулил, потом принялся облизывать мою шёрстку, ибо это тоже приказывал мне делать мой инстинкт.

– Ничего, мама, соберу я тебе твой клубок, – успокаивала домочадцем Ляля.

– Конечно. Соберёшь, – соглашается хозяйка, – я только забыла, куда я очки дела?

Очки хозяйка теряла часто, поднимет их себе на лоб, а потом ходит, ищет их. Я осторожно выглянул из –за печки, проверить свою догадку. На лбу очков я у хозяйки не увидел, а заметил их стёклышки у правой ножки дивана.

– Вот, негодяй, – продолжала возмущаться хозяйка, – какую работу нам сделал.

Я совсем приуныл – как некрасиво меня назвали.

– Где же мои очки, – продолжала горевать хозяйка. – Ляля. Ты их не видела? Не знаешь, где они?

Ляля не видела и не знала, зато видел и знал я. Жалко хозяйку, но как мне выйти из-за печки? Сердитый хозяин снова меня нашлёпает и выкинет обратно на улицу? А там холодно и голодно. Мне жалко хозяйку, она наливала мне молочка и называла меня Смелым другом. Кто же я? Смелый друг или тот, как хозяйка меня назвала? Пусть, хозяин меня снова нашлёпает, пусть меня обратно выгонят на улицу, но я всё же останусь Смелым другом. Я вышел из печки и вытащил очки на середину комнаты.

– Вот мои очки! – обрадовалась хозяйка.

– Их Смелый друг нашёл! – ликовала Ляля.

– Тогда я налью ему молока, – простила меня хозяйка.

– Налей, – согласился хозяин и добавил, – тот не ошибается – кто ничего не делает.

Ляля смотала клубок и взяла меня на руки, ласково погладила меня по шёрстке.

Пульт.

Но, когда хозяева ушли из дома, древний инстинкт моих предков миацидов снова овладел мной. Я сбросил со стола пульт от телевизора и долго гонял его по полу, благо половики были уже убраны. Серая мышь, притворившаяся серым пультом, ловко пряталась от меня под диваном, но я ловко находил её и вытаскивал обратно на середину пола. Она убегала от меня под стол, и я быстро нападал на неё, целясь ухватить за уши, вдруг оказавшиеся мелкими кнопками. Она притаилась под низкой тумбочкой, но я выцарапал её и оттуда и поверженную оставил под креслом.

Вечером хозяин искал пульт, спрашивал про него у хозяйки и у девочки. Домочадцы принялись искать. Ляля осматривала игрушки, спрашивала у своих кукол, может, они куда его спрятали? Хозяйка рылась в своих клубках и заглядывала в кастрюли.

– Где же мой пульт? – начинал сердиться хозяин, нетерпеливо переворачивая ворох газет на столе. – Скоро футбол начнётся, я очень хочу его посмотреть.

Ляля, не добившись у кукол ответа, перекладывала свои кубики. Хозяйка заглядывала за шторы, поправляла скатерть и покрывало на диване.

– В этом доме, – негодовал хозяин, – всегда всё теряется и никогда ничего не лежит на месте!

Стремясь успокоить его, а то и до меня очередь дойдёт, я вытащил пульт из под кресла.

– Наш Смелый друг нашёл пульт! – обрадовалась Ляля.

– Молодец! – похвалила меня и хозяйка, – а ты, где сидишь – там пульт и оставляешь! – ругала она мужика.

Находить пульт, решил я, приятно и полезно: тут тебя и хвалят, тут тебе и молочка свежего наливают. И рыбки дают. На следующий день я специально столкнул пульт со стола и спрятал его под креслом. Но, на этот раз хозяин сам его быстро нашёл и потом прятал его в маленький шкафчик, который мне не открыть.

Крот.

Хорошо летним тёплым днём сидеть рядом с Верным Шкаликом и наблюдать за прохожими. Мы не просто наблюдали, а выполняли ответственную и важную обязанность – охраняли дом. Вот мальчик на велосипеде мимо проехал. Старушка с палочкой проковыляла. Соседка наша в магазин с сумкой побежала. И ни кто на нас даже не смотрит. Приходится мне с Верным Шкаликом сидеть смирно, ни кого не царапать, ни на кого не лаять – ни кто же не заходил на нашу территорию. Обидно. А я мечтал, что сейчас Серый кот, который напугал меня, когда я ещё был совсем бездомным, вдруг пойдёт по дороге. Он подойдёт к нашему забору, зайдёт за калитку, и тогда мы, вместе с моим Верным шкаликом здорово потреплем его за шкирку, погоним его вдоль по улице. Но, Серый кот так и не появился, хоть я внимательно и долго вглядывался в обе стороны улицы. Зато подошла худенькая девушка с полной сумкой на плече. Она положила на скамейку газеты и быстро отошла.

– Почему ты на неё даже не гавкнул? – удивился я, – она подумает, что мы просто так тут сидим.

– Это почтальонка, – уныло протянул Верный Шкалик, – мне на неё лаять нельзя, а то хозяин будет меня ругать и назовёт злой собакой. А я не злой, а сторожевой пёс. Воруют не там, где лают, а где не спят и бдительно следят за дорогой, вот, как я и ты.

Верный Шкалик гордо выпрямил грудь, поднял голову, перечислял все правила свои достоинства, как умного, внимательного, сторожевого пса. От его скучной нотации меня спас шорох за моей спиной. Там, изнутри кто то активно орудовал лопаткой, пробираясь к нам. Влажная груда земли образовалась вокруг ровной ямки. Оттуда выглянула узкая мордочка с двумя лапами с острыми коготками.

– Будьте так любезны, скажите, пожалуйста, – пропищала мордочка, – куда я попал?

– На территорию, охраняемую мой, – буркнул Верный Шкалик, – я обязан задержать и укусить вас! Гав – гав!

– Я не против, – согласилась узкая мордочка, – но, только хорошо подумайте – ведь и у меня есть острые когти. При том, это и моя территория, только вы живёте на верху, а я внизу, рою себе ходы. Я Крот.

– Как вы там живёте? – Верный Шкалик раздумал кусаться, – у вас же тесно и всё время ночь?

– Это вы как тут живёте? – Удивился Крот, – у вас такой простор, что и спрятаться не где. И так светло – что и глаза испортить не трудно. Но, скажите мне, пожалуйста, как мне выйти в проулок? Я вам дам за это трёх славных сушёный червяков и двух жуков. Они очень вкусные, уверяю вас.

– Взяток не беру! – Гордо отказался Верный Шкалик, – и если вы сейчас же не уберётесь, то я буду вынужден всё же укусить вас!

– Куда же мне идти? – растерялся Крот. – Мой прежний ход кто – то засыпал мелким стеклом. Я прорыл ход правее – там гомонили куры. Я взял ещё правее и встретил вас.

– Вы возьмите ещё два раза правее, – догадался я, – и выползите прямо в проулок.

– Большое спасибо, – поблагодарил Крот. Скрываясь в яме. На поверхности остались три червяка и два жука. Какая гадость! Мы с Верным шкаликом отодвинулись от них подальше.

– Синичка, синичка, – позвал Верный Шкалик, птичку, сидевшую в ветвях сирени, – лети сюда, я тебе угощение припас. Ты хорошая птичка, живёшь у нашего дома и почти принадлежишь к нашей стае.

Синичка удивлённо посмотрела на нас тёмными круглыми глазами, недоверчиво спросила, – а ты меня не укусишь?

Синичка нас боялась. Я отошёл к самой стенке дома, отвернулся и даже честно закрыл глаза. Верный Шкалик спрятался в будку. Синичка ловко спорхнула на землю и быстро склевала угощение подземно жителя. Верный Шкалик сконфуженно вылез из будки.

– Ещё подумают, что я синички боюсь, – переживал он. – Я птиц не боюсь, а вот этих мерзкий червяков, жуков, улиток, слизняков терпеть не могу!

– Не переживай, – утешал я его, – слоны такие большие, больше нашего дома, а мышей боятся. Я, такой маленький, их не боюсь, а он, такой огромный, их боится.

Гроза.

Однажды, в летний жаркий день из дома вдруг вынесли столы, стулья, обувь, сдвинули диваны, и везде, в комнатах, даже в моём закутке за печкой, покрасили.

– Пол покрашен! – Строго предупредил меня хозяин, – по нему сейчас нельзя ходить. Пусть он сначала высохнет, понял?

Он мне два раза повторил, словно не разумному котёнку, хотя я сразу увидел, что пол стал другим – красивым, золотистым, блестящим. По нему сейчас очень приятно пробежаться. Я б и пробежался, просторно, окна и двери открыты, но так не приятно пахло, что я отложил пробежку до следующего раза. Хозяева ушли, а меня с Верным Шкаликом оставили охранять дом. Вечером я быстро уснул, уютно устроившись в мягком кресле, вытащенным во двор. А ночью проснулся от шума дождя. Множество камешек барабанили по крыше и кто –то рвался в двери, стремясь зайти в дом. Любопытный, я вышел на улицу и тут же нырнул под скамейку, ибо сильный ливень прибил меня к земле. Он сплошной стеной лился на землю, сразу образуя ручейки и лужи. Под скамейкой я нашёл сухое местечко и осторожно выглядывал оттуда. Грохотало так сильно, словно небо раскалывалось на части, а молния освещала округу ярче солнца. Шумел ветер, сирень склонялась до самой земли. Большая берёзы пыталась вырваться из земли. А ветки тополя, стоящего на той стороне улицы, сорванные ветром, летели в сторону курятника. Я боялся вылезти из под скамейки, просидел там всю ночь до утра. Когда стихло, я осторожно добрался до будки.

– Какая была Гроза! – Ужасался я, – Как сверкала молния! Или дождь, по ветру летели ветки тополя!

– Обычная гроза, – зевнул Верный Шкалик, потягиваясь и почёсывая себя за ухом.

– Дождь лил как из ведра! – утверждал я.

– Капало немного, – согласился Верный Шкалик.

– Так сверкало! Шумел ветер, деревья склонялись почти до земли, ветки летели по воздуху! – с ужасом вспоминал я прошедшую ночь

– Листочки слетали не много, – усмехнулся Верный Шкалик.

Я пришёл к курицам.

– Какая была ночью сильная гроза! – не мог успокоиться я.

– Куд –куда. Да-да-да! – соглашались куры, – мы так боялись!

– Так сверкала молния! – с ужасом вспоминал я.

– Куд– куда. Да-да-да! – подтверждали куры. – небо словно огнём пылало.

– Такой был ветер! Деревья до земли склонялись! – настаивал я.

– Куд-куда! Да-да, – повторяли куры, – Мы боялись, что берёза упадёт на нас.

– Было так страшно! – признался Петруша 1, – что. Даже я пропустил своё утреннее кукареку. Меня одно утешает, что солнце не забыло утром проснуться.

Куры и Петруша 1 понимали меня и сейчас они не показались мне глупыми, ведь, они смогли оценить такую сильную грозу. А Верный Шкалик наверно, … наверно, он всю ночь просто проспал в будке.

Розы.

В палисаднике, за будкой высадили три куста роз. Они называли себя Самыми очень красивыми, Очень красивыми и просто Красивыми розами, проще красные, розовые и белые. Ляля часто заходила в свой крошечный садик, поливала цветы, нюхала их, пропалывала. Над цветами кружились пчёлы и восхищались их нектаром. На заборе прыгала Белая сорока и ворчала на цветы.

– Они такие яркие, просто уродливы. Цветы большие и пышные, стебель длинный, это не красиво! Вот на лопуха, который растёт у самого забора гораздо приятней смотреть. Он скромный и цветочки у него скромные.

Лопух всё сильнее проникал в сад, а розы не хотели его соседства.

– Он колючий, – жаловались они, – не красивый, нахал, он мешает нам!

Ляля очень любила цветы, а я любил Лялю. Если лопух мешает цветам, то я должен его убрать. Пусть он колючий, но я не жалея своих лапок, вырвал его и выкинул курицам. Они быстро расправились с ним. Прибежала Ляля и сорвала три красных цветка, два розовых и пять белых и поставила их в вазу на столе. Комната словно принарядилась, выглядела праздничной.

– ваши розы стоят в хрустальной вазе, на столе со скатертью. – Порадовал я цветы.

– подумаешь, – фыркнула сорока, – а потом, потом ты знаешь, где они окажутся? – Она сердито посмотрела на меня чёрными глазами, повела клювом из стороны в сторону, очищая его, громко выпалила, – на помойке они окажутся, вот где! Я сама их там видела!

Цветы приуныли, поникли их головки, а потом решили.

– Лучше оказаться на помойке, чем быть растоптанными этими противными курами. Ни что не вечно на свете, а тут мы радость людям приносим.

Я помог им, убрав лопух, гордился я своей причастностью к красоте цветов.

Хвост.

Я Лялю очень люблю, и Ляля меня тоже очень любит, часто на руки берёт, гладит по шёрстке, своим лицом к моей мордочке прижимается. А случилось так, что она сделала мне больно, очень больно. Впрочем, это не она, это дверь, тяжёлая, скрипучая, противная дверь виновата. Она слишком быстро закрылась и прищемила мой маленький хвостик. Я громко замяукал, заплакал, дверь быстро открылась, но было уже поздно – кончик моего маленького хвостика вяло повис, а я продолжал скулить от боли. Было так больно, словно хвост мой кусала собака, царапал Серый кот, и клевала Белая сорока. Он горел, капала кровь. Ляля, сама, чуть не плача, завернула меня в мягкое полотенце и баюкала, словно маленького ребёнка. Хозяйка забинтовала мой хвостик, мне дали молока, свежей рыбки и даже кусочек колбаски. Целый день меня Ляля носила на руках, на другой день мне полегчало, через день я совсем не чувствовал боли, но мне так понравилось на руках у девочки, что я немного притворялся, немножко больным. Потом через дверь я научился проскакивать очень быстро. В отместку за укороченный хвостик я царапал её, когда меня ни кто не видел. Будет помнить. Вот так!

Зеркало.

В нашей стае появился ещё один котёнок, точно такой же, как и я: тоже рыженький, пушистый, с круглыми глазами и с укороченным хвостиком. В первый раз я увидел его на окне, где он удивлённо глянул на меня и замахнулся лапкой. Вернее сначала замахнулся я, точнее мы замахнулись одновременно. Он угадывал все мои действия и делал то же самое: урчал, выгибал спинку, замахивался лапкой, поднимал сердито ушки. Конечно, он тоже хотел жить в нашей стае, но куда тогда денусь я? На улицу? В холод и голод? Я попробовал было припугнуть его, чтобы он ушёл по хорошему. Я округлил глаза, распушил усы, замахнулся лапкой. А он, грубиян, передразнил меня, сделал то же самое. Тогда я столкнул его на улицу. Он послушно и быстро ушёл, что я и сам не заметил его ни у ворот, ни на скамейке, ни на заборе. Может, он ушёл под землю, где живут кроты и разные черви, хотя ямки в низу не оказалось, а росла простая трава-мурава. Я пришёл к Верному Шкалику, и из травы на меня смотрел котёнок, видимо он там спрятался. Сейчас я и Верный Шкалик покажем ему, но их тоже стало двое: к котёнку прибавился такой же пёс. Он тоже хмурился, рычал, угрожающе царапал землю. Я старательно помогал другу прогонять чужака, но тут Верный Шкалик захохотал, захохотал и тот пёс, а тот котёнок смотрел угрожающе, удивлённо.